Если сейчас снова ринуться в атаку, можно попросту напороться на меч. Южанину — он-то прекрасно все видит! — придется всего лишь вовремя выставить оружие острием вперед. Принц поудобнее перехватил рукоять, затягивая паузу. Пусть он сам нападает… пускай… ну?!
— Ваше Высочество, — негромкий голос, почти ровное дыхание. — Я хотел бы только, чтобы вы…
Мало ли что ты хотел!!!..
Солнце резануло прижмуренные веки, но в тот миг его уже не могло остановить ни солнце, ни чужой меч, ничто на свете. Он не трус!!! — и кое-кто сейчас в этом убедится. Плевать на тактику и приемы! Эжан не чувствовал своей руки, не видел меча. Он разил, начисто сметая — ему казалось — всякое сопротивление. Этот поединок закончится смертью. Твоей смертью, южный ублюдок!.. Сидел бы в своей провинции… зачем ты приперся сюда?.. И как ты посмел вообще подойти к моей ма…
— Эжа-а-ан!!!
Удар, резкая боль в руке и воздух на голой ладони. И где-то за спиной — мерзкий звук дрожащего меча, воткнувшегося острием в землю. Тр-р-р-р-р…
Принц медленно обернулся.
Каталия Луннорукая стояла под деревом, и пятнистая тень дробила складки ее домашнего платья из перламутрового атласа с аккуратной шнуровкой под самую шею. Гладкая, свежая кожа гневного лица. Волосы слегка припудрены в тон платья и уложены в простую высокую прическу, из которой не выбивается ни одна прядь… если бы выбивалась, вздрогнул Эжан, он бы, наверное, не перенес.
А может быть, нет? Все неправда, от начала и до конца?!. И он сам ее выдумал, эту неправду…
— Что здесь происходит… — Мать смотрела не на него. Южный князек потупился под ее взглядом и стал еще более неуверенным, мягким, никаким. — …Ланс?!
Она ведь обращается к нему, как к холопу! — отметил принц. Могла б сказать хотя бы «князь Ланс»… если бы…
— Я… — Тот мучительно подыскивал слова оправдания. — Я только держал оборону. Я не сделал ни одного выпада, ни одного движения, которое могло бы представлять опасность для принца. Меч, правда, выбил… как у вас рука, Ваше Высочество?..
Эжан молчал. Полкоролевства, полжизни! — только бы оказаться сейчас далеко-далеко отсюда… Повернуть не направо, а налево на той, первой развилке… ну что, что ему мешало?! Или на пять минут подольше поговорить с учителем об Ордене стабильеров — тогда этот южный подлец, этот Ланс успел бы пройти своей дорогой. Они бы разминулись, а если б и встретились… Уже нельзя было бы ни доказать, ни хотя бы заподозрить, откуда именно он возвращается…
Спасительные «бы» — только в воображении. А реальность вот: ненавистный мягкий голос подробно распинается, как старался не сделать принцу ничего плохого… в смертельном поединке!!! И мамино лицо, красивое и надменное, как всегда. Спокойно — благосклонно! — слушает она отчет о позоре и поражении собственного сына. И ноет ладонь — кажется, мизинец выбит-таки из сустава… а меч валяется на дорожке: рукоять перевесила, и кончик клинка взрыл черную канавку в тонком слое золотого песка.
— Я поняла, — прервала мать излияния южанина, и тот умолк на полуслове.
Холоп. Просто холоп, и ничего больше. И от этого еще обиднее, еще больнее… но зато мама уж точно не могла иметь ничего общего с ним, жалким слугой, даже дворянский титул которого не обязательно…
— Можете идти, — бросила королева, — князь Лансельен лес Миглес Альман…
Без запинки она произнесла добрый десяток имен — одной нескончаемой фразой. Как принято на Юге. Все смазалось перед глазами.
Эжан шагнул в сторону и нагнулся за мечом. Присев на корточки, медленно и долго он очищал лезвие от песка и чернозема. Не выпрямляться. Зазубрины на клинке — все-таки он рубил изо всех сил… а противник запросто отражал удары: как же, он у нас герой, победитель Геворга Железного и Гуго Мак-Расвелла… Маму можно понять.
Не оборачиваться. Хоть бы они ушли — оба. Ему, принцу Эжану, нет до них никакого дела. Пусть уходят и не попадаются больше ему на глаза… по крайней мере пока он не возьмет еще сотню уроков фехтования. Это — что касается князя Лансельена дес Как-его-там… А Ее Величество королева Каталия Луннорукая, единая властительница Великой Сталлы и провинций на Юге и Востоке… особенно на Юге… пускай она вообще…
— Эжан.
Он встал и аккуратно, очень старательно вложил меч в ножны. И только потом поднял взгляд.
Южного князя, разумеется, уже и след простыл — да, мама же велела ему убираться. Но сама она была тут. Смотрела на сына в упор, холодно и пронзительно — как тогда, в турнирной конюшне. Как всегда, когда ему случалось серьезно провиниться.
— Ваше Величество…
Начиная говорить, принц Эжан был уверен, что выскажет все, что думает о ней: Что она может не волноваться: он не собирается больше ни с кем драться за ее честь, если это понятие — пустой звук для нее самой. Пусть занимается чем угодно — но, он бы попросил, не на глазах у сына. Который, кстати, уже через десять месяцев станет королем и единым властителем… да, и провинций тоже! — а она останется всего лишь королевой-матерью. И еще…
Королева сузила обвиняющие глаза.
Эжан сглотнул.
— Ваше Величество… я… я только…
Он понял, что начинает оправдываться, осекся, но было уже поздно. Она победила — а он снова проиграл, в который раз за сегодняшний день. Да что там… вся жизнь — сплошная цепочка неудач и поражений…
В ноздрях засвербело так нестерпимо, что принц громко шмыгнул носом. Глаза, слава Богу, сухие. Еще не хватало…
— Эжан… — повторила королева. Что-то в ее лице изменилось… или показалось? Блеск в красивых выпуклых глазах, мимолетный тремор четко вырезанных губ… Нет, не может быть, чтобы его мать — холодная, железная, надменная…
— …пожалуйста, не надо больше так, — скороговоркой прошептала она, — никогда… я прошу тебя.
Пестрая древесная тень уже переместилась, уронила кусочки фиолетовой мозаики на середину развилки. Давным-давно маленький принц во все глаза следил за тенью, пытаясь уловить ее движение. Его отрывали от этого занятия ради скучных обедов или уроков, было обидно до слез, но… Давным-давно маленького принца раз и навсегда отучили прятать мокрые глаза в шуршащих складках маминого платья… Очень, очень давно.
Мама…
И тут ему впервые за сегодня по-настоящему повезло. Две густые, гротескно-короткие тени упали на дорожку раньше, чем он успел произнести это вслух.
— Инцидент не повторится, — бросил один.
— Необходимые меры уже приняты, — добавил другой тем же голосом.
Принц не торопился смотреть на них. Его взгляд долго, с отвращением карабкался по четырем одинаковым черным ботфортам… не совсем одинаковым: у левого на раструбах выбиты модные звездочки. И камзол у него с металлическим блеском, а у правого просто тускло-серый. Плащи коричневые у обоих. А вот и Всевидящий глаз на грубой бронзовой цепи — знак отличия господина старшего советника Литовта… Господин старший советник — справа.
Тот, что слева, — кавалер Витас, его сын.
Глаза принца добрались наконец до их лиц. Вернее, одного и того же лица — как, впрочем, у любых отца и сына или матери с дочерью во всей Великой Сталле и провинциях… Нормальная вещь — но зеркальное сходство именно этих двоих всегда бесило Эжана. Можно сколько угодно твердить себе, что лично Витас ничего тебе не сделал, — ненавидеть все равно приходится обоих. Ну что сегодня за день такой?!. На каждом шагу встречать тех, кого ненавидишь…
Королева Каталия резко обернулась к Литовту и его сыну. Гневные молнии в глазах, ровный голос:
— Я не отдавала такого повеления.
Старший советник чуть искривил тонкие черепашьи губы.
— В интересах королевства было бы лучше, если бы вы его отдали, Ваше Величество.
Кулаки Эжана стиснулись — один за спиной, другой на рукояти меча. Что за инцидент имелся в виду, принц не знал, но это и не имело значения. Сухое и узкое лицо господина старшего советника оставалось бесстрастным. Он не собирался ссориться с королевой, объясняться, доказывать свою правоту. Он просто ждал… ждал, когда она вспомнит.
Не в первый, далеко не в первый раз… Литовт даже не напоминал; она вспоминала сама — и соглашалась на все. Что-то такое было в их общем прошлом, когда-то давно, может быть, еще до его, Эжана, рождения. Что-то, дающее этому… господину старшему советнику власть над матерью. Безнадежно пытаться узнать у нее, что именно.
Он не слишком злоупотреблял своей властью — признавал принц, — нет, он вел тонкую, сбалансированную игру, в которой королеве открытый бунт стоил бы дороже, чем небольшие уступки. Проклятая высокая дипломатия!.. В свое время Литовт, наверное, был первым учеником. А он, Эжан, снова и снова чувствовал себя совершенно беспомощным. Тут даже не обнажишь меч, найдя ничтожный повод для выхода своей ненависти… Ну и что, безжалостно одернул он себя, если бы и обнажить… южанин ведь все равно ушел безнаказанным…
— Он жив? — отрывисто спросила королева.
Кавалер Витас мерзко ухмыльнулся. Его узкое и горбоносое лицо еще не высохло в желтый пергамент и губы пока не истончились в ниточку, как у отца. Таким Литовт был в те времена, когда сделал что-то тайное — неоценимое или постыдное, а может, и то, и другое вместе, — для мамы.
— Жив пока, — сознался Витас. — Но…
— Ваше счастье.
Эжан вскинул на мать восхищенные глаза.
Королева Каталия Луннорукая смотрела на отца и сына спокойно и надменно, как всегда и на всех, кому невесть каким чудом удалось избежать ее настоящего гнева. Она ни о чем не собиралась вспоминать.
— Но, Ваше Величество, — попытался: протестовать сбитый с толку Литовт, — конфликт между ними не исчерпан, инцидент может повториться с опасностью для жизни принца…
Так вот они о чем, наконец сообразил Эжан. Значит, эти двое торчали в кустах с самого начала… мерзкие соглядатаи! Значит, они тоже видели… В щеках стало горячо, и принц словно со стороны увидел свои неудержимо краснеющие уши.
Негодяи!!!
— Частные конфликты не входят в круг ваших полномочий, господин старший советник, — сказала Каталия. — Это личное дело моего сына. Он уже взрослый.
Эжан перевел дыхание. Жесткие слова королевы ласковой ладонью провели по его щекам, смахивая с них краску. Все нормально и правильно в мире, где хотя бы некоторых зарвавшихся подлецов ставят на место, а мама… да, мама! — все понимает…
И еще они о чем-то неуловимо напомнили, ее слова.
«Конечно, взрослый. Конечно, женишься».
И — взорвалось, вспыхнуло, закружилось! Как он мог не думать о ней — целых полчаса или даже больше?! Как мог — отвлечься, перестать терзаться ожиданием вечера?.. Нет, он не забывал о ней ни на секунду. Он представлял себе ее лицо, когда скрещивал мечи с князем Лансом, когда остался наедине с матерью, когда встретился с этими двумя ненавистными…
Ее лицо… он прекрасно помнит! Тонкая фарфоровая кожа и летящие завитки невесомых светлых волос. Длинные золотые ресницы по краям опущенных век — словно перевернутых блюдец. Робкий взмах — и глаза, огромные глаза цвета прозрачного неба…
Сказать. Прямо сейчас.
— Ваше Величество, — мама обернулась на его дрогнувший голос, — я хочу сообщить вам о своем решении. Пусть господа старший советник Литовт и кавалер Витас будут свидетелями.
Да, пусть будут! Учитель был бы доволен таким трюком высокой дипломатии.
Он перевел дыхание.
— Я намерен жениться в самом скором времени. Имя моей избранницы — принцесса Лилиан.

ГЛАВА III

Поселок Порт-Селин. Кордон
— Тихо! Лежим, — шепнул Фрэнк.
Джерри подавил жгучее желание выпрямиться во весь рост. Это было бы идиотское мальчишество — парень ведь, если разобраться, прав. И все равно: кто позволил ему командовать?!
Приникнув к земле, он осторожно раздвинул шуршащие стебли сухой травы и злаков. Впереди — казалось, в двух шагах! — маячили неправдоподобно огромные ноги в черных сапогах. Постояв с минуту неподвижно, ноги косолапо развернулись и удалилась куда-то влево, скрывшись из виду.
Джерри поправил на переносице очки и оглянулся, ища взглядом Лили.
Она лежала ничком, маленькая и хрупкая; сквозь траву голубел слегка вылинявший тренировочный костюм. Джерри перестал его носить в пятом классе, а ей как раз впору. Лили. Странная и непостижимая настолько же, насколько близкая и родная. Ушла из дому в чем была — за мечтой, за сказкой, за сном… то есть СНОМ.
Это совершенно реальная вещь для нее — в который раз одернул он себя, — и нельзя ни единой фразой, ни словом, ни даже молчанием показать, что ты до сих пор не до конца понимаешь… не до конца веришь.
Ведь чтобы поверить, надо понять. Если, конечно, ты не законченный болван вроде этого Фрэнка. Джерри искоса глянул в его сторону: коренастый крепыш-боксер привстал, приложил обе руки козырьком ко лбу и в такой нелепой позе медленно развернулся полукругом, изображая, наверное, крутого разведчика.
— Прошел, — сообщил он.
Лили подняла голову. Ее волосы, заплетенные в две косички, спускались в жухлую траву и словно растворялись в ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54