- Подружка?
Она не отвечала. Уловка? Он сказал - гроза. И она поверила. Она ве-
рила Джону. Удивительное, неслыханное дело: после всего, что произош-
ло, она еще могла кому-то верить.
- П о д р у ж к а?
На этот раз в его голосе звучал... испуг.
Как будто ее собственный страх перед темнотой, едва успевший зая-
вить о себе, отозвался в нем с удвоенной силой.
- Что случилось, Джон?
Она открыла дверь и выставила перед собой руки. Она еще не рискнула
шагнуть вперед, боясь споткнуться о пылесос.
- Да что же это? - Сейчас в его голосе зазвенели панические нотки.
Ей стало не по себе. - Почему нет света?
- Погас, - объяснила она. - Вы говорили... гроза...
- Я не могу в темноте. - Тут был и ужас, и наивная попытка самооп-
равдания. - Тебе это не понять. Но я не могу... Мне надо выбраться...
- Она слышала, как он бросился наугад к выходу и вдруг упал с оглуши-
тельным грохотом - по-видимому, опрокинул кофейный столик. Раздался
жалобный вопль, от которого ей еще больше стало не по себе.
- Джон? Джон! Вы не ушиблись?
- Мне надо выбраться! - закричал он. - Скажи им, чтобы они меня вы-
пустили!
- Что с вами?
Долго не было никакого ответа. Затем она услышала сдавленные звуки
и поняла, что он плачет.
- Помоги мне!
Чарли в нерешительности стояла на пороге. Ее подозрительность усту-
пила место сочувствию, но не до конца - что-то ее по-прежнему настора-
живало.
- Помогите... кто-нибудь... - бормотал он, бормотал так тихо, слов-
но и не рассчитывал быть услышанным, тем более спасенным. Это решило
дело. Медленно, выставив перед собой руки, она двинулась на его голос.
Рэйнберд, услышав ее шаги, невольно усмехнулся - жестко, злорадно -
и тотчас прикрыл рот ладонью - на случай, если свет вдруг опять вспых-
нет.
- Джон?
Стараясь изобразить в голосе неподдельную муку, он выдавил сквозь
усмешку:
- Прости, подружка. Просто я... Это темнота... я не могу в темноте.
После того как они держали меня в яме.
- Кто?
- Конговцы.
Она была уже совсем рядом. Он согнал с лица ухмылку, вживаясь в
роль. Страх. Тебе страшно, с тех пор как вьетконговцы посадили тебя
однажды в темную яму и держали там... а перед этим один из них снес
тебе пол-лица... и сейчас ты нуждаешься в друге.
Отчасти роль была невыдуманной. Оставалось лишь убедить девочку в
том, что его волнение - как бы не упустить счастливый случай - объяс-
няется ничем иным, как отчаянным страхом. И все-таки было страшно -
страшно завалить роль. В сравнении с этим выстрел ампулой оразина ка-
зался детской забавой. Она ведь чует за версту. По лицу его градом ка-
тился пот.
- Кто это - конговцы? - спросила она почти над ухом у Рэйнберда. Ее
рука скользнула по его лицу и тут же попала в тиски. Чарли охнула.
- Эй, не бойся, - прошептал он. - Я только...
- Вы... больно! Вы делаете мне больно.
Вот! Этого он и добивался. Судя по тону, она тоже боится, боится
темноты и его боится... но и тревожится за него. Пусть почувствует,
что он хватается за соломинку.
- Прости, подружка. - Он ослабил хватку, но руку не выпустил. - А
ты можешь... сесть рядом?
- Ну конечно.
Она почти неслышно уселась на пол, он же чуть не подпрыгнул от ра-
дости. Кто-то - далеко-далеко - что-то кричал неизвестно кому.
- Выпустите нас! - завопил Рэйнберд. - Выпустите нас! Выпустите!
Эй, вы там, слышите!
- Ну что вы, что вы, - занервничала Чарли. - С нами все в поряд-
ке... разве не так?
Его мозг, эта идеально отлаженная машина, заработал с невероятной
скоростью, сочиняя сценарий с заглядом на тричетыре реплики вперед,
чтобы обезопасить себя, но в то же время не запороть блестяще начатую
импровизацию. Больше всего сейчас его волновало, на сколько он может
рассчитывать, как долго продержится темнота. Он настраивал себя на
худший вариант. Что ж, он успел поддеть зубилом самый краешек. А там
уж как бог даст.
- Да вроде, - согласился он. Все из-за этой темени. Хоть бы одна
спичка, мать ее так... Ой, извини, подружка. С языка сорвалось.
- Ничего, - успокоила Чарли. - Папа тоже иногда выражается. Один
раз чинил в гараже мою коляску и ударил себя молотком по пальцу и тоже
сказал это... раз шесть, наверно.
И не только это. - Никогда еще она не бывала с Рэйнбердом столь
разговорчивой. - А они скоро откроют?
- Не раньше, чем врубят ток, - ответил он убитым голосом, хотя в
душе ликовал. - У них тут все двери, подружка, с электрическими замка-
ми. Если вырубить ток, замок намертво защелкивается. Они, дьявол их...
они держат тебя в настоящей камере. С виду такая уютненькая квартирка,
а на самом деле тюрьма.
- Я знаю, - сказала она тихо. Он продолжал сжимать ее руку, но Чар-
ли уже не протестовала. - Только не надо громко. Я думаю, они подслу-
шивают.
Они! Горячая волна торжества захлестнула Рэйнберда. Он и забыл,
когда в последний раз испытывал такое. Они. Сама сказала - они!
Чувствуя, как поддается броня, в которую заковалась Чарли Макги, он
бессознательно стиснул ее руку.
- О-ой!
- Прости, подружка, - сказал он, слегка разжимая пальцы. - Что
подслушивают, уж это точно. Только не сейчас, когда нет тока. Все, я
больше не могу... пусть меня выпустят! - Он весь дрожал.
- Кто это - конговцы?
- А ты не знаешь?.. Ну да, ты еще маленькая. Война, подружка. Война
во Вьетнаме. Вьетконговцы - они были плохие. Жили в джунглях. И носили
такие черные... Ну, вроде пижамы. Ты ведь знаешь про вьетнамскую вой-
ну? Она знала... смутно.
- Наш патруль напоролся на засаду, - начал он. Это была правда, но
дальше дороги Рэйнберда и правды расходились. Стоило ли смущать девоч-
ку такой деталью, что все они закосели - салаги накурились камбоджийс-
кой марихуаны, а их лейтенантик, выпускник Вест-Пойнта, уже балансиро-
вавший на грани безумия, вконец одурел от пейота, который он жевал не
переставая. Однажды Рэйнберд сам видел, как этот лейтенантик разрядил
обойму в живот беременной женщины и оттуда полетели куски шестимесяч-
ного ребенка; позже лейтенантик объяснил им, что это называется "аборт
по-вестпойнтски". И вот их патрульная команда возвращалась на базу и
напоролась на засаду, только в засаде сидели свои же ребята, закосев-
шие на порядок выше, так что четверых патрульных уложили на месте. Не
стоит, решил Рэйнберд, посвящать девочку в эти подробности, равно как
и в то, что мина, разукрасившая ему половину лица, была изготовлена в
Мэриленде.
- Спастись удалось шестерым, - продолжал он. - Мы рванули оттуда.
Через джунгли. И меня, видно, понесло не в ту сторону. В ту, не в
ту... В такой кретинской войне, когда даже нет линии фронта, кто зна-
ет, где она, та сторона? Я отстал от своих. Все пытался отыскать зна-
комые ориентиры, и вдруг - минное поле. Результат на лице.
- Бедненький, - сказала Чарли.
- Когда я очнулся, я уже был у них в руках, - продолжал Рэйнберд,
углубляясь в дебри легендарного острова под названием Чистый Вымысел.
На самом деле он пришел в сознание в сайгонском армейском госпитале -
с капельницей. - Они сказали, что не будут меня лечить, пока я не от-
вечу на их вопросы.
ТЕПЕРЬ НЕ ТОРОПИСЬ. ДВА-ТРИ ПРАВИЛЬНЫХ ХОДА, И ПАРТИЯ ЗА ТОБОЙ.
Он возвысил голос, придав ему оттенок горечи и какой-то растерян-
ности перед людской жестокостью.
- Допросы, с утра до вечера допросы. Передвижение частей... развер-
тывание стрелковых подразделений... провиант... их интересовало все.
Они не давали мне передышки. Буквально тянули из меня жилы.
- А вы? - с горячностью спросила Чарли. Сердце у него радостно за-
билось.
- Я объяснял им, что ничего не знаю, что мне нечего сказать, что я
обыкновенный салага со скаткой за плечами, да просто бирка с номером.
А они не верят. А у меня все лицо... такая боль... я на коленях пол-
зал, просил дать мне морфия... потом, говорят... ответишь - будет мор-
фий. И в хороший госпиталь отправим, как ответишь.
Пришел черед Чарли стиснуть ему руку. Она вспомнила глаза Хокстет-
тера, показывающего ей на металлический поднос, где высится горка де-
ревянной стружки. ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я ТЕБЕ ОТВЕЧУ... ПОДОЖГИ ЭТО, И Я
СРАЗУ ОТВЕДУ ТЕБЯ К ОТЦУ. ТЫ МОЖЕШЬ УВИДЕТЬ ЕГО ХОТЬ ЧЕРЕЗ ДВЕ МИНУТЫ.
Ее сердце заныло от жалости к этому человеку с израненным лицом, к
этому взрослому мужчине, который боялся темноты. Как она понимала все,
что ему довелось пережить. Ей была знакома эта боль. По лицу потекли
слезы - она беззвучно оплакивала его в темноте... его и немножко себя.
То были невыплаканные за пять месяцев слезы. В них смешались боль и
гнев - за Джона Рэйнберда, за отца, за маму, за себя. Эти слезы обжи-
гали.
Она плакала беззвучно, но у Рэйнберда были не уши, а радары, и ему
опять пришлось подавить ухмылку. Что и говорить, ловко он поддел бро-
ню. Есть простые замки, есть с секретом, но нет таких, к которым нель-
зя было бы подобрать отмычку.
- Они мне так и не поверили. Они бросили меня в яму, а там темень
даже днем. Места - только повернуться, я ползал, натыкаясь на обрубки
корней... иногда сверху пробивалась полоска света. Кто-то подходил к
яме - комендант, что ли - все спрашивал: надумал отвечать на вопросы?
Он говорил, что я стал похож на дохлую рыбу. Что у меня гниет лицо,
что то же самое скоро будет с мозгом и тогда я сойду с ума и умру. Он
все спрашивал - не соскучился по солнышку? Я просил его... умолял...
матерью своей клялся, что ничего не знаю. А они - ржут. Потом заклады-
вали яму досками и землей присыпали. Живьем замуровывали. Темень бы-
ла... как сейчас...
Он задохнулся, и Чарли еще крепче стиснула его руку, давая понять,
что она рядом.
- В этой яме был еще лаз метра на два. Я залезал туда, чтобы... ну,
сама понимаешь. Вонь была такая - я думал, концы отдам, задохнусь от
запаха собственного дерь... - Он застонал. - Прости. Недетская это ис-
тория.
- Ничего. Рассказывайте, если вам от этого легче. Он поколебался и
решил добавить последний штрих:
- Я просидел там пять месяцев, пока меня не обменяли.
- А что же вы ели?
- Они швыряли мне гнилой рис. Иногда пауков. Живых. Огромные такие
пауки - древесные, кажется. Я гонялся за ними впотьмах, убивал их и
ел.
- Фу, гадость какая!
- Они меня превратили в зверя, - сказал он и замолчал, тяжело пере-
водя дыхание. - Тебе тут, конечно, живется получше, подружка, но, в
сущности, это одно и то же. Мышеловка. Как думаешь, дадут они наконец
свет?
Она долго не отвечала, и у него екнуло сердце - не перегнул ли он
палку. Затем Чарли сказала:
- Неважно. Главное, мы вместе.
- Это точно, - согласился он и вдруг словно спохватился: - Ты ведь
не скажешь им ничего, правда? За такие разговорчики они меня вышвырнут
в два счета. А я держусь за работу. С таким лицом хорошую работу найти
непросто.
- Не скажу.
Еще немножко подалась броня. Теперь у них был общий секрет.
Он обнимал ее.
Он пытался представить, как обеими руками сожмет эту шейку. Вот
главная его цель, остальное мура - эти их тесты и прочие игрушки.
Она... а там, глядишь, и он сам. Она ему нравилась все больше и боль-
ше. Это уже было похоже на любовь. Придет день, и он проводит ее за
последнюю черту и будет жадно искать ответ в ее глазах. А если они да-
дут ему знак, которого он так долго ждал... возможно, он последует за
ней.
Да. Возможно, в этот мрак кромешный они отправятся вместе.
А там, за дверью прокатывались волны общего смятения - то где-то
далеко, то совсем рядом.
Рэйнберд мысленно поплевал на руки и с новыми силами принялся за
дело.
* * *
У Энди и в мыслях не было, что его не могут вызволить по одной
простой причине: с выходом из строя электросети автоматически заклини-
ло двери. Потеряв всякое представление о времени, доведенный паничес-
ким страхом до полуобморочного состояния, он был уверен, что загоре-
лось здание, уже, казалось, чувствовал запах дыма. Между тем небо рас-
чистилось: дело шло к сумеркам.
И вдруг он мысленно увидел Чарли, увидел так ясно, будто она стояла
перед ним.
(она в опасности, Чарли в опасности!)
Это было озарение, впервые за многие месяцы; в последний раз с ним
это случилось в день их бегства из Ташмора. Он давно распрощался с
мыслью, что такое еще возможно, как и со своим даром внушения, и вот
тебе раз: никогда раньше озарения не бывали столь отчетливыми, даже в
день убийства Вики.
Так, может и дар внушения не оставил его? Не исчез бесследно, а
лишь дремлет до поры?
(Чарли в опасности!)
Что за опасность?
Он не знал. Но мысль о дочери, страх за нее мгновенно воссоздали
среди непроглядной черноты ее образ, до мельчайших деталей. И эта вто-
рая Чарли - те же широко посаженные голубые глаза, те же распущенные
русые волосы - разбудила в нем чувство вины... хотя вина - слишком
мягко сказано, его охватил ужас. Оказавшись в темноте, он все это вре-
мя трясся от страха, от страха за себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53