То есть Максим в состоянии был узнать эти травы среди множества других. Впрочем, он опознал еще и клевер, ромашку… а остальные, хоть и были знакомы ему на вид, свои имена от него скрывали. Но его это не слишком заботило. Имя — всего лишь звук… не все ли равно, как называется вот эта малиновая звездочка? Или вон тот золотистый колосок? Все распадется, превратится в энергию, которая иссякнет, растает в пустоте…
— Опять тебя заносит, — негромко сказала Елизавета Вторая. — В этих местах с мыслями нужно быть поосторожнее.
— Почему? — спросил он.
— Потому что здесь все зеркально. Твои мысли отражаются в том, что тебя окружает… и не очутиться бы тебе в пустоте.
Ничего не поняв, он тем не менее решил впредь и в самом деле проявлять осторожность в мыслях. Свалиться в пустоту ему совсем не хотелось. Деревня вместе с открытым пространством тем временем кончились, приблизился лес. Между деревьями вилась довольно широкая тропа, по обе стороны которой высились почему-то сильно корявые черные стволы. Максим оглянулся. За спиной никакой тропы не было. Интересно, подумал он, аборигены до этого места на помелах долетают, что ли? Или на здешних лужайках такие травы, по которым сколько ни ходи, следа не останется?
Запахло водой, издали донесся шум бурного потока. Тропа пошла под уклон, отсырела, вокруг как-то сразу стало темно и неуютно. Позвякивая ведрами, они с Елизаветой Второй подобрались к оврагу, прямо из стены которого вырывалась мощная струя пенящейся воды. Вода с грохотом неслась вниз по камням, на дно, и убегала за поворот оврага…
Глава вторая
Максим, поставив ведра на землю, напряженно всматривался в темную глубь шумного оврага, в громкий стремительный родник. Пенящиеся струи были прекрасны, и Максим пожалел, что не взял с собой фотоаппарат. Ну, можно будет прийти сюда завтра…
— Что? — громко спросила подошедшая совсем близко Елизавета Вторая. — Узнал?
— Да, — крикнул он. — Я здесь бывал в детстве!
— Я так и думала. Ну что, полезли вниз?
Он молча подхватил свои ведра, повесил оба их на левую руку и, отыскав спуск, через минуту очутился уже возле яростного ручья, оглушительно плюющегося ледяными брызгами. А в детстве ему требовалось на это куда больше времени… ну, он ведь был совсем маленьким… правда, он не помнил, сколько ему было лет, когда он жил неподалеку от этого оврага. Но это и не имело значения.
Каменный приступок, созданный то ли трудами человеческими, то ли самим родником, позволял набрать воды из потока без особого риска для жизни. Желтоватая упругая вода потока, стремительно влетая в ведра, тут же выпрыгивала наружу, оттолкнувшись от эмалированного дна, и наполнить емкости оказалось нелегко. Впрочем, используя одно из ведер в качестве черпака, они справились с делом, вот только сам черпак удалось заполнить лишь наполовину. Но это, наверное, было и к лучшему, ведь тащить два больших полных ведра предстояло не только мускулистому Максиму, но и хрупкой Елизавете Второй… пусть тащит полтора. Все-таки немного легче.
Путь наверх занял несколько больше времени, однако в конце концов они выбрались в совсем уже темный лес. Теперь здесь почему-то совершенно исчез запах сырости, хотя, казалось бы, вечерней росе следовало усилить водяную составляющую лесных ароматов. Но воздух был сух и душист, как сено, и шорох невидимых колючих лапок сопровождал осторожно шедших по тропе Максима и Елизавету Вторую. Ведра противно поскрипывали дужками, то и дело выплескивая холодные порции на ноги водоносам, — но все равно джинсы на обоих были мокрыми выше колен после непосредственного контакта с бурлящей овражной стихией, и в кроссовках тоже немилосердно хлюпало, так что лишняя пара стаканов не могла их озаботить.
— Ничего, — сказала Лиза-дубль, когда они немного отошли от оврага, — дома высохнем. Печка горячая, чайник тоже… ты не замерз?
— Нет, — улыбнулся он, хотя Лиза-дубль, шедшая впереди, и не могла видеть его улыбки. — Лето как-никак… тепло.
— Иные умудряются и в жару мерзнуть, — словно бы пожала плечами Елизавета Вторая. — И всегда в валенках ходят.
— Ну, это не я, — возразил Максим, и тут же поинтересовался: — А что мы завтра будем делать?
Он уже принимал как данное то, что в Панелово им придется пробыть не день и не два. Надо же, подумал он, а я ведь сначала предполагал, что мы и вправду за два часа сюда доедем, что-то узнаем — и вернемся в Сарань… вот чудак! Но его привела сюда тень скарабея, и пока он не сотрет и эту тень, как стер свою собственную, обратного хода не будет.
…Дома деревушки притаились на косогоре, как стайка подвальных кошек, подстерегающих позднего прохожего… они словно готовились взорваться воплями, выпрашивая кусок колбасы, как выпрашивают жизнь… и лишь одно-единственное окошко — в доме рядом с домом Елизаветы Второй — слабо светилось голубым. Похоже, там смотрели телевизор. Отвечая на его мысли, Елизавета Вторая сказала:
— Здесь очень рано ложатся спать. И встают тоже рано. Поля, видишь ли, требуют работы и заботы… сельский труд нелегок.
— А что здесь растят? — спросил он.
— Сельдерей на корень, — ответила Лиза-дубль. — Почва тут для него очень уж хороша. Ну, и у каждого еще и свой участок, сад, огород… тоже немало сил нужно.
Несколько озадаченный, Максим довольно долго пытался сообразить, на что нужна такая прорва корней сельдерея, но наконец, ничего не придумав, спросил:
— А что они с этим сельдереем делают?
— Темнота кулинарная, — фыркнула Лиза-дубль. — Это же вкуснота фантастическая! В банки закрывают. В виде салата. Консервы то есть делают, понял? Тут у них неподалеку маленький консервный заводик, за речкой. Местные шутники его консерваторией зовут.
Максим фыркнул и покачал головой. Консерватория… был какой-то старый-престарый анекдот… нет, забыл. И это тоже забыл.
— А бессонницей кто это страдает? — задал он очередной вопрос, когда дом Елизаветы Второй был уже в нескольких шагах.
— Это милая Наташенька, та самая соседка, что за моим садом смотрит, — весело ответила Лиза-дубль, опуская ведра на землю, чтобы открыть калитку. С этой стороны дом милой Наташеньки выглядел таким же темным, как и все остальные, — освещенное окошко смотрело в противоположную сторону. — Любит ночные программы. Триллеры и крутую эротику. Ей даже особую антенну из города привезли, чтобы побольше могла увидеть. А потом будет рассказывать всей деревне, подробно. Правда, обычно она смешивает в кучу два-три фильма, но это неважно, у нее получаются собственные истории… отличные истории, кстати сказать! И еще она видит массу необычных снов, и добавляет их содержание к сюжетам триллеров.
— А зачем она все перемешивает?
— А затем, что фантастически глупа и не может запомнить, что относится к яви, а что — нет. И всерьез ее интересует только то, что едят. Вещи несъедобные в ее личном мире просто не существуют.
— И ей не нужно вставать чуть свет, чтобы окучивать сельдерей?
Елизавета Вторая расхохоталась, внося ведра в кухню.
— Нет, ее бывший муж содержит. Присылает денежки каждый месяц.
Максим решил не уточнять, почему бывший муж так трепетно относится к милой глупой Наташеньке. Не его это дело. Ему хочется чаю. А еще лучше — кофе. И яичницы с колбасой. Много.
И он получил желаемое.
Глава третья
Максим, уложенный на ночлег в первой комнате, на кушетке, уже начал видеть сон (не получившие оценки факты бранились и дрались с артефактами, они швыряли друг в друга куски флорентийского мрамора — чудесного мягкого камня с текстурой, напоминающей творог, и мрамор рассыпался творожной крошкой), когда кто-то негромко, но твердо и уверенно постучал в окно.
Не сразу сориентировавшись в обстановке, Максим в конце концов нашел-таки дверь и вышел через кухню в сени, потом в маленький дворик без крыши (над ним крупно моргали яркие звезды), но не успел дойти до калитки, как навстречу ему шагнула темная коренастая фигура. Мужик молча прошмыгнул в дом, и окончательно проснувшийся Максим рванулся за ним следом, испугавшись за Елизавету Вторую.
— Эй, ты куда? — яростно зашипел он, схватив за рукав мужика, уже влезшего в кухню.
— Где тут у тебя зеркало? — шепотом спросил мужик. — Не бойсь, я Лизавету не разбужу. Я тихо.
Максим включил свет в кухне — лампочка загорелась едва-едва, в четверть накала, — и ткнул пальцем в зеркальце, висевшее рядом со входом, над рукомойником. Мужик пригляделся.
— Нет, это не то. У Лизаветы другое должно быть, в раме.
— Оно там, в комнате.
— Я мигом, — пообещал мужик, прокрадываясь в темноту первой комнаты. Максим не отставал от него ни на полшага, опасаясь сюрпризов.
Но мужик просто достал из-за пазухи тонкий, как карандаш, фонарик и включил его, направив на свое отражение. Посмотрел две-три секунды, облегченно вздохнул и, пятясь, вернулся в кухню.
— Ну, ты даешь, — сердито сказал Максим. — А если я к тебе вот так-то, среди ночи, вломлюсь?
— А приходи, — благодушно ответил мужик. — Только у меня зеркала нет.
— На что тебе ночью чужое зеркало? У тебя что, башка подтекает?
— Ну, все-то не вытечет, — ухмыльнулся мужик — и утопал со двора.
Несмотря на изумление, Максим все равно хотел спать. Решив, что загадку мужика и зеркала вполне можно разгадать и утром, он снова улегся, и тут же заснул, но то ли мужик навеял на него дурные сны, то ли зеркало, — однако игра сонных энергий к утру измучила Максима вконец.
Сначала ему приснилось, как толпа милиционеров в парадной форме и белых перчатках тщательно измеряет маленькой школьной линейкой труп. Труп лежал на залитых солнцем ступенях, ведущих с площади к зданию вокзала, и, видимо, по чьей-то злой воле очутился на границе двух территорий — городской и линейной. Милиционеры деловито прикладывали линейку к трупу, аккуратно вытянувшемуся во весь рост, и кто-то громко произносил цифры, а кто-то записывал их в огромный блокнот. Чем кончилось дело, Максим не узнал, потому что сон внезапно изменился, занеся его на круглую деревянную площадку, оказавшуюся гигантскими качелями. На мерно взлетающей и падающей плоскости тесно стояли маленькие столики, за которыми как ни в чем не бывало сидели молодые мужики и пили пиво. Между столиками ловко бегали официанты, разнося полные кружки и убирая опустевшие. Максим, едва держась на ногах, спросил, ни к кому в особенности не обращаясь:
— Зачем все это?
Один из официантов остановился и вежливо сказал:
— У нас тут бывших моряков много живет. Они привыкли к качке. Это специально для них пивная. Уж так старались, чтобы было похоже, так старались…
И тут же все растаяло, а он очутился в светлой березовой рощице — нарядной, как на полотнах Куинджи, а перед рощицей, чуть в стороне, на ярко-зеленой ровной лужайке, стояло особняком странное деревце. То есть это, безусловно, была ель… молоденькая ель, однако вместо шишек на ней росли крупные оранжевые морковки, весело торчавшие на ветках кверху хвостиками. Вокруг елки водили хоровод девицы в кокошниках и сарафанах, мелодично певшие хором: «Уж как финик наш созреет, всем он душу нам согреет, ай-люли, ай-люли, финики-то подросли!» Максим огляделся и увидел одинокого зрителя, любовавшегося хороводом — классического деда-пасечника в соломенной шляпе, в белой рубахе с подпояской, домотканных портах и лаптях.
— О чем это они поют? — спросил Максим.
— Как о чем? Пальму славят! Финиковую! — благолепно ответил пасечник.
— Какую пальму? Это елка!
— Чего? — взревел дед, оборачиваясь черным козлом. — Ты где это елку увидал, поганец?!
Максим проснулся и сел, вытаращив глаза. Уже рассветало, и с улицы (если это можно было назвать улицей) в окошко заглядывали мальвы. С кухни доносилось звяканье посуды — похоже, Елизавета Вторая встала давным-давно… ну, наверное, ей не снился всякий морковно-пивной бред.
Он встал, натянул джинсы и футболку и вышел в кухню.
— С добрым утром! — приветствовала его Лиза-дубль. — Как спалось на новом месте? Невеста не приснилась?
— Нет, — хмуро ответил он.
— Удобства во дворе, — сообщила Елизавета Вторая, — в сарае, слева. Умываться — тоже во дворе, я там тебе все приготовила, увидишь. А потом и позавтракать можно будет.
После утренних процедур, осложненных отсутствием горячей воды и душа, Максим вернулся в дом — раскрасневшийся, повеселевший. Свежий прохладный воздух помог ему вытряхнуть тяжесть дурных снов, к тому же на столе он увидел роскошный завтрак — горячую картошку, салат из помидоров и огурцов, яичницу, порубанный толстыми ломтями сыр, серый хлеб… о лучшем и мечтать было незачем!
— Ну, и чем мы сегодня займемся? — спросил он, утолив первый голод. — Кстати, тут ночью какой-то мужик приходил, в зеркало посмотрелся — и ушел.
— А, они теперь толпой повалят, — спокойно ответила Лиза-дубль. — Извини, я об этом не подумала. Надо было тебя наверху спать уложить.
— Наверху?
— На чердаке, там отличная комнатушка устроена, — пояснила Елизавета Вторая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Опять тебя заносит, — негромко сказала Елизавета Вторая. — В этих местах с мыслями нужно быть поосторожнее.
— Почему? — спросил он.
— Потому что здесь все зеркально. Твои мысли отражаются в том, что тебя окружает… и не очутиться бы тебе в пустоте.
Ничего не поняв, он тем не менее решил впредь и в самом деле проявлять осторожность в мыслях. Свалиться в пустоту ему совсем не хотелось. Деревня вместе с открытым пространством тем временем кончились, приблизился лес. Между деревьями вилась довольно широкая тропа, по обе стороны которой высились почему-то сильно корявые черные стволы. Максим оглянулся. За спиной никакой тропы не было. Интересно, подумал он, аборигены до этого места на помелах долетают, что ли? Или на здешних лужайках такие травы, по которым сколько ни ходи, следа не останется?
Запахло водой, издали донесся шум бурного потока. Тропа пошла под уклон, отсырела, вокруг как-то сразу стало темно и неуютно. Позвякивая ведрами, они с Елизаветой Второй подобрались к оврагу, прямо из стены которого вырывалась мощная струя пенящейся воды. Вода с грохотом неслась вниз по камням, на дно, и убегала за поворот оврага…
Глава вторая
Максим, поставив ведра на землю, напряженно всматривался в темную глубь шумного оврага, в громкий стремительный родник. Пенящиеся струи были прекрасны, и Максим пожалел, что не взял с собой фотоаппарат. Ну, можно будет прийти сюда завтра…
— Что? — громко спросила подошедшая совсем близко Елизавета Вторая. — Узнал?
— Да, — крикнул он. — Я здесь бывал в детстве!
— Я так и думала. Ну что, полезли вниз?
Он молча подхватил свои ведра, повесил оба их на левую руку и, отыскав спуск, через минуту очутился уже возле яростного ручья, оглушительно плюющегося ледяными брызгами. А в детстве ему требовалось на это куда больше времени… ну, он ведь был совсем маленьким… правда, он не помнил, сколько ему было лет, когда он жил неподалеку от этого оврага. Но это и не имело значения.
Каменный приступок, созданный то ли трудами человеческими, то ли самим родником, позволял набрать воды из потока без особого риска для жизни. Желтоватая упругая вода потока, стремительно влетая в ведра, тут же выпрыгивала наружу, оттолкнувшись от эмалированного дна, и наполнить емкости оказалось нелегко. Впрочем, используя одно из ведер в качестве черпака, они справились с делом, вот только сам черпак удалось заполнить лишь наполовину. Но это, наверное, было и к лучшему, ведь тащить два больших полных ведра предстояло не только мускулистому Максиму, но и хрупкой Елизавете Второй… пусть тащит полтора. Все-таки немного легче.
Путь наверх занял несколько больше времени, однако в конце концов они выбрались в совсем уже темный лес. Теперь здесь почему-то совершенно исчез запах сырости, хотя, казалось бы, вечерней росе следовало усилить водяную составляющую лесных ароматов. Но воздух был сух и душист, как сено, и шорох невидимых колючих лапок сопровождал осторожно шедших по тропе Максима и Елизавету Вторую. Ведра противно поскрипывали дужками, то и дело выплескивая холодные порции на ноги водоносам, — но все равно джинсы на обоих были мокрыми выше колен после непосредственного контакта с бурлящей овражной стихией, и в кроссовках тоже немилосердно хлюпало, так что лишняя пара стаканов не могла их озаботить.
— Ничего, — сказала Лиза-дубль, когда они немного отошли от оврага, — дома высохнем. Печка горячая, чайник тоже… ты не замерз?
— Нет, — улыбнулся он, хотя Лиза-дубль, шедшая впереди, и не могла видеть его улыбки. — Лето как-никак… тепло.
— Иные умудряются и в жару мерзнуть, — словно бы пожала плечами Елизавета Вторая. — И всегда в валенках ходят.
— Ну, это не я, — возразил Максим, и тут же поинтересовался: — А что мы завтра будем делать?
Он уже принимал как данное то, что в Панелово им придется пробыть не день и не два. Надо же, подумал он, а я ведь сначала предполагал, что мы и вправду за два часа сюда доедем, что-то узнаем — и вернемся в Сарань… вот чудак! Но его привела сюда тень скарабея, и пока он не сотрет и эту тень, как стер свою собственную, обратного хода не будет.
…Дома деревушки притаились на косогоре, как стайка подвальных кошек, подстерегающих позднего прохожего… они словно готовились взорваться воплями, выпрашивая кусок колбасы, как выпрашивают жизнь… и лишь одно-единственное окошко — в доме рядом с домом Елизаветы Второй — слабо светилось голубым. Похоже, там смотрели телевизор. Отвечая на его мысли, Елизавета Вторая сказала:
— Здесь очень рано ложатся спать. И встают тоже рано. Поля, видишь ли, требуют работы и заботы… сельский труд нелегок.
— А что здесь растят? — спросил он.
— Сельдерей на корень, — ответила Лиза-дубль. — Почва тут для него очень уж хороша. Ну, и у каждого еще и свой участок, сад, огород… тоже немало сил нужно.
Несколько озадаченный, Максим довольно долго пытался сообразить, на что нужна такая прорва корней сельдерея, но наконец, ничего не придумав, спросил:
— А что они с этим сельдереем делают?
— Темнота кулинарная, — фыркнула Лиза-дубль. — Это же вкуснота фантастическая! В банки закрывают. В виде салата. Консервы то есть делают, понял? Тут у них неподалеку маленький консервный заводик, за речкой. Местные шутники его консерваторией зовут.
Максим фыркнул и покачал головой. Консерватория… был какой-то старый-престарый анекдот… нет, забыл. И это тоже забыл.
— А бессонницей кто это страдает? — задал он очередной вопрос, когда дом Елизаветы Второй был уже в нескольких шагах.
— Это милая Наташенька, та самая соседка, что за моим садом смотрит, — весело ответила Лиза-дубль, опуская ведра на землю, чтобы открыть калитку. С этой стороны дом милой Наташеньки выглядел таким же темным, как и все остальные, — освещенное окошко смотрело в противоположную сторону. — Любит ночные программы. Триллеры и крутую эротику. Ей даже особую антенну из города привезли, чтобы побольше могла увидеть. А потом будет рассказывать всей деревне, подробно. Правда, обычно она смешивает в кучу два-три фильма, но это неважно, у нее получаются собственные истории… отличные истории, кстати сказать! И еще она видит массу необычных снов, и добавляет их содержание к сюжетам триллеров.
— А зачем она все перемешивает?
— А затем, что фантастически глупа и не может запомнить, что относится к яви, а что — нет. И всерьез ее интересует только то, что едят. Вещи несъедобные в ее личном мире просто не существуют.
— И ей не нужно вставать чуть свет, чтобы окучивать сельдерей?
Елизавета Вторая расхохоталась, внося ведра в кухню.
— Нет, ее бывший муж содержит. Присылает денежки каждый месяц.
Максим решил не уточнять, почему бывший муж так трепетно относится к милой глупой Наташеньке. Не его это дело. Ему хочется чаю. А еще лучше — кофе. И яичницы с колбасой. Много.
И он получил желаемое.
Глава третья
Максим, уложенный на ночлег в первой комнате, на кушетке, уже начал видеть сон (не получившие оценки факты бранились и дрались с артефактами, они швыряли друг в друга куски флорентийского мрамора — чудесного мягкого камня с текстурой, напоминающей творог, и мрамор рассыпался творожной крошкой), когда кто-то негромко, но твердо и уверенно постучал в окно.
Не сразу сориентировавшись в обстановке, Максим в конце концов нашел-таки дверь и вышел через кухню в сени, потом в маленький дворик без крыши (над ним крупно моргали яркие звезды), но не успел дойти до калитки, как навстречу ему шагнула темная коренастая фигура. Мужик молча прошмыгнул в дом, и окончательно проснувшийся Максим рванулся за ним следом, испугавшись за Елизавету Вторую.
— Эй, ты куда? — яростно зашипел он, схватив за рукав мужика, уже влезшего в кухню.
— Где тут у тебя зеркало? — шепотом спросил мужик. — Не бойсь, я Лизавету не разбужу. Я тихо.
Максим включил свет в кухне — лампочка загорелась едва-едва, в четверть накала, — и ткнул пальцем в зеркальце, висевшее рядом со входом, над рукомойником. Мужик пригляделся.
— Нет, это не то. У Лизаветы другое должно быть, в раме.
— Оно там, в комнате.
— Я мигом, — пообещал мужик, прокрадываясь в темноту первой комнаты. Максим не отставал от него ни на полшага, опасаясь сюрпризов.
Но мужик просто достал из-за пазухи тонкий, как карандаш, фонарик и включил его, направив на свое отражение. Посмотрел две-три секунды, облегченно вздохнул и, пятясь, вернулся в кухню.
— Ну, ты даешь, — сердито сказал Максим. — А если я к тебе вот так-то, среди ночи, вломлюсь?
— А приходи, — благодушно ответил мужик. — Только у меня зеркала нет.
— На что тебе ночью чужое зеркало? У тебя что, башка подтекает?
— Ну, все-то не вытечет, — ухмыльнулся мужик — и утопал со двора.
Несмотря на изумление, Максим все равно хотел спать. Решив, что загадку мужика и зеркала вполне можно разгадать и утром, он снова улегся, и тут же заснул, но то ли мужик навеял на него дурные сны, то ли зеркало, — однако игра сонных энергий к утру измучила Максима вконец.
Сначала ему приснилось, как толпа милиционеров в парадной форме и белых перчатках тщательно измеряет маленькой школьной линейкой труп. Труп лежал на залитых солнцем ступенях, ведущих с площади к зданию вокзала, и, видимо, по чьей-то злой воле очутился на границе двух территорий — городской и линейной. Милиционеры деловито прикладывали линейку к трупу, аккуратно вытянувшемуся во весь рост, и кто-то громко произносил цифры, а кто-то записывал их в огромный блокнот. Чем кончилось дело, Максим не узнал, потому что сон внезапно изменился, занеся его на круглую деревянную площадку, оказавшуюся гигантскими качелями. На мерно взлетающей и падающей плоскости тесно стояли маленькие столики, за которыми как ни в чем не бывало сидели молодые мужики и пили пиво. Между столиками ловко бегали официанты, разнося полные кружки и убирая опустевшие. Максим, едва держась на ногах, спросил, ни к кому в особенности не обращаясь:
— Зачем все это?
Один из официантов остановился и вежливо сказал:
— У нас тут бывших моряков много живет. Они привыкли к качке. Это специально для них пивная. Уж так старались, чтобы было похоже, так старались…
И тут же все растаяло, а он очутился в светлой березовой рощице — нарядной, как на полотнах Куинджи, а перед рощицей, чуть в стороне, на ярко-зеленой ровной лужайке, стояло особняком странное деревце. То есть это, безусловно, была ель… молоденькая ель, однако вместо шишек на ней росли крупные оранжевые морковки, весело торчавшие на ветках кверху хвостиками. Вокруг елки водили хоровод девицы в кокошниках и сарафанах, мелодично певшие хором: «Уж как финик наш созреет, всем он душу нам согреет, ай-люли, ай-люли, финики-то подросли!» Максим огляделся и увидел одинокого зрителя, любовавшегося хороводом — классического деда-пасечника в соломенной шляпе, в белой рубахе с подпояской, домотканных портах и лаптях.
— О чем это они поют? — спросил Максим.
— Как о чем? Пальму славят! Финиковую! — благолепно ответил пасечник.
— Какую пальму? Это елка!
— Чего? — взревел дед, оборачиваясь черным козлом. — Ты где это елку увидал, поганец?!
Максим проснулся и сел, вытаращив глаза. Уже рассветало, и с улицы (если это можно было назвать улицей) в окошко заглядывали мальвы. С кухни доносилось звяканье посуды — похоже, Елизавета Вторая встала давным-давно… ну, наверное, ей не снился всякий морковно-пивной бред.
Он встал, натянул джинсы и футболку и вышел в кухню.
— С добрым утром! — приветствовала его Лиза-дубль. — Как спалось на новом месте? Невеста не приснилась?
— Нет, — хмуро ответил он.
— Удобства во дворе, — сообщила Елизавета Вторая, — в сарае, слева. Умываться — тоже во дворе, я там тебе все приготовила, увидишь. А потом и позавтракать можно будет.
После утренних процедур, осложненных отсутствием горячей воды и душа, Максим вернулся в дом — раскрасневшийся, повеселевший. Свежий прохладный воздух помог ему вытряхнуть тяжесть дурных снов, к тому же на столе он увидел роскошный завтрак — горячую картошку, салат из помидоров и огурцов, яичницу, порубанный толстыми ломтями сыр, серый хлеб… о лучшем и мечтать было незачем!
— Ну, и чем мы сегодня займемся? — спросил он, утолив первый голод. — Кстати, тут ночью какой-то мужик приходил, в зеркало посмотрелся — и ушел.
— А, они теперь толпой повалят, — спокойно ответила Лиза-дубль. — Извини, я об этом не подумала. Надо было тебя наверху спать уложить.
— Наверху?
— На чердаке, там отличная комнатушка устроена, — пояснила Елизавета Вторая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40