Нет, на серебряных (или прикинувшихся серебром мельхиоровых, но тщательно начищенных) тарелочках, на которых стояли подстаканники, лежали только небольшие ложечки с витыми тонкими ручками да голубые пакетики с сахаром. А рядом на подносе — пара пузатых расписных чайников, ярко-алых с золотом… синие восточные «огурцы» извивались на боках веселых посудин… и зеленая розетка с чрезвычайно желтыми, словно подкрашенными ломтиками лимона, ровными и прозрачными… и белая фарфоровая тарелка с волнистым краем, полная маленьких розовых пирожных.
— Пирожные на станции покупал? — деловито спросила Лиза, оглядывая неожиданное великолепие. — Или это из вагона-ресторана?
— Со станции, — полушепотом ответил проводник. — Я тамошнего кондитера хорошо знаю, большой мастер! К тому же и слово ему известно…
— Слово? — вскинула голову Лиза. Черная растрепанная грива упала ей на глаза, и девчонка нетерпеливо смахнула волосы, как прилипчивую муху. — Слово? Ты уверен?
— Уверен, — кивнул проводник, слегка поведя глазом на Максима. Он как бы предупреждал девчонку, что при посторонних ни к чему обсуждать такие тонкие вещи. Лиза поняла его и поспешила успокоить:
— Ничего, он свой. — Но все же оставила скользкую тему и спросила: — Сколько с нас?
Проводник ответил смущенным молчанием.
Максим протянул руку к бумажнику, по-прежнему валявшемуся рядом с ним на темном одеяле, не зная, какая сумма в данном случае будет выглядеть соответствующей хлопотам дядьки. Но Лиза и тут оказалась на высоте:
— Ну, по себестоимости — около двухсот, — деловито сказала она. — Однако если учесть…
Максим достал из бумажника три сотенные бумажки и вопросительно посмотрел на девчонку. Та кивнула:
— Думаю, в самый раз.
Она вела себя так, словно проводника не было рядом, а тот воспринимал все как должное. Максим протянул купюры дядьке и сказал:
— Большое спасибо.
Дядька отвесил неловкий поклон, взял деньги и, пятясь задом, вышел из купе, снова с подчеркнутой аккуратностью закрыв за собой дверь. Девчонка задумчиво посмотрела на зеркало и пробормотала:
— Душно, а дверь держать открытой неохота. Будут тут всякие заглядывать…
— Откроем окно? — предложил Максим.
— Давай, — кивнула Лиза. — Сквозняка не боишься?
— Вроде бы нет, — ответил он, вставая. А что еще он мог ответить? Он ведь и в самом деле не знал, боится ли сквозняка. Он ничего о себе не знал. Даже своего имени…
Он опустил оконную раму сантиметров на пятнадцать, и в купе ворвался теплый ветер, пахнувший железной дорогой и полями, мимо которых мчался неугомонный поезд. Максим подумал, что каждый из запахов, как и каждый из людей, тоже имеет свое наименование… впрочем, и вообще все вещи обладают именами… вот только откуда и как возникают эти имена? И есть ли в них смысл?
— Можем ли мы воспринять предмет, не имеющий имени? — сказал он, с треском разрывая голубой пакетик и высыпая в стакан белый искристый сахар. Чай выглядел безупречным, его цвет и аромат сливались в единое целое… но что-то в нем все же показалось ему неприятным, ненужным, неправильным…
Лиза, в очередной раз смахнув с глаз черную путаницу волос, давным-давно ускользнувших из объятий атласной ленты, посмотрела на него внимательно и почему-то строго, но промолчала. Решив, что она не расположена разговаривать, Максим принялся за чай и пирожные, глядя в окно и продолжая думать об именах. Если я не знаю, как называется вещь, соображал он, могу ли я понять, каково ее назначение? Я познаю вещь саму по себе — или через ее наименование? Если я вижу нечто пузатое, красное, расписное… мне говорят: это — чайник. Но я не знаю, что такое чайник… что такое чай… что в таком случае дает мне знание имени? Мне понадобятся разъяснения… Ч-черт, вдруг рассердился он, я просто вообще все на свете познаю через слова! Одно слово тянет за собой другое, объясняющее смысл первого, и так — без конца… но можно ли понять вещь, не используя слов? Можно ли понять то, что никак не названо?
— Ты думаешь об именах, — обвиняющим тоном произнесла Лиза.
— Да, — признался он, поставив стакан на тарелочку и чувствуя себя так, словно девчонка была высшим и последним судьей в его жизни, и он обязан был отвечать ей со всей искренностью, на какую только способно его сознание. — Думаю об именах. Почему мы познаем мир через имена вещей, населяющих его? Почему мы не можем познать мир сам по себе?
— Отчего же не можем? — словно бы удивилась девчонка. — Можем. Только это будет другое познание…
— Другое?
— Ну да, — кивнула Лиза, запихивая в рот маленькое пирожное — целиком, не мучаясь проблемой разделения его на части. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы привести себя в состояние готовности к членораздельной речи. — Если отстраниться от собственного тела, очистить ум от всего, что на него налипло, — ты увидишь реальность как она есть, и слова уже больше никогда тебе не понадобятся.
Он задумался над предложенной ему любопытной формулировкой — «очистить ум», но не успел до конца осмыслить ее содержание, как перед его глазами снова вспыхнула обжигающая картина чужих воспоминаний — и он вскрикнул от неожиданности… и от боли.
Глава третья
…в тарелку, стоявшую перед ним, упал маленький темно-синий камень, но откуда он мог прилететь, он не понял. От камня пыхнуло тьмой, ненавистью и острой вонью, и его тело скрючилось, словно прямо в центр его плоского смуглого живота вонзилось огромное зазубренное копье… он еще слышал визгливые крики и топот обутых в кожаные сандалии ног, но уже уходил от всего этого, все отдаляясь и отдаляясь, и его уже не интересовало оставленное внизу и сзади… ведь впереди сияла манящая точка света…
Максим встряхнул головой и открыл сами собой зажмурившиеся глаза. И наткнулся на встревоженный взгляд Лизы.
— Тебе плохо? — осторожно спросила она.
Максим не спеша обдумал этот вопрос. Каково ему? Вот прямо сейчас — вроде бы нормально. Нигде ничего не болит, голова не кружится, тошноты не наблюдается… живехонек, одним словом. И здоровехонек. А то, что было пару секунд назад, в счет не идет. Это были чужие ощущения. И на его собственном теле они никак не отразились, не оставили ни малейшего следа. Он ответил:
— Нет, ничего. Все в порядке.
— Ты снова вспомнил что-то чужое, — уверенно сказала девчонка, и он в очередной раз поразился способности этой малявки проникать в то, во что и куда более зрелые люди редко проникают, — в мысли и чувства другого человека… впрочем, тут же решил он, дело наверняка не в зрелости. Скорее наоборот. Зрелость аналитична, и именно это свойство мешает ей воспринимать все непосредственно и без ненужных домыслов.
— Похоже, и в самом деле так, — согласно кивнул он, протягивая руку к стакану с чаем. У него пересохло в горле. Но стакан оказался пуст. Он и не помнил, что успел выпить все до дна… Лиза поспешно схватила маленький красный чайник, плеснула в пустой стакан заварки, добавила воды из чайника побольше… и все это она делала, не спуская глаз с лица Максима. Он ощущал пытливый вопрос, рвущийся наружу из ума девчонки, но твердо решил не рассказывать о сути своих видений. Почему — он не знал. Но чувствовал: не нужно. Нельзя.
— Ты говорила о реальности как она есть, — сказал он, избавившись наконец от тяжелой и резкой сухости во рту. — Какова она? Ты ее видела?
— Нет, что ты, — мягко и застенчиво улыбнулась Лиза. — Впрочем, не могу исключить того, что в какой-то из прошлых жизней такое со мной случалось. А сейчас я просто знаю, что это возможно. Если очистить ум.
— Но как это сделать? И от чего нужно его очищать? — Вдруг ему на долю мгновения показалось, что он знает ответ… но тут же выяснилось, что это не так.
— От чего очищать? Ну, неужели ты не понимаешь? — удивилась девчонка. — Мы ведь битком набиты всяким мысленным хламом и дурными чувствами… эмоциями. Ведь правда?
— Ну… пожалуй, правда.
Он совершенно не знал, чем набит его ум. Вот прямо сейчас явно ничем. Ни особо отчетливых мыслей, ни эмоций. Отупение и ожидание. Впрочем… как раз перед тем, как его шарахнуло по мозгам чужими воспоминаниями, Лиза говорила о том, что нужно отстраниться от тела… и именно это он и вспомнил. Отстранился на всю катушку. Но разве может быть связь между случайными словами девчонки-попутчицы и тем, что происходило в нем, в его потоке сознания? Но… разве не все взаимосвязано во всех мирах?… Максим решил, что об этом следует подумать позже.
— А если мы полностью очистим свой ум от засоряющей его грязи — мы получим абсолютный поток сознания. Изначальный. Понимаешь? В нем нет ничего дурного, он способен к безграничному познанию, потому что исчезли все помехи…
Лиза умолкла, собираясь с мыслями для дальнейших предположений, а он терпеливо ждал, прикидывая, какую умственную работу должна была проделать эта пигалица, чтобы обрести способность рассуждать на подобные темы… и в итоге ужаснулся, поняв, насколько одинока эта черноволосая тоненькая девочка.
Наконец Лиза снова заговорила:
— Ты должен понять… я чувствую, ты можешь это понять… в тебе есть что-то такое… ну, такое же, как во мне. Очищать ум — невероятно интересное занятие, уж поверь! Ты постоянно заглядываешь в себя — и видишь столько всяких гадостей, что просто волосы дыбом становятся! Ты попробуй, копни… и гнев, и зависть, и черт знает что еще! И все это рвется наружу…
Тут он не выдержал.
— Но, Лиза, если постоянно подавлять свои чувства…
— Нет! Не подавлять! — яростно вскрикнула девчонка, и он изумленно уставился на нее, не понимая, в чем дело. — Ох… — тут же опомнилась Лиза и жалобным детским тоном сказала: — Вот видишь? Видишь, как оно?… А из-за чего? Попробуй-ка найти причину!
Максим отнесся к предложению с полной серьезностью и, подумав несколько секунд, сказал:
— Это из-за того, что я тебя не понял. Я действительно не понял. А ты ожидала полного понимания. И разочарование выплеснулось в такой вот энергичной и резкой форме.
После этого он снова задумался. Надо же, оказывается, он разбирается в таких интересных вещах? Вот не ожидал! Может быть, он психоаналитик? Нет, вряд ли. Внешность не соответствует. Почему не соответствует — он не знал, но ничуть не сомневался в том, что опытный психолог должен выглядеть как-то иначе. Как?… Ладно, это неважно.
— Верно, — сказала совершенно успокоившаяся Лиза. — Верно. Я ожидала полного понимания. И ощутила мгновенную вспышку разочарования. И не успела его осознать и проанализировать. И разочарование выскочило, как уродец из бутылки…
— Как чертик из шкатулки?
— Да какая разница… Я ведь как раз об этом и начала говорить…
В коридоре послышался голос проводника:
— Через десять минут — станция Пешелань. Стоянка десять минут. Через десять минут…
Проводник, повторяя свои «десять через десять», ушел в другой конец вагона, голос затих. Максим посмотрел на часы. Ровно одиннадцать. Ничего себе поговорили! И, похоже, только начали. Во всяком случае, ему не хотелось бы прекращать обсуждение. Вот только в их купе может появиться еще один пассажир… а то и два…
— Надеюсь, никто к нам в купе не сядет, — сказал он, беря до сих пор валявшийся на одеяле бумажник и пряча его под подушку. — Нам и так хорошо.
Лиза неожиданно рассмеялась и кокетливо прищурила глаза. Максим удивился — и отметил свое удивление как нечто постороннее.
— Я ужасно рада, что где-то там, где ты садился в поезд, кассир напутал, — пояснила девчонка свое веселье. — Это купе мое, понимаешь? У меня четыре билета. А для охранника взяли место в соседнем отсеке. И вдруг ночью вваливаешься ты — с билетом на одно из моих мест! Классно! Проводник уж так извинялся… пообещал, что утром разберется, свободных мест вообще-то хватает… ну, а я сказала, что наплевать, так даже интереснее. А почему ты все время молчал? Только в билет пальцем тыкал. Вроде не пьяный был…
Он пожал плечами, не представляя, как мог бы объяснить Лизе, что просто-напросто ничего не помнит. И спросил:
— Выйдем на перрон на остановке? Подышим немножко? Вроде бы припекать начинает, а?
И в самом деле, в купе, несмотря на приоткрытое окно, стояла удушающая жара, просто за разговором Максим не обращал на нее внимания. А теперь она вдруг навалилась на него, стиснув невидимо, но плотно. Девчонку же духота, похоже, ничуть не беспокоила.
Тут Максим почувствовал, что ему надо бы в туалет, а заодно вспомнил, что не умывался сегодня. И не брился, само собой. Но поезд подходил к станции, и значит, туалеты в вагоне уже заперты проводником на ключ (это он откуда-то знал). Санитарная зона города… или это не город? Странное название «Пешелань» ни о чем не говорило его утерянной памяти. Что вообще оно могло означать? Что в этих местах лани ходят пешком, а не ездят на мотоциклах?
Лани — это олени.
Олени — это парнокопытные…
— Давай выйдем, — согласилась Лиза. — То есть я-то в любом случае выйду, вдруг хороший кадр подвернется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Пирожные на станции покупал? — деловито спросила Лиза, оглядывая неожиданное великолепие. — Или это из вагона-ресторана?
— Со станции, — полушепотом ответил проводник. — Я тамошнего кондитера хорошо знаю, большой мастер! К тому же и слово ему известно…
— Слово? — вскинула голову Лиза. Черная растрепанная грива упала ей на глаза, и девчонка нетерпеливо смахнула волосы, как прилипчивую муху. — Слово? Ты уверен?
— Уверен, — кивнул проводник, слегка поведя глазом на Максима. Он как бы предупреждал девчонку, что при посторонних ни к чему обсуждать такие тонкие вещи. Лиза поняла его и поспешила успокоить:
— Ничего, он свой. — Но все же оставила скользкую тему и спросила: — Сколько с нас?
Проводник ответил смущенным молчанием.
Максим протянул руку к бумажнику, по-прежнему валявшемуся рядом с ним на темном одеяле, не зная, какая сумма в данном случае будет выглядеть соответствующей хлопотам дядьки. Но Лиза и тут оказалась на высоте:
— Ну, по себестоимости — около двухсот, — деловито сказала она. — Однако если учесть…
Максим достал из бумажника три сотенные бумажки и вопросительно посмотрел на девчонку. Та кивнула:
— Думаю, в самый раз.
Она вела себя так, словно проводника не было рядом, а тот воспринимал все как должное. Максим протянул купюры дядьке и сказал:
— Большое спасибо.
Дядька отвесил неловкий поклон, взял деньги и, пятясь задом, вышел из купе, снова с подчеркнутой аккуратностью закрыв за собой дверь. Девчонка задумчиво посмотрела на зеркало и пробормотала:
— Душно, а дверь держать открытой неохота. Будут тут всякие заглядывать…
— Откроем окно? — предложил Максим.
— Давай, — кивнула Лиза. — Сквозняка не боишься?
— Вроде бы нет, — ответил он, вставая. А что еще он мог ответить? Он ведь и в самом деле не знал, боится ли сквозняка. Он ничего о себе не знал. Даже своего имени…
Он опустил оконную раму сантиметров на пятнадцать, и в купе ворвался теплый ветер, пахнувший железной дорогой и полями, мимо которых мчался неугомонный поезд. Максим подумал, что каждый из запахов, как и каждый из людей, тоже имеет свое наименование… впрочем, и вообще все вещи обладают именами… вот только откуда и как возникают эти имена? И есть ли в них смысл?
— Можем ли мы воспринять предмет, не имеющий имени? — сказал он, с треском разрывая голубой пакетик и высыпая в стакан белый искристый сахар. Чай выглядел безупречным, его цвет и аромат сливались в единое целое… но что-то в нем все же показалось ему неприятным, ненужным, неправильным…
Лиза, в очередной раз смахнув с глаз черную путаницу волос, давным-давно ускользнувших из объятий атласной ленты, посмотрела на него внимательно и почему-то строго, но промолчала. Решив, что она не расположена разговаривать, Максим принялся за чай и пирожные, глядя в окно и продолжая думать об именах. Если я не знаю, как называется вещь, соображал он, могу ли я понять, каково ее назначение? Я познаю вещь саму по себе — или через ее наименование? Если я вижу нечто пузатое, красное, расписное… мне говорят: это — чайник. Но я не знаю, что такое чайник… что такое чай… что в таком случае дает мне знание имени? Мне понадобятся разъяснения… Ч-черт, вдруг рассердился он, я просто вообще все на свете познаю через слова! Одно слово тянет за собой другое, объясняющее смысл первого, и так — без конца… но можно ли понять вещь, не используя слов? Можно ли понять то, что никак не названо?
— Ты думаешь об именах, — обвиняющим тоном произнесла Лиза.
— Да, — признался он, поставив стакан на тарелочку и чувствуя себя так, словно девчонка была высшим и последним судьей в его жизни, и он обязан был отвечать ей со всей искренностью, на какую только способно его сознание. — Думаю об именах. Почему мы познаем мир через имена вещей, населяющих его? Почему мы не можем познать мир сам по себе?
— Отчего же не можем? — словно бы удивилась девчонка. — Можем. Только это будет другое познание…
— Другое?
— Ну да, — кивнула Лиза, запихивая в рот маленькое пирожное — целиком, не мучаясь проблемой разделения его на части. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы привести себя в состояние готовности к членораздельной речи. — Если отстраниться от собственного тела, очистить ум от всего, что на него налипло, — ты увидишь реальность как она есть, и слова уже больше никогда тебе не понадобятся.
Он задумался над предложенной ему любопытной формулировкой — «очистить ум», но не успел до конца осмыслить ее содержание, как перед его глазами снова вспыхнула обжигающая картина чужих воспоминаний — и он вскрикнул от неожиданности… и от боли.
Глава третья
…в тарелку, стоявшую перед ним, упал маленький темно-синий камень, но откуда он мог прилететь, он не понял. От камня пыхнуло тьмой, ненавистью и острой вонью, и его тело скрючилось, словно прямо в центр его плоского смуглого живота вонзилось огромное зазубренное копье… он еще слышал визгливые крики и топот обутых в кожаные сандалии ног, но уже уходил от всего этого, все отдаляясь и отдаляясь, и его уже не интересовало оставленное внизу и сзади… ведь впереди сияла манящая точка света…
Максим встряхнул головой и открыл сами собой зажмурившиеся глаза. И наткнулся на встревоженный взгляд Лизы.
— Тебе плохо? — осторожно спросила она.
Максим не спеша обдумал этот вопрос. Каково ему? Вот прямо сейчас — вроде бы нормально. Нигде ничего не болит, голова не кружится, тошноты не наблюдается… живехонек, одним словом. И здоровехонек. А то, что было пару секунд назад, в счет не идет. Это были чужие ощущения. И на его собственном теле они никак не отразились, не оставили ни малейшего следа. Он ответил:
— Нет, ничего. Все в порядке.
— Ты снова вспомнил что-то чужое, — уверенно сказала девчонка, и он в очередной раз поразился способности этой малявки проникать в то, во что и куда более зрелые люди редко проникают, — в мысли и чувства другого человека… впрочем, тут же решил он, дело наверняка не в зрелости. Скорее наоборот. Зрелость аналитична, и именно это свойство мешает ей воспринимать все непосредственно и без ненужных домыслов.
— Похоже, и в самом деле так, — согласно кивнул он, протягивая руку к стакану с чаем. У него пересохло в горле. Но стакан оказался пуст. Он и не помнил, что успел выпить все до дна… Лиза поспешно схватила маленький красный чайник, плеснула в пустой стакан заварки, добавила воды из чайника побольше… и все это она делала, не спуская глаз с лица Максима. Он ощущал пытливый вопрос, рвущийся наружу из ума девчонки, но твердо решил не рассказывать о сути своих видений. Почему — он не знал. Но чувствовал: не нужно. Нельзя.
— Ты говорила о реальности как она есть, — сказал он, избавившись наконец от тяжелой и резкой сухости во рту. — Какова она? Ты ее видела?
— Нет, что ты, — мягко и застенчиво улыбнулась Лиза. — Впрочем, не могу исключить того, что в какой-то из прошлых жизней такое со мной случалось. А сейчас я просто знаю, что это возможно. Если очистить ум.
— Но как это сделать? И от чего нужно его очищать? — Вдруг ему на долю мгновения показалось, что он знает ответ… но тут же выяснилось, что это не так.
— От чего очищать? Ну, неужели ты не понимаешь? — удивилась девчонка. — Мы ведь битком набиты всяким мысленным хламом и дурными чувствами… эмоциями. Ведь правда?
— Ну… пожалуй, правда.
Он совершенно не знал, чем набит его ум. Вот прямо сейчас явно ничем. Ни особо отчетливых мыслей, ни эмоций. Отупение и ожидание. Впрочем… как раз перед тем, как его шарахнуло по мозгам чужими воспоминаниями, Лиза говорила о том, что нужно отстраниться от тела… и именно это он и вспомнил. Отстранился на всю катушку. Но разве может быть связь между случайными словами девчонки-попутчицы и тем, что происходило в нем, в его потоке сознания? Но… разве не все взаимосвязано во всех мирах?… Максим решил, что об этом следует подумать позже.
— А если мы полностью очистим свой ум от засоряющей его грязи — мы получим абсолютный поток сознания. Изначальный. Понимаешь? В нем нет ничего дурного, он способен к безграничному познанию, потому что исчезли все помехи…
Лиза умолкла, собираясь с мыслями для дальнейших предположений, а он терпеливо ждал, прикидывая, какую умственную работу должна была проделать эта пигалица, чтобы обрести способность рассуждать на подобные темы… и в итоге ужаснулся, поняв, насколько одинока эта черноволосая тоненькая девочка.
Наконец Лиза снова заговорила:
— Ты должен понять… я чувствую, ты можешь это понять… в тебе есть что-то такое… ну, такое же, как во мне. Очищать ум — невероятно интересное занятие, уж поверь! Ты постоянно заглядываешь в себя — и видишь столько всяких гадостей, что просто волосы дыбом становятся! Ты попробуй, копни… и гнев, и зависть, и черт знает что еще! И все это рвется наружу…
Тут он не выдержал.
— Но, Лиза, если постоянно подавлять свои чувства…
— Нет! Не подавлять! — яростно вскрикнула девчонка, и он изумленно уставился на нее, не понимая, в чем дело. — Ох… — тут же опомнилась Лиза и жалобным детским тоном сказала: — Вот видишь? Видишь, как оно?… А из-за чего? Попробуй-ка найти причину!
Максим отнесся к предложению с полной серьезностью и, подумав несколько секунд, сказал:
— Это из-за того, что я тебя не понял. Я действительно не понял. А ты ожидала полного понимания. И разочарование выплеснулось в такой вот энергичной и резкой форме.
После этого он снова задумался. Надо же, оказывается, он разбирается в таких интересных вещах? Вот не ожидал! Может быть, он психоаналитик? Нет, вряд ли. Внешность не соответствует. Почему не соответствует — он не знал, но ничуть не сомневался в том, что опытный психолог должен выглядеть как-то иначе. Как?… Ладно, это неважно.
— Верно, — сказала совершенно успокоившаяся Лиза. — Верно. Я ожидала полного понимания. И ощутила мгновенную вспышку разочарования. И не успела его осознать и проанализировать. И разочарование выскочило, как уродец из бутылки…
— Как чертик из шкатулки?
— Да какая разница… Я ведь как раз об этом и начала говорить…
В коридоре послышался голос проводника:
— Через десять минут — станция Пешелань. Стоянка десять минут. Через десять минут…
Проводник, повторяя свои «десять через десять», ушел в другой конец вагона, голос затих. Максим посмотрел на часы. Ровно одиннадцать. Ничего себе поговорили! И, похоже, только начали. Во всяком случае, ему не хотелось бы прекращать обсуждение. Вот только в их купе может появиться еще один пассажир… а то и два…
— Надеюсь, никто к нам в купе не сядет, — сказал он, беря до сих пор валявшийся на одеяле бумажник и пряча его под подушку. — Нам и так хорошо.
Лиза неожиданно рассмеялась и кокетливо прищурила глаза. Максим удивился — и отметил свое удивление как нечто постороннее.
— Я ужасно рада, что где-то там, где ты садился в поезд, кассир напутал, — пояснила девчонка свое веселье. — Это купе мое, понимаешь? У меня четыре билета. А для охранника взяли место в соседнем отсеке. И вдруг ночью вваливаешься ты — с билетом на одно из моих мест! Классно! Проводник уж так извинялся… пообещал, что утром разберется, свободных мест вообще-то хватает… ну, а я сказала, что наплевать, так даже интереснее. А почему ты все время молчал? Только в билет пальцем тыкал. Вроде не пьяный был…
Он пожал плечами, не представляя, как мог бы объяснить Лизе, что просто-напросто ничего не помнит. И спросил:
— Выйдем на перрон на остановке? Подышим немножко? Вроде бы припекать начинает, а?
И в самом деле, в купе, несмотря на приоткрытое окно, стояла удушающая жара, просто за разговором Максим не обращал на нее внимания. А теперь она вдруг навалилась на него, стиснув невидимо, но плотно. Девчонку же духота, похоже, ничуть не беспокоила.
Тут Максим почувствовал, что ему надо бы в туалет, а заодно вспомнил, что не умывался сегодня. И не брился, само собой. Но поезд подходил к станции, и значит, туалеты в вагоне уже заперты проводником на ключ (это он откуда-то знал). Санитарная зона города… или это не город? Странное название «Пешелань» ни о чем не говорило его утерянной памяти. Что вообще оно могло означать? Что в этих местах лани ходят пешком, а не ездят на мотоциклах?
Лани — это олени.
Олени — это парнокопытные…
— Давай выйдем, — согласилась Лиза. — То есть я-то в любом случае выйду, вдруг хороший кадр подвернется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40