Майклу показалось, что его голос звучит тревожно. Но, разумеется, здесь, в церкви, им было нечего бояться.
Раздался звук шагов. Из мрака возникла смутная фигура — сутулый старик, державший в руке масляную лампу.
— Это отец Григорий, — прошептал Ларманс. Старик подошел и остановился в нескольких футах от гостей, рассматривая Майкла слабыми слезящимися глазами.
— Вас зовут Майкл Хант? — спросил он.
— Да, — ответил Майкл. Его голос прозвучал тихо и неуверенно.
— Пожалуйста, идите за мной.
Без лишних слов старый священник повел Майкла сквозь насыщенный благовониями мрак. Это была просто церковь, и все же Майкл, следуя за стариком во тьму, чувствовал, как его прошибает тошнотворный страх. Ему казалось, что он слышит звуки в темноте, и ему казалось, что старик тоже их слышит. Он не мог избавиться от ощущения опасности, ощущения, что за ним следят чьи-то враждебные глаза.
Они остановились перед ступенями, которые вели в подземный склеп. Отец Григорий повернулся к Майклу.
— Мне сказали, что вы придете. — Он подошел ближе. — Вы боитесь меня, — сказал он.
— Вас? Нет. Но это место... Никто не объяснил мне, что происходит, зачем меня привезли сюда. Что вы хотите от меня?
— Ваш брат не объяснил вам?
— Мой брат? Пол? — Майкл покачал головой. — Пол ничего мне не сказал.
Старый священник помолчал мгновение:
— Понятно. Ядумаю, он намеревался все рассказать вам, но не успел. Он был здесь у меня десять дней назад. Вы не видели его после этого?
— Я был болен. Лихорадка. Он навестил меня и привел врача. А потом...
— Понимаю. — Отец Григорий колебался. — Что... именно вы обнаружили?
— Обнаружил?
— Сегодня вечером. В церкви Святого Спасителя.
Майкл после недолгого колебания вкратце рассказал ему. Лицо старика еще сильнее посерело.
— Это ужасная новость, — сказал он, когда Майкл закончил рассказ. — Мне очень жаль. И мне жаль, что у Пола не хватило времени рассказать вам то, что он узнал. Он очень хотел это сделать. И теперь это придется сделать мне.
Майкл чувствовал растерянность. Растерянность и злость. Он был полураздавлен. Он не хотел знать эти тайны, в чем бы они ни заключались, — ему были противны эти прятки во тьме, шепот при свечах.
— Вы уверены, что я хочу все узнать, хочу впутаться в это дело, не зная, в чем оно состоит? — Майкл подумал о найденных им фотографиях, о завернутом в ткань и тщательно спрятанном пистолете. — Час назад я нашел своего брата мертвым, а вы хотите играть со мной в какую-то игру. У меня найдутся более важные дела.
Он повернулся и зашагал обратно. Его сердце было пустым, мозг омертвел. Отец Григорий не двигался.
— Скажите мне, мистер Хант, — окликнул он неожиданно чистым голосом, — вам снятся сны? Сны, которые повторяются, которые преследуют вас после того, как вы проснетесь?
Майкл, уже удалившийся от него на несколько ярдов, остановился и обернулся. Голос Григория эхом отдавался под сводами церкви.
— Сны?
— Да, вы правильно поняли меня. Сны. О черной пирамиде. И об аллее сфинксов.
Майкл вернулся:
— Но как?..
— Я тоже их вижу. Вот уже пятьдесят лет каждую ночь. И ваш брат их видел. А до него — ваш отец.
— Мой отец? Что все это значит? Людям не снятся одинаковые сны...
Отец Григорий поднял брови.
— Полагаете? Иногда их посещают одинаковые кошмары. Иногда... — Он колебался. — Мистер Хант, прошу вас, останьтесь. Вам ничто не угрожает. А нам нужна ваша помощь.
— "Нам"?
— Тем из нас, кто знает, что происходит в стране, кто такой эль-Куртуби на самом деле.
— Эль-Куртуби? О чем вы говорите?
Отец Григорий ничего не ответил. Подняв лампу, он осветил ею лестницу, ведущую в подземелье. Тяжелая лампа тянула его руку к земле.
— Узнаете сами, — сказал он. — Идите за мной. Явам все покажу.
Глава 38
Она следила за его работой, за длинными, резкими взмахами кисти, за тем, как он осторожно водил мастихином по слоям краски, за приступами ярости, снова и снова гнавшими его к холсту. То, что он делал, было грубым и простым, в этом не было ничего одухотворенного. Он всего лишь брал сны и претворял их в реальность. Он делал наяву то, что большинство людей делает во сне, — воссоздавал мир своих собственных страхов, искушений и иллюзий.
Айше сидела на заляпанном краской табурете, глядя на его длинные руки, мускулистую шею, очертания широкой спины под футболкой. При первой встрече Салама Бустани показался ей вполне обыкновенным человеком, но сейчас, наблюдая художника за работой, она ощущала его присутствие с напряжением, близким к физическому влечению. Работа преображала его. Он излучал тепло и энергию. Она сидела и курила последнюю сигарету из пачки, которую купила в тот день утром.
Они с Бутросом ходили на квартиру ее дяди в районе Туфикийя, но выяснилось, что Шукри здесь больше не живет. После осторожных расспросов они узнали только то, что он переехал за неделю или две до революции, не оставив нового адреса. Осталась только одна возможность — ждать Шукри на следующий день около его работы. Он появится, если только не брошен в тюрьму или не казнен за преступления, совершенные против ислама при прошлом режиме. Они предполагали, что вряд ли найдут его живым. Но Айше возлагала надежды лишь на то, что новым правителям Египта нужны такие люди, как ее дядя, — с их коллекциями досье и фотографий, волос и отпечатков пальцев; нужны их обширные темные связи, их осведомители, их знания.
Она сделала глубокую затяжку, наблюдая, как к потолку поднимается дым.
Салма отступил от холста, вытирая руки тряпкой.
— Вот, — сказал он. — Готово.
Ему было около сорока лет. У него была худощавая и узловатая фигура, редкие, седеющие волосы, зачесанные назад со лба с большими залысинами. Он был одет в сандалии, синие джинсы и запачканную футболку. Несмотря на холод, он сильно вспотел. На его шее висел маленький коптский крестик, выглядевший странно на грязной майке, с изображенным на ней квазифашистским символом какой-то рок-группы, музыку которой он никогда не слышал, а если бы услышал, то пришел бы в ужас.
— Готово? — Айше встала и подошла к холсту. — Но почему? Тут целый угол, к которому вы даже не притронулись.
— Вы что, художник? — спросил он саркастически.
— Нет, конечно нет. Я не критикую, я только...
— Это моя последняя картина, — сказал Салама. — В Египте все оставалось незаконченным. А сейчас они начали уничтожать прошлое страны. Я оставил это угол для них. Чтобы уничтожить мою работу, им придется зарисовать его.
— Зачем вы это делаете?
— Что именно?
— Рисуете такие глаза. А все остальное... какое-то нехорошее.
На картине был изображен высокий, аскетический коптский святой. На первый взгляд он выглядел точно так, как положено. Лицо, нимб, благословляющий жест — все соответствовало общепринятым канонам иконографии. Но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что под одеждами святого скрыт огромный член в возбужденном состоянии. И после этого зритель уже не мог сказать, чем вызвана улыбка на лице святого — благостью или похотью.
— Член нехороший? — осведомился Бустани. — Плоть разрушает святость? А каких картин вы ждете? Нас окружают безумцы, называющие себя святыми, утверждающие, что действуют именем Бога. Яне могу бороться с ними, не могу победить их. Все, что я могу, — бросать им вызов своими работами.
В комнату вошел Бутрос, явно встревоженный чем-то.
— Снова кричат, — сказал он. — Вы не слышали?
Айше покачала головой.
— Мне кажется, они специально распаляют себя, — сказал Бутрос. — Здесь слишком много коптских домов. Если сегодня начнется погром, мы окажемся в эпицентре.
— Бутрос, мы всегда в эпицентре, — спокойно сказал Салама. — Куда ты можешь убежать?
Бутрос ничего не ответил. Салама был отчасти прав. Бежать было некуда. От удостоверения личности, в котором записано копт ты или мусульманин, не сбежишь. Были даже предложения вернуть старые законы, которые обязывали евреев и христиан одеваться определенным образом, чтобы их всегда можно было легко отличить.
Неподалеку раздался звон и грохот. Потом опять треск, а за ним еще. Внезапно они услышали голоса. Множество голосов, заглушенных расстоянием, но быстро приближающихся.
Бутрос выбежал из студии. Айше — вслед за ним. Они поспешили на второй этаж и увидели разбитое окно. Рядом с ним лежал большой камень. Теперь голоса слышались уже отчетливо — тупое скандирование неистовствующей толпы. Айше подбежала к разбитому окну и выглянула наружу.
Улица быстро наполнялась людьми, многие из которых несли горящие факелы или тяжелые дубинки. В нескольких домах от склада протрещала автоматная очередь. Айше увидела бегущую женщину, преследуемую толпой, увидела, как она споткнулась, упала и исчезла под ударами дубинок.
Кто-то из толпы закричал и показал на Айше. Она поспешно отошла, и в этот момент очередной камень разбил другое окно.
— Нужно выбираться отсюда! — закричал Бутрос.
Они бегом вернулись в студию. Салама сидел на маленькой табуретке в окружении своих холстов. Раздались глухие удары — толпа пыталась выбить тяжелую деревянную дверь.
— Пошли! — закричал Бутрос. — Брось картины. Попробуем черным ходом.
— Вы двое идите, — ответил художник спокойным голосом. — Им нужен я.
— Не дури. Это толпа мусульман. Они убивают всех коптов, которые им попадаются.
— Нет, — сказал он. — Это наверняка копты. Кто-то сказал им, что мои картины — богохульство. Они считают, что если уничтожат их и убьют меня, то Богу это понравится и он вознаградит их раем. Их Бог — такой же тупица, как они сами.
— Забудь о картинах. Ты сам еще можешь спастись.
— Зачем? Все вокруг — богохульство. Копты, мусульмане — все так или иначе богохульствуют. В мире столько глупых богов.
Раздался громкий треск, и дверь рухнула. В студию ворвалась группа людей и тут же застыла на месте, увидев картины, расставленные вдоль стен. Некоторые из погромщиков держали горящие факелы, сделанные из палок и тряпья.
— Убирайтесь! — закричал Салама Бутросу с Айше.
Они колебались, надеясь уговорить его бежать с ними. Но он уже направлялся к врагам, как будто был гидом, а они — посетителями его картинной галереи. Один из людей ткнул горящим факелом в большой холст, в фигуру, которая походила на обнаженного Христа.
— Богохульник! — закричал мужчина.
— Антихрист! — проревел второй, поджигая новый холст. Пламя стремительно рванулось вверх, бросая отсветы на стены и лица собравшихся.
Бутрос схватил Айше за руку.
— Пошли, — сказал он.
Она в последний раз бросила взгляд по сторонам, затем повернулась и направилась за Бутросом по лестнице. За их спиной уже неистово ревел огонь. Все тонуло в удушающих клубах черного дыма. Склад был деревянным, и его стены вспыхнули мгновенно.
Никем не преследуемые, они поднялись на второй этаж.
— Сюда!
Бутрос нашел неработающий подъемник, который когда-то использовался, чтобы поднимать с первого этажа ящики с овощами. Ударом ноги он распахнул двойные двери подъемника. На полу лежал пыльный свернутый канат, один конец которого был привязан к стреле. Бутрос дернул за канат. Они выдержал.
— Можешь спуститься по канату?
Айше кивнула.
— Тогда поторопись.
По лестнице застучали шаги. Бутрос достал из кармана пистолет и направил его на лестничную площадку. Над полом появилась голова, затем человек с длинным железным прутом. Бутрос тщательно прицелился и выстрелил. Айше обернулась.
— Ради Бога! — завопил Бутрос. — Живее!
Она повисла на канате, пытаясь найти опору для ног. Раздался грохот — Бутрос выстрелил во второй раз. Грубые волокна каната обдирали ей руки, она крутилась и не могла остановиться. Айше бросила взгляд вниз. Земля в темноте была почти не видна. Внезапно окно под ней распахнулось, и из него вылетели языки пламени. Айше отпустила канат и шлепнулась на землю.
В отверстии появился Бутрос. Он наклонился и прокричал ей:
— Прикрой меня, пока я буду спускаться! Держи! — Он бросил к ее ногам пистолет, затем повис на канате.
Айше подняла пистолет и отступила на шаг. Она умела обращаться с пистолетом — ее много лет назад научил этому Рашид, заявив, что она должна быть в состоянии защитить себя при необходимости. Подняв голову, она вглядывалась в темноту. Бутрос был едва виден — черный силуэт на фоне темной стены здания. Чуть выше него она различала отверстие, из которого он выбрался, — выступающую металлическую раму подъемника. В отверстии показалась тень. Айше подняла пистолет обеими руками, прицелилась и выстрелила. Тень отшатнулась и исчезла, но Айше не могла сказать, попала ли она в цель или нет.
Когда до земли осталось футов десять, Бутрос отпустил канат, тяжело приземлившись рядом с ней.
— Убираемся отсюда к черту! — закричал он.
— Убираемся? Куда? Куда нам идти?
Он подошел к ней, чтобы забрать пистолет. Его ладонь мягко, застенчиво прикоснулась к ее руке и на долю секунды задержалась, о чем он тут же пожалел.
— Куда? Не знаю, — произнес он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59