Когда мы с этим молодым человеком на философском уровне все более-менее выяснили, он заявил: «Нет, я все равно креститься не буду, так как мне тогда придется с женщинами расстаться, поэтому не хочу» (надо заметить, что затем, уже закончив институт, он женился и пришел-таки в Церковь). А в основном люди думают, что в Церковь не пускает именно голова, а совсем не другое место. И поэтому считают, что лучше некую вошь в голове завести, которая объясняла бы, почему они в Церковь не идут, почему с Евангелием не соглашаются. И натаскивают в свою голову всякий мусор: «Я бы пошел, принял бы вашего Бога, да вошь сказала, что нельзя».
Поэтому хоть Христос и говорил: «Я успокою вас» (Мф.11, 28), но на изначальном уровне Он исполнял совершенно другую социальную, психологическую, психотерапевтическую работу: Он будоражил, Он взрывал. Взрывал мещанский мирок, покой души, фарисейской самодостаточности. С этой точки зрения вполне справедливо во Христе видеть бунтаря. А реакция мира на бунтарей во все времена одинакова. Не забудем еще, что христианство названо «солью» земли и что земля явно нездорова, «ранена». Так что нетрудно представить реакцию раненого организма на соль, которой посыпаются его раны. Реакция отторжения, проявляемая миром в ответ на христианство, вполне понятна. Мир еще попробует от нас, христиан, избавиться.
Корр.: И все же обычно христианство воспринимается как религия любви. И тут вдруг Апокалипсис, Откровение Иоанна Богослова со своими страшными картинами. Произошло даже некое изменение смысла самого слова.
О. А.: Ведь слово может быть, это и меч. Хотя я вижу здесь совершенно другое сравнение: таран. Таран, который пробивает крепостные ворота. Дело здесь вот в чем: врата ада, как известно, заперты изнутри. Не Бог нас запирает в некий «концлагерь» вечных мук, вечного полубытия, а мы сами запираемся от Него изнутри. Причем запираемся по-разному. Есть запоры, которые срабатывают по понятной причине: тогда. когда я сам хочу этого, подхожу к двери и ее запираю. А бывает так, что двери защелкиваются просто от сквозняка. Хотя человек, может, и не прочь был, чтобы эта дверь защелкнулась… В обществе, в человеческой душе гуляют такие сквозняки, которые захлопывают те двери, через которые мы могли бы выйти к Богу. Общественная жизнь людей – особенно в последние столетия – строится так, что быть христианином все сложнее… Такие защелки, которые почти что стихийно возникают в обществе, иногда срабатывают совсем незаметно. Поскольку мы их не видим, то и не ощущаем, насколько они нас блокируют. А так как мы не ощущаем, что они нас блокируют, то и не чувствуем, что они лишили нас свободы. Соответственно у нас не рождается бунт против них… Точнее, бунт иногда может рождаться, но он как правило выливается в совершенно идиотские формы типа наркотиков, самоубийств и т. д. Люди не понимают, против чего надо бунтовать.
Так мы понемногу привыкаем к нашей темнице, и, когда окончательно привыкнем, когда наш мирок окажется совсем изолированным и замкнутым, вот тогда извне и раздастся этот стук тарана. Но не изнутри. Ведь изнутри все уже будет выжжено, нечем будет дышать. Поэтому к нам, в наш затонувший мирок, спасательной команде нужно будет пробиваться извне, чтобы все-таки дать нам возможность дышать. Надо будет наши двери, наши иллюминаторы пробивать извне тараном, чтобы к нам все-таки можно было прорваться и дать нам возможность глотнуть свежего воздуха. Самое печальное здесь то, что эта спасательная операция, которую совершит Христос в конце истории, может быть успешна только отчасти, потому что Христос в силах сломать те запоры, которые возникли как бы непроизвольно, по принципу «так получилось». Но Он никогда не будет взламывать дверь той души, которая сознательно не хотела Его принимать. В этом смысле нередко говорят, что Христос – « джентльмен»: Он никогда не войдет без стука и без согласия хозяина. Но очень у многих людей вера украдена без их согласия. Апостол Павел говорил, что «худые сообщества развращают добрые нравы» (1 Кор.15, 33). И такого рода запоры Господь силою может сокрушать. Но запоры, подчеркну, – социально-исторические, навязанные людям, а не свободно выбранные ими. Если же они избраны самим человеком и устроены им самим внутри себя, – то здесь Христос не будет мешать людям, которые сами загоняют себя в ад.
Так что люди отчасти произвольно, отчасти непроизвольно создадут такое общество, в котором они потеряют главную свободу – свободу быть с Богом, и тогда Бог прорвется к нам. Но если при этом обнаружится, что кто-то сознательно хочет быть сиротой, то он таким и останется. Именно в этом смысле спасательная миссия Христа не может быть доведена до конца, до всеобщего, абсолютного, тотального успеха. Просто потому, что мало бросать спасательные круги утопающему; нужно, чтобы утопающий хотел за них зацепиться. А если он самоубийца, то сколько ни бросай – все будет бесполезно.
Корр.: Отец Андрей, для современного человека образы Апокалипсиса – страшные всадники, трубящие Ангелы – никак не соотносятся с его реальной жизнью. В чем тут причина: в глубоком, скрытом символизме апокалиптических образов или в чем-то другом?
О. А.: Я думаю, что нам еще немножко надо подождать. Тогда Апокалипсис, как и вся Библия, вновь станет понятнее. Дело в том, что Библия есть книга Церкви. Православная Церковь – это христианство периода поздней античности. Православие сформировалось – в основных принципах церковной жизни – в эпоху, когда христиане жили в языческом мире. Поэтому оно достаточно хорошо приспособлено к жизни в меньшинстве и в языческом окружении. А затем христиан стало большинство, и Церковь замерла в той цитадели, которую она себе создавала во времена господства язычества. И очень многое стало непонятно в пришедшие затем века (более или менее – пусть и внешне – благополучные…).
Знаете, Православие можно сравнить с черепашкой: если посмотреть на это животное, то сразу хочется спросить: «За что ж тебя Бог так разделал?!» Но такой вопрос возникает только в том случае, если черепашка живет в школьном «живом уголке». А если на нее посмотреть в естественной среде обитания, то будет понятно: если у черепашки такой толстый панцирь, значит, у кого-то слишком острые зубки. Так вот, любому человеку, прикасающемуся к христианству, становится заметен парадокс: христианство – это религия любви, и при этом – единственная догматическая религия мира. Подчеркиваю: не «одна из», а просто единственная догматическая религия мира. А дело здесь в том, что, поскольку христианская весть о любви была вестью свободы, ее, весть, слишком легко было «изнасиловать», слишком легко было перетолковать в языческих стереотипах. И надо было защищаться от этих ложных толкований. Вообще, любой текст существует только в интерпретации: каждый читающий понимает и толкует текст по-своему. Поэтому Евангелие естественно нуждалось в защите, чтобы вольные, ложные интерпретации были отторгнуты и чтобы апостольское понимание Христовых слов, – т. е понимание их теми людьми, которые были со Христом и которых Он сам учил, – не погасло в веках. С этой целью и возникает Предание, возникают догматы, которые не столько утверждают нечто о Боге, сколько отстраняют слишком поспешные, слишком одномерные концепции.
Так вот: Православие как догматическая система сформировалось в первые века христианской эры и затем оно в этой скорлупке, в этом панцире так и жило. И дожило до нашего времени. И тут вдруг оказалось, что все это очень актуально, потому что вновь начинается эра язычества, нового язычества, то, что называют «эрой Водолея», когда мир предпочитает считать года не от Рождества Христова, а по принципу: «год голубой свиньи» или «красного быка». Вот в это время Православие оказывается очень своевременным. Более того, то, за что больше всего презирали и ненавидели православных лет сто назад, сегодня оказывается всего нужнее людям. Ведь за что презирали? "У вас сплошные обряды, вы не проповедуете Евангелие "! А сегодня оказывается, что мало Евангелие проповедовать, оказывается, самое важное – дать ту самую «энергийную», если хотите, защиту, те самые обряды и церковные Таинства. Сегодня, когда нас на каждом шагу окружают колдуньи, шаманы и т. п., оказывается, что «благодатный покров» Таинств Церкви – это не просто метафора. Оказалось, что призыв ко Христу после Таинства Причастия – «Пройди во уды моя, во вся составы, во утробу, в сердце», т. е. наполни Собой все части моего организма и моей души, – это не просто метафора, а условие выживания человека в мире, в котором «вся геенна и прах вышли из под земли».
Ну что ж, это означает, что протестантизм оказывается теперь христианством ушедшей эпохи. Протестантизм – это «старообрядчество» в истории христианства, устаревший тип благочестия, устаревший тип понимания Евангелия и жизни по Евангелию. А Православие, в силу своей неповоротливости, оказывается в очень выгодной позиции в ту языческую эпоху, в которую возвращается история.
И в этом смысле становится понятным, почему Апокалипсис в конце человеческой истории видит картины очень напоминающие эпоху ранней христианской Церкви (христиан опять немного, их опять гонят, и опять торжествует «зверь» язычества).
Поэтому я думаю, что Апокалипсис скоро нам станет понятным. Станут понятными и эти пугающие символы духовной войны добра и зла. Оказывается, что не только ласковым словом надо бороться с мировым злом. И дополнением к слову проповеди является не меч инквизитора или крестоносца, а вот именно то самое благодатное «оружие» в руках Христа, в руках Его Церкви. Слово Божие действительно оказывается подобно мечу обоюдоострому. Молитва осмысляется как оружие. И тогда апокалиптические всадники станут несколько понятнее.
Ведь за современным нагромождением оккультных практик стоит некая реальность. Можно вспомнить библейскую книгу Исход, которая описывает состязание Моисея и египетских жрецов, причем не на уровне философском, не на уровне проповедническом, а – просто реальные силы, способные к чудотворению, стояли за одной стороной и за другой… Мы сегодня оказываемся в очень похожем состоянии. Один из моих друзей еще в середине 80-х годов занимался восточными единоборствами и соответственно оккультизмом, а затем, все-таки разобравшись, что к чему, ушел в Православие. И он мне рассказывал: «Знаешь, а в Москве есть специальная служба безопасности у этих оккультных секточек, которые ведут контроль за теми и борьбу с теми, кто пробует от них уйти, и они применяют оккультные методы воздействия. Астральное карате, например…». Я боюсь, что буду говорить сейчас словами лазаревской «Диагностики кармы», не приведи Господь, но все же за этим стоит некая реальность.
Корр.: Вы считаете, что апокалиптические образы станут более понятными, так как превратятся в реальные жизненные картины?
О. А.: Совершенно верно. То же самое могу сказать и о «числе зверя» – трех шестерках…
Корр.: Я вот в этой связи хотел бы более конкретный вопрос задать. Дело в том, что страницы многих журналов и газет, включая православные, обошли рассказы о страшном компьютере «Зверь», который находится где-то в Брюсселе; обошли утверждения, что штрих-код западных товаров содержит «число зверя» и, наконец, что на руку и на чело скоро-скоро будут ставить какие-то знаки… Или даже уже ставят где-то, в Чечне например… Насколько оправдано такое подчеркнуто внешнее восприятие апокалиптической символики?
О. А.: На этот вопрос у меня нет однозначного ответа. С одной стороны, по словам апостола Павла, «идол в мире <есть> ничто»(1 Кор.8, 4). И поэтому для христианина, «если Бог с нами – кто против нас?»(см.: Рим.8, 31). Эти внешние идоложертвенные и оккультные знаки над ним не будут иметь власти. Но с другой стороны, Православие – это религия с очень целостным видением человека. Здесь душа от тела неотделима, внутреннее неотделимо от внешнего. Поэтому вся христианская традиция, особенно раннехристианская полна предупреждениями: «Берегитесь, чтобы даже во внешнем грешить».
Скажем, языческие следователи, чиновники предлагали христианам: сердцем, пожалуйста, верь во Христа, но просто сделай такой чисто формальный жест: жертвоприношение перед статуей языческого бога, официального бога империи. Христиане отказывались этот жест делать, предпочитая идти на смерть. Поэтому слухи о духовности христианства сильно преувеличены: христианство ценит культ и даже культивирует этикет внешних жестов. Мы знаем, что и одежда человека может сказаться на его настроении, на его манерах. Пост – вроде просто диета, вроде бы всего лишь «кулинария», – оказывается, тоже может быть связан с искренностью, сердечностью покаяния, то есть с самым внутренним, духовным делом. Поэтому не исключено, что некоторое зеркальное «чудо» произойдет и здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Поэтому хоть Христос и говорил: «Я успокою вас» (Мф.11, 28), но на изначальном уровне Он исполнял совершенно другую социальную, психологическую, психотерапевтическую работу: Он будоражил, Он взрывал. Взрывал мещанский мирок, покой души, фарисейской самодостаточности. С этой точки зрения вполне справедливо во Христе видеть бунтаря. А реакция мира на бунтарей во все времена одинакова. Не забудем еще, что христианство названо «солью» земли и что земля явно нездорова, «ранена». Так что нетрудно представить реакцию раненого организма на соль, которой посыпаются его раны. Реакция отторжения, проявляемая миром в ответ на христианство, вполне понятна. Мир еще попробует от нас, христиан, избавиться.
Корр.: И все же обычно христианство воспринимается как религия любви. И тут вдруг Апокалипсис, Откровение Иоанна Богослова со своими страшными картинами. Произошло даже некое изменение смысла самого слова.
О. А.: Ведь слово может быть, это и меч. Хотя я вижу здесь совершенно другое сравнение: таран. Таран, который пробивает крепостные ворота. Дело здесь вот в чем: врата ада, как известно, заперты изнутри. Не Бог нас запирает в некий «концлагерь» вечных мук, вечного полубытия, а мы сами запираемся от Него изнутри. Причем запираемся по-разному. Есть запоры, которые срабатывают по понятной причине: тогда. когда я сам хочу этого, подхожу к двери и ее запираю. А бывает так, что двери защелкиваются просто от сквозняка. Хотя человек, может, и не прочь был, чтобы эта дверь защелкнулась… В обществе, в человеческой душе гуляют такие сквозняки, которые захлопывают те двери, через которые мы могли бы выйти к Богу. Общественная жизнь людей – особенно в последние столетия – строится так, что быть христианином все сложнее… Такие защелки, которые почти что стихийно возникают в обществе, иногда срабатывают совсем незаметно. Поскольку мы их не видим, то и не ощущаем, насколько они нас блокируют. А так как мы не ощущаем, что они нас блокируют, то и не чувствуем, что они лишили нас свободы. Соответственно у нас не рождается бунт против них… Точнее, бунт иногда может рождаться, но он как правило выливается в совершенно идиотские формы типа наркотиков, самоубийств и т. д. Люди не понимают, против чего надо бунтовать.
Так мы понемногу привыкаем к нашей темнице, и, когда окончательно привыкнем, когда наш мирок окажется совсем изолированным и замкнутым, вот тогда извне и раздастся этот стук тарана. Но не изнутри. Ведь изнутри все уже будет выжжено, нечем будет дышать. Поэтому к нам, в наш затонувший мирок, спасательной команде нужно будет пробиваться извне, чтобы все-таки дать нам возможность дышать. Надо будет наши двери, наши иллюминаторы пробивать извне тараном, чтобы к нам все-таки можно было прорваться и дать нам возможность глотнуть свежего воздуха. Самое печальное здесь то, что эта спасательная операция, которую совершит Христос в конце истории, может быть успешна только отчасти, потому что Христос в силах сломать те запоры, которые возникли как бы непроизвольно, по принципу «так получилось». Но Он никогда не будет взламывать дверь той души, которая сознательно не хотела Его принимать. В этом смысле нередко говорят, что Христос – « джентльмен»: Он никогда не войдет без стука и без согласия хозяина. Но очень у многих людей вера украдена без их согласия. Апостол Павел говорил, что «худые сообщества развращают добрые нравы» (1 Кор.15, 33). И такого рода запоры Господь силою может сокрушать. Но запоры, подчеркну, – социально-исторические, навязанные людям, а не свободно выбранные ими. Если же они избраны самим человеком и устроены им самим внутри себя, – то здесь Христос не будет мешать людям, которые сами загоняют себя в ад.
Так что люди отчасти произвольно, отчасти непроизвольно создадут такое общество, в котором они потеряют главную свободу – свободу быть с Богом, и тогда Бог прорвется к нам. Но если при этом обнаружится, что кто-то сознательно хочет быть сиротой, то он таким и останется. Именно в этом смысле спасательная миссия Христа не может быть доведена до конца, до всеобщего, абсолютного, тотального успеха. Просто потому, что мало бросать спасательные круги утопающему; нужно, чтобы утопающий хотел за них зацепиться. А если он самоубийца, то сколько ни бросай – все будет бесполезно.
Корр.: Отец Андрей, для современного человека образы Апокалипсиса – страшные всадники, трубящие Ангелы – никак не соотносятся с его реальной жизнью. В чем тут причина: в глубоком, скрытом символизме апокалиптических образов или в чем-то другом?
О. А.: Я думаю, что нам еще немножко надо подождать. Тогда Апокалипсис, как и вся Библия, вновь станет понятнее. Дело в том, что Библия есть книга Церкви. Православная Церковь – это христианство периода поздней античности. Православие сформировалось – в основных принципах церковной жизни – в эпоху, когда христиане жили в языческом мире. Поэтому оно достаточно хорошо приспособлено к жизни в меньшинстве и в языческом окружении. А затем христиан стало большинство, и Церковь замерла в той цитадели, которую она себе создавала во времена господства язычества. И очень многое стало непонятно в пришедшие затем века (более или менее – пусть и внешне – благополучные…).
Знаете, Православие можно сравнить с черепашкой: если посмотреть на это животное, то сразу хочется спросить: «За что ж тебя Бог так разделал?!» Но такой вопрос возникает только в том случае, если черепашка живет в школьном «живом уголке». А если на нее посмотреть в естественной среде обитания, то будет понятно: если у черепашки такой толстый панцирь, значит, у кого-то слишком острые зубки. Так вот, любому человеку, прикасающемуся к христианству, становится заметен парадокс: христианство – это религия любви, и при этом – единственная догматическая религия мира. Подчеркиваю: не «одна из», а просто единственная догматическая религия мира. А дело здесь в том, что, поскольку христианская весть о любви была вестью свободы, ее, весть, слишком легко было «изнасиловать», слишком легко было перетолковать в языческих стереотипах. И надо было защищаться от этих ложных толкований. Вообще, любой текст существует только в интерпретации: каждый читающий понимает и толкует текст по-своему. Поэтому Евангелие естественно нуждалось в защите, чтобы вольные, ложные интерпретации были отторгнуты и чтобы апостольское понимание Христовых слов, – т. е понимание их теми людьми, которые были со Христом и которых Он сам учил, – не погасло в веках. С этой целью и возникает Предание, возникают догматы, которые не столько утверждают нечто о Боге, сколько отстраняют слишком поспешные, слишком одномерные концепции.
Так вот: Православие как догматическая система сформировалось в первые века христианской эры и затем оно в этой скорлупке, в этом панцире так и жило. И дожило до нашего времени. И тут вдруг оказалось, что все это очень актуально, потому что вновь начинается эра язычества, нового язычества, то, что называют «эрой Водолея», когда мир предпочитает считать года не от Рождества Христова, а по принципу: «год голубой свиньи» или «красного быка». Вот в это время Православие оказывается очень своевременным. Более того, то, за что больше всего презирали и ненавидели православных лет сто назад, сегодня оказывается всего нужнее людям. Ведь за что презирали? "У вас сплошные обряды, вы не проповедуете Евангелие "! А сегодня оказывается, что мало Евангелие проповедовать, оказывается, самое важное – дать ту самую «энергийную», если хотите, защиту, те самые обряды и церковные Таинства. Сегодня, когда нас на каждом шагу окружают колдуньи, шаманы и т. п., оказывается, что «благодатный покров» Таинств Церкви – это не просто метафора. Оказалось, что призыв ко Христу после Таинства Причастия – «Пройди во уды моя, во вся составы, во утробу, в сердце», т. е. наполни Собой все части моего организма и моей души, – это не просто метафора, а условие выживания человека в мире, в котором «вся геенна и прах вышли из под земли».
Ну что ж, это означает, что протестантизм оказывается теперь христианством ушедшей эпохи. Протестантизм – это «старообрядчество» в истории христианства, устаревший тип благочестия, устаревший тип понимания Евангелия и жизни по Евангелию. А Православие, в силу своей неповоротливости, оказывается в очень выгодной позиции в ту языческую эпоху, в которую возвращается история.
И в этом смысле становится понятным, почему Апокалипсис в конце человеческой истории видит картины очень напоминающие эпоху ранней христианской Церкви (христиан опять немного, их опять гонят, и опять торжествует «зверь» язычества).
Поэтому я думаю, что Апокалипсис скоро нам станет понятным. Станут понятными и эти пугающие символы духовной войны добра и зла. Оказывается, что не только ласковым словом надо бороться с мировым злом. И дополнением к слову проповеди является не меч инквизитора или крестоносца, а вот именно то самое благодатное «оружие» в руках Христа, в руках Его Церкви. Слово Божие действительно оказывается подобно мечу обоюдоострому. Молитва осмысляется как оружие. И тогда апокалиптические всадники станут несколько понятнее.
Ведь за современным нагромождением оккультных практик стоит некая реальность. Можно вспомнить библейскую книгу Исход, которая описывает состязание Моисея и египетских жрецов, причем не на уровне философском, не на уровне проповедническом, а – просто реальные силы, способные к чудотворению, стояли за одной стороной и за другой… Мы сегодня оказываемся в очень похожем состоянии. Один из моих друзей еще в середине 80-х годов занимался восточными единоборствами и соответственно оккультизмом, а затем, все-таки разобравшись, что к чему, ушел в Православие. И он мне рассказывал: «Знаешь, а в Москве есть специальная служба безопасности у этих оккультных секточек, которые ведут контроль за теми и борьбу с теми, кто пробует от них уйти, и они применяют оккультные методы воздействия. Астральное карате, например…». Я боюсь, что буду говорить сейчас словами лазаревской «Диагностики кармы», не приведи Господь, но все же за этим стоит некая реальность.
Корр.: Вы считаете, что апокалиптические образы станут более понятными, так как превратятся в реальные жизненные картины?
О. А.: Совершенно верно. То же самое могу сказать и о «числе зверя» – трех шестерках…
Корр.: Я вот в этой связи хотел бы более конкретный вопрос задать. Дело в том, что страницы многих журналов и газет, включая православные, обошли рассказы о страшном компьютере «Зверь», который находится где-то в Брюсселе; обошли утверждения, что штрих-код западных товаров содержит «число зверя» и, наконец, что на руку и на чело скоро-скоро будут ставить какие-то знаки… Или даже уже ставят где-то, в Чечне например… Насколько оправдано такое подчеркнуто внешнее восприятие апокалиптической символики?
О. А.: На этот вопрос у меня нет однозначного ответа. С одной стороны, по словам апостола Павла, «идол в мире <есть> ничто»(1 Кор.8, 4). И поэтому для христианина, «если Бог с нами – кто против нас?»(см.: Рим.8, 31). Эти внешние идоложертвенные и оккультные знаки над ним не будут иметь власти. Но с другой стороны, Православие – это религия с очень целостным видением человека. Здесь душа от тела неотделима, внутреннее неотделимо от внешнего. Поэтому вся христианская традиция, особенно раннехристианская полна предупреждениями: «Берегитесь, чтобы даже во внешнем грешить».
Скажем, языческие следователи, чиновники предлагали христианам: сердцем, пожалуйста, верь во Христа, но просто сделай такой чисто формальный жест: жертвоприношение перед статуей языческого бога, официального бога империи. Христиане отказывались этот жест делать, предпочитая идти на смерть. Поэтому слухи о духовности христианства сильно преувеличены: христианство ценит культ и даже культивирует этикет внешних жестов. Мы знаем, что и одежда человека может сказаться на его настроении, на его манерах. Пост – вроде просто диета, вроде бы всего лишь «кулинария», – оказывается, тоже может быть связан с искренностью, сердечностью покаяния, то есть с самым внутренним, духовным делом. Поэтому не исключено, что некоторое зеркальное «чудо» произойдет и здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110