Затем — не так быстро — осмотрел то, как легко и уверенно тот держал огромное копье. Пантера узнал этот захват и понял, что уже был бы мертв, если бы этот человек…
— Как мне повезло, что я не могу отказать себе в удовольствии чтения, — заметил Пантера.
— Да, это удовольствие, — согласился охотник, весело улыбаясь. — Я сам люблю почитать. Черта характера, которая, не сомневаюсь, значительно продлила мою жизнь.
Огромный охотник внезапно сел на корточки. Они с Пантерой уставились друг на друга, их глаза находились почти на одном уровне. Улыбка не сходила с лица охотника.
— Что, странно, возвращает нас к твоему вопросу. Верна ли последняя часть послания? Это, как мне кажется, ты хочешь узнать больше всего.
Пантера кивнул.
Охотник пожал плечами.
— Трудно сказать. Я не очень хорошо знаю… сущность. Давай ее — его? — так называть. Он, этот кристалл, тесно связан с тем, кто послал тебе письмо.
— Ты видел его?..
— О, да. Но ненадолго, учти, совсем ненадолго. Но это был запоминающийся опыт.
Охотник сделал паузу, на мгновение уставился в лес. Затем медленно заговорил:
— Не знаю. Думаю: да. Но на этот вопрос трудно ответить с уверенностью. Потому что, видишь ли, он включает природу души.
Пантера задумался над словами. Затем снова посмотрел на листы и снова прочитал последнюю часть послания. А затем весело рассмеялся.
— Я думаю: ты прав.
Он свернул листы папируса, обернул кожей и засунул за набедренную повязку.
— Похоже, мне снова придется действовать в мире чувств, основываясь только на вере, — заметил он и пожал плечами. — Но пусть будет так.
— Чушь, — твердо сказал охотник. — Только вере? Чушь! — И махнул рукой, словно отмахиваясь от неуверенности. — У нас есть философия, парень! Философия!
На лице охотника появилась улыбка, светившаяся в мрачном лесу, подобно маяку.
— Я слышал, ты сам увлекаешься философией.
Пантера кивнул. Улыбка чуть не слепила.
— И что же? Вопрос с душой не такой уж и сложный в конце концов. По крайней мере несложный, если мы начнем с простой истины. Постоянно изменяющаяся очевидная реальность — это ничто, кроме тени, бросаемой на наше сознание неглубокими, лежащими в основе, неизменяемыми, вечными формами.
Пантера прищурился так, что глаза превратились в щелочки. Сокровище его души в плену — предназначено для удовлетворения похоти зверя — впереди страшная битва — отчаянный побег от погони, уловки и этот… этот… этот полуголый чудной варвар… этот… этот…
— Я никогда в жизни не сталкивался с таким вздором! — рявкнул Пантера. — Детский лепет! — Хвост как бы ударил по земле. — Полный кретинизм!
Он в гневе развел огонь.
— Нет. Нет, мой дорогой, ты совершенно запутался в этом вопросе Майя — пелена иллюзии, которую ты так небрежно называешь постоянно изменяющейся очевидной реальностью, — ничто. Не тень — ничто. Если ты называешь такую пустоту тенью, то это подразумевает…
Пантера замолчал.
— Но я веду себя невежливо. Я не спросил, как тебя зовут.
— Усанас. — Чернокожий гигант приложил руку к груди и слегка склонил голову. — Возможно, я начал тему в не совсем подходящее время. Нужно спасать принцессу, совершать убийства, уводить в сторону погоню, готовить уловки, обманывать и раскрывать обман… И все это, основываясь не на чем-то существенном, а на видении. Возможно…
— Чушь!
Рагунат Рао устроился поудобнее, как пантера устраивается, чтобы сожрать импалу.
— Шакунтала подождет, — объявил он, повелительно махая рукой. — Как я не устаю объяснять этой любимой, хотя и упрямой девчонке: в конце концов роль играет только душа. А что касается остального, то должно быть очевидно с первого взгляда — даже для тебя — что существование самой души предполагает Сущность, Идею. А Сущность, по своей природе, должна быть неделима. А если…
— Чушь! — проворчал Усанас. — Такая сущность… Кстати, это глупый термин — с точки зрения логики, поскольку предполагает то самое, что должно быть доказано. Сама по себе сущность может быть только…
И далеко в ночь, далеко в ночь. Тихий, шепчущий звук в лесу. Слабый, мерцающий свет. Но ничего не видно, кроме двух хищников, спорящих о добыче.
Душа, великая добыча, гигантская добыча, единственная достойная для по-настоящему великих охотников. Великих охотников. Возможно, самых великих в мире, за исключением маленьких человечков в другом лесу, далеко от этих двух. Которые тоже, своим собственным образом, борются за самого гигантского зверя.
Глава 23
Три ночи спустя Ветер Великой Страны пронесся по дворцу Подлого.
Жуткий ветер. Молчаливый, как призрак. Не задел ни одной занавески, не разбил ни одной чашки. Но оставил на своем пути разрушения, подобно урагану. Урагану, прадедушке ярости, поднимаемые которым волны смывают целые берега, разрушая все на своем пути.
На этот раз поднялась неестественная волна. Выборочная в разрушении, узконаправленная и точная.
Дворецкий умер первым, в своей постели. Он быстро отправился на тот свет, поскольку ему и так уже было тяжело от накопившегося жира, подобно ножнам окружающего все тело. Он умер молча, налившись краской, глаза его вылезли из орбит и мертвым взором смотрели на множественные веревки и рычаги, к которым в отчаянии тянулась его рука. К приспособлениям, которые могли бы спасти его, поскольку являлись нервным центром дворца. Эти механизмы могли бы послать сигнал тревоги охранникам-йетайцам, разбудить жрецов и палачей, вызвать слуг.
Удивительные рычаги, сделанные мастерами по художественной обработке металла. Красивые веревки из самого лучшего шелка.
К сожалению, механизмы оказались вне пределов его досягаемости. Они бы все равно были вне пределов досягаемости, даже если бы ближайшая шелковая веревка, та, к которой дворецкий тянулся с особым отчаянием, все еще оставалась на месте. Дернув за нее, можно было бы подать сигнал тревоги в место размещения йетайцев. Но ее не оказалось на месте. Дворецкий увидел ее обрывок, свисавший с потолка. Ее, наверное, отрезали бритвой — судя по свисавшему концу. Или по-настоящему великолепным кинжалом.
Однако дворецкий не успел поразмышлять о том, куда подевалась исчезнувшая веревка. Красивый шелк скрылся в складках жира, окружавших его шею, и сильные стальные руки затянули ее. Он пытался бороться с этими руками с отчаянием и неистовой волей к жизни.
Но это была не та воля, слишком ничтожная, мелкая и жалкая в сравнении с волей, управлявшей невероятными руками. Эта воля могла превратить мякоть в сталь.
И лакей умер так же, как жил. Раздутый до невозможности.
Ветер вылетел из покоев дворецкого. Перед тем как их покинуть, Ветер ненадолго задержался, чтобы обрезать все веревки и вывести из строя все рычаги. И при этом — сверхъестественный ветер! — ни один из многочисленных звонков во всем дворце даже не дрогнул.
Рычаги Ветер выбросил. Веревки оставил при себе. Отличные веревки, шелковые. Они очень понравились Ветру.
Три из них Ветер использовал в следующие несколько минут. Высшие жрецы Махаведы, наблюдавшие за группой обычных жрецов и палачей, недавно приписанных ко дворцу, располагались неподалеку от покоев дворецкого. Их комнаты не были украшены так богато, как его покои, да и замки оказались не такими сложными. Но если бы и оказались, это не сыграло бы особой роли. У дверных замков, независимо от сложности, было не больше шансов противостоять Ветру, чем у одуванчиков урагану.
Не сыграло также роли и то, что легкие жрецов не окружали слои жира. И то, что их шеи не покрывал слой жира и они оставались тонкими из-за привычки к аскетизму, свойственному священнослужителям. Даже слишком тонкими на самом деле для таких высокопоставленных жрецов. Но и этим шеям пришлось попробовать на себе веревку. Потому что жрецы Махаведы, по мнению Ветра, заслуживали, чтобы на их шеях затянули веревки.
Ветер вылетел из покоев верховных жрецов и пронесся через соседние комнаты. Маленькие и незапертые спальни скромных жрецов и занимающих еще более низкое положение махамимамсов.
Они стали еще скромнее, просто образцами скромности во время прохода Ветра. Да, их простые постельные принадлежности окрасились в ярко-красный цвет, очень неподходящий для их скромного статуса. Но их едва ли можно винить в этом. Ведь ураган всегда приносит влагу. Тут она оказалась красного цвета.
Закончив с делами в этих покоях, Ветер отправился в западное крыло дворца. Там, на некотором расстоянии, находилась конечная цель Ветра, принесшего разрушение.
Через покои слуг Ветер шел легко и медленно. Ветер не враждовал с ними. Поэтому он прошел по их коридорам, как самый нежный из зефиров , чтобы не разбудить спящих.
Тем не менее один человек проснулся. Не услышав шаги Ветра, а из-за старости. Старые люди часто просыпаются по ночам. Вот и эта старуха, морщинистая после долгих лет тяжелой работы и плохого отношения, на этот раз не спала. Ей просто не повезло, что она вышла из крохотной каморки не в то время.
Вскоре она снова оказалась у себя. Лежала на матрасе с кляпом во рту, связанная шелковыми веревками, но никаким другим образом не пострадавшая. Она не пыталась разорвать веревки. И не боролась с железными пальцами. Ее обнаружили на следующий день. Неприятно, что ей пришлось пролежать ночь на пропитанном ее же мочой матрасе. Но больше жаловаться было не на что.
Однако в этом случае жалость Ветра не помогла женщине. Два дня спустя старуха все равно умрет. Посаженная на кол во дворе по приказу Венандакатры. Приговоренная к смерти за то, что не смогла справиться с одним из величайших наемных убийц в мире.
Странно, но, услышав приговор, она не особо расстроилась и не винила Ветер. Она прожила несчастную жизнь на этом повороте колеса. А следующая может быть только лучше. Да, последние минуты оказались болезненными. Но старухе не привыкать к боли. А пока можно здорово повеселиться. Больше повеселиться, чем за всю ее предыдущую, полную несчастий жизнь.
И ее в конце окружала неплохая компания. Самая лучшая. Этих мужчин она хорошо знала. Солдаты-йетайцы, которые годами развлекались, издеваясь над нею, избивали, проклинали и плевали в нее. Их отцы делали то же самое, когда она была молодой, а еще и насиловали ее. Но теперь они сами развлекут ее, в последние часы ее жизни. Очень хорошо развлекут.
Поэтому старуха наслаждалась последними минутами жизни и радостно приняла смерть. А семнадцать сильных йетайцев сидели вокруг нее на таких же колах и кричали от боли, уходя в небытие.
Покинув покои слуг, Ветер быстро понесся по роскошно убранным комнатам, где размещался и развлекался Подлый, когда останавливался во дворце. Ветер оставался невидимым, поскольку никакие лампы не горели, и он как и всегда не создавал шума. Но в невидимости и тишине не было необходимости. В ночное время, в отсутствие хозяина никто не пойдет в его покои. Никто не посмеет. Если кого-то там обнаружат, то обвинят в воровстве и казнят в течение часа. Нет необходимости оставался невидимым, нет необходимости не производить шума. Но все равно он двигался бесшумно, потому что Ветер всегда так двигался, такова его природа. Такова душа явления. Ветер вылетел в коридор, ведущий на лестницу. Там он встретил первого охранника из махамимамсы. Охранник стоял у лестницы в жалком подобии позы, которую должен принимать часовой. Ветер задержался на мгновение, потом полетел вверх по ступеням. Махамимамса остался внизу, сильно изменив позу. Он больше не пытался притворяться несущим вахту. Но для разнообразия у него теперь были раскрыты глаза. У верхней площадки, перед последним рывком вверх, Ветер остановился и замер. Прислушиваясь, как только может прислушиваться Ветер.
Один махамимамса, не больше.
Если бы он не привык соблюдать тишину, Ветер взвыл бы от презрения. Даже у йетайцев хватило бы ума поставить двух часовых на верхней площадке.
Но йетайцам никогда не разрешалось подниматься сюда, по крайней мере с тех пор, как сокровище, размещавшееся в западном крыле, привезли во дворец. На самом деле принцессу разместили в этом крыле потому, что оно дальше всего располагалось от места, отведенного йетайцам. Ни один представитель малва — в здравом уме — и слизко не подпустит йетайцев к такому сокровищу, как девственница. Варвары неоценимы, но не одомашнены. Дикие собаки из степей, натягивающие поводок. И часто — бешеные собаки.
А хозяин этого дворца находился в здравом уме. И ему еще немного вправил мозги мудрый иностранец. Да, пьяный иностранец. Но — in vino veritas. И поэтому находящийся в здравом уме хозяин усилил охрану сокровища. Отправил приказ вперед. Теперь сокровище будут охранять только палачи-махамимамсы, а наблюдать за ними — не сколько жрецов. Мужчины, давшие обет безбрачия. Они давали торжественные клятвы, а еще больше боялись осквернения (самым же ужасным считалось влажное грязное кровавое женское лоно).
Ветер преодолел последние несколько ступенек и завернул за угол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
— Как мне повезло, что я не могу отказать себе в удовольствии чтения, — заметил Пантера.
— Да, это удовольствие, — согласился охотник, весело улыбаясь. — Я сам люблю почитать. Черта характера, которая, не сомневаюсь, значительно продлила мою жизнь.
Огромный охотник внезапно сел на корточки. Они с Пантерой уставились друг на друга, их глаза находились почти на одном уровне. Улыбка не сходила с лица охотника.
— Что, странно, возвращает нас к твоему вопросу. Верна ли последняя часть послания? Это, как мне кажется, ты хочешь узнать больше всего.
Пантера кивнул.
Охотник пожал плечами.
— Трудно сказать. Я не очень хорошо знаю… сущность. Давай ее — его? — так называть. Он, этот кристалл, тесно связан с тем, кто послал тебе письмо.
— Ты видел его?..
— О, да. Но ненадолго, учти, совсем ненадолго. Но это был запоминающийся опыт.
Охотник сделал паузу, на мгновение уставился в лес. Затем медленно заговорил:
— Не знаю. Думаю: да. Но на этот вопрос трудно ответить с уверенностью. Потому что, видишь ли, он включает природу души.
Пантера задумался над словами. Затем снова посмотрел на листы и снова прочитал последнюю часть послания. А затем весело рассмеялся.
— Я думаю: ты прав.
Он свернул листы папируса, обернул кожей и засунул за набедренную повязку.
— Похоже, мне снова придется действовать в мире чувств, основываясь только на вере, — заметил он и пожал плечами. — Но пусть будет так.
— Чушь, — твердо сказал охотник. — Только вере? Чушь! — И махнул рукой, словно отмахиваясь от неуверенности. — У нас есть философия, парень! Философия!
На лице охотника появилась улыбка, светившаяся в мрачном лесу, подобно маяку.
— Я слышал, ты сам увлекаешься философией.
Пантера кивнул. Улыбка чуть не слепила.
— И что же? Вопрос с душой не такой уж и сложный в конце концов. По крайней мере несложный, если мы начнем с простой истины. Постоянно изменяющаяся очевидная реальность — это ничто, кроме тени, бросаемой на наше сознание неглубокими, лежащими в основе, неизменяемыми, вечными формами.
Пантера прищурился так, что глаза превратились в щелочки. Сокровище его души в плену — предназначено для удовлетворения похоти зверя — впереди страшная битва — отчаянный побег от погони, уловки и этот… этот… этот полуголый чудной варвар… этот… этот…
— Я никогда в жизни не сталкивался с таким вздором! — рявкнул Пантера. — Детский лепет! — Хвост как бы ударил по земле. — Полный кретинизм!
Он в гневе развел огонь.
— Нет. Нет, мой дорогой, ты совершенно запутался в этом вопросе Майя — пелена иллюзии, которую ты так небрежно называешь постоянно изменяющейся очевидной реальностью, — ничто. Не тень — ничто. Если ты называешь такую пустоту тенью, то это подразумевает…
Пантера замолчал.
— Но я веду себя невежливо. Я не спросил, как тебя зовут.
— Усанас. — Чернокожий гигант приложил руку к груди и слегка склонил голову. — Возможно, я начал тему в не совсем подходящее время. Нужно спасать принцессу, совершать убийства, уводить в сторону погоню, готовить уловки, обманывать и раскрывать обман… И все это, основываясь не на чем-то существенном, а на видении. Возможно…
— Чушь!
Рагунат Рао устроился поудобнее, как пантера устраивается, чтобы сожрать импалу.
— Шакунтала подождет, — объявил он, повелительно махая рукой. — Как я не устаю объяснять этой любимой, хотя и упрямой девчонке: в конце концов роль играет только душа. А что касается остального, то должно быть очевидно с первого взгляда — даже для тебя — что существование самой души предполагает Сущность, Идею. А Сущность, по своей природе, должна быть неделима. А если…
— Чушь! — проворчал Усанас. — Такая сущность… Кстати, это глупый термин — с точки зрения логики, поскольку предполагает то самое, что должно быть доказано. Сама по себе сущность может быть только…
И далеко в ночь, далеко в ночь. Тихий, шепчущий звук в лесу. Слабый, мерцающий свет. Но ничего не видно, кроме двух хищников, спорящих о добыче.
Душа, великая добыча, гигантская добыча, единственная достойная для по-настоящему великих охотников. Великих охотников. Возможно, самых великих в мире, за исключением маленьких человечков в другом лесу, далеко от этих двух. Которые тоже, своим собственным образом, борются за самого гигантского зверя.
Глава 23
Три ночи спустя Ветер Великой Страны пронесся по дворцу Подлого.
Жуткий ветер. Молчаливый, как призрак. Не задел ни одной занавески, не разбил ни одной чашки. Но оставил на своем пути разрушения, подобно урагану. Урагану, прадедушке ярости, поднимаемые которым волны смывают целые берега, разрушая все на своем пути.
На этот раз поднялась неестественная волна. Выборочная в разрушении, узконаправленная и точная.
Дворецкий умер первым, в своей постели. Он быстро отправился на тот свет, поскольку ему и так уже было тяжело от накопившегося жира, подобно ножнам окружающего все тело. Он умер молча, налившись краской, глаза его вылезли из орбит и мертвым взором смотрели на множественные веревки и рычаги, к которым в отчаянии тянулась его рука. К приспособлениям, которые могли бы спасти его, поскольку являлись нервным центром дворца. Эти механизмы могли бы послать сигнал тревоги охранникам-йетайцам, разбудить жрецов и палачей, вызвать слуг.
Удивительные рычаги, сделанные мастерами по художественной обработке металла. Красивые веревки из самого лучшего шелка.
К сожалению, механизмы оказались вне пределов его досягаемости. Они бы все равно были вне пределов досягаемости, даже если бы ближайшая шелковая веревка, та, к которой дворецкий тянулся с особым отчаянием, все еще оставалась на месте. Дернув за нее, можно было бы подать сигнал тревоги в место размещения йетайцев. Но ее не оказалось на месте. Дворецкий увидел ее обрывок, свисавший с потолка. Ее, наверное, отрезали бритвой — судя по свисавшему концу. Или по-настоящему великолепным кинжалом.
Однако дворецкий не успел поразмышлять о том, куда подевалась исчезнувшая веревка. Красивый шелк скрылся в складках жира, окружавших его шею, и сильные стальные руки затянули ее. Он пытался бороться с этими руками с отчаянием и неистовой волей к жизни.
Но это была не та воля, слишком ничтожная, мелкая и жалкая в сравнении с волей, управлявшей невероятными руками. Эта воля могла превратить мякоть в сталь.
И лакей умер так же, как жил. Раздутый до невозможности.
Ветер вылетел из покоев дворецкого. Перед тем как их покинуть, Ветер ненадолго задержался, чтобы обрезать все веревки и вывести из строя все рычаги. И при этом — сверхъестественный ветер! — ни один из многочисленных звонков во всем дворце даже не дрогнул.
Рычаги Ветер выбросил. Веревки оставил при себе. Отличные веревки, шелковые. Они очень понравились Ветру.
Три из них Ветер использовал в следующие несколько минут. Высшие жрецы Махаведы, наблюдавшие за группой обычных жрецов и палачей, недавно приписанных ко дворцу, располагались неподалеку от покоев дворецкого. Их комнаты не были украшены так богато, как его покои, да и замки оказались не такими сложными. Но если бы и оказались, это не сыграло бы особой роли. У дверных замков, независимо от сложности, было не больше шансов противостоять Ветру, чем у одуванчиков урагану.
Не сыграло также роли и то, что легкие жрецов не окружали слои жира. И то, что их шеи не покрывал слой жира и они оставались тонкими из-за привычки к аскетизму, свойственному священнослужителям. Даже слишком тонкими на самом деле для таких высокопоставленных жрецов. Но и этим шеям пришлось попробовать на себе веревку. Потому что жрецы Махаведы, по мнению Ветра, заслуживали, чтобы на их шеях затянули веревки.
Ветер вылетел из покоев верховных жрецов и пронесся через соседние комнаты. Маленькие и незапертые спальни скромных жрецов и занимающих еще более низкое положение махамимамсов.
Они стали еще скромнее, просто образцами скромности во время прохода Ветра. Да, их простые постельные принадлежности окрасились в ярко-красный цвет, очень неподходящий для их скромного статуса. Но их едва ли можно винить в этом. Ведь ураган всегда приносит влагу. Тут она оказалась красного цвета.
Закончив с делами в этих покоях, Ветер отправился в западное крыло дворца. Там, на некотором расстоянии, находилась конечная цель Ветра, принесшего разрушение.
Через покои слуг Ветер шел легко и медленно. Ветер не враждовал с ними. Поэтому он прошел по их коридорам, как самый нежный из зефиров , чтобы не разбудить спящих.
Тем не менее один человек проснулся. Не услышав шаги Ветра, а из-за старости. Старые люди часто просыпаются по ночам. Вот и эта старуха, морщинистая после долгих лет тяжелой работы и плохого отношения, на этот раз не спала. Ей просто не повезло, что она вышла из крохотной каморки не в то время.
Вскоре она снова оказалась у себя. Лежала на матрасе с кляпом во рту, связанная шелковыми веревками, но никаким другим образом не пострадавшая. Она не пыталась разорвать веревки. И не боролась с железными пальцами. Ее обнаружили на следующий день. Неприятно, что ей пришлось пролежать ночь на пропитанном ее же мочой матрасе. Но больше жаловаться было не на что.
Однако в этом случае жалость Ветра не помогла женщине. Два дня спустя старуха все равно умрет. Посаженная на кол во дворе по приказу Венандакатры. Приговоренная к смерти за то, что не смогла справиться с одним из величайших наемных убийц в мире.
Странно, но, услышав приговор, она не особо расстроилась и не винила Ветер. Она прожила несчастную жизнь на этом повороте колеса. А следующая может быть только лучше. Да, последние минуты оказались болезненными. Но старухе не привыкать к боли. А пока можно здорово повеселиться. Больше повеселиться, чем за всю ее предыдущую, полную несчастий жизнь.
И ее в конце окружала неплохая компания. Самая лучшая. Этих мужчин она хорошо знала. Солдаты-йетайцы, которые годами развлекались, издеваясь над нею, избивали, проклинали и плевали в нее. Их отцы делали то же самое, когда она была молодой, а еще и насиловали ее. Но теперь они сами развлекут ее, в последние часы ее жизни. Очень хорошо развлекут.
Поэтому старуха наслаждалась последними минутами жизни и радостно приняла смерть. А семнадцать сильных йетайцев сидели вокруг нее на таких же колах и кричали от боли, уходя в небытие.
Покинув покои слуг, Ветер быстро понесся по роскошно убранным комнатам, где размещался и развлекался Подлый, когда останавливался во дворце. Ветер оставался невидимым, поскольку никакие лампы не горели, и он как и всегда не создавал шума. Но в невидимости и тишине не было необходимости. В ночное время, в отсутствие хозяина никто не пойдет в его покои. Никто не посмеет. Если кого-то там обнаружат, то обвинят в воровстве и казнят в течение часа. Нет необходимости оставался невидимым, нет необходимости не производить шума. Но все равно он двигался бесшумно, потому что Ветер всегда так двигался, такова его природа. Такова душа явления. Ветер вылетел в коридор, ведущий на лестницу. Там он встретил первого охранника из махамимамсы. Охранник стоял у лестницы в жалком подобии позы, которую должен принимать часовой. Ветер задержался на мгновение, потом полетел вверх по ступеням. Махамимамса остался внизу, сильно изменив позу. Он больше не пытался притворяться несущим вахту. Но для разнообразия у него теперь были раскрыты глаза. У верхней площадки, перед последним рывком вверх, Ветер остановился и замер. Прислушиваясь, как только может прислушиваться Ветер.
Один махамимамса, не больше.
Если бы он не привык соблюдать тишину, Ветер взвыл бы от презрения. Даже у йетайцев хватило бы ума поставить двух часовых на верхней площадке.
Но йетайцам никогда не разрешалось подниматься сюда, по крайней мере с тех пор, как сокровище, размещавшееся в западном крыле, привезли во дворец. На самом деле принцессу разместили в этом крыле потому, что оно дальше всего располагалось от места, отведенного йетайцам. Ни один представитель малва — в здравом уме — и слизко не подпустит йетайцев к такому сокровищу, как девственница. Варвары неоценимы, но не одомашнены. Дикие собаки из степей, натягивающие поводок. И часто — бешеные собаки.
А хозяин этого дворца находился в здравом уме. И ему еще немного вправил мозги мудрый иностранец. Да, пьяный иностранец. Но — in vino veritas. И поэтому находящийся в здравом уме хозяин усилил охрану сокровища. Отправил приказ вперед. Теперь сокровище будут охранять только палачи-махамимамсы, а наблюдать за ними — не сколько жрецов. Мужчины, давшие обет безбрачия. Они давали торжественные клятвы, а еще больше боялись осквернения (самым же ужасным считалось влажное грязное кровавое женское лоно).
Ветер преодолел последние несколько ступенек и завернул за угол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63