— Враг приближается к стенам нашего поселения. Он хочет забрать наш хлеб и наших юношей и девушек. Он хочет поставить нас на колени перед своим царем. Покоримся ли мы жадным пришельцам?
— Не покоримся! Не быть этому! — стоном пронеслось по толпе.
Мирослав выпрямился. Теперь его голос звучал властно и твердо:
— Тогда, сыны мои, берите ваши луки, напоите ядом ваши стрелы и идите на защиту родных стен. Лучше нам всем лечь костьми, чем попасть в полон к лютым недругам.
Вася вместе со всеми мужчинами побежал к кузнице. Рядом с нею находилась оружейная, в которой хранилось готовое оружие. Сам Мирослав вручал своим воинам копья, сверкающие новыми наконечниками, пучки стрел, туго натянутые луки, топоры на длинных рукоятках. Получившие оружие быстро шли к стенам городища и оставались там в ожидании нападения.
Женщины и дети были закрыты в домах. Вася и другие подростки поспешно насаживали наконечники на стрелы. Взяв в охапку готовые стрелы, они побежали к стенам городища передать их защитникам. Взобравшись на стену, Вася глянул в степь и замер. На горизонте росло и росло серое облачко пыли. Вот оно уже грозной тучей надвинулось на городище. Вырисовываются силуэты всадников, несущихся во весь опор… На воинах странные остроконечные башлыки, сверкающие золотом. На длинных кафтанах блестят металлические бляхи… Горят, как жар, уборы на конях… Сверкают мечи.
— Нельзя подпустить их близко, ребятушки, — говорит Мирослав. Встречайте недруга калеными стрелами!
Град стрел летит со стен городища навстречу приближающейся вражеской коннице. Почти одновременно другая, ответная туча стрел несется на защитников крепости.
Схватившись за грудь, из которой торчит перо стрелы, падает старший сын Мирослава — искусный мастер, создавший чудесную вазу. Тщетно ищет в нем хоть слабых признаков жизни склонившийся над телом отец.
Метко стреляют защитники. Не один скиф, выпустив вдруг повод, падает под ноги своего коня. Но на месте выбывшего из строя появляется другой. И кажется ошеломленному Васе, что перед городищем не люди, а стоглавый дракон, у которого, как в сказке, на месте отрубленной головы вырастает другая.
Уже совсем поредели ряды жителей городища, когда скифы, с воинственным кличем, спешившись с коней, бросились на стены, размахивая сверкающими мечами. Вот один, встав на плечи другому, вскакивает на стену. Ловкий прыжок, и он оказывается внутри крепости.
Бежит к воротам. Стража падает под страшными ударами его меча. Гремят засовы. Со скрипом, будто нехотя, распахиваются перед незваными гостями тяжелые ворота. И вот уже враги внутри городища.
На огненно-рыжем коне въезжает в крепость военачальник скифов. Сверкает золотом убор его коня. За плечами развевается шелковисто-белый плащ, сшитый из человеческой кожи.
Скифы подводят к нему Мирослава и силой заставляют старика опуститься на колени перед победителем. Но не просит пощады Мирослав. С ненавистью смотрит он в черные глаза разгоряченного боем скифа. Тот выхватывает меч и одним ударам сносит с плеч гордую седую голову старейшины городища. Потом, склонившись над обезглавленным туловищем, как гиена, пьет дымящуюся кровь.
Выполнив этот военный обряд, военачальник отдает приказание: отрубить и привьючить к седлам головы убитых и тяжело раненых. Эти трофеи он должен по счету сдать царю, как доказательство победы. Всех оставшихся в живых, включая женщин и детей, привязывают арканом друг к другу.
Воины выгребают из амбаров золотистый ячмень и пшеницу и ссыпают их в кожаные мешки. Выгоняют за ворота скот, поджигают постройки. Скифы торопятся, как воры, забравшиеся в чужой дом. Быстро вьючат они на быков и коней награбленное, и вот уже длинный каравая трогается от ворот пылающего городища. В конце каравана идут полоненные жители.
Мимо Васи, Валерика и Кюльжан, ухитрившихся оказаться вместе, проносится в голову колонны всадник. Приостановившись, он хозяйским взглядом окидывает уныло идущих людей и цедит сквозь зубы:
— Живые-убитые… Теперь вы только живые-убитые… — Пришпорив своего коня, скиф скачет дальше, и клубы пыли окутывают печальное шествие побежденных.
«ЖИВЫЕ-УБИТЫЕ»
— «Живые-убитые»! — Так называли в древнее время пленников, оставляемых живыми для того, чтобы сделать рабами, — вспомнил Вася. Мучительно хотелось пить. Кровоточили губы, потрескавшиеся от сухого степного ветра. Густая пыль покрыла всех серой пеленой так, что он с трудом различал лица своих товарищей. Видно, не одно поселение мирных земледельцев подвергалось нападению царских скифов. Все новые отряды воинов присоединялись к колонне победителей. Все росла скорбная толпа пленников.
Закончив объезд данников, скифы торопились к стоянке царя — порадовать его своими трофеями. Привалы давались редко и были очень коротки. Впрочем, была еще причина не задерживаться в пути: давно на пути колонны не попадалось ни реки, ни даже болотца, из которого можно было утолить жажду. Изнемогали мужчины, то и дело падали измученные женщины. Под ударами бича некоторые через силу поднимались, а другие оставались лежать в пыли, отмечая своими телами путь следования.
Вася то и дело поглядывал на Валерика, удивляясь, почему тот не жалуется, как обыкновенно. Губы мальчика упрямо сжаты, шагает он довольно твердо и даже поддерживает по очереди с Васей изнемогающую Кюльжан. Васе очень хочется поговорить с Валериком, но пересохший язык ему не повинуется.
— Подожду до привала, — думает Вася. — Теперь уж, наверное, скоро…
Уже десятый день они находятся в пути, двигаясь все время куда-то на северо-восток. Вася уже научился готовить мясо «по-походному», как это делают скифы. Начальники дружин со своими приближенными варили мясо в больших бронзовых котлах. Большинство же воинов, а по их примеру — пленные, хорошо промыв желудки животных, наполняли их мелко нарезанным мясом, добавляли немного воды, золы вместо соли и варили, вернее, тушили это на кострах из кизяков и костей тех же животных.
Чем дальше двигалась колонна, тем чаще на их пути встречались огромные табуны лошадей и стада другого скота, принадлежащего скифам-кочевникам. Те передвигались вместе со своими семьями. Их женщины и дети помещались в войлочных шатрах, поставленных на шестиколесные повозки, которые тащили две-три пары быков.
Хозяева кочевок почтительно встречали царских скифов, Они угощали начальников дружин кумысом. Иногда, жалуясь на нехватку пастухов для их стад, выменивали на скот нескольких пленных из колонны побежденных, и Вася все время боялся, что их тройку разлучат.
Легче всех переносил походную жизнь Дозор. Он трусил мелкой рысцой рядом с колонной, то и дело проверяя, на месте ли его хозяин. Обед, приготовленный «в скифском стиле», определенно псу нравился, камнями в него никто не бросал. В этом отношении, по сравнению с пленниками, он был даже в привилегированном положении. Люди, частенько получавшие удары бичом, завидовали его собачьей жизни.
Судя по солнцу, было уже далеко за полдень, когда сперва животные, а потом и люди почувствовали по заметной влажности воздуха близость воды. Теперь уже никого не требовалось подгонять. Полудикие кони скифов, не слушая повода, понеслись вскачь. За ними ринулся рогатый скот. Пленные остались в сопровождении конвоя, но они теперь без подстегивания сами стремились вперед, к воде. Дозор, опередив всех, исчез и скоро вернулся с раздувшимися боками и весь мокрый. Он уже напился.
Наконец и пленники достигли широкой и быстрой реки.
— Борисфен, — торжественно сказал скиф, конвоировавший пленных.
— Значит, мы уже на границе скифского царства, — сказал Вася своим товарищам. — Ведь Борисфеном назывался Днепр.
— Это, наверно, греки придумали нашей реке такое название. — Они крестить мастера, — отозвалась Кюльжан. — Наш родной Днипро и никаких Борисфенов! Выпьем еще водички за будущее этой чудесной реки.
И дети снова набросились на воду. После небольшого, как всем показалось, отдыха началась переправа. Всадники плыли рядом с конями, придерживаясь за их гривы. Пешим, в том числе и пленникам, были предоставлены надутые воздухом бурдюки, и вскоре река на всем видимом глазом пространстве покрылась людьми.
— Замечательно, — радовалась Кюльжан. — Это не то, что топать по пыли! Освежимся, по крайней мере, как следует. Вот только как Валерик? Он неважно плавает.
— А тут особенного умения не требуется, — успокоил ее Вася. — Только держись за бурдюк и шлепай ногами. Одно удовольствие. Впрочем, за Валериком, конечно, надо присмотреть на всякий случай. Да где же он?
— Он уже в воде, — воскликнула Кюльжан. — Плывем к нему скорее!
Они бросились в воду. Валерик несся по течению, держась за бурдюк. Лицо его было страшно бледно, но хранило то же выражение упорства, которое привлекло внимание Васи в пути. Рядом с Валериком плыла, одной рукой держась за бурдюк, другой прижимая к груди ребенка, вдова убитого сына Мирослава. Испуганный малыш ревел во вое горло и рвался из рук матери. Женщина обессилела. Рука ее беспомощно соскользнула со шкуры, и она вместе с ребенком скрылась под водой. Плывшие за ними на некотором расстоянии Вася и Кюльжан поспешили на помощь. Но тут произошло нечто невероятное. Валерик, взмахнув руками, бросился в воду в том месте, где скрылась женщина. Спустя несколько секунд, Валерик вынырнул уже значительно ниже и отчаянно забарахтался, то и дело захлебываясь водой. Одной рукой он держал за шиворот ребенка.
Сильным рывком опередив Васю, Кюльжан подплыла к Валерику, подставив ему свое плечо.
— Молодец, Валерик… Спокойненько… — приговаривала она. — Держись за мое плечо… Опустись в воду так, чтобы только твой нос торчал наружу… Так будет легче обоим… Давай сюда малыша… Не бойся… Выплывем. Вася-а! Гони сюда бурдюк!
Вася направил к ним бычью шкуру, и скоро все трое облегченно перевели дух. Мать малыша ниже перехватил один из скифов и, намотав на руку ее длинную косу, теперь буксировал к приближающемуся противоположному берегу.
— Как это ты решился, Валерик? — не утерпел Вася. Тот молчал. Все его внимание как будто бы было поглощено непривычным способом передвижения.
Очутившись на берегу, все, не исключая и Дозора, растянулись на песке, тяжело дыша, как выброшенные на сушу рыбы. Женщина, придя в себя, вскрикнула, заметалась по берегу, но, увидев своего ребенка на руках окликнувшей ее Кюльжан, бросилась к детям. Схватив своего малыша, она поочередно осыпала поцелуями то его, то смущенную девочку, то Валерика.
Отдохнув дети вспомнили, что в этот дать они ничего не ели. Поэтому Вася покорно встал и отправился к лагерю скифов на разведку.
Но, еще не дойдя до лагеря, Вася почувствовал, что там случилось нечто необычайное. До него донеслись громкие крики. Подстегиваемый любопытством, Вася прибавил шагу и вскоре очутился в расположении лагеря.
Там царила полная суматоха. Суровые воины вели себя сейчас как буйно помешанные. Одни с остервенением расцарапывали свои физиономии, другие наносили себе кинжалами неглубокие раны, отрезали ножом пучки волос, а некоторые в азарте прихватывали и часть уха. Один воин без сожаления проткнул стрелой свою левую руку, и многие сейчас же последовали его примеру. Все это сопровождалось дикими криками.
Вася шел, с удивлением наблюдая за этим массовым приступом острого помешательства. Вскоре он увидел две богатых колесницы, которых раньше не было в колонне. Осторожно пробираясь между беснующимися людьми, Вася подошел поближе к колесницам.
На одной полулежал, полусидел человеческий труп в скифской одежде, богато расшитой золотом. На его голове красовалась золотая же диадема. Лицо и руки трупа даже для покойника были неестественно желты. Полуоткрытые мертвые глаза бессмысленно глядели перед собой.
На другой колеснице сидела совсем молоденькая женщина. Сверкающий головной убор, драгоценные ожерелья, браслеты, самоцветные камни наряда составляли резкий контраст с испуганным выражением ее залитого слезами полудетского личика.
Вася поочередно смотрел то на труп, то на женщину и вдруг сам вздрогнул от страха. Ему почудилось, будто по лицу трупа покатилась слеза. Вася протер глаза. Ему не померещилось. Вот скатилась вторая, третья… Падая на блестящий наряд мертвеца, слезы оставляли на нем глянцевитые расплывшиеся пятна.
И вдруг в памяти Васи возникла картина: новогодний вечер. Он и Кюльжан стоят перед украшенной игрушками елкой. На ней догорают разноцветные тоненькие свечи. Пахнет растопленным воском, и его капли падают на новенький Васин костюм.
— Отойди подальше, — слышит он голос матери. — Смотри! Весь воском испачкался.
— Воск! — прошептал Вася. — Они покрыли тело покойного воском, чтоб дольше не испортился. Это, наверно, их царь. Быть нам по этому случаю сегодня без обеда и без ужина.
Но Вася ошибся. Вернувшись, он увидел костры, разведенные на берегу, а Кюльжан уже старательно промывала отпущенную им на несколько человек брюшину теленка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Не покоримся! Не быть этому! — стоном пронеслось по толпе.
Мирослав выпрямился. Теперь его голос звучал властно и твердо:
— Тогда, сыны мои, берите ваши луки, напоите ядом ваши стрелы и идите на защиту родных стен. Лучше нам всем лечь костьми, чем попасть в полон к лютым недругам.
Вася вместе со всеми мужчинами побежал к кузнице. Рядом с нею находилась оружейная, в которой хранилось готовое оружие. Сам Мирослав вручал своим воинам копья, сверкающие новыми наконечниками, пучки стрел, туго натянутые луки, топоры на длинных рукоятках. Получившие оружие быстро шли к стенам городища и оставались там в ожидании нападения.
Женщины и дети были закрыты в домах. Вася и другие подростки поспешно насаживали наконечники на стрелы. Взяв в охапку готовые стрелы, они побежали к стенам городища передать их защитникам. Взобравшись на стену, Вася глянул в степь и замер. На горизонте росло и росло серое облачко пыли. Вот оно уже грозной тучей надвинулось на городище. Вырисовываются силуэты всадников, несущихся во весь опор… На воинах странные остроконечные башлыки, сверкающие золотом. На длинных кафтанах блестят металлические бляхи… Горят, как жар, уборы на конях… Сверкают мечи.
— Нельзя подпустить их близко, ребятушки, — говорит Мирослав. Встречайте недруга калеными стрелами!
Град стрел летит со стен городища навстречу приближающейся вражеской коннице. Почти одновременно другая, ответная туча стрел несется на защитников крепости.
Схватившись за грудь, из которой торчит перо стрелы, падает старший сын Мирослава — искусный мастер, создавший чудесную вазу. Тщетно ищет в нем хоть слабых признаков жизни склонившийся над телом отец.
Метко стреляют защитники. Не один скиф, выпустив вдруг повод, падает под ноги своего коня. Но на месте выбывшего из строя появляется другой. И кажется ошеломленному Васе, что перед городищем не люди, а стоглавый дракон, у которого, как в сказке, на месте отрубленной головы вырастает другая.
Уже совсем поредели ряды жителей городища, когда скифы, с воинственным кличем, спешившись с коней, бросились на стены, размахивая сверкающими мечами. Вот один, встав на плечи другому, вскакивает на стену. Ловкий прыжок, и он оказывается внутри крепости.
Бежит к воротам. Стража падает под страшными ударами его меча. Гремят засовы. Со скрипом, будто нехотя, распахиваются перед незваными гостями тяжелые ворота. И вот уже враги внутри городища.
На огненно-рыжем коне въезжает в крепость военачальник скифов. Сверкает золотом убор его коня. За плечами развевается шелковисто-белый плащ, сшитый из человеческой кожи.
Скифы подводят к нему Мирослава и силой заставляют старика опуститься на колени перед победителем. Но не просит пощады Мирослав. С ненавистью смотрит он в черные глаза разгоряченного боем скифа. Тот выхватывает меч и одним ударам сносит с плеч гордую седую голову старейшины городища. Потом, склонившись над обезглавленным туловищем, как гиена, пьет дымящуюся кровь.
Выполнив этот военный обряд, военачальник отдает приказание: отрубить и привьючить к седлам головы убитых и тяжело раненых. Эти трофеи он должен по счету сдать царю, как доказательство победы. Всех оставшихся в живых, включая женщин и детей, привязывают арканом друг к другу.
Воины выгребают из амбаров золотистый ячмень и пшеницу и ссыпают их в кожаные мешки. Выгоняют за ворота скот, поджигают постройки. Скифы торопятся, как воры, забравшиеся в чужой дом. Быстро вьючат они на быков и коней награбленное, и вот уже длинный каравая трогается от ворот пылающего городища. В конце каравана идут полоненные жители.
Мимо Васи, Валерика и Кюльжан, ухитрившихся оказаться вместе, проносится в голову колонны всадник. Приостановившись, он хозяйским взглядом окидывает уныло идущих людей и цедит сквозь зубы:
— Живые-убитые… Теперь вы только живые-убитые… — Пришпорив своего коня, скиф скачет дальше, и клубы пыли окутывают печальное шествие побежденных.
«ЖИВЫЕ-УБИТЫЕ»
— «Живые-убитые»! — Так называли в древнее время пленников, оставляемых живыми для того, чтобы сделать рабами, — вспомнил Вася. Мучительно хотелось пить. Кровоточили губы, потрескавшиеся от сухого степного ветра. Густая пыль покрыла всех серой пеленой так, что он с трудом различал лица своих товарищей. Видно, не одно поселение мирных земледельцев подвергалось нападению царских скифов. Все новые отряды воинов присоединялись к колонне победителей. Все росла скорбная толпа пленников.
Закончив объезд данников, скифы торопились к стоянке царя — порадовать его своими трофеями. Привалы давались редко и были очень коротки. Впрочем, была еще причина не задерживаться в пути: давно на пути колонны не попадалось ни реки, ни даже болотца, из которого можно было утолить жажду. Изнемогали мужчины, то и дело падали измученные женщины. Под ударами бича некоторые через силу поднимались, а другие оставались лежать в пыли, отмечая своими телами путь следования.
Вася то и дело поглядывал на Валерика, удивляясь, почему тот не жалуется, как обыкновенно. Губы мальчика упрямо сжаты, шагает он довольно твердо и даже поддерживает по очереди с Васей изнемогающую Кюльжан. Васе очень хочется поговорить с Валериком, но пересохший язык ему не повинуется.
— Подожду до привала, — думает Вася. — Теперь уж, наверное, скоро…
Уже десятый день они находятся в пути, двигаясь все время куда-то на северо-восток. Вася уже научился готовить мясо «по-походному», как это делают скифы. Начальники дружин со своими приближенными варили мясо в больших бронзовых котлах. Большинство же воинов, а по их примеру — пленные, хорошо промыв желудки животных, наполняли их мелко нарезанным мясом, добавляли немного воды, золы вместо соли и варили, вернее, тушили это на кострах из кизяков и костей тех же животных.
Чем дальше двигалась колонна, тем чаще на их пути встречались огромные табуны лошадей и стада другого скота, принадлежащего скифам-кочевникам. Те передвигались вместе со своими семьями. Их женщины и дети помещались в войлочных шатрах, поставленных на шестиколесные повозки, которые тащили две-три пары быков.
Хозяева кочевок почтительно встречали царских скифов, Они угощали начальников дружин кумысом. Иногда, жалуясь на нехватку пастухов для их стад, выменивали на скот нескольких пленных из колонны побежденных, и Вася все время боялся, что их тройку разлучат.
Легче всех переносил походную жизнь Дозор. Он трусил мелкой рысцой рядом с колонной, то и дело проверяя, на месте ли его хозяин. Обед, приготовленный «в скифском стиле», определенно псу нравился, камнями в него никто не бросал. В этом отношении, по сравнению с пленниками, он был даже в привилегированном положении. Люди, частенько получавшие удары бичом, завидовали его собачьей жизни.
Судя по солнцу, было уже далеко за полдень, когда сперва животные, а потом и люди почувствовали по заметной влажности воздуха близость воды. Теперь уже никого не требовалось подгонять. Полудикие кони скифов, не слушая повода, понеслись вскачь. За ними ринулся рогатый скот. Пленные остались в сопровождении конвоя, но они теперь без подстегивания сами стремились вперед, к воде. Дозор, опередив всех, исчез и скоро вернулся с раздувшимися боками и весь мокрый. Он уже напился.
Наконец и пленники достигли широкой и быстрой реки.
— Борисфен, — торжественно сказал скиф, конвоировавший пленных.
— Значит, мы уже на границе скифского царства, — сказал Вася своим товарищам. — Ведь Борисфеном назывался Днепр.
— Это, наверно, греки придумали нашей реке такое название. — Они крестить мастера, — отозвалась Кюльжан. — Наш родной Днипро и никаких Борисфенов! Выпьем еще водички за будущее этой чудесной реки.
И дети снова набросились на воду. После небольшого, как всем показалось, отдыха началась переправа. Всадники плыли рядом с конями, придерживаясь за их гривы. Пешим, в том числе и пленникам, были предоставлены надутые воздухом бурдюки, и вскоре река на всем видимом глазом пространстве покрылась людьми.
— Замечательно, — радовалась Кюльжан. — Это не то, что топать по пыли! Освежимся, по крайней мере, как следует. Вот только как Валерик? Он неважно плавает.
— А тут особенного умения не требуется, — успокоил ее Вася. — Только держись за бурдюк и шлепай ногами. Одно удовольствие. Впрочем, за Валериком, конечно, надо присмотреть на всякий случай. Да где же он?
— Он уже в воде, — воскликнула Кюльжан. — Плывем к нему скорее!
Они бросились в воду. Валерик несся по течению, держась за бурдюк. Лицо его было страшно бледно, но хранило то же выражение упорства, которое привлекло внимание Васи в пути. Рядом с Валериком плыла, одной рукой держась за бурдюк, другой прижимая к груди ребенка, вдова убитого сына Мирослава. Испуганный малыш ревел во вое горло и рвался из рук матери. Женщина обессилела. Рука ее беспомощно соскользнула со шкуры, и она вместе с ребенком скрылась под водой. Плывшие за ними на некотором расстоянии Вася и Кюльжан поспешили на помощь. Но тут произошло нечто невероятное. Валерик, взмахнув руками, бросился в воду в том месте, где скрылась женщина. Спустя несколько секунд, Валерик вынырнул уже значительно ниже и отчаянно забарахтался, то и дело захлебываясь водой. Одной рукой он держал за шиворот ребенка.
Сильным рывком опередив Васю, Кюльжан подплыла к Валерику, подставив ему свое плечо.
— Молодец, Валерик… Спокойненько… — приговаривала она. — Держись за мое плечо… Опустись в воду так, чтобы только твой нос торчал наружу… Так будет легче обоим… Давай сюда малыша… Не бойся… Выплывем. Вася-а! Гони сюда бурдюк!
Вася направил к ним бычью шкуру, и скоро все трое облегченно перевели дух. Мать малыша ниже перехватил один из скифов и, намотав на руку ее длинную косу, теперь буксировал к приближающемуся противоположному берегу.
— Как это ты решился, Валерик? — не утерпел Вася. Тот молчал. Все его внимание как будто бы было поглощено непривычным способом передвижения.
Очутившись на берегу, все, не исключая и Дозора, растянулись на песке, тяжело дыша, как выброшенные на сушу рыбы. Женщина, придя в себя, вскрикнула, заметалась по берегу, но, увидев своего ребенка на руках окликнувшей ее Кюльжан, бросилась к детям. Схватив своего малыша, она поочередно осыпала поцелуями то его, то смущенную девочку, то Валерика.
Отдохнув дети вспомнили, что в этот дать они ничего не ели. Поэтому Вася покорно встал и отправился к лагерю скифов на разведку.
Но, еще не дойдя до лагеря, Вася почувствовал, что там случилось нечто необычайное. До него донеслись громкие крики. Подстегиваемый любопытством, Вася прибавил шагу и вскоре очутился в расположении лагеря.
Там царила полная суматоха. Суровые воины вели себя сейчас как буйно помешанные. Одни с остервенением расцарапывали свои физиономии, другие наносили себе кинжалами неглубокие раны, отрезали ножом пучки волос, а некоторые в азарте прихватывали и часть уха. Один воин без сожаления проткнул стрелой свою левую руку, и многие сейчас же последовали его примеру. Все это сопровождалось дикими криками.
Вася шел, с удивлением наблюдая за этим массовым приступом острого помешательства. Вскоре он увидел две богатых колесницы, которых раньше не было в колонне. Осторожно пробираясь между беснующимися людьми, Вася подошел поближе к колесницам.
На одной полулежал, полусидел человеческий труп в скифской одежде, богато расшитой золотом. На его голове красовалась золотая же диадема. Лицо и руки трупа даже для покойника были неестественно желты. Полуоткрытые мертвые глаза бессмысленно глядели перед собой.
На другой колеснице сидела совсем молоденькая женщина. Сверкающий головной убор, драгоценные ожерелья, браслеты, самоцветные камни наряда составляли резкий контраст с испуганным выражением ее залитого слезами полудетского личика.
Вася поочередно смотрел то на труп, то на женщину и вдруг сам вздрогнул от страха. Ему почудилось, будто по лицу трупа покатилась слеза. Вася протер глаза. Ему не померещилось. Вот скатилась вторая, третья… Падая на блестящий наряд мертвеца, слезы оставляли на нем глянцевитые расплывшиеся пятна.
И вдруг в памяти Васи возникла картина: новогодний вечер. Он и Кюльжан стоят перед украшенной игрушками елкой. На ней догорают разноцветные тоненькие свечи. Пахнет растопленным воском, и его капли падают на новенький Васин костюм.
— Отойди подальше, — слышит он голос матери. — Смотри! Весь воском испачкался.
— Воск! — прошептал Вася. — Они покрыли тело покойного воском, чтоб дольше не испортился. Это, наверно, их царь. Быть нам по этому случаю сегодня без обеда и без ужина.
Но Вася ошибся. Вернувшись, он увидел костры, разведенные на берегу, а Кюльжан уже старательно промывала отпущенную им на несколько человек брюшину теленка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45