- Яма когда-нибудь говорил о тех чарах, которыми она его держит?
- Ты пришла сюда собирать сплетни или для чего-то путного?
- И для того, и для другого, - сказала она.
В этот момент Кришна принял свой Аспект и поднял Атрибут
божественного опьянения. Из его свирели полилась горько-темная
кисло-сладкая заразительная мелодия. Опьянение в нем распространялось по
саду попеременно то радостными, то печальными волнами. Он встал на гибкие
смуглые ноги и начал танцевать. Плоские черты его лица ничего не выражали.
Влажные темные волосы лежали тугими кольцами, точно проволока; даже борода
была такая же кудрявая. Когда он двинулся, Апсары вышли из бассейна и
последовали за ним. Его свирель блуждала по тропам древних мелодий и
становилась все более и более неистовой, по мере того, как он двигался все
быстрее и быстрее, пока, наконец, не сорвался на Раза-Лила, Танец
Вожделения, а его свита, положив руки на бедра, следовала за ним с
невероятной скоростью по спиральным движениям танца.
Кубера крепче прижал к себе Лакшми.
- Теперь это - Атрибут, - сказала она.

Рудра Жестокий натянул лук и послал стрелу. Стрела неслась все дальше
и дальше и, наконец, остановилась на отдых в центре далекой мишени.
Стоявший рядом с ним Господин Муруган хмыкнул и опустил лук.
- Опять твоя взяла, - сказал он. - Мне этого не побить.
Они ослабили луки и пошли к мишени за стрелами.
- Ты встречался с ним? - спросил Муруган.
- Когда-то, очень давно, я знал его, - ответил Рудра.
- Акселерационист?
- Тогда он им не был. Вообще ничего политического. Он из Первых, из
тех, кто смотрел на Уратху.
- Да?
- Он отличился в войнах с Морским Народом и с Матерями Страшного
Жара, - Рудра сделал в воздухе знак. - Позднее об этом вспомнили, и он
получил назначение на северные марши в войне против демонов. В те дни он
был известен как Калкин, и там стал называться Связующим. Он развил
Атрибут и воспользовался им против демонов. Он уничтожил большую часть
Якшасов, а Ракшасов связал. Когда Яма и Кали захватили его в Адском
Колодце в Мальве, ему уже удалось освободить Ракшей. Таким образом Ракши
снова распространились в мире.
- Зачем он сделал такую вещь?
- Яма и Агни говорили, что он заключил пакт с главой Ракшасов. Они
подозревают, что он предложил этому Ракше в аренду свое тело в обмен на
обещание, что отряды демонов будут воевать с нами.
- Значит, на нас могут напасть?
- Сомневаюсь. Демоны не дураки. Если они не смогли справиться с
четырьмя нашими в Адском Колодце, вряд ли они нападут на всех нас здесь, в
Небе. А Яма сейчас в Большом Зале Смерти конструирует абсолютное оружие.
- А где его будущая супруга?
- Кто знает? - ответил Рудра. - Да и кому какое дело?
Муруган улыбнулся.
- Я когда-то думал, что ты сам всерьез влюблен в нее.
- Слишком холодная, слишком насмешливая, - сказал Рудра.
- Она оттолкнула тебя?
Рудра повернул свое темное, никогда не улыбающееся лицо к прекрасному
богу юности.
- Ты плодишь божества хуже, чем марксисты, - сказал он. - Ты думаешь,
что все это идет как между людьми. Мы и в самом деле были некоторое время
друзьями, но она слишком сурова с друзьями и поэтому теряет их.
- И этим она оттолкнула тебя?
- Полагаю, что так.
- А когда она взяла в любовники Моргана, поэта с равнин, он в один
прекрасный день воплотился в джек-птицу и улетел. Ты как раз тогда
охотился на джек-птиц, пока твои стрелы не выбили за месяц почти всех их в
Небе.
- Я и сейчас охочусь на джек-птиц.
- Зачем?
- Мне не нравится их пение.
- Слишком холодное, слишком насмешливое, - согласился Муруган.
- Я не люблю ничьих насмешек, бог юности. Можешь ты обогнать стрелы
Рудры?
Муруган снова улыбнулся.
- Нет, - сказал он, - и никто из моих друзей в Локапаласе не мог бы.
Да им этого и не надо.
- Когда я принимаю свой Аспект, - сказал Рудра, - я беру свой большой
лук, данный мне самой Смертью, я посылаю свистящую стрелу за много миль
преследовать движущуюся цель, и она поражает насмерть, как удар молнии.
- Давай поговорим о другом, - сказал Муруган. - Я слышал, что наш
гость несколько лет назад в Махартхе насмеялся над Брамой и напал на
священные места. Как я понимаю, он и есть тот самый, что основал религию
мира и просветления.
- Тот самый. - Интересно. - Пожалуй. - Что сделает Брама? Рудра пожал
плечами. - Об этом знает только Брама, - ответил он.

В месте, называемом Брошенным Миром, где за краем Неба нет ничего,
кроме далекого мерцания купола, а далеко внизу - пустой земли, скрытой под
дымно-белым туманом, стоял открытый со всех сторон Павильон Тишины; на его
круглую серую крышу никогда не падал дождь, на его балконах и балюстрадах
по утрам клубился туман, а в сумерках гуляли ветры. В пустых комнатах
иногда сидели на жесткой темной мебели или прохаживались между серыми
колоннами задумчивые боги, сломленные воины или оскорбленные любовники;
они приходили сюда подумать обо всех пагубных или пустячных вещах под
небом за Мостом Богов, среди камней, где мало красок и единственный звук -
шум ветра. Здесь, вскоре после дней Первых, сидели философ и колдун,
мудрец и маг, самоубийца и аскет, свободный от желания нового рождения или
обновления. Здесь, в центре отречения и забвения, было пять комнат под
названиями Воспоминание, Страх, Разбитое Сердце, Пыль и Отчаяние; и этот
павильон был построен Куберой-Судьбой, который не слишком заботился давать
названия любому из этих чувств, но, как друг Господина Калкина, сделал это
здание по настоянию Канди Свирепой, иногда известной как Дурга или Кали,
потому что он один из всех богов обладал Атрибутом материализовать
соответствие и мог облечь работу своих рук в ощущения и страсти,
переживаемые теми, кто появлялся тут.
Они сидели в комнате Разбитого Сердца и пили сому, но не пьянели.
Вокруг Павильона тишины сгустились сумерки, и ветры, кружащие по
Небу, летели мимо.
Они сидели в черных плащах на темных сидениях. Его руки лежали на ее
руках на столе, разделявшем их; гороскопы всех их дней проходили мимо них
по стене, отделявшей Небо от небес; Они молчали, рассматривая страницы
пережитых ими столетий.
- Сэм, - сказала она наконец, - разве они не были хорошими?
- Были, - ответил он.
- И в те давние дни - до того, как ты оставил Небо, чтобы жить среди
людей - ты любил меня?
- Теперь уж и не помню, - сказал он. - Это было очень давно. Мы оба
были тогда другими - другие мысли, другие тела. Может быть, те двое,
какими бы они ни были, любили друг друга. Но я не помню.
- А я помню весну мира, как будто это было вчера - те дни, когда мы
вместе ездили сражаться, и те ночи, когда мы стряхивали звезды со
свежеокрашенных небес! Мир был такой новый и совсем другой тогда, с
затаившейся в каждом цветке угрозы и бомбой за каждым восходом солнца. Мы
вместе отбивали мир. Ты и я, потому что ничто, в сущности, не нуждалось в
нас здесь, и все сопротивлялось нашему приходу. Мы прорезали и прожигали
себе путь по земле и по морям, и мы сражались под морями и под небесами,
пока не выбили все, что сопротивлялось нам. Затем были построены города и
королевства, и мы возвысили тех, кого мы выбрали, чтобы управлять через
них, а когда они перестали развлекать нас, мы снова их сбросили. Что знают
молодые боги о тех днях? Могут ли они понять ту власть, которую знали мы -
Первые?
- Не могут, - ответил он.
- Когда мы жили в нашем дворце у моря, и я принесла тебе много
сыновей, и наш флот завоевывал острова, разве не были прекрасны и полны
очарования те дни? И ночи с огнем, ароматами и вином? Ты любил меня тогда?
- Я думаю, те двое любили друг друга.
- Те двое? Мы не так уж отличаемся от них. Мы не настолько
изменились. Хотя с тех пор прошли века, есть что-то внутри нас, что не
меняется, не переделывается, сколько бы тел мы не сменили, сколько бы
любовников ни брали, сколько бы прекрасного и безобразного ни видели и ни
делали, сколько бы ни передумали, ни перечувствовали. Сущность наша
остается в центре всего этого и наблюдает.
- Разрежь плод - внутри него семя. Это и есть центр? Разрежь семя - в
нем нет ничего. Это и есть центр? Мы с тобой совершенно отличны от хозяина
и хозяйки сражений. Те двое знали хорошее, но это и все.
- Ты ушел с Неба, потому что устал от меня?
- Я хотел сменить перспективу.
- Долгие годы я ненавидела тебя за твой уход. Было время, когда я
сидела в комнате, называемой Отчаяние, но была слишком труслива, чтобы
пойти за пределы Брошенного Мира. И было время, когда я простила тебя и
умоляла семерых Риши принести мне твое изображение, чтобы я смотрела на
тебя, как будто ты вернулся, как будто мы снова вместе. А однажды я желала
твоей смерти, но ты обратил палача в друга, так же как обратил мой гнев в
прощение. Ты хочешь сказать, что не чувствуешь ко мне ничего?
- Я хочу сказать, что больше не люблю тебя. Было бы очень приятно,
если бы хоть что-то в мире оставалось постоянным и неизменным. Если бы
такая вещь была, она была бы сильнее любви, но я такой вещи не знаю.
- Я не изменилась, Сэм.
- Подумай хорошенько, Леди, над всем, что ты сказала, обо всем, что
ты вспомнила обо мне в этот день. На самом деле ты вспомнила не мужчину, а
резню, через которую мы с тобой прошли вместе. Теперь мир укрощен, а ты
жаждешь былых пожаров и стали. Дело не в мужчине - нас с тобой разделила
судьба, это судьба теперь - прошлое, она тревожит твой мозг, и ты
называешь это любовью.
- Как бы я ее ни называла, она не изменилась! Ее дни не прошли. Это и
есть постоянная вещь в мире, и я зову тебя разделить ее со мной снова!
- А как же Господин Яма?
- А что Яма? Ты имеешь дело с теми, кто считается ему ровней, и они
еще живы.
- Значит, тебя интересовал только его Аспект?
Она улыбнулась в тени и ветре.
- Конечно.
- Леди, Леди, Леди, забудь меня! Живи с Ямой и будь его любовью. Наши
дни прошли, и я не хочу вспоминать о них. Хорошие были дни, но они прошли.
Как есть время для всего, так есть время и для конца чего бы то ни было.
Сейчас время для консолидации человеческого роста в этом мире. Время
делиться знанием, а не скрещивать клинки.
- Ты хотел биться с Небом за это знание? Ты хотел пробить Небесный
Город, чтобы открыть его своды миру?
- Ты знаешь, чего я хотел.
- Тогда у нас еще может быть общее дело.
- Нет, Леди, не обманывай себя. Ты предана Небу, а не миру. И ты это
знаешь. Если бы я получил свободу и ты присоединилась бы ко мне в
сражении, ты, возможно, некоторое время была бы счастлива. Но, независимо
от победы или поражения, ты в конце концов станешь еще более несчастной,
чем раньше.
- Послушай, мягкосердечный святой из пурпурной рощи! Это как раз для
тебя - предугадывать мои ощущения, но Кали отбрасывает свою преданность,
когда хочет, она никому ничем не обязана, кроме своего выбора. Она богиня
наемников, помни это! Возможно, что все твои слова - истина, а она лгала,
когда говорила, что все еще любит тебя. Но она жестока и полна вожделения
битвы, она идет по запаху крови. Я чувствую, что Кали может стать
Акселерационисткой.
- Остерегайся говорить так, богиня. Мало ли кто может подслушать.
- Никто не подслушает, - сказала она, - потому что в этом месте редко
произносят слова.
- Тем больше причин для кого-нибудь заинтересоваться, если здесь
заговорили.
Она помолчала, потом сказала:
- Никто не подслушивает.
- Твоя сила выросла.
- Да. А твоя?
- Осталась той же, я думаю.
- Так ты примешь мой меч, мое колесо, мой лук во имя Акселерации?
- Нет.
- Почему нет?
- Ты слишком легко даешь обещания и так же легко нарушаешь их. Я не
могу верить тебе. Если бы мы сражались и победили во имя Акселерационизма,
это была бы, вероятно, последняя великая битва в этом мире. А ты не
пожелаешь и не позволишь такому случиться.
- Ты глуп, Сэм, если говоришь о последней великой битве, потому что
последняя великая битва - всегда следующая. А если я приду к тебе в более
приятном виде, чтобы убедить тебя в правдивости моих слов? Если я обниму
тебя в теле с печатью девственности? Тогда ты поверишь моему слову?
- Сомнение, Леди, есть целомудрие мозга, и я ношу на своем мозге эту
печать.
- Тогда знай, что я привела тебя сюда, чтобы помучить тебя. Ты прав:
мне плевать на твой Акселерационизм, и я уже исчислила твои дни. Я хотела
подать тебе фальшивые надежды, чтобы ты был сброшен с большей высоты. И
только твоя глупость и твоя усталость спасли тебя от этого.
- Прости, Кали...
- Мне не нужны твои извинения!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39