Только вот Ди Моббери не хватало умения удержаться на работе. Одно за другим приличные места как вода проскальзывали у нее меж пальцев.
Когда она устанет крутить с двумя или тремя мужиками одновременно — лет через пять-шесть, неопределенно пообещала она себе, — то поймает себе муженька с карьерой. А тогда для меня начнется жизнь настоящей дамы. Воображение рисовало ей, как она ведет «рэнджровер» по дороге в Йорк — хорошенько пощипать его карточку «золотая виза».
Но сегодня она вышла на охоту за свежачком.
Она улыбнулась. За кем-то, у кого полно пыла и спермы. Кто возбудил бы ее, а не высушил настолько, что у нее появились мозоли на срамных губах.
Ох, как же натерта штука. А как зудит!
Тропинка ее привела уже в сам Леппингтон. Теперь она шла позади «Купален», библиотеки и — подождите, подождите — «Городского герба». Сегодня утром там она заприметила самого сексуального чувака, какого видела за последние пару месяцев, — сплошь тату, шрамы и мускулы. И глаза у него были такие лютые и пронизывающие, что она тут же почувствовала себя влажной. Ее шпионская сеть (девчонки, которые готовят в гостинице завтрак) донесла, что это новый кладовщик. Что он, наверное, обрабатывает Электру Чарнвуд, надменную владелицу гостиницы.
Но плевать на это, решила Ди, правда, только в том случае, если и мне достанется моя доля этого пирога.
Она представила себе, как он смотрит на нее сверху вниз ледяными полными угрозы глазами. От наслаждения у нее по коже пробежали мурашки. Теперь она почти чувствовала, как его жесткие пальцы охватывают ее грудь, потом скользят вверх-вниз по обнаженному животу, прежде чем ущипнуть соски.
Боже, он может сильно ущипнуть, сердце стучало у нее в ушах. Так сильно, как только пожелает.
Мне нравится, когда трогают мои соски, потом сжимают. Потом покусывают крепкими зубами, пока пальцы скользят вниз между моих ног.
О... черт. О черт. Я не могу ждать. Не могу ждать. Никаких там вокруг да около. Пройди внутрь, девочка.
Какой план?
Это просто, Ди.
— В этом вся ты, милочка, — сказала она самой себе этаким игривым имейте-меня-как-хотите-мальчики голосом.
Она хихикнула.
Нет, Ди. План. Просто подойди к задней двери гостиницы. Татуированный секс-мальчик будет, вероятно, перетаскивать ящики с пивом из подвала, готовя бар к субботнему вечеру, что в Леппингтоне приравнивается к большой попойке. Ну, вскоре ты меня употребишь, секс-мальчик. Она представила себе округлые холмы его ягодиц; она почти чувствует, как хватает их, когда он начинает наяривать в нее.
Ощущение зуда между ног уступило место безумному жжению.
О боже, да будто у нее в промежности колется тысяча булавок.
Ноги сами пошли быстрее. Вверх по берегу, по насыпи, слева — кирпичная стена заднего двора, справа — булькает река. Потом... вниз, снова к воде. Вниз под темные, темные ивы...
Где мальчики и девочки играют в больницу.
М-м-м... Она вспоминает это. Как ее трахал под ивовыми деревьями этот, как его... парнишка с картофельного фургона.
От возбуждения она пошла скорее, крохотные сандалии то и дело скользили по песчаной насыпи. Оба берега реки были пусты. На реку выходили лишь зады нежилых зданий. Мода на апартаменты с видом на реку для тех, кто идет в гору и вот-вот удачно сделает карьеру, еще не коснулась Леппингтона.
Здесь царила тишина, если не считать булькающего шепота реки; та тишина, которой всегда сопутствует ощущение изоляции, — и это при том, что до рыночной площади рукой подать, вон она, совсем близко за чередой зданий, включая и «Городской герб».
Впереди ей уже виден пролом в трехметровой кирпичной стене, ведущий на задний двор «Городского герба».
Дыхание ее стало тяжелым.
Да что с тобой, Ди, тебе не можется, так хочется групповухи, а?
Жжение меж срамными губами окончательно перешло в яростный зуд. Старый, давний зуд, который ей так хорошо известен.
Будто корове, у которой чешется шкура, ей хотелось потереться о что-нибудь твердое. Что-то чертовски твердое... о да.
Еще двадцать шагов, и она окажется у ворот. Она не сомневалась, что ей хватит и десяти минут, чтобы, как по волшебству, извлечь из штанов мистера Блэка. Осталось пройти низинку с кущей ив. Потом еще десять шагов, и элегантные сандалии вынесут ее ко входу на задний двор гостиницы.
Иисусе, этот зуд. Его просто нужно потереть — крепко потереть, чертовски КРЕПКО.
Она заскользила по песку на тропинке под ивами. И опять упала.
— Черт... бля.
Встав в полутьме, она стерла грязь с юбки, натянутой у нее на ягодицах, как кожа на барабане.
— Вы не ушиблись?
О срань небесная!
Охнув от удивления, Диана оглянулась по сторонам.
В полутьме стоял мужчина. Стоял даже не на тропинке, а у самой кромки воды. Ветви ив обрамляли его точно рама. С тем же успехом это мог быть портрет, висящий в воздухе.
— Простите, я не хотел вас напугать.
При звуке этого голоса она вдвойне удивилась: он звучал так вежливо, даже заботливо — с американским акцентом.
— С вами все в порядке? — Голос — как шелк для ее ушей.
— В порядке... фу... — Она обмахнула лицо — рассчитанно кокетливый жест. — Со мной все в порядке, спасибо. Просто вы застали меня врасплох. Вот и все.
Диана прищурилась, разглядывая незнакомца. Почему так темно там, у края воды?
— Рыбачите? — кокетливо поинтересовалась она.
— Можно сказать и так.
— Ну, вы или рыбачите, или нет.
Замечание вполне могло бы показаться резким, но Ди понравился голос незнакомца — от этого американского мурлыканья приятно покалывало тело. В ее голосе появилась завлекательная хрипотца.
— А, — беспечно отмахнулся незнакомец, — я просто ждал, чтобы мимо прошла симпатичная девушка.
— Если запасетесь терпением, быть может, она и пройдет.
— Быть может, она, наконец, появилась.
— И она может кончиться раньше, чем вы думаете.
Черт, Ди, это даже для тебя скабрезно.
Но было что-то в его голосе, что растопило даже камень ее циничного сердца.
Бог мой, я чувствую себя так, будто мне снова пятнадцать. Совсем как когда парнишка с картофельного грузовика поимел меня на земле вон там. Я вся запыхалась и горю, и сердце у меня точно мурлычет.
Она прищурила хорошенькие глазки, пытаясь разглядеть его получше.
На фоне воды была видна стройная фигура (гибкий, подумала она, довольная, что нашла прилагательное, которое было бы одновременно и поэтичным, и уместным, учитывая, что стояли они в зарослях гибкого ивняка).
Джек Блэк там, а гостинице, уже был задвинут в темный угол. Птица в руке, подумала она. Да уж, птица в руке, так?
Как бы то ни было, не унесет же Джека Блэка восточным ветром, так? Он и завтра вечером будет тут.
А сейчас ей так хорошо в обществе этого незнакомца с его изысканным американским акцентом. Она скорее почувствовала его улыбку, чем увидела ее. Вообразила себе музыку его души.
Вот это уж точно поэтично. Музыка души. Она никогда ни о чем подобном не слышала. Но в этом мужчине она была; он играл ее для нее.
Как же хорошо с ним рядом.
Она сделала шаг к кромке воды под плотным пологом ивовых ветвей.
Теперь стали видны его мягко вьющиеся светлые волосы. Сильное лицо и мускулы под кожей хорошо развиты.
Пара едва заметных отметин по обеим сторонам носа наводила на мысль о том, что он иногда надевает очки.
Когда читает ноты за фортепьяно, подумала она. И еще он был высоким. Прямо образец художника викторианских времен. Романтика извергалась из него, как вода из источника.
Я влюблена. Впервые в жизни я по-настоящему влюблена. Я люблю этого человека. Я хочу раствориться в крови его сердца.
— У тебя чудесные волосы, — сказал он. — Как будто среди прядей сияют золотые огоньки.
— Спасибо, — кокетливо отозвалась Диана, позволив себе быть польщенной. — Вам не холодно без пальто?
Только сейчас она заметила, что он одет всего лишь в рубашку и светлые летние брюки. На мгновение ей показалось, что они чем-то испачканы, но, нет, наверное, это всего лишь тени.
Она бы поглядела еще раз, но он рассматривал ее с неожиданной сосредоточенностью. Брови у него были на удивление темными для блондина. Но главное — глаза... она никогда не видела таких глаз. Они прикованы ко мне так... так... скажи же это, Ди, скажи! — в упоении подумала она... они прикованы ко мне так страстно.
— Ты здесь живешь? — плавно сменил он тему, озарив собеседницу потрясающей улыбкой. — Я хотел сказать — в городе, не в реке.
Она хихикнула своим «я-такая-хорошенькая-девочка-когда-хихикаю».
— Да. За все мои прегрешения. А вы?
— За все твои прегрешения? Такая девушка, как ты, не может знать, что такое грех, я прав?
— Ну... я не вчера из грузовика с капустой выпала.
— У тебя и вправду чудесные глаза, да?
— Спасибо. — И у тебя тоже, подумала она, чувствуя, как в ней поднимается какое-то дремное тепло. Его глаза такие огромные, такие бескрайние.
Она взгляд от них не могла отвести.
Он не моргал. Не сморгнул ни разу. Глаза были умные и зоркие.
Чудные, чудные глаза. Сердце у нее мурлыкало, кровь бежала по жилам теплой тягучей волной; она чувствовала такое... Такую умиротворенность, такую благодать.
— Как твое имя?
— Диана.
Ничто не существовало, кроме его глаз. Она восхищалась ими. Они были ярче любых бриллиантов, какие ей доводилось видеть. И он не моргает, подумалось ей. Моя любовь не моргает. Никогда.
— Диана. Тебе идет.
Мускулы вокруг его глаз ежесекундно меняли форму. Теперь глаза, казалось, пульсировали. Они то были огромными, как диски со вставкой из лазури в центре. То вдруг белок исчезал, и ей виден был только зрачок. Глаза превращались в черные дыры; глубокие и бесконечно загадочные.
Она обнаружила, что сходит с дорожки.
Ни разу не отвела взгляда от его глаз.
Эти глаза...
Тепло, любовь, безмятежность, нежная музыка, ее переполняет ангельская музыка.
Потом случилось нечто прекрасное.
Бормотание реки, пение птиц, дыхание ветра, поющего в ивовых ветвях. И все это растворилось в его глазах. И со всем этим растворилась и частичка ее.
Он видит, что я прекрасна, вне себя от радости подумала она. Я хочу отдаться ему, раствориться в нем. Я хочу отдать ему все. Но что я могу дать? У меня ведь нет ничего особенного, что он мог бы захотеть. Так?
Его глаза — огромные сияющие сферы.
Его улыбка. — теплая, любящая, жаждущая.
Голодная.
Его руки медленно, мягко поднялись, чтобы любовно заключить ее в объятия. Будто пара огромных крыльев, окутывающих ее восхитительным теплом.
Она приоткрыла рот в ожидании первого поцелуя.
Была суббота, три часа пополудни.
2
Суббота, три пятнадцать пополудни.
— Дэвид, присоединишься ко мне за кофе?
Приветствие Электры Чарнвуд долетело из дальнего угла вестибюля гостиницы.
Дэвид отпустил входную дверь, и та закрылась, отрезав шум рынка и проезжающих мимо машин.
— Не прочь, — улыбнулся он.
Электра вышла из-за стойки портье с массивным серебряным подносом в руках, нагруженным чашками и кофейником с густо-черным кофе.
— Надо же. — Она тепло улыбнулась. — Вижу, ты основательно проветрился. Далеко ходил?
— На окраину. Семейный визит.
— Значит, это будет мистер Джордж Леппингтон. Дядя? Дэвид кивнул.
— Не знаю, чем вы тут питаетесь в ваших краях, но ему это на пользу. Ему, наверное, далеко за восемьдесят, а выглядит он гораздо здоровее меня. Давай я подвину вазу.
Он передвинул вазу с середины к краю стола, чтобы Электре было удобнее поставить поднос.
— Ты знаешь Джорджа? — спросил он.
— Скорее, знаю о нем. Вижу его иногда в городе. А теперь, Дэвид, садись и развлекай меня, я только что прилежно обошла весь Уитби в поисках нового платья, но не смогла найти ничегошеньки, что бы мне подошло. О, проклята девчонка. Белые цветы.
— Извини?
Электра приподняла вазу, в которой стояла пара белых гвоздик.
— Сколько раз я ей говорила, никаких белых цветов. — Она бросила на Дэвида один из своих взглядов в упор. — Ты знаешь, что в Китае белый цветок — символ траура?
С улыбкой он покачал головой.
— Однако вестибюль не приобрел из-за них похоронный вид.
— Может, у горничной было предчувствие или вроде того, — вздохнула Электра. — Ладно. Давай я за тобой поухаживаю. Молока?
— Черный.
— Вот это мне по сердцу. Не стесняйся. Возьми печенье.
— Здесь всегда так тихо под вечер субботы?
— Всегда. Как в могиле, да? — Она взмахнула рукой, обводя покинутый вестибюль гостиницы с его островками столиков и стульев с красной обивкой. — Так что все здесь в нашем распоряжении. Чем займемся? Покачаемся на драпировках или пообкусываем головки с этих мертвенно-белых, гвоздик?
Глаза у нее озорно блеснули, отчего она стала выглядеть намного моложе. Дэвид не смог удержаться от смеха.
— Знаешь, что мне всегда хотелось сделать?
— Вперед, доктор, поразите меня.
— Использовать поднос как санки и спуститься на нем с лестницы.
— Давай, все в твоей власти. — Электра с улыбкой кивнула на серебряный поднос.
— Думаю, перед слаломом мне понадобится кое-что покрепче кофе.
Она рассмеялась, а потом спросила в привычной своей деловитой манере:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Когда она устанет крутить с двумя или тремя мужиками одновременно — лет через пять-шесть, неопределенно пообещала она себе, — то поймает себе муженька с карьерой. А тогда для меня начнется жизнь настоящей дамы. Воображение рисовало ей, как она ведет «рэнджровер» по дороге в Йорк — хорошенько пощипать его карточку «золотая виза».
Но сегодня она вышла на охоту за свежачком.
Она улыбнулась. За кем-то, у кого полно пыла и спермы. Кто возбудил бы ее, а не высушил настолько, что у нее появились мозоли на срамных губах.
Ох, как же натерта штука. А как зудит!
Тропинка ее привела уже в сам Леппингтон. Теперь она шла позади «Купален», библиотеки и — подождите, подождите — «Городского герба». Сегодня утром там она заприметила самого сексуального чувака, какого видела за последние пару месяцев, — сплошь тату, шрамы и мускулы. И глаза у него были такие лютые и пронизывающие, что она тут же почувствовала себя влажной. Ее шпионская сеть (девчонки, которые готовят в гостинице завтрак) донесла, что это новый кладовщик. Что он, наверное, обрабатывает Электру Чарнвуд, надменную владелицу гостиницы.
Но плевать на это, решила Ди, правда, только в том случае, если и мне достанется моя доля этого пирога.
Она представила себе, как он смотрит на нее сверху вниз ледяными полными угрозы глазами. От наслаждения у нее по коже пробежали мурашки. Теперь она почти чувствовала, как его жесткие пальцы охватывают ее грудь, потом скользят вверх-вниз по обнаженному животу, прежде чем ущипнуть соски.
Боже, он может сильно ущипнуть, сердце стучало у нее в ушах. Так сильно, как только пожелает.
Мне нравится, когда трогают мои соски, потом сжимают. Потом покусывают крепкими зубами, пока пальцы скользят вниз между моих ног.
О... черт. О черт. Я не могу ждать. Не могу ждать. Никаких там вокруг да около. Пройди внутрь, девочка.
Какой план?
Это просто, Ди.
— В этом вся ты, милочка, — сказала она самой себе этаким игривым имейте-меня-как-хотите-мальчики голосом.
Она хихикнула.
Нет, Ди. План. Просто подойди к задней двери гостиницы. Татуированный секс-мальчик будет, вероятно, перетаскивать ящики с пивом из подвала, готовя бар к субботнему вечеру, что в Леппингтоне приравнивается к большой попойке. Ну, вскоре ты меня употребишь, секс-мальчик. Она представила себе округлые холмы его ягодиц; она почти чувствует, как хватает их, когда он начинает наяривать в нее.
Ощущение зуда между ног уступило место безумному жжению.
О боже, да будто у нее в промежности колется тысяча булавок.
Ноги сами пошли быстрее. Вверх по берегу, по насыпи, слева — кирпичная стена заднего двора, справа — булькает река. Потом... вниз, снова к воде. Вниз под темные, темные ивы...
Где мальчики и девочки играют в больницу.
М-м-м... Она вспоминает это. Как ее трахал под ивовыми деревьями этот, как его... парнишка с картофельного фургона.
От возбуждения она пошла скорее, крохотные сандалии то и дело скользили по песчаной насыпи. Оба берега реки были пусты. На реку выходили лишь зады нежилых зданий. Мода на апартаменты с видом на реку для тех, кто идет в гору и вот-вот удачно сделает карьеру, еще не коснулась Леппингтона.
Здесь царила тишина, если не считать булькающего шепота реки; та тишина, которой всегда сопутствует ощущение изоляции, — и это при том, что до рыночной площади рукой подать, вон она, совсем близко за чередой зданий, включая и «Городской герб».
Впереди ей уже виден пролом в трехметровой кирпичной стене, ведущий на задний двор «Городского герба».
Дыхание ее стало тяжелым.
Да что с тобой, Ди, тебе не можется, так хочется групповухи, а?
Жжение меж срамными губами окончательно перешло в яростный зуд. Старый, давний зуд, который ей так хорошо известен.
Будто корове, у которой чешется шкура, ей хотелось потереться о что-нибудь твердое. Что-то чертовски твердое... о да.
Еще двадцать шагов, и она окажется у ворот. Она не сомневалась, что ей хватит и десяти минут, чтобы, как по волшебству, извлечь из штанов мистера Блэка. Осталось пройти низинку с кущей ив. Потом еще десять шагов, и элегантные сандалии вынесут ее ко входу на задний двор гостиницы.
Иисусе, этот зуд. Его просто нужно потереть — крепко потереть, чертовски КРЕПКО.
Она заскользила по песку на тропинке под ивами. И опять упала.
— Черт... бля.
Встав в полутьме, она стерла грязь с юбки, натянутой у нее на ягодицах, как кожа на барабане.
— Вы не ушиблись?
О срань небесная!
Охнув от удивления, Диана оглянулась по сторонам.
В полутьме стоял мужчина. Стоял даже не на тропинке, а у самой кромки воды. Ветви ив обрамляли его точно рама. С тем же успехом это мог быть портрет, висящий в воздухе.
— Простите, я не хотел вас напугать.
При звуке этого голоса она вдвойне удивилась: он звучал так вежливо, даже заботливо — с американским акцентом.
— С вами все в порядке? — Голос — как шелк для ее ушей.
— В порядке... фу... — Она обмахнула лицо — рассчитанно кокетливый жест. — Со мной все в порядке, спасибо. Просто вы застали меня врасплох. Вот и все.
Диана прищурилась, разглядывая незнакомца. Почему так темно там, у края воды?
— Рыбачите? — кокетливо поинтересовалась она.
— Можно сказать и так.
— Ну, вы или рыбачите, или нет.
Замечание вполне могло бы показаться резким, но Ди понравился голос незнакомца — от этого американского мурлыканья приятно покалывало тело. В ее голосе появилась завлекательная хрипотца.
— А, — беспечно отмахнулся незнакомец, — я просто ждал, чтобы мимо прошла симпатичная девушка.
— Если запасетесь терпением, быть может, она и пройдет.
— Быть может, она, наконец, появилась.
— И она может кончиться раньше, чем вы думаете.
Черт, Ди, это даже для тебя скабрезно.
Но было что-то в его голосе, что растопило даже камень ее циничного сердца.
Бог мой, я чувствую себя так, будто мне снова пятнадцать. Совсем как когда парнишка с картофельного грузовика поимел меня на земле вон там. Я вся запыхалась и горю, и сердце у меня точно мурлычет.
Она прищурила хорошенькие глазки, пытаясь разглядеть его получше.
На фоне воды была видна стройная фигура (гибкий, подумала она, довольная, что нашла прилагательное, которое было бы одновременно и поэтичным, и уместным, учитывая, что стояли они в зарослях гибкого ивняка).
Джек Блэк там, а гостинице, уже был задвинут в темный угол. Птица в руке, подумала она. Да уж, птица в руке, так?
Как бы то ни было, не унесет же Джека Блэка восточным ветром, так? Он и завтра вечером будет тут.
А сейчас ей так хорошо в обществе этого незнакомца с его изысканным американским акцентом. Она скорее почувствовала его улыбку, чем увидела ее. Вообразила себе музыку его души.
Вот это уж точно поэтично. Музыка души. Она никогда ни о чем подобном не слышала. Но в этом мужчине она была; он играл ее для нее.
Как же хорошо с ним рядом.
Она сделала шаг к кромке воды под плотным пологом ивовых ветвей.
Теперь стали видны его мягко вьющиеся светлые волосы. Сильное лицо и мускулы под кожей хорошо развиты.
Пара едва заметных отметин по обеим сторонам носа наводила на мысль о том, что он иногда надевает очки.
Когда читает ноты за фортепьяно, подумала она. И еще он был высоким. Прямо образец художника викторианских времен. Романтика извергалась из него, как вода из источника.
Я влюблена. Впервые в жизни я по-настоящему влюблена. Я люблю этого человека. Я хочу раствориться в крови его сердца.
— У тебя чудесные волосы, — сказал он. — Как будто среди прядей сияют золотые огоньки.
— Спасибо, — кокетливо отозвалась Диана, позволив себе быть польщенной. — Вам не холодно без пальто?
Только сейчас она заметила, что он одет всего лишь в рубашку и светлые летние брюки. На мгновение ей показалось, что они чем-то испачканы, но, нет, наверное, это всего лишь тени.
Она бы поглядела еще раз, но он рассматривал ее с неожиданной сосредоточенностью. Брови у него были на удивление темными для блондина. Но главное — глаза... она никогда не видела таких глаз. Они прикованы ко мне так... так... скажи же это, Ди, скажи! — в упоении подумала она... они прикованы ко мне так страстно.
— Ты здесь живешь? — плавно сменил он тему, озарив собеседницу потрясающей улыбкой. — Я хотел сказать — в городе, не в реке.
Она хихикнула своим «я-такая-хорошенькая-девочка-когда-хихикаю».
— Да. За все мои прегрешения. А вы?
— За все твои прегрешения? Такая девушка, как ты, не может знать, что такое грех, я прав?
— Ну... я не вчера из грузовика с капустой выпала.
— У тебя и вправду чудесные глаза, да?
— Спасибо. — И у тебя тоже, подумала она, чувствуя, как в ней поднимается какое-то дремное тепло. Его глаза такие огромные, такие бескрайние.
Она взгляд от них не могла отвести.
Он не моргал. Не сморгнул ни разу. Глаза были умные и зоркие.
Чудные, чудные глаза. Сердце у нее мурлыкало, кровь бежала по жилам теплой тягучей волной; она чувствовала такое... Такую умиротворенность, такую благодать.
— Как твое имя?
— Диана.
Ничто не существовало, кроме его глаз. Она восхищалась ими. Они были ярче любых бриллиантов, какие ей доводилось видеть. И он не моргает, подумалось ей. Моя любовь не моргает. Никогда.
— Диана. Тебе идет.
Мускулы вокруг его глаз ежесекундно меняли форму. Теперь глаза, казалось, пульсировали. Они то были огромными, как диски со вставкой из лазури в центре. То вдруг белок исчезал, и ей виден был только зрачок. Глаза превращались в черные дыры; глубокие и бесконечно загадочные.
Она обнаружила, что сходит с дорожки.
Ни разу не отвела взгляда от его глаз.
Эти глаза...
Тепло, любовь, безмятежность, нежная музыка, ее переполняет ангельская музыка.
Потом случилось нечто прекрасное.
Бормотание реки, пение птиц, дыхание ветра, поющего в ивовых ветвях. И все это растворилось в его глазах. И со всем этим растворилась и частичка ее.
Он видит, что я прекрасна, вне себя от радости подумала она. Я хочу отдаться ему, раствориться в нем. Я хочу отдать ему все. Но что я могу дать? У меня ведь нет ничего особенного, что он мог бы захотеть. Так?
Его глаза — огромные сияющие сферы.
Его улыбка. — теплая, любящая, жаждущая.
Голодная.
Его руки медленно, мягко поднялись, чтобы любовно заключить ее в объятия. Будто пара огромных крыльев, окутывающих ее восхитительным теплом.
Она приоткрыла рот в ожидании первого поцелуя.
Была суббота, три часа пополудни.
2
Суббота, три пятнадцать пополудни.
— Дэвид, присоединишься ко мне за кофе?
Приветствие Электры Чарнвуд долетело из дальнего угла вестибюля гостиницы.
Дэвид отпустил входную дверь, и та закрылась, отрезав шум рынка и проезжающих мимо машин.
— Не прочь, — улыбнулся он.
Электра вышла из-за стойки портье с массивным серебряным подносом в руках, нагруженным чашками и кофейником с густо-черным кофе.
— Надо же. — Она тепло улыбнулась. — Вижу, ты основательно проветрился. Далеко ходил?
— На окраину. Семейный визит.
— Значит, это будет мистер Джордж Леппингтон. Дядя? Дэвид кивнул.
— Не знаю, чем вы тут питаетесь в ваших краях, но ему это на пользу. Ему, наверное, далеко за восемьдесят, а выглядит он гораздо здоровее меня. Давай я подвину вазу.
Он передвинул вазу с середины к краю стола, чтобы Электре было удобнее поставить поднос.
— Ты знаешь Джорджа? — спросил он.
— Скорее, знаю о нем. Вижу его иногда в городе. А теперь, Дэвид, садись и развлекай меня, я только что прилежно обошла весь Уитби в поисках нового платья, но не смогла найти ничегошеньки, что бы мне подошло. О, проклята девчонка. Белые цветы.
— Извини?
Электра приподняла вазу, в которой стояла пара белых гвоздик.
— Сколько раз я ей говорила, никаких белых цветов. — Она бросила на Дэвида один из своих взглядов в упор. — Ты знаешь, что в Китае белый цветок — символ траура?
С улыбкой он покачал головой.
— Однако вестибюль не приобрел из-за них похоронный вид.
— Может, у горничной было предчувствие или вроде того, — вздохнула Электра. — Ладно. Давай я за тобой поухаживаю. Молока?
— Черный.
— Вот это мне по сердцу. Не стесняйся. Возьми печенье.
— Здесь всегда так тихо под вечер субботы?
— Всегда. Как в могиле, да? — Она взмахнула рукой, обводя покинутый вестибюль гостиницы с его островками столиков и стульев с красной обивкой. — Так что все здесь в нашем распоряжении. Чем займемся? Покачаемся на драпировках или пообкусываем головки с этих мертвенно-белых, гвоздик?
Глаза у нее озорно блеснули, отчего она стала выглядеть намного моложе. Дэвид не смог удержаться от смеха.
— Знаешь, что мне всегда хотелось сделать?
— Вперед, доктор, поразите меня.
— Использовать поднос как санки и спуститься на нем с лестницы.
— Давай, все в твоей власти. — Электра с улыбкой кивнула на серебряный поднос.
— Думаю, перед слаломом мне понадобится кое-что покрепче кофе.
Она рассмеялась, а потом спросила в привычной своей деловитой манере:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66