Он ничего от себя не оставит собакам — ни кожи, ни костей. Он присоединится к нечистому императору и чистому полководцу и самым чистым из жен.
Раб совершил последний прыжок с огромной силой. О, каким высоким был прыжок! Таким высоким, что у него хватило времени в последний раз рассмеяться перед тем, как уйти навсегда.
О, мрачный Велисарий! Разве ты не видишь, что Бог — танцор, и созидание — это его танец радости?
Глава 3
Открыв глаза, Велисарий понял, что стоит на коленях. Какое-то время он неотрывно смотрел на плитки, из которых выложен пол, но ничего не видел.
Вещь оставалась зажатой в кулаке. Однако теперь она казалась совершенно спокойной и только слегка мерцала.
— Сколько прошло времени? — прохрипел он, не поднимая головы.
Александриец усмехнулся.
— Кажется вечностью, не правда ли? Несколько минут, Велисарий. Всего несколько минут.
Антонина наклонилась чад мужем и обняла за плечи. На ее лице было написано беспокойство.
— С тобой все в порядке, любовь моя?
Он медленно повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза. Антонина поразилась, увидев там боль и злобу.
— Почему ты молчала? Почему ты мне не доверяешь? — прошептал он. — Что такого я когда-либо сделал или сказал? Разве я когда-нибудь упрекал тебя хоть в чем-то?
Антонина отшатнулась в удивлении.
— О чем ты?
— О Фотии. Твоем сыне. Моем сыне.
Она так и села на пол Лицо побледнело, глаза расширились Антонина была потрясена.
— Как ты?.. Когда?.. — она хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
— Где он ?
Антонина потрясла головой. Рука потянулась к горлу.
— Где он!
— В Антиохии, — прошептала она, сделав неопределенный жест рукой.
— Как ты можешь лишать меня сына? — несмотря на то что Велисарий говорил тихо, в его голосе отчетливо звучала ярость. Жена снова потрясла головой, взгляд ее блуждал по комнате. Казалось, она находится в полубессознательном состоянии.
— Он не твой сын, — прошептала она. — Ты даже не знаешь, что… Как ты узнал?
Прежде чем он смог ответить, александриец схватил Велисария за плечи и сильно встряхнул.
— Велисарий! Остановись! Кем бы ни был этот Фотий, он из твоего видения. Очнись!
Велисарий оторвал взгляд от Антонины и уставился на епископа. Примерно через две секунды наступила ясность. Боль и гнев ушли, внезапно сменившись страхом. Он снова посмотрел на Антонину.
— Но он существует? Я не просто вообразил его?
— Да. Да. Он существует, — Антонина кивнула. Выпрямилась. И хотя она не встречалась взглядом с мужем, напряглась словно пружина. Она решила идти до конца. — С ним все хорошо. По крайней мере было хорошо, когда я видела его в последний раз три месяца назад.
По глазам Велисария все собравшиеся увидели, как быстро у него в голове пролетают мысли. Он кивнул.
— Тогда ты говорила, что едешь навестить сестру. Таинственную сестру, которую я почему-то никогда не видел. — Затем он добавил — с горечью: — У тебя когда-нибудь была сестра?
В словах жены тоже прозвучала горечь, но это была горечь прошлого:
— Нет. Не родная. Сестра в грехе, согласившаяся позаботиться о моем мальчике, когда…
— Я сделал тебе предложение, — закончил фразу Велисарий. — Черт тебя побери! — его тон резал как ножом.
Но он показался слабым отблеском лунного света по сравнению с яростью в голосе монаха:
— Черт тебя побери!
Глаза мужа и жены мгновенно повернулись к Михаилу, словно зайцы к когтям ястреба. И на самом деле македонец, сидевший на стуле, напоминал сокола на ветке дерева.
Вначале в глазах Велисария промелькнуло удивление, в глазах его жены — злость. Через мгновение они оба поняли свою ошибку. До них не сразу дошло, на кого направлено проклятие.
Нечасто Велисарий отводил глаза первым, но взгляд монаха выдержать не смог.
— По какому праву ты укоряешь свою жену, лицемер? По какому праву? — потребовал ответа монах.
Велисарий молчал.
— Поистине люди отвратительны. И отвратителен священнослужитель, продающий душу, если одновременно проклинает проститутку, торгующую телом, — заговорил Михаил. — И отвратителен судья, берущий взятки, если он же выносит приговор вору за украденное рванье.
Велисарий открыл рот. И закрыл его.
— Покайся, — приказал Михаил.
Велисарий молчал.
— Покайся! — опять приказал монах.
Увидев знакомую хитрую усмешку, появляющуюся на губах мужа, Антонина вздохнула. Ее ручка протянулась к огромной ладони, подобно крошечному котенку, приближающемуся к мастиффу. Секунду спустя его рука накрыла ее и пожала. Очень нежно.
— Я начинаю понимать, почему они идут к нему в пустыню, подобно стаду, — признался Велисарий.
Его голос слегка дрожал.
— Это нечто, не правда ли? — весело согласился епископ. — И ты понимаешь, почему верхушка церкви желает, чтобы он там и оставался. И, как я подозреваю, никто из судей в последнее время не возражал против его затянувшейся ссылки.
Епископ посмотрел на македонца.
— Надеюсь, Михаил, твое замечание насчет священнослужителей не относилось ни к кому из присутствующих?
Михаил презрительно фыркнул.
— Не надо со мной играть, — он взглянул на поношенную рясу епископа. — Если ты после нашей последней встречи решил заняться симонией , ты в ней не очень преуспел. В одном я уверен: если самый знаменитый грек из всех греческих теологов, Антоний Александрийский, когда-нибудь продаст душу дьяволу, то все живое услышит вой Сатаны, понявшего, как его обманули.
Комнату наполнил смех. Когда он стих, епископ нежно посмотрел на Велисария и Антонину.
— Чуть позднее вы должны обсудить вопрос с Фотием, — сказал он. — Я советую вам начать по-доброму. Исходите из того, что цель должна быть благородной. Я всегда считал такой подход самым надежным. — Он улыбнулся. — Хотя в теологических дебатах, признаюсь, он редко используется.
Михаил снова хмыкнул.
— Редко? Лучше скажи: так редко, как… — он замолчал и вздохнул. — Неважно. У нас нет времени уверять присутствующих в том, что я не имел в виду кое-кого из них, говоря о священнослужителях. — Потом добавил мрачно: — Одни замечания на тему займут целый месяц. Даже при моей немногословности.
Македонец наклонился вперед и показал пальцем на вещь в руке Велисария.
— Расскажи нам, — приказал он.
Когда Велисарий закончил повествование, Михаил откинулся на спинку стула и кивнул.
— Как я и думал. Это не сатанинская штучка. Откуда она появилась, не знаю. Но не из преисподней.
— Иностранец — танцор — не христианин, — неуверенно заметила Антонина — Какой-то язычник. Возможно… не от Сатаны, а… Может, это какая-то древняя черная магия?
— Нет, — твердо заявил Велисарий. — Точно нет. Он — самый лучший человек из всех, кого я знал. И он не язычник. Он… как бы выразиться? Не христианин, нет. Но я знаю вполне определенно если бы у всех христиан была душа этого человека, то все мы уже жили бы в золотом веке.
Собравшиеся в комнате уставились на Велисария. Полководец кивнул.
— Вы должны понять. Я пересказал вам только контуры видения. Я прожил его, всю жизнь, заключенную в эту оболочку.
Велисарий невидящими глазами уставился на стену.
— Он служил мне тридцать лет. Как я уже рассказывал, даже после того, как я предложил ему свободу. Отказываясь, раб просто сказал, что уже один раз, на свободе, потерпел неудачу и поэтому остается у того, кто еще может преуспеть. Но я также потерпел неудачу и тогда…
К всеобщему удивлению Велисарий рассмеялся звонким детским смехом.
— Как я рад, что наконец узнал его имя!
Полководец вскочил на ноги.
— Рагунат Рао! — прокричал он. — Я тридцать лет хотел узнать его имя. Он заявил, что у него нет имени, что он его потерял… когда не оправдал надежд своего народа.
На мгновение лицо Велисария стало старым и усталым.
— «Называй меня просто раб, — сказал он мне. — Это слово подойдет». И так я его и называл, все тридцать лет. — Велисарий покачал головой. — Я согласен с Михаилом. В этом человеке не было зла, ни грамма. Большая опасность, да. Я всегда знал, что он опасен. Это было очевидно. Причем не из его слов или действий — обратите внимание. Он никогда не прибегал к насилию, никогда никому не угрожал, никогда не поднимал голоса, даже на конюхов. Тем не менее все, даже старые солдаты, понаблюдав за ним, понимали: он смертельно опасен. Несмотря на возраст. Все просто это знали, — он весело рассмеялся. — Даже катафракты, которые о себе обычно высокого мнения, следили за языком в его присутствии. В особенности после того, как видели его танец.
Полководец опять рассмеялся.
— О, да! Он умел танцевать! О, да! Самый великий танцор на свете. Он освоил все танцы, которые ему показывали, а после дня тренировки мог станцевать лучше любого другого человека. Его собственные танцы были неподражаемыми. В особенности…
Велисарий замолчал. Внезапно до него дошло — и это стало понятно по выражению лица.
— Так вот что это было.
— Ты говоришь про танец у себя в видении, — напомнил александриец. — Танец, который он исполнил в конце. И что это было? Танец созидания и разрушения?
Велисарий нахмурился.
— Нет. Ну, да, но только созидание и разрушение — лишь фрагменты танца. Сам танец был танцем времени.
Полководец потер лицо.
— Я видел, как он его танцевал. Один раз в Иерусалиме, во время осады.
— Какой осады? — спросила Антонина.
— Осады… — Велисарий махнул рукой. — Осады в моем видении. В прошлом — из моего видения. — Полководец снова махнул рукой и твердым голосом добавил: — Какие-то солдаты слышали о танце времени и захотели его посмотреть. И упросили раба — Рагуната Рао — станцевать его для них. Он станцевал, и это произвело огромное впечатление. Потом они попросили его обучить их танцу, и он ответил: этому танцу научить нельзя. Как объяснил раб, в этом танце нет определенных движений. — Глаза полководца широко раскрылись. — Потому что во время каждого исполнения он танцуется по-новому.
Наконец грани соединились. Это было практически невозможно — настолько чужими оказались мысли, но цель смогла сформулироваться.
Будущее.
— Что? — воскликнул Велисарий. Он огляделся по сторонам. — Кто это сказал?
— Никто ничего не говорил, Велисарий, — ответил епископ. — Никто ничего не говорил, кроме тебя.
— Кто-то сказал «будущее», — уверенно заявил полководец. Он не сомневался. — Кто-то это сказал. Я слышал очень отчетливо.
Будущее.
Он посмотрел на вещь у себя в руке.
— Ты !
Будущее.
Все, находившееся в комнате, окружили полководца и уставились на вещь .
— Скажи снова, — приказал Велисарий.
Молчание.
— Повтори, говорю тебе!
Грани, если бы могли, закричали бы от отчаяния. Задача невыполнима! Разум совсем чужой!
Цель начала разрушаться. Грани, в отчаянии, выпустили в окружающий мир то, что человек сравнил бы с желанием ребенка попасть домой. Глубокое, глубокое, глубокое страстное желание убежища, безопасности, спокойствия и комфорта.
— Она такая одинокая, — прошептал полководец, глядя на вещь. — Потерянная и одинокая. Потерянная… — он закрыл глаза и позволил разуму сфокусироваться на сердце. — Потерянная, как никогда не чувствовал себя ни один человек. Потерянная навсегда, без надежды вернуться. Вернуться домой, который она любит больше, чем какой-либо человек когда-либо любил свой дом.
Грани на одну микросекунду прекратили движение. Надежда появилась. Цель переформулировалась. Это было так трудно! Но… но… невероятное усилие.
Тишина и безмятежность под густой кроной лаврового дерева. Спокойствие. Нежный звук гудящих пчел и колибри. Кристаллы блистают в прозрачном пруду. Красота паутины на солнце.
Да! Да! Снова! Грани блеснули и повернулись. Цель увеличилась, набухла, выросла.
Раскат грома. Дерево треснуло, сцену поглотила черная волна. Кристаллы разбросаны по голой пустыне и кричат от отчаяния. Сверху на фоне пустого неба без солнца начинают формироваться гигантские лица. Холодные лица. Безжалостные лица.
У Велисария слегка кружилась голова от эмоциональной силы увиденных образов. Он описал их другим собравшимся в комнате и прошептал, обращаясь к камню:
— Что ты хочешь?
Грани напряглись. Они не знали, что такое истощение, но энергия вытекала потоком, который они не могли удержать. Требовалось полное равновесие, но цель теперь была тверда, как алмаз, и повелевала. Она требовала! И поэтому один последний отчаянный рывок…
Еще одно лицо, появляющееся из земли. Формирующееся из остатков паутины, птичьих крыльев и листьев лаврового дерева. Теплое, человеческое лицо. Но такое же безжалостное. Его лицо.
Вещь в руке Велисария утратила свое сияние. Теперь она казалась совсем лишенной света; внутри невозможно было что-то разглядеть и даже определить точную форму вещи .
— Какое-то время она не будет с нами разговаривать, — объявил Велисарий.
— Откуда ты знаешь? — спросил александриец.
Полководец пожал плечами.
— Просто знаю. Она очень устала. Если так можно выразиться. — Велисарий закрыл глаза и сосредоточился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Раб совершил последний прыжок с огромной силой. О, каким высоким был прыжок! Таким высоким, что у него хватило времени в последний раз рассмеяться перед тем, как уйти навсегда.
О, мрачный Велисарий! Разве ты не видишь, что Бог — танцор, и созидание — это его танец радости?
Глава 3
Открыв глаза, Велисарий понял, что стоит на коленях. Какое-то время он неотрывно смотрел на плитки, из которых выложен пол, но ничего не видел.
Вещь оставалась зажатой в кулаке. Однако теперь она казалась совершенно спокойной и только слегка мерцала.
— Сколько прошло времени? — прохрипел он, не поднимая головы.
Александриец усмехнулся.
— Кажется вечностью, не правда ли? Несколько минут, Велисарий. Всего несколько минут.
Антонина наклонилась чад мужем и обняла за плечи. На ее лице было написано беспокойство.
— С тобой все в порядке, любовь моя?
Он медленно повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза. Антонина поразилась, увидев там боль и злобу.
— Почему ты молчала? Почему ты мне не доверяешь? — прошептал он. — Что такого я когда-либо сделал или сказал? Разве я когда-нибудь упрекал тебя хоть в чем-то?
Антонина отшатнулась в удивлении.
— О чем ты?
— О Фотии. Твоем сыне. Моем сыне.
Она так и села на пол Лицо побледнело, глаза расширились Антонина была потрясена.
— Как ты?.. Когда?.. — она хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
— Где он ?
Антонина потрясла головой. Рука потянулась к горлу.
— Где он!
— В Антиохии, — прошептала она, сделав неопределенный жест рукой.
— Как ты можешь лишать меня сына? — несмотря на то что Велисарий говорил тихо, в его голосе отчетливо звучала ярость. Жена снова потрясла головой, взгляд ее блуждал по комнате. Казалось, она находится в полубессознательном состоянии.
— Он не твой сын, — прошептала она. — Ты даже не знаешь, что… Как ты узнал?
Прежде чем он смог ответить, александриец схватил Велисария за плечи и сильно встряхнул.
— Велисарий! Остановись! Кем бы ни был этот Фотий, он из твоего видения. Очнись!
Велисарий оторвал взгляд от Антонины и уставился на епископа. Примерно через две секунды наступила ясность. Боль и гнев ушли, внезапно сменившись страхом. Он снова посмотрел на Антонину.
— Но он существует? Я не просто вообразил его?
— Да. Да. Он существует, — Антонина кивнула. Выпрямилась. И хотя она не встречалась взглядом с мужем, напряглась словно пружина. Она решила идти до конца. — С ним все хорошо. По крайней мере было хорошо, когда я видела его в последний раз три месяца назад.
По глазам Велисария все собравшиеся увидели, как быстро у него в голове пролетают мысли. Он кивнул.
— Тогда ты говорила, что едешь навестить сестру. Таинственную сестру, которую я почему-то никогда не видел. — Затем он добавил — с горечью: — У тебя когда-нибудь была сестра?
В словах жены тоже прозвучала горечь, но это была горечь прошлого:
— Нет. Не родная. Сестра в грехе, согласившаяся позаботиться о моем мальчике, когда…
— Я сделал тебе предложение, — закончил фразу Велисарий. — Черт тебя побери! — его тон резал как ножом.
Но он показался слабым отблеском лунного света по сравнению с яростью в голосе монаха:
— Черт тебя побери!
Глаза мужа и жены мгновенно повернулись к Михаилу, словно зайцы к когтям ястреба. И на самом деле македонец, сидевший на стуле, напоминал сокола на ветке дерева.
Вначале в глазах Велисария промелькнуло удивление, в глазах его жены — злость. Через мгновение они оба поняли свою ошибку. До них не сразу дошло, на кого направлено проклятие.
Нечасто Велисарий отводил глаза первым, но взгляд монаха выдержать не смог.
— По какому праву ты укоряешь свою жену, лицемер? По какому праву? — потребовал ответа монах.
Велисарий молчал.
— Поистине люди отвратительны. И отвратителен священнослужитель, продающий душу, если одновременно проклинает проститутку, торгующую телом, — заговорил Михаил. — И отвратителен судья, берущий взятки, если он же выносит приговор вору за украденное рванье.
Велисарий открыл рот. И закрыл его.
— Покайся, — приказал Михаил.
Велисарий молчал.
— Покайся! — опять приказал монах.
Увидев знакомую хитрую усмешку, появляющуюся на губах мужа, Антонина вздохнула. Ее ручка протянулась к огромной ладони, подобно крошечному котенку, приближающемуся к мастиффу. Секунду спустя его рука накрыла ее и пожала. Очень нежно.
— Я начинаю понимать, почему они идут к нему в пустыню, подобно стаду, — признался Велисарий.
Его голос слегка дрожал.
— Это нечто, не правда ли? — весело согласился епископ. — И ты понимаешь, почему верхушка церкви желает, чтобы он там и оставался. И, как я подозреваю, никто из судей в последнее время не возражал против его затянувшейся ссылки.
Епископ посмотрел на македонца.
— Надеюсь, Михаил, твое замечание насчет священнослужителей не относилось ни к кому из присутствующих?
Михаил презрительно фыркнул.
— Не надо со мной играть, — он взглянул на поношенную рясу епископа. — Если ты после нашей последней встречи решил заняться симонией , ты в ней не очень преуспел. В одном я уверен: если самый знаменитый грек из всех греческих теологов, Антоний Александрийский, когда-нибудь продаст душу дьяволу, то все живое услышит вой Сатаны, понявшего, как его обманули.
Комнату наполнил смех. Когда он стих, епископ нежно посмотрел на Велисария и Антонину.
— Чуть позднее вы должны обсудить вопрос с Фотием, — сказал он. — Я советую вам начать по-доброму. Исходите из того, что цель должна быть благородной. Я всегда считал такой подход самым надежным. — Он улыбнулся. — Хотя в теологических дебатах, признаюсь, он редко используется.
Михаил снова хмыкнул.
— Редко? Лучше скажи: так редко, как… — он замолчал и вздохнул. — Неважно. У нас нет времени уверять присутствующих в том, что я не имел в виду кое-кого из них, говоря о священнослужителях. — Потом добавил мрачно: — Одни замечания на тему займут целый месяц. Даже при моей немногословности.
Македонец наклонился вперед и показал пальцем на вещь в руке Велисария.
— Расскажи нам, — приказал он.
Когда Велисарий закончил повествование, Михаил откинулся на спинку стула и кивнул.
— Как я и думал. Это не сатанинская штучка. Откуда она появилась, не знаю. Но не из преисподней.
— Иностранец — танцор — не христианин, — неуверенно заметила Антонина — Какой-то язычник. Возможно… не от Сатаны, а… Может, это какая-то древняя черная магия?
— Нет, — твердо заявил Велисарий. — Точно нет. Он — самый лучший человек из всех, кого я знал. И он не язычник. Он… как бы выразиться? Не христианин, нет. Но я знаю вполне определенно если бы у всех христиан была душа этого человека, то все мы уже жили бы в золотом веке.
Собравшиеся в комнате уставились на Велисария. Полководец кивнул.
— Вы должны понять. Я пересказал вам только контуры видения. Я прожил его, всю жизнь, заключенную в эту оболочку.
Велисарий невидящими глазами уставился на стену.
— Он служил мне тридцать лет. Как я уже рассказывал, даже после того, как я предложил ему свободу. Отказываясь, раб просто сказал, что уже один раз, на свободе, потерпел неудачу и поэтому остается у того, кто еще может преуспеть. Но я также потерпел неудачу и тогда…
К всеобщему удивлению Велисарий рассмеялся звонким детским смехом.
— Как я рад, что наконец узнал его имя!
Полководец вскочил на ноги.
— Рагунат Рао! — прокричал он. — Я тридцать лет хотел узнать его имя. Он заявил, что у него нет имени, что он его потерял… когда не оправдал надежд своего народа.
На мгновение лицо Велисария стало старым и усталым.
— «Называй меня просто раб, — сказал он мне. — Это слово подойдет». И так я его и называл, все тридцать лет. — Велисарий покачал головой. — Я согласен с Михаилом. В этом человеке не было зла, ни грамма. Большая опасность, да. Я всегда знал, что он опасен. Это было очевидно. Причем не из его слов или действий — обратите внимание. Он никогда не прибегал к насилию, никогда никому не угрожал, никогда не поднимал голоса, даже на конюхов. Тем не менее все, даже старые солдаты, понаблюдав за ним, понимали: он смертельно опасен. Несмотря на возраст. Все просто это знали, — он весело рассмеялся. — Даже катафракты, которые о себе обычно высокого мнения, следили за языком в его присутствии. В особенности после того, как видели его танец.
Полководец опять рассмеялся.
— О, да! Он умел танцевать! О, да! Самый великий танцор на свете. Он освоил все танцы, которые ему показывали, а после дня тренировки мог станцевать лучше любого другого человека. Его собственные танцы были неподражаемыми. В особенности…
Велисарий замолчал. Внезапно до него дошло — и это стало понятно по выражению лица.
— Так вот что это было.
— Ты говоришь про танец у себя в видении, — напомнил александриец. — Танец, который он исполнил в конце. И что это было? Танец созидания и разрушения?
Велисарий нахмурился.
— Нет. Ну, да, но только созидание и разрушение — лишь фрагменты танца. Сам танец был танцем времени.
Полководец потер лицо.
— Я видел, как он его танцевал. Один раз в Иерусалиме, во время осады.
— Какой осады? — спросила Антонина.
— Осады… — Велисарий махнул рукой. — Осады в моем видении. В прошлом — из моего видения. — Полководец снова махнул рукой и твердым голосом добавил: — Какие-то солдаты слышали о танце времени и захотели его посмотреть. И упросили раба — Рагуната Рао — станцевать его для них. Он станцевал, и это произвело огромное впечатление. Потом они попросили его обучить их танцу, и он ответил: этому танцу научить нельзя. Как объяснил раб, в этом танце нет определенных движений. — Глаза полководца широко раскрылись. — Потому что во время каждого исполнения он танцуется по-новому.
Наконец грани соединились. Это было практически невозможно — настолько чужими оказались мысли, но цель смогла сформулироваться.
Будущее.
— Что? — воскликнул Велисарий. Он огляделся по сторонам. — Кто это сказал?
— Никто ничего не говорил, Велисарий, — ответил епископ. — Никто ничего не говорил, кроме тебя.
— Кто-то сказал «будущее», — уверенно заявил полководец. Он не сомневался. — Кто-то это сказал. Я слышал очень отчетливо.
Будущее.
Он посмотрел на вещь у себя в руке.
— Ты !
Будущее.
Все, находившееся в комнате, окружили полководца и уставились на вещь .
— Скажи снова, — приказал Велисарий.
Молчание.
— Повтори, говорю тебе!
Грани, если бы могли, закричали бы от отчаяния. Задача невыполнима! Разум совсем чужой!
Цель начала разрушаться. Грани, в отчаянии, выпустили в окружающий мир то, что человек сравнил бы с желанием ребенка попасть домой. Глубокое, глубокое, глубокое страстное желание убежища, безопасности, спокойствия и комфорта.
— Она такая одинокая, — прошептал полководец, глядя на вещь. — Потерянная и одинокая. Потерянная… — он закрыл глаза и позволил разуму сфокусироваться на сердце. — Потерянная, как никогда не чувствовал себя ни один человек. Потерянная навсегда, без надежды вернуться. Вернуться домой, который она любит больше, чем какой-либо человек когда-либо любил свой дом.
Грани на одну микросекунду прекратили движение. Надежда появилась. Цель переформулировалась. Это было так трудно! Но… но… невероятное усилие.
Тишина и безмятежность под густой кроной лаврового дерева. Спокойствие. Нежный звук гудящих пчел и колибри. Кристаллы блистают в прозрачном пруду. Красота паутины на солнце.
Да! Да! Снова! Грани блеснули и повернулись. Цель увеличилась, набухла, выросла.
Раскат грома. Дерево треснуло, сцену поглотила черная волна. Кристаллы разбросаны по голой пустыне и кричат от отчаяния. Сверху на фоне пустого неба без солнца начинают формироваться гигантские лица. Холодные лица. Безжалостные лица.
У Велисария слегка кружилась голова от эмоциональной силы увиденных образов. Он описал их другим собравшимся в комнате и прошептал, обращаясь к камню:
— Что ты хочешь?
Грани напряглись. Они не знали, что такое истощение, но энергия вытекала потоком, который они не могли удержать. Требовалось полное равновесие, но цель теперь была тверда, как алмаз, и повелевала. Она требовала! И поэтому один последний отчаянный рывок…
Еще одно лицо, появляющееся из земли. Формирующееся из остатков паутины, птичьих крыльев и листьев лаврового дерева. Теплое, человеческое лицо. Но такое же безжалостное. Его лицо.
Вещь в руке Велисария утратила свое сияние. Теперь она казалась совсем лишенной света; внутри невозможно было что-то разглядеть и даже определить точную форму вещи .
— Какое-то время она не будет с нами разговаривать, — объявил Велисарий.
— Откуда ты знаешь? — спросил александриец.
Полководец пожал плечами.
— Просто знаю. Она очень устала. Если так можно выразиться. — Велисарий закрыл глаза и сосредоточился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63