Дверь открылась. Мальчишка — молодой человек — торопливо направился к ней через холл. Она все не могла запомнить его имя, хотя медсестра повторила ей несколько раз.
Он казался таким усталым, бедный мальчик, таким серьезным.
— Это все, что вам нужно? — спросил он. — Надо мне сказать, что мы уезжаем?
В холле было пусто. Чай развозили по комнатам. Вдалеке нашептывал столик на колесах, стучали двери.
— Нет, пойдем. — Теперь она уже не могла дождаться, когда наконец оставит это место, тихую мертвизну ожидания.
Он протянул руку, и Элизабет встала, радуясь поддержке. А он подал ей две палки, которыми она пользовалась, и пошел вперед открывать дверь, взяв с собой ее сумку.
В нем было столько энергии. Она коренилась не только в молодости. Этот мальчишка давно растратил излишки. Но шаги его пружинили, в них было нечто туго свернувшееся и динамичное.
Он помог ей сесть в странную низкую машину. Она села спереди — рядом с ним — и позволила пристегнуть себя. Элизабет ощущала непонятную пассивность; она охотно позволяла ему руководить собой.
В разговоре она ограничилась несколькими предложениями. Глянув в сторону, она видела его профиль, угрюмый и невеселый рот.
— Поместье переменилось с того времени, когда вы в последний раз были там, — сказал он, нарушая молчание. — Оно, пожалуй, запущено. И нуждается в работе.
Машина двигалась быстрее, чем прежде, невзирая на оживленное движение вокруг. Она не узнавала дорогу: просторное, многополосное шоссе, вьющееся по мостам и ныряющее в тоннели. Она предполагала, что они поедут через Вудфорд, потом по шоссе до Лаутона, потом — кругом — до Уэйк-Армс через леса, но они, похоже, ехали другим путем.
— Мы едем не так, — проговорила она, расстроенная безжалостно урбанистическим ландшафтом.
— Этот участок шоссе открылся недавно. Он идет в Кембридж, а мы свернем у Харлоу… Вы, конечно, последний раз ездили здесь очень давно.
— Да, очень. — Прежде чем ты родился, едва не сказала Элизабет, но что-то удержало ее. Она не хотела воспоминаний. Приступать к ним было еще слишком рано.
— Вам тепло? Я могу включить нагреватель.
Она на мгновение удивилась. Стояла середина лета, от раскаленной дороги разило. На Элизабет была блузка, хлопковое платье и кардиган, и она видела, что молодой человек вспотел. Тут она поняла, что он нервничает в ее обществе: либо испуган, либо благоговеет.
Что происходит? Почему ее присутствие настолько смущает его?
— А кто теперь живет в поместье? — спросила она. Руки ее более не лежали на коленях.
Он помедлил, прежде чем ответить, и она затаила дыхание.
— Ваша правнучка Кейт и Саймон, сын Алисии.
— Да, я помню Саймона. Он был очаровательным ребенком. А кто еще? Вы?
Он покачал головой, не отводя глаз от дороги.
— Я сейчас в коттедже садовника.
— Я не хочу быть третьей, — пожаловалась она. — Могу ли и я остаться в коттедже?
— Там живет и садовник!
— Садовник? — она немедленно почувствовала себя иначе. Уверенной, спокойной. — Шэдуэлл? Неужели Шэдуэлл до сих пор там? — Она немедленно умолкла, потому что, конечно, Шэдуэлл просто не мог оставаться в живых.
— Он зовет себя Физекерли Бирном. И провел в доме немногим больше чем я, но Рут…
— Рут? Кто это Рут?
Она увидела, что юноша напрягся, как его руки стиснули рулевое колесо.
— Ваша внучка, — сказал он несчастным голосом. — Я… мне не хочется говорить вам, но она очень больна. Ходят слухи, что она умирает. В доме произошел несчастный случай. Она упала… — И он посмотрел на ее лицо.
— Но там же был садовник?! Почему же он… — Но садовник никогда ничего не предотвращал. Он всегда опаздывал — так уж следовало из схемы.
Рут. Дочь Эллы. Дитя, которого она, Элизабет, так и не узнала.
— Я не знала ее, — сказала она печально. — Я… заболела, когда услыхала о смерти Эллы.
— Я хочу знать, что случилось. — Он вдруг направил машину к обочине дороги, твердому бордюру. Мотор смолк. — Элизабет, ваш дом — это целая повесть, в нем есть какая-то тайна, и она все определяет. И повелевает всем. Я пытался что-то написать, но я не владею собой и не знаю, верно ли то, что говорит история. И никто не знает… Все это о вас.
— Обо мне? — Она неподдельно удивилась.
— О вашем брате. И о Питере Лайтоулере.
Она потянулась к ручке двери. Как она работает, почему она не может…
Тут дверь открывается и рев легковых машин и грузовиков ударяет ее. Она пытается вздохнуть, ощущая сжавшееся сердце, дурноту во рту.
О эта белая комната! Это выбеленное молчание, благословенная тишина ожидания!
Ей не следовало уезжать, не надо было соглашаться на это! А она еще не приехала туда. Впереди ее ждал сам дом.
— Элизабет! — Холодные твердые ладони молодого человека прикоснулись к ее руке. — Простите меня. Это глупо, и я не должен был…
— Он жив? — прошипел змеей ее голос.
— Родерик?
— Не Родерик! Питер Лайтоулер. Его сын, сын Родерика. Он еще жив?
— Да, он жив. На самом деле…
Она захлопнула дверь.
— Почему мы остановились? Чего мы ждем? Я хочу немедленно оказаться в поместье! — Она кричит, хотя не делала этого долгие-долгие годы.
Без слов он вновь включает двигатель, и они едут дальше, влившись в общий поток. Она строго смотрит вперед, и одна мысль горит в ее голове, как горела все эти годы, в мертвом безмолвии болезни.
Он был в поместье, он ожидал ее.
— Я рада, что он жив, — говорит она негромко.

На то, чтобы доехать до Эппинга, ушла целая вечность. Вынырнув из водоворотов памяти, Элизабет с гневом увидела, что деревья исчезли. Прежде в Эппинге было так красиво. Тихие лавочки, огромные деревья, рынок. А теперь лишь мерзкое скопище скверно одетых людей и уродливых машин.
Она взглянула на юношу, сидевшего возле нее.
— Почему вы позволили себе впутаться в эту историю?
— Это и моя семья, — бесхитростно ответил он. — Я участвую в судьбе дома, как и мой отец и мой дед.
— Ваш отец? Простите меня, я не понимаю.
— Мой отец — Саймон Лайтоулер. И я хочу понять, что здесь случилось. — На его лице была написана решимость.
— Итак, Питер — ваш дед. Уверены ли вы в том, что хотите сыграть свою роль? — осторожно спросила Элизабет. Она уже замечала некоторое сходство с Питером в аккуратных светлых волосах, в изяществе движений. Он больше похож на Питера, чем был при ней Саймон.
— Все это не может более продолжаться. Эта ссора губит жизнь каждого. Проблему нужно разрешить и закончить.
Пусть он слишком молод, но он прав. Настало время суда над Питером Лайтоулером.
Он заехал в отель «Белл Коммон» и, оставив ее в машине, отправился за Кейт. Сидя под полуденным солнцем, Элизабет разглядывала деревья, качавшиеся вдали над Тейдон-Бойс. Хотя бы они уцелели. И лес остался на месте, как и прежде укрывая дом от чужих глаз.
Том вышел почти немедленно и сел в машину.
— Кейт вернулась в госпиталь, — объяснил он. — Рут все держится. — Заскрипев колесами, он задним ходом вывел машину со стоянки.
Снова Эппинг, снова эти противные толпы, и потом прямо в госпиталь св.Маргариты.
На этот раз ожидать пришлось дольше. Они спустились к ней почти через час, и Элизабет была рада отдыху. Пришедшая с Томом девушка застенчиво поцеловала ее, прежде чем сесть на заднее сиденье. Элизабет моментально ощутила, что под милой опрятностью скрывается великая напряженность. Бедная девочка, подумала она. Моя правнучка. Мать ее умирает. Что там сказал мальчик? Она упала?
— Рут упала из-за Питера? Он был там? — спросила она внезапно.
— Его не было рядом, но ссора случилась из-за него.
— Не надо! — сказала Кейт. — Пожалуйста, не надо сейчас!
— Продолжай. — Элизабет не стала обращать на нее внимание.
— Я не видел, как это случилось.
— Несчастный случай! — объяснила Кейт. — Обломились перила. Никто не виноват.
— Ну а кто был там еще, если не считать садовника?
— Саймон, мама и я.
— А Саймон — сын Питера… — Элизабет смотрела на мальчика, и все становилось на место. — А ты — сын Саймона. — Эти слова она произнесла как мантру.
— Я только что узнал об этом.
— Значит, и тебя держали в неведении? Кто это сделал? Алисия?
— А откуда вы знаете? — Он настолько удивился, что машина чуть дернулась.
— Она всегда любила тайные интриги. — Довольная собой Элизабет кивнула. — Мне нравилась Алисия. Я думала, что она крепкая, победительница.
Молодые люди молчали. Им нечего было сказать или добавить. Элизабет вздохнула.
Они уже ехали через лес, и она поежилась. Почти приехали.
— Итак, теперь ты живешь в поместье. — Старуха вежливо обратилась к Кейт. — Вместе с Саймоном Лайтоулером. А садовник и Том обитают в коттедже. — Она привыкла учитывать это, помнить, кто в доме, а кто отсутствует. — А кто останется там сегодня ночью?
— Вы, я надеюсь, — ответила Кейт. — Это ваш дом.
— Я должен сказать вам еще кое-что, — проговорил Том, когда они уже въезжали на дорожку. — Алисия сейчас тоже в поместье.
Элизабет не могла позже понять, что явилось для нее большим потрясением: то, что деревья выросли такими высокими, или то, что Алисия оказалась здесь.
44
В руках Саймона ничего не было. Глаза его закатились, белки блестели.
— Проснитесь! — Бирн хлопнул его по щеке.
Они стояли на площадке в Голубом поместье. Питер Лайтоулер располагался ниже их на лестнице под ними, а вокруг стола сидели две женщины и мужчина.
Саймон был еще окутан видениями.
— Мне снилось, я…
— Нет. Это был не ты. И ты видел не сон. Так все и было. — Алисия стояла чуть подальше на площадке возле сломанных перил. Ее сходство с сыном как никогда стало более явным. Тонкое и нервное лицо, темные глаза, темные волосы. — Я была здесь, тогда и теперь. Питер вошел в дом с младенцем и, стоя на этом месте, сказал, что моя подруга мертва. Я видела, как он покинул дом.
Бирн не мог отвести от нее глаз. Алисия казалась хрупкой и утомленной, но не только: она была ясна. Никакого трепета, никаких колебаний.
Завороженный, он видел, как юбка Алисии взметнулась, когда некое существо замерло возле нее, и воздух обрисовал силуэт огромного пса, ставший почти зримым, почти понятным. В воздухе мешались цвета: красный, белый и серый, игравшие в сумеречном свете. Алисия опустила руку на спину этого зверя; пасть его коротко блеснула, открываясь, и к прочим оттенкам подметались новые краски: черный зев и треугольники слоновой кости.
— Я спас жизнь Рут! — сказал Питер Лайтоулер. Шрам на его щеке, казалось, сделался более заметным, чем прежде. — Ты не понимаешь. И никогда не понимала. Я скорблю о том, что мне пришлось сделать это, Алисия. Ты всегда была безжалостна. Ты кормилась моей ранимостью. Ты всегда искала недостатки в мужчинах, умела использовать их слабости и зависимость.
И Бирн увидел, как Питер глянул на Саймона, который и без того смотрел на него с пристальным вниманием.
Голос Питера Лайтоулера, лаконичный, полный насмешки над собой, продолжал:
— Все достаточно просто. Я всего лишь хотел быть своим! Знать свою семью и быть ее частью. — Он нахмурился. — Ты выгнала меня, потому что я был слишком силен и не проявлял слабости и зависимости.
В холле под ними трое кукольников посмотрели вверх.
Алисия вздохнула.
— Питер, прекрати. Тебе здесь не место. Ни сегодня, ни когда-либо впредь. Забирай свое мерзкое трио и убирайся отсюда. Тебя не хотят видеть.
— Не тебе говорить мне подобные вещи. Это не твой дом. Ты не вправе выгнать меня из Голубого поместья.
— У меня здесь друзья. — Алисия подняла руку, и существо, застывшее возле нее, шевельнулось, наполняя собой пространство; красная влага блеснула в тени. Дыхание зверя теперь наполняло поместье горячей вонью плоти и крови.
Алисия улыбнулась.
— Да и мистер Бирн с удовольствием поможет мне.
Она глянула в его сторону. Бирн кивнул. Память о разбитой машине, прикосновение к его подбородку руки Лайтоулера, повернувшей его голову в сторону, доказывали это. Он точно знал, на чьей стороне окажется.
Тем не менее Лайтоулер казался невозмутимым.
— Меня пригласила сюда Кейт Банньер. Дом или уже принадлежит ей, или отойдет к ней достаточно скоро, а она хотела, чтобы я пришел. Вы не можете выгнать меня. — Он улыбался, обретая новую уверенность. Трое кукольников приблизились к подножию лестницы. — Я намереваюсь дождаться ее, — сказал Питер. — И я буду добрым, когда она вернется. Я даже благословлю ее брак с моим внуком Томом. И мы трое опять заживем вместе.
— Я слышала. Довольно, Питер! Убирайся! — Тварь возле Алисии обретала плоть. Уже были заметны напрягшиеся мускулы, костистый хребет.
Лайтоулер посмотрел на свою бывшую жену, и лишь Бирн заметил, как указательный палец на его левой руке указал в ее сторону. Все произошло так быстро, что ничего нельзя было сделать. Как только палец Лайтоулера шевельнулся, что-то под ним вспыхнуло, движение было слишком быстрым, чтобы его можно было углядеть.
Вырвавшееся из рук человека в черном серебро прочертило воздух.
И тут Алисия разбилась словно стекло. Ее руки, волосы, одежда разом взметнулись, пока она падала, рукоятка ножа торчала из груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51