И этот «пойдем-в-постель» взгляд.
— О да... — Слова нежным дыханием сорвались с прекрасных губ. — Да... я хочу отправиться с тобой в постель. Я хочу тебя...
Реальность взорвалась потоком безжалостного белого света. Потом его лицо безвольно шмякнулось обо что-то твердое. От шока он охнул. Лицом он вжимался в холодную и шероховатую кирпичную стену; немилосердный свет галогенной лампы поблескивал на проступающих на кирпиче кристаллах селитры.
— Ну что, теперь веришь? — вполголоса осведомилась Электра. — Теперь ты веришь в вампиров?
Дрожа всем телом, Дэвид кивнул. От пережитого шока дыхание с хрипом вырывалось у него изо рта. Только сейчас он осознал, что Джек Блэк, наверное, потянулся, схватил и оттащил его от трупа, а затем вжал лицом в стену, чтобы прервать гипнотическую власть — захват вампира.
А у него за спиной, там на столе — в ярком свете галогенной лампы — мертвое нечто ухмылялось, подергивалось и хихикало.
— Теперь ты поверил. — выдохнула ему в ухо Электра. — Вопрос вот в чем: ты собираешься сбежать, как сбежал твой отец? Или ты останешься и будешь бороться с ними?
3
В подвале, в полном одиночестве.
Тени кругом живые.
По крайней мере так казалось стоящей у стены Бернис Мочарди. Она повела фонарем вправо, влево, посветила впереди себя, потом за спину.
Хорошо бы они поторопились, перестали таращиться на этот проклятый труп в подвальной кладовой и поднялись наверх, черт бы их побрал. Наверху она еще застанет последние крохи дневного света.
Господи мой Боже. Сердце частило и частило. Вот чего я хочу:
я хочу купаться в лучах солнца, хочу стоять на улице и кожей чувствовать свежий воздух и тепло солнца.
У ног ее шебуршились тени.
Тени играли с ней в злые игры. Как бы быстро она ни водила фонарем, они всегда успевали убежать, чтобы притаиться в каком-нибудь углу, а потом выпрыгнуть ей в лицо и...
Заткнись, сказала она воображению, снова понемногу бравшему верх.
Глубоко вздохнув, она принялась вышагивать по обложенному кирпичом сводчатом склепу.
Когда она приблизилась к узкому концу подвала, луч фонаря высветил груды хлама, старые стульчаки от унитазов на полке, прислоненный к стене ржавый остов кровати, а за всем этим — стальную дверь.
Что заметила? Дверь? Нет, это дверь притянула к себе мой взгляд.
Слыша, как скрипят по кирпичному полу подошвы туфель, Бернис робко подошла ближе. В свете фонаря поблескивали два новых замка.
Она вообразила себе, что было бы, будь эта дверь стеклянной.
Что бы она там увидела?
Что там кто-то приложил ухо к двери, прислушиваясь к ее шагам?
А что позади этого слушателя?
Наверное, туннель, идущий в недрах скалы под городом, под рекой, потом вгрызающийся в холмы, чтобы выйти там, где, ожидая возвращения своего хозяина и господина, стоит, подобно крепости, дом старого Джорджа Леппингтона?
Будто против воли, она сделала еще несколько шагов к двери.
Осторожно постучала в нее костяшками пальцев. Дверь отозвалась перезвоном, напомнив ей камертон.
Бернис склонила голову набок.
Что лежит там за дверью?
Тайна.
Глубокая, неизъяснимая тайна, полная пурпурной тьмы. Тайна, чреватая древней магией.
И снова она подняла руку и легонько, совсем легонько, постучала по двери.
А в ответ — каскад ударов. Как будто с той стороны в дверь ударяли тараном...
Клац... клац... клац... клац...
Словно эта стальная пластина — чудовищный колокол, что гудит и трясется под гигантским языком.
Расширив от ужаса глаза, она застыла, уставившись на дверь: в свете фонаря дрожит крупной дрожью резонирующая поверхность, будто в нее кто-то колотится с той стороны и требует, чтобы его впустили.
Повернувшись на каблуках, она метнулась прочь от двери, луч фонаря безумно запрыгал по потолку, по полу, стенам, кроватным пружинам, мешкам, старым газетам...
От стены отделилась фигура...
— Дэвид? — выдохнула она.
Он кивнул. Глаза его были мрачны, будто он вырвался из ада.
— Наверх. Быстро.
Она почувствовала, как он крепко схватил ее за руку повыше локтя. Мгновение спустя они уже грохотали вверх по лестнице.
4
А еще через полторы минуты все четверо стояли в вестибюле возле закрытой двери в подвал. Джек Блэк, как всегда, с ничего не выражающим безобразным лицом запирал дверь.
Теперь молчание стало столь же ощутимым, как до того шум. У Бернис гудело в ушах; ей было невероятно холодно, грудь стянуло так, словно грудная клетка все сжималась и сжималась, чтобы раздавить ей легкие, сжималась, как комната в старом кинофильме, которая становится все меньше и меньше, по мере того как сползаются стены, чтобы раздавить тех, кто в ней находится. Она глубоко вдохнула.
И тут же к ней повернулся Дэвид.
— С тобой все в порядке?
— Да. — Она сделала еще один глубокий вдох, пытаясь набрать в легкие воздуха. — Да, наверное, да. А с тобой?
Он мрачно кивнул, но Бернис заметила, что его синий свитер испачкан белым пятном известки, а щеку украшает черное пятно.
Электра потерла лицо, будто пытаясь восстановить кровообращение. В ее глазах блестел чистой воды ужас.
— Вот так представление, ребята. — У нее вырвался короткий, близкий к истеричному смешок. — Вот уж представление так представление. — Вытащив из коробки под стойкой бумажный носовой платок, она промокнула глаза. — А теперь... слушайте. Сегодня вечером я не стану открывать бар. Других постояльцев нет, так что... так что на сегодня гостиница будет закрыта. Поможешь мне повесить объявления на двери, Бернис?
Бернис кивнула, зубы у нее стучали с каждой пробегающей по телу волной дрожи.
— Как только закончите, нам придется держать военный совет, — мгновение спустя сказал Дэвид. — Надо обсудить, что делать дальше.
— Ты босс, — хмыкнул Блэк.
Дэвид кивнул:
— Да, пожалуй, я.
Он оглядел обращенные к нему лица. Теперь все трое зависели от него. Что бы ни случилось, ответный ход за ним.
Глава 28
1
Предвечернее солнце светило на город Леппингтон.
Оно окрасило кирпичные бока скотобоен в цвет апельсиновой корки. Огромный ворон, словно древний предвестник надвигающейся беды, кружил высоко в небе над городом. Он скользил на распахнутых крыльях, казавшихся почему-то изогнутыми, и стоило ему повернуть голову в сторону, он стал похож на зависшую над закатом свастику, уносимую вверх холодными воздушными потоками.
Поезд, на котором Дэвид и Бернис должны были отправиться ужинать в Уитби, отошел or перрона. Гневно клацая колесами по шпалам, отражающими солнечный свет, поезд ушел без них. Он все набирал скорость, будто знал, что город вскоре взорвется событиями столь же ужасными, сколь и необычайными. Поезд как будто стремился покинуть эти места до наступления сумерек.
Даун-Максимилиан, сын Смурного Сэма, того самого, что держал покерные столы у себя дома, медленно брел по Главной улице, помахивая картонной короной «Бургер Кинг». Банда подростков забросала его камнями, когда он проходил парк, чтобы купить пива к вечерней карточной игре. Потом они обжигали его уши зажженными сигаретами. А потом они забрали у него деньга на пиво и ушли, напоследок называя его дурными словами.
Ко всему этому он привык.
В спецшколе дети обычно подходили к перилам и звали его. «Эй, приятель, — кричали они. — Мы хотим с тобой дружить. Иди сюда, у нас есть для тебя шоколадка». А когда он подходил поближе, то получал плевки.
А они потом со смехом убегали.
Когда Максимилиан возвращался в класс, на его лице, в волосах и на одежде блестели шарики слюны, словно запутавшиеся белые жемчужины.
Возле «Городского герба» Максимилиан помедлил. Прямо у него под ногами была тяжелая стандартная решетка водостока. Он поглядел вниз.
Что-то похожее на белые шары покачивалось во тьме у него под ногами. Футбольными мячами плыло от скотобоен в сторону гостиницы. Он недолго понаблюдал за этими белыми шарами, по которым, будто вены, шли пурпурные полосы. Один мяч остановился, потом закрутился волчком.
Максимилиан слабо махнул рукой с картонной короной. У белого футбольного мяча было два глаза — больших и как будто дымных. И тонкий нос, и рот, похожий на рану от случайного удара топором. А зубы во рту были большие.
И острые.
Максимилиан сделал шаг вперед, встав обеими ногами на железную решетку в двух метрах от качающихся голов. Лицо под ногами исчезло. Теперь он видел только макушку, заколыхавшуюся в уходящей веренице.
Подул ветер. По улице понеслись бумажки и картонки от поп-корна. Мимо проехала пивная машина, напомнив Максимилиану, что надо идти домой, где на него неминуемо обрушится гнев отца.
Ты потерял деньги? Ты потерял деньги! Поверить не могу, что можно быть таким небрежным, ты, кровосос негодный...
Для Максимилиана Харта жизнь была беспрестанным водопадом загадок. Он мало что понимал из того, что делали или говорили вокруг него: почему поезда с клацанием и грохотом выезжают из вокзала, или почему они снова туда въезжают, или почему люди приходят и уходят, и плюют в него, и крадут его деньги. Он понятия не имел о хитрости тех, у кого на одну из этих сверхважных хромосом меньше.
Эта отсутствующая хромосома, на его взгляд, наделила всех остальных лицами, как у собак — с выступающими носами и тонкими веками.
Через несколько кратких часов, в темнейшие часы бессонной ночи Максимилиан Харт столкнется с величайшим испытанием в своей недолгой жизни. И перед лицом этой надвигающейся опасности единственным оружием, которое окажется в его распоряжении, станет тот самый кропотливый стоицизм, с каким он встречал прошлые загадки и претерпевал прошлые невзгоды.
С безвольно свисающей картонной короной в руке он побрел по улице.
Ранний воскресный вечер. Время — начало шестого.
2
Пока Электра запирала вращающуюся дверь парадного входа, Бернис развешивала объявления на боковые двери, ведущие в общий бар. Написанные черным фломастером на бланках «Городского герба», эти объявления просто говорили: «ВОСКРЕСЕНЬЕ. К СОЖАЛЕНИЮ, ГОСТИНИЦА И БАР СЕГОДНЯ ЗАКРЫТЫ ПО ТЕХНИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ».
Технические причины? Отговорка на все случаи жизни.
Дальняя родственница извинениям пьяницы, который объясняет свои действия тем, что был усталый и вспылил.
Налетевший порыв ветра шлепнул Бернис по руке объявлением, которое она как раз приклеивала скотчем на дверь. Руки у нее дрожали. И скотч предпочитал клеиться к пальцам, а не к бумаге.
Черт.
У Бернис не шла из головы тварь, лежащая в подвале: выглядит как труп, и это мертвецки белое лицо, и, о господи боже, соски у нее оторваны. Сам вид мертвой девушки пугал ее больше, чем она могла бы внятно описать.
А потом еще Бернис услышала эти громовые удары в дверь.
Что-то было там по ту сторону двери. Одна из этих вампироподобных тварей.
И тварь желала, чтобы ее впустили, еще как желала.
Она желала тебя, Бернис, сказала она самой себе. И что теперь? Предполагается, я спокойно вернусь в эту гостиницу, да?
Все тело у нее будто покрылось пленкой страха, точно потом; холодного страха, который запачкал ей ужасом саму душу.
Прижимая кусочки скотча к углам объявления, она выглянула на улицу. На тротуаре стоял мужчина с явным синдромом Дауна и глядел себе под ноги в водосток. В его расслабленной руке свисало что-то вроде картонной короны.
Она знала его в лицо. Если он поднимет на нее взгляд, она кивнет и улыбнется.
Господи боже мой, мы все еще тянем за собой все эти соци.альные условности, нам всем вчистую промыли мозги воспитанием... На самом деле ей больше всего хотелось заорать в голос и забиться головой вон об ту кирпичную стену.
Так и не поглядев в ее сторону, мужчина медленно пошел прочь от гостиницы.
Счастливчик, подумала она. Может, и мне стоит сделать то же самое. Просто уйти от всего этого. Это не моя битва.
Но в глубине души она знала, что это не так. Невидимые нити привязывали ее к этому городу, к этому зданию, к этим людям. Разорвать их можно будет, лишь когда...
Она поежилась, по рукам пробежали мурашки.
Эти нити будут оборваны лишь тогда, когда свершится все то, что должно свершиться, и безумие пойдет своим чередом.
Поскольку объявление уже было приклеено, она быстро прошла на задний двор гостиницы. Над головой по небу неслись гонимые ветром облака, время от времени в прореху между ними прорывался солнечный луч. Дело шло к вечеру, и редкие солнечные лучи падали так косо, что ложились почти горизонтально и походили на золотые тропинки в небесах.
Ей нравились яркость света и свежесть воздуха.
По сравнению с ними гостиница казалась тюрьмой, державшей в заточении воздух до тех пор, пока он не стал затхлым и в последнее время почти невыносимым.
Проходя задним двором, она увидела ворота, ведущие на берег реки. Звук воды, несущейся по камням, успокаивающе ласкал слух.
Бернис пересекла двор и вышла на мягкую землю насыпи. Тропинка вела вниз к кромке воды в каких-то десятке шагов. Над водой, вспенивающейся белым у камней, к реке клонились несколько плакучих ив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— О да... — Слова нежным дыханием сорвались с прекрасных губ. — Да... я хочу отправиться с тобой в постель. Я хочу тебя...
Реальность взорвалась потоком безжалостного белого света. Потом его лицо безвольно шмякнулось обо что-то твердое. От шока он охнул. Лицом он вжимался в холодную и шероховатую кирпичную стену; немилосердный свет галогенной лампы поблескивал на проступающих на кирпиче кристаллах селитры.
— Ну что, теперь веришь? — вполголоса осведомилась Электра. — Теперь ты веришь в вампиров?
Дрожа всем телом, Дэвид кивнул. От пережитого шока дыхание с хрипом вырывалось у него изо рта. Только сейчас он осознал, что Джек Блэк, наверное, потянулся, схватил и оттащил его от трупа, а затем вжал лицом в стену, чтобы прервать гипнотическую власть — захват вампира.
А у него за спиной, там на столе — в ярком свете галогенной лампы — мертвое нечто ухмылялось, подергивалось и хихикало.
— Теперь ты поверил. — выдохнула ему в ухо Электра. — Вопрос вот в чем: ты собираешься сбежать, как сбежал твой отец? Или ты останешься и будешь бороться с ними?
3
В подвале, в полном одиночестве.
Тени кругом живые.
По крайней мере так казалось стоящей у стены Бернис Мочарди. Она повела фонарем вправо, влево, посветила впереди себя, потом за спину.
Хорошо бы они поторопились, перестали таращиться на этот проклятый труп в подвальной кладовой и поднялись наверх, черт бы их побрал. Наверху она еще застанет последние крохи дневного света.
Господи мой Боже. Сердце частило и частило. Вот чего я хочу:
я хочу купаться в лучах солнца, хочу стоять на улице и кожей чувствовать свежий воздух и тепло солнца.
У ног ее шебуршились тени.
Тени играли с ней в злые игры. Как бы быстро она ни водила фонарем, они всегда успевали убежать, чтобы притаиться в каком-нибудь углу, а потом выпрыгнуть ей в лицо и...
Заткнись, сказала она воображению, снова понемногу бравшему верх.
Глубоко вздохнув, она принялась вышагивать по обложенному кирпичом сводчатом склепу.
Когда она приблизилась к узкому концу подвала, луч фонаря высветил груды хлама, старые стульчаки от унитазов на полке, прислоненный к стене ржавый остов кровати, а за всем этим — стальную дверь.
Что заметила? Дверь? Нет, это дверь притянула к себе мой взгляд.
Слыша, как скрипят по кирпичному полу подошвы туфель, Бернис робко подошла ближе. В свете фонаря поблескивали два новых замка.
Она вообразила себе, что было бы, будь эта дверь стеклянной.
Что бы она там увидела?
Что там кто-то приложил ухо к двери, прислушиваясь к ее шагам?
А что позади этого слушателя?
Наверное, туннель, идущий в недрах скалы под городом, под рекой, потом вгрызающийся в холмы, чтобы выйти там, где, ожидая возвращения своего хозяина и господина, стоит, подобно крепости, дом старого Джорджа Леппингтона?
Будто против воли, она сделала еще несколько шагов к двери.
Осторожно постучала в нее костяшками пальцев. Дверь отозвалась перезвоном, напомнив ей камертон.
Бернис склонила голову набок.
Что лежит там за дверью?
Тайна.
Глубокая, неизъяснимая тайна, полная пурпурной тьмы. Тайна, чреватая древней магией.
И снова она подняла руку и легонько, совсем легонько, постучала по двери.
А в ответ — каскад ударов. Как будто с той стороны в дверь ударяли тараном...
Клац... клац... клац... клац...
Словно эта стальная пластина — чудовищный колокол, что гудит и трясется под гигантским языком.
Расширив от ужаса глаза, она застыла, уставившись на дверь: в свете фонаря дрожит крупной дрожью резонирующая поверхность, будто в нее кто-то колотится с той стороны и требует, чтобы его впустили.
Повернувшись на каблуках, она метнулась прочь от двери, луч фонаря безумно запрыгал по потолку, по полу, стенам, кроватным пружинам, мешкам, старым газетам...
От стены отделилась фигура...
— Дэвид? — выдохнула она.
Он кивнул. Глаза его были мрачны, будто он вырвался из ада.
— Наверх. Быстро.
Она почувствовала, как он крепко схватил ее за руку повыше локтя. Мгновение спустя они уже грохотали вверх по лестнице.
4
А еще через полторы минуты все четверо стояли в вестибюле возле закрытой двери в подвал. Джек Блэк, как всегда, с ничего не выражающим безобразным лицом запирал дверь.
Теперь молчание стало столь же ощутимым, как до того шум. У Бернис гудело в ушах; ей было невероятно холодно, грудь стянуло так, словно грудная клетка все сжималась и сжималась, чтобы раздавить ей легкие, сжималась, как комната в старом кинофильме, которая становится все меньше и меньше, по мере того как сползаются стены, чтобы раздавить тех, кто в ней находится. Она глубоко вдохнула.
И тут же к ней повернулся Дэвид.
— С тобой все в порядке?
— Да. — Она сделала еще один глубокий вдох, пытаясь набрать в легкие воздуха. — Да, наверное, да. А с тобой?
Он мрачно кивнул, но Бернис заметила, что его синий свитер испачкан белым пятном известки, а щеку украшает черное пятно.
Электра потерла лицо, будто пытаясь восстановить кровообращение. В ее глазах блестел чистой воды ужас.
— Вот так представление, ребята. — У нее вырвался короткий, близкий к истеричному смешок. — Вот уж представление так представление. — Вытащив из коробки под стойкой бумажный носовой платок, она промокнула глаза. — А теперь... слушайте. Сегодня вечером я не стану открывать бар. Других постояльцев нет, так что... так что на сегодня гостиница будет закрыта. Поможешь мне повесить объявления на двери, Бернис?
Бернис кивнула, зубы у нее стучали с каждой пробегающей по телу волной дрожи.
— Как только закончите, нам придется держать военный совет, — мгновение спустя сказал Дэвид. — Надо обсудить, что делать дальше.
— Ты босс, — хмыкнул Блэк.
Дэвид кивнул:
— Да, пожалуй, я.
Он оглядел обращенные к нему лица. Теперь все трое зависели от него. Что бы ни случилось, ответный ход за ним.
Глава 28
1
Предвечернее солнце светило на город Леппингтон.
Оно окрасило кирпичные бока скотобоен в цвет апельсиновой корки. Огромный ворон, словно древний предвестник надвигающейся беды, кружил высоко в небе над городом. Он скользил на распахнутых крыльях, казавшихся почему-то изогнутыми, и стоило ему повернуть голову в сторону, он стал похож на зависшую над закатом свастику, уносимую вверх холодными воздушными потоками.
Поезд, на котором Дэвид и Бернис должны были отправиться ужинать в Уитби, отошел or перрона. Гневно клацая колесами по шпалам, отражающими солнечный свет, поезд ушел без них. Он все набирал скорость, будто знал, что город вскоре взорвется событиями столь же ужасными, сколь и необычайными. Поезд как будто стремился покинуть эти места до наступления сумерек.
Даун-Максимилиан, сын Смурного Сэма, того самого, что держал покерные столы у себя дома, медленно брел по Главной улице, помахивая картонной короной «Бургер Кинг». Банда подростков забросала его камнями, когда он проходил парк, чтобы купить пива к вечерней карточной игре. Потом они обжигали его уши зажженными сигаретами. А потом они забрали у него деньга на пиво и ушли, напоследок называя его дурными словами.
Ко всему этому он привык.
В спецшколе дети обычно подходили к перилам и звали его. «Эй, приятель, — кричали они. — Мы хотим с тобой дружить. Иди сюда, у нас есть для тебя шоколадка». А когда он подходил поближе, то получал плевки.
А они потом со смехом убегали.
Когда Максимилиан возвращался в класс, на его лице, в волосах и на одежде блестели шарики слюны, словно запутавшиеся белые жемчужины.
Возле «Городского герба» Максимилиан помедлил. Прямо у него под ногами была тяжелая стандартная решетка водостока. Он поглядел вниз.
Что-то похожее на белые шары покачивалось во тьме у него под ногами. Футбольными мячами плыло от скотобоен в сторону гостиницы. Он недолго понаблюдал за этими белыми шарами, по которым, будто вены, шли пурпурные полосы. Один мяч остановился, потом закрутился волчком.
Максимилиан слабо махнул рукой с картонной короной. У белого футбольного мяча было два глаза — больших и как будто дымных. И тонкий нос, и рот, похожий на рану от случайного удара топором. А зубы во рту были большие.
И острые.
Максимилиан сделал шаг вперед, встав обеими ногами на железную решетку в двух метрах от качающихся голов. Лицо под ногами исчезло. Теперь он видел только макушку, заколыхавшуюся в уходящей веренице.
Подул ветер. По улице понеслись бумажки и картонки от поп-корна. Мимо проехала пивная машина, напомнив Максимилиану, что надо идти домой, где на него неминуемо обрушится гнев отца.
Ты потерял деньги? Ты потерял деньги! Поверить не могу, что можно быть таким небрежным, ты, кровосос негодный...
Для Максимилиана Харта жизнь была беспрестанным водопадом загадок. Он мало что понимал из того, что делали или говорили вокруг него: почему поезда с клацанием и грохотом выезжают из вокзала, или почему они снова туда въезжают, или почему люди приходят и уходят, и плюют в него, и крадут его деньги. Он понятия не имел о хитрости тех, у кого на одну из этих сверхважных хромосом меньше.
Эта отсутствующая хромосома, на его взгляд, наделила всех остальных лицами, как у собак — с выступающими носами и тонкими веками.
Через несколько кратких часов, в темнейшие часы бессонной ночи Максимилиан Харт столкнется с величайшим испытанием в своей недолгой жизни. И перед лицом этой надвигающейся опасности единственным оружием, которое окажется в его распоряжении, станет тот самый кропотливый стоицизм, с каким он встречал прошлые загадки и претерпевал прошлые невзгоды.
С безвольно свисающей картонной короной в руке он побрел по улице.
Ранний воскресный вечер. Время — начало шестого.
2
Пока Электра запирала вращающуюся дверь парадного входа, Бернис развешивала объявления на боковые двери, ведущие в общий бар. Написанные черным фломастером на бланках «Городского герба», эти объявления просто говорили: «ВОСКРЕСЕНЬЕ. К СОЖАЛЕНИЮ, ГОСТИНИЦА И БАР СЕГОДНЯ ЗАКРЫТЫ ПО ТЕХНИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ».
Технические причины? Отговорка на все случаи жизни.
Дальняя родственница извинениям пьяницы, который объясняет свои действия тем, что был усталый и вспылил.
Налетевший порыв ветра шлепнул Бернис по руке объявлением, которое она как раз приклеивала скотчем на дверь. Руки у нее дрожали. И скотч предпочитал клеиться к пальцам, а не к бумаге.
Черт.
У Бернис не шла из головы тварь, лежащая в подвале: выглядит как труп, и это мертвецки белое лицо, и, о господи боже, соски у нее оторваны. Сам вид мертвой девушки пугал ее больше, чем она могла бы внятно описать.
А потом еще Бернис услышала эти громовые удары в дверь.
Что-то было там по ту сторону двери. Одна из этих вампироподобных тварей.
И тварь желала, чтобы ее впустили, еще как желала.
Она желала тебя, Бернис, сказала она самой себе. И что теперь? Предполагается, я спокойно вернусь в эту гостиницу, да?
Все тело у нее будто покрылось пленкой страха, точно потом; холодного страха, который запачкал ей ужасом саму душу.
Прижимая кусочки скотча к углам объявления, она выглянула на улицу. На тротуаре стоял мужчина с явным синдромом Дауна и глядел себе под ноги в водосток. В его расслабленной руке свисало что-то вроде картонной короны.
Она знала его в лицо. Если он поднимет на нее взгляд, она кивнет и улыбнется.
Господи боже мой, мы все еще тянем за собой все эти соци.альные условности, нам всем вчистую промыли мозги воспитанием... На самом деле ей больше всего хотелось заорать в голос и забиться головой вон об ту кирпичную стену.
Так и не поглядев в ее сторону, мужчина медленно пошел прочь от гостиницы.
Счастливчик, подумала она. Может, и мне стоит сделать то же самое. Просто уйти от всего этого. Это не моя битва.
Но в глубине души она знала, что это не так. Невидимые нити привязывали ее к этому городу, к этому зданию, к этим людям. Разорвать их можно будет, лишь когда...
Она поежилась, по рукам пробежали мурашки.
Эти нити будут оборваны лишь тогда, когда свершится все то, что должно свершиться, и безумие пойдет своим чередом.
Поскольку объявление уже было приклеено, она быстро прошла на задний двор гостиницы. Над головой по небу неслись гонимые ветром облака, время от времени в прореху между ними прорывался солнечный луч. Дело шло к вечеру, и редкие солнечные лучи падали так косо, что ложились почти горизонтально и походили на золотые тропинки в небесах.
Ей нравились яркость света и свежесть воздуха.
По сравнению с ними гостиница казалась тюрьмой, державшей в заточении воздух до тех пор, пока он не стал затхлым и в последнее время почти невыносимым.
Проходя задним двором, она увидела ворота, ведущие на берег реки. Звук воды, несущейся по камням, успокаивающе ласкал слух.
Бернис пересекла двор и вышла на мягкую землю насыпи. Тропинка вела вниз к кромке воды в каких-то десятке шагов. Над водой, вспенивающейся белым у камней, к реке клонились несколько плакучих ив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66