И где его найти? Побеседовать с ним хочу о том о сем. Впрочем, это второй вопрос. Ну?»
«Предлагаю выяснить наши отношения иным способом, – сказал К-мигрант. – Говорят, ты очень сильный воин. Эти ребята тоже не из слабых. Почему бы тебе не сразиться с ними? Без оружия? Выиграешь ты я отвечу на все твои вопросы, ну а если они…»
«Согласен», – ответил Железовский, снимая «бумеранг», оставаясь в одном спортивном трико. Рисковал он, конечно, здорово, но стволы «универсалов», встроенных в стены, продолжали действовать на гостей гипнотизирующе, и дать команду открыть огонь он всегда успевал.
Внутренним зрением Аристарх проследил за продвижением десанта.
– Только убери своих псов со станции, удара в спину я не потерплю.
Свиридов отдал приказ (Аристарх почувствовал радиовсплеск), и характер движения десанта изменился, боевики потянулись к причальным отсекам станции.
В то же мгновение странный пистолет одного из кайманолюдсй словно сам собой нырнул в кобуру на бедре, монстр снял с себя спецкостюм, как снимают верхний лист с кочана капусты, и бросился на Железовского.
Разницу в положении Аристарх уразумел сразу: кайманоид знал земные системы рукопашного боя, в то время как Железовский находился в абсолютном неведении относительно видов боя, культивируемых кайманолюдьми. Не знал он и особенностей строения их тел и законов кинематики этих тел.
Первая же комбинация кайманоида показала, – что он отлично ориентируется, где у людей находятся жизненно важные органы: почки, сердце, печень, – а также нервные узлы. Не представлял он только одного – с кем связался. Поэтому его удары не прошли: часть Аристарх отразил, часть принял на корпус, хотя и ощутил, насколько они тяжелы.
Затем кайманоид продемонстрировал какую-то неизвестную Аристарху систему боя, настолько необычную и агрессивную, что он едва не растерялся. Каждое движение гуррах при этом оказывалось поражающим ударом, без смены позиций или просто возврата руки или ноги! При возврате также наносился удар, и защиты от этих приемов Железовский найти сразу не смог. Отступил, чувствуя толчки крови в тех местах тела, куда пришлись чугунные пальцы соперника. Но тот не стал ждать, пока человек опомнится, и начал новую атаку.
Столкновение на этот раз стоило Железовскому огромных усилий по нейтрализации ударов, так что сам он ответить контратакой не успел. Заболела шея, куда пришелся удар кайманоида, за ухом образовалась ссадина, а на ребрах гематома.
«Не успеваешь, мафусаил, – с сожалением сказал сам себе Аристарх. – Не та реакция, не та…»
Но и кайманоида не устраивало течение поединка, ибо он явно не ожидал такого сопротивления. Однако он не знал и таких понятий, как честь и достоинство, он просто просигналил друзьям, в схватку бросился еще один монстр.
«Убейте его! – прилетела холодная мысль К-мигранта. – Прощай, патриарх».
«Не торопись», – ответил Железовский, в душе которого вспыхнула не менее холодная ярость. Он понял, что долго не продержится, и решил рискнуть здоровьем, перейдя в гиперрежим потока Сил. Режим назывался «глубокое погружение» и отнимал очень много сил и нервной энергии, даже интраморфы не могли находиться в нем более двух-трех минут без риска не выйти из него живыми.
Время послушно замедлилось, хотя Аристарх и так жил и двигался намного быстрее обыкновенного человека. И оба кайманоида стали «проваливаться» в атаке, не доставать противника и пропускать удары, возникающие как бы из пустого места.
Первого Аристарх свалил ударом в горло, треснувшее, как хитиновый панцирь насекомого. Второго, захватив его за необычайно гибкие, гнущиеся в самых неожиданных местах руки, бросил в стену тамбура так, что буквально сплющил его, как некогда К-мигранта.
Третий не стал драться, показывать чудеса техники, дернулся в сторону, доставая оружие, а четвертый поспешил выстрелить, и Аристарх едва успел пригнуться, ощутив спиной пронесшуюся сверху смерть в образе жуткого, пожирающего любое вещество «паука». Ответил залпом из «универсалов», запрятанных в стене, включил «бумеранг» в боевое положение, выстрелил еще раз – сам, проделав в потолке коридора десятиметровую брешь.
«Стоять!»
Оставшиеся в живых кайманоиды замерли.
Зрачок аннигилятора смотрел на К-мигранта, и, хотя в его руке тоже находилось оружие, рисковать не стал и он.
«Хорошо, патриарх, мы уходим».
«Мы договорились играть честно, скотина! Правда, твои помощнички, наверное, не знают, что такое „играть честно“, как и ты сам. Но Бог с тобой, живи так, как можешь, долго это не продлится. Второе: ты проиграл и должен сказать, кто эмиссар».
«А если не скажу?»
«Тогда я вас всех здесь похороню».
«Но ведь нет гарантии, что я скажу правду».
«Если скажешь неправду, я тебя в любом уголке космоса достану, Арнольд Свиридов! Поверь на слово».
«Кто эмиссар, я не знаю, но руководит оперативной работой в Системе некто по кличке Демиург. По слухам, он занимает в административном истеблишменте Земли два достаточно высоких поста. Мы получаем от него задания только по консорт-связи. Ищите. Успеха не желаю, все равно на этот раз вы не выиграете».
Свиридов скрылся в тамбуре, за ним уполз травмированный в шею кайманочеловек, еще один остался лежать у стены, не подавая признаков жизни. От двоих стрелявших не осталось почти ничего.
Аристарх проследил за стартом кораблей десанта, но, так как был уже научен горьким опытом, рассчитывать на соблюдение К-мигрантом каких-то правил борьбы не стал. Через минуту он катапультировался из станции в «големе» в сторону Фаэтона-2, предпочтя этот способ бегства, а не метро, потому что в кабине гости оставили взрывное устройство.
Еще через полминуты станция превратилась в облако огня и дыма.
Инцидент
Ставр сдержал слово, и Степану Погорилому удалосьтаки добраться до нагуаля, спрятавшегося в лесу под Владимиром. Сопровождали его два малоразговорчивых парня из сектора пограничных проблем, присланные Мигелем да Сильвой физику в помощь по просьбе Панкратова-младшего. Они помогли Степану загрузить неф необходимой аппаратурой и выгрузиться на лесной поляне вблизи нагуаля, как оказалось – никем не охраняемого. Но так только казалось: Ставр предупредил приятеля, что он будет находиться под неусыпным наблюдением, а за нагуалем следит столько глаз, что всех не сосчитать.
На это обстоятельство Степану было решительно наплевать, и он споро принялся за дело, которое любил больше всего, разработав свою «теорию бесконечно простых объектов».
У его «теории» было два следствия, в силу разных подходов к объекту. Первое: если нагуаль действительно «бесконечно простой объект», то он представляет собой глубокую потенциальную яму, которую можно «развернуть» в трехмерном континууме. Что наглядно выглядело бы, при удачно проведенном эксперименте, как мгновенный провал в «никуда» достаточно большого объема окружавшей «яму» материи. О том, что в результате этого в «яму» может затянуть и самого экспериментатора, Степан не подумал.
По второму варианту сценария нагуаль представлял собой многомерный пространственный узел, соответствующий, согласно закону фридманологии, еще не открытому «Нулю Нулей», то есть «конституэнту суперстринга», главному кирпичику вещества Вселенной, из которых состояли свсрхточки, суперструны и ядра кварков. Но по идее Степана этот «Нуль Нулей» претерпел координатно-мерное изменение и поэтому стал наблюдаем.
Пересказ размышлений физика, а тем более ход его вычислений едва ли переводим на человеческий язык, поэтому опускаем его и мы. Главное, что Степан был готов к эксперименту, что и доказал утром третьего дня, когда «на полигон» был доставлен добытый Ставром мертвый тартарианин, то есть полуметровый «обломок породы» Тартара, внутри которого живых существ по каким-то причинам уже не было. Груды таких обломков вокруг Городов Тартара создавали гигантские «свалки», «кладбища», охраняемые паутинами, и как Ставру удалось стащить один, осталось загадкой. Впрочем, Степана и это не волновало.
За двое суток он создал на поляне вокруг нагуаля настоящий «исследовательский центр», состоящий из куполовидного лабораторного бокса, генератора полей и энергонакопителя, а также смонтировал установку развертки нагуаля, похожую на старинную пушку, стреляющую ядрами. Только «ядра» эта пушка метала специфические – волновые пакеты, взаимодействующие с вакуумом таким образом, что рождалась трасса «голых» кварков, так называемая «вторичная струна».
В десять часов утра, после купания в озере, когда воздух уже прогрелся, но благодаря лесному микроклимату жара не ощущалась, Степан запустил установку, для начала решив произвести «выстрел» по, как он полагал, мертвому тартарианину – полуметровой глыбе черно-фиолетового камня, изъеденного крупными порами.
– С Богом! – сказал сам себе раздетый до плавок Степан, увлеченный собственными планами и не замечающий, что за ним действительно следят с нескольких сторон одновременно: охранники, которых прислал Мигель да Сильва, работники контрразведки и слуги ФАГа.
Инк включил установку, и… произошло то, что меньше всего ожидал экспериментатор.
Объем «каменной» глыбы скачком увеличился раз в десять, так что она разнесла решетку крепления, разбила фокусирующее устройство излучателя и едва не развалила бокс. Степана спасло то, что автомат тут же отключил установку.
Глыба тартарианина несколько секунд оставалась в том же состоянии – диаметром около пяти метров! – и в три приема уменьшилась до прежнего размера. Процесс этот сопровождался всплеском радиоактивности, так что Степан был вынужден искать защиту за стенками бокса. Придется напяливать защитный костюм, подумал он, озадаченный последствиями опыта. Однако терпения ему не хватило, и он повторил эксперимент.
На этот раз тартарианин не только увеличился в размерах, но изменил форму, превратившись в гигантское подобие ежа с длинными и острыми иглами. Он так стал похож на нагуаль, что Степан тут же прикинул в уме цепь калибровочных преобразований, которые могли привести к симметрии формы в трехмерном континууме. Об осторожности он тут же забыл, но экспериментировать с невидимым «ничто», зависшим в метре от травы, собрался только к вечеру. Идея изменить начальные условия эксперимента оказалась настолько плодотворной, что физик замучил компьютер, вплотную подобравшись к проникновению в тайны нагуаля, в том числе в тайну его невидимости.
Солнце уже село за стену леса, когда он снова включил установку.
Те, кто по долгу службы наблюдали за действиями Погорилого, увидели незабываемое зрелище.
На месте лабораторного бокса вздулось ослепительно зеленое пламя, копьем вонзилось в небо, а вторым – в землю, превратившись в нечто напоминающее черную молнию, и исчезло. А затем родился звук – словно треснуло гигантское ледяное поле, от которого у наблюдателей едва не полопались барабанные перепонки. Звук закончился пронзительным кошачьим «мяу-у-у», и тут же на притихший 'лес, кустарник, траву выплеснулась волна ужасающего холода…
Когда к месту эксперимента подоспели спасатели, они увидели странную картину: поляна превратилась в серо-коричневое поле такыра, испещренное по форме паутины – кругами и лучами, деревья вокруг поляны почернели и растрескались, а в том месте, где висел нагуаль и стояла палатка экспериментатора, в земле образовалась идеальной формы круглая дыра величиной с кулак, уходящая на неведомую глубину.
Физика, не подающего признаков жизни, удалось отыскать в кустах, обмороженного, изуродованного до неузнаваемости. Когда прилетела «скорая», он еще дышал…
* * *
Впервые за последние полтора года отец, сын и дед сидели вместе дома на веранде, пили чай и разговаривали. Все трое походили друг на друга, как братья-близнецы, хотя родовые ветви Берестовых и Панкратовых в прошлом и не пересекались. Да и возраст каждого отличался от соседнего на «ступеньку» поколения. Ратибору Берестову пошел семьдесят второй год, Прохору Панкратову пятьдесят первый, а Ставру двадцать шестой. Но их роднили не только славянские корни, рост, сильные фигуры, лица, разрез глаз и цвет волос, больше всего их родство выражалось в ощутимой волне силы, спокойствия и уверенности, исходящей от каждого. Жизненный опыт у интраморфов не имел особого значения, они с рождения получали запасы информации, хранившейся в памяти отцов и дедов. Эр-мастер же, коим был Ставр, получил еще и доступ к глубокой памяти всех своих предков, среди которых было немало великих бойцов и воинов.
Ратибор первым перевел разговор на события последних дней.
«Говорят, ты был где-то очень далеко, за пределами Галактики. Что, у Даль-разведки выросли аппетиты?»
«Пришла пора наконец рассказать вам, чем я занимался, – ответил Прохор. – Дело в том, что я работаю в латентном векторе контрразведки, о чем знают лишь несколько человек в управлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
«Предлагаю выяснить наши отношения иным способом, – сказал К-мигрант. – Говорят, ты очень сильный воин. Эти ребята тоже не из слабых. Почему бы тебе не сразиться с ними? Без оружия? Выиграешь ты я отвечу на все твои вопросы, ну а если они…»
«Согласен», – ответил Железовский, снимая «бумеранг», оставаясь в одном спортивном трико. Рисковал он, конечно, здорово, но стволы «универсалов», встроенных в стены, продолжали действовать на гостей гипнотизирующе, и дать команду открыть огонь он всегда успевал.
Внутренним зрением Аристарх проследил за продвижением десанта.
– Только убери своих псов со станции, удара в спину я не потерплю.
Свиридов отдал приказ (Аристарх почувствовал радиовсплеск), и характер движения десанта изменился, боевики потянулись к причальным отсекам станции.
В то же мгновение странный пистолет одного из кайманолюдсй словно сам собой нырнул в кобуру на бедре, монстр снял с себя спецкостюм, как снимают верхний лист с кочана капусты, и бросился на Железовского.
Разницу в положении Аристарх уразумел сразу: кайманоид знал земные системы рукопашного боя, в то время как Железовский находился в абсолютном неведении относительно видов боя, культивируемых кайманолюдьми. Не знал он и особенностей строения их тел и законов кинематики этих тел.
Первая же комбинация кайманоида показала, – что он отлично ориентируется, где у людей находятся жизненно важные органы: почки, сердце, печень, – а также нервные узлы. Не представлял он только одного – с кем связался. Поэтому его удары не прошли: часть Аристарх отразил, часть принял на корпус, хотя и ощутил, насколько они тяжелы.
Затем кайманоид продемонстрировал какую-то неизвестную Аристарху систему боя, настолько необычную и агрессивную, что он едва не растерялся. Каждое движение гуррах при этом оказывалось поражающим ударом, без смены позиций или просто возврата руки или ноги! При возврате также наносился удар, и защиты от этих приемов Железовский найти сразу не смог. Отступил, чувствуя толчки крови в тех местах тела, куда пришлись чугунные пальцы соперника. Но тот не стал ждать, пока человек опомнится, и начал новую атаку.
Столкновение на этот раз стоило Железовскому огромных усилий по нейтрализации ударов, так что сам он ответить контратакой не успел. Заболела шея, куда пришелся удар кайманоида, за ухом образовалась ссадина, а на ребрах гематома.
«Не успеваешь, мафусаил, – с сожалением сказал сам себе Аристарх. – Не та реакция, не та…»
Но и кайманоида не устраивало течение поединка, ибо он явно не ожидал такого сопротивления. Однако он не знал и таких понятий, как честь и достоинство, он просто просигналил друзьям, в схватку бросился еще один монстр.
«Убейте его! – прилетела холодная мысль К-мигранта. – Прощай, патриарх».
«Не торопись», – ответил Железовский, в душе которого вспыхнула не менее холодная ярость. Он понял, что долго не продержится, и решил рискнуть здоровьем, перейдя в гиперрежим потока Сил. Режим назывался «глубокое погружение» и отнимал очень много сил и нервной энергии, даже интраморфы не могли находиться в нем более двух-трех минут без риска не выйти из него живыми.
Время послушно замедлилось, хотя Аристарх и так жил и двигался намного быстрее обыкновенного человека. И оба кайманоида стали «проваливаться» в атаке, не доставать противника и пропускать удары, возникающие как бы из пустого места.
Первого Аристарх свалил ударом в горло, треснувшее, как хитиновый панцирь насекомого. Второго, захватив его за необычайно гибкие, гнущиеся в самых неожиданных местах руки, бросил в стену тамбура так, что буквально сплющил его, как некогда К-мигранта.
Третий не стал драться, показывать чудеса техники, дернулся в сторону, доставая оружие, а четвертый поспешил выстрелить, и Аристарх едва успел пригнуться, ощутив спиной пронесшуюся сверху смерть в образе жуткого, пожирающего любое вещество «паука». Ответил залпом из «универсалов», запрятанных в стене, включил «бумеранг» в боевое положение, выстрелил еще раз – сам, проделав в потолке коридора десятиметровую брешь.
«Стоять!»
Оставшиеся в живых кайманоиды замерли.
Зрачок аннигилятора смотрел на К-мигранта, и, хотя в его руке тоже находилось оружие, рисковать не стал и он.
«Хорошо, патриарх, мы уходим».
«Мы договорились играть честно, скотина! Правда, твои помощнички, наверное, не знают, что такое „играть честно“, как и ты сам. Но Бог с тобой, живи так, как можешь, долго это не продлится. Второе: ты проиграл и должен сказать, кто эмиссар».
«А если не скажу?»
«Тогда я вас всех здесь похороню».
«Но ведь нет гарантии, что я скажу правду».
«Если скажешь неправду, я тебя в любом уголке космоса достану, Арнольд Свиридов! Поверь на слово».
«Кто эмиссар, я не знаю, но руководит оперативной работой в Системе некто по кличке Демиург. По слухам, он занимает в административном истеблишменте Земли два достаточно высоких поста. Мы получаем от него задания только по консорт-связи. Ищите. Успеха не желаю, все равно на этот раз вы не выиграете».
Свиридов скрылся в тамбуре, за ним уполз травмированный в шею кайманочеловек, еще один остался лежать у стены, не подавая признаков жизни. От двоих стрелявших не осталось почти ничего.
Аристарх проследил за стартом кораблей десанта, но, так как был уже научен горьким опытом, рассчитывать на соблюдение К-мигрантом каких-то правил борьбы не стал. Через минуту он катапультировался из станции в «големе» в сторону Фаэтона-2, предпочтя этот способ бегства, а не метро, потому что в кабине гости оставили взрывное устройство.
Еще через полминуты станция превратилась в облако огня и дыма.
Инцидент
Ставр сдержал слово, и Степану Погорилому удалосьтаки добраться до нагуаля, спрятавшегося в лесу под Владимиром. Сопровождали его два малоразговорчивых парня из сектора пограничных проблем, присланные Мигелем да Сильвой физику в помощь по просьбе Панкратова-младшего. Они помогли Степану загрузить неф необходимой аппаратурой и выгрузиться на лесной поляне вблизи нагуаля, как оказалось – никем не охраняемого. Но так только казалось: Ставр предупредил приятеля, что он будет находиться под неусыпным наблюдением, а за нагуалем следит столько глаз, что всех не сосчитать.
На это обстоятельство Степану было решительно наплевать, и он споро принялся за дело, которое любил больше всего, разработав свою «теорию бесконечно простых объектов».
У его «теории» было два следствия, в силу разных подходов к объекту. Первое: если нагуаль действительно «бесконечно простой объект», то он представляет собой глубокую потенциальную яму, которую можно «развернуть» в трехмерном континууме. Что наглядно выглядело бы, при удачно проведенном эксперименте, как мгновенный провал в «никуда» достаточно большого объема окружавшей «яму» материи. О том, что в результате этого в «яму» может затянуть и самого экспериментатора, Степан не подумал.
По второму варианту сценария нагуаль представлял собой многомерный пространственный узел, соответствующий, согласно закону фридманологии, еще не открытому «Нулю Нулей», то есть «конституэнту суперстринга», главному кирпичику вещества Вселенной, из которых состояли свсрхточки, суперструны и ядра кварков. Но по идее Степана этот «Нуль Нулей» претерпел координатно-мерное изменение и поэтому стал наблюдаем.
Пересказ размышлений физика, а тем более ход его вычислений едва ли переводим на человеческий язык, поэтому опускаем его и мы. Главное, что Степан был готов к эксперименту, что и доказал утром третьего дня, когда «на полигон» был доставлен добытый Ставром мертвый тартарианин, то есть полуметровый «обломок породы» Тартара, внутри которого живых существ по каким-то причинам уже не было. Груды таких обломков вокруг Городов Тартара создавали гигантские «свалки», «кладбища», охраняемые паутинами, и как Ставру удалось стащить один, осталось загадкой. Впрочем, Степана и это не волновало.
За двое суток он создал на поляне вокруг нагуаля настоящий «исследовательский центр», состоящий из куполовидного лабораторного бокса, генератора полей и энергонакопителя, а также смонтировал установку развертки нагуаля, похожую на старинную пушку, стреляющую ядрами. Только «ядра» эта пушка метала специфические – волновые пакеты, взаимодействующие с вакуумом таким образом, что рождалась трасса «голых» кварков, так называемая «вторичная струна».
В десять часов утра, после купания в озере, когда воздух уже прогрелся, но благодаря лесному микроклимату жара не ощущалась, Степан запустил установку, для начала решив произвести «выстрел» по, как он полагал, мертвому тартарианину – полуметровой глыбе черно-фиолетового камня, изъеденного крупными порами.
– С Богом! – сказал сам себе раздетый до плавок Степан, увлеченный собственными планами и не замечающий, что за ним действительно следят с нескольких сторон одновременно: охранники, которых прислал Мигель да Сильва, работники контрразведки и слуги ФАГа.
Инк включил установку, и… произошло то, что меньше всего ожидал экспериментатор.
Объем «каменной» глыбы скачком увеличился раз в десять, так что она разнесла решетку крепления, разбила фокусирующее устройство излучателя и едва не развалила бокс. Степана спасло то, что автомат тут же отключил установку.
Глыба тартарианина несколько секунд оставалась в том же состоянии – диаметром около пяти метров! – и в три приема уменьшилась до прежнего размера. Процесс этот сопровождался всплеском радиоактивности, так что Степан был вынужден искать защиту за стенками бокса. Придется напяливать защитный костюм, подумал он, озадаченный последствиями опыта. Однако терпения ему не хватило, и он повторил эксперимент.
На этот раз тартарианин не только увеличился в размерах, но изменил форму, превратившись в гигантское подобие ежа с длинными и острыми иглами. Он так стал похож на нагуаль, что Степан тут же прикинул в уме цепь калибровочных преобразований, которые могли привести к симметрии формы в трехмерном континууме. Об осторожности он тут же забыл, но экспериментировать с невидимым «ничто», зависшим в метре от травы, собрался только к вечеру. Идея изменить начальные условия эксперимента оказалась настолько плодотворной, что физик замучил компьютер, вплотную подобравшись к проникновению в тайны нагуаля, в том числе в тайну его невидимости.
Солнце уже село за стену леса, когда он снова включил установку.
Те, кто по долгу службы наблюдали за действиями Погорилого, увидели незабываемое зрелище.
На месте лабораторного бокса вздулось ослепительно зеленое пламя, копьем вонзилось в небо, а вторым – в землю, превратившись в нечто напоминающее черную молнию, и исчезло. А затем родился звук – словно треснуло гигантское ледяное поле, от которого у наблюдателей едва не полопались барабанные перепонки. Звук закончился пронзительным кошачьим «мяу-у-у», и тут же на притихший 'лес, кустарник, траву выплеснулась волна ужасающего холода…
Когда к месту эксперимента подоспели спасатели, они увидели странную картину: поляна превратилась в серо-коричневое поле такыра, испещренное по форме паутины – кругами и лучами, деревья вокруг поляны почернели и растрескались, а в том месте, где висел нагуаль и стояла палатка экспериментатора, в земле образовалась идеальной формы круглая дыра величиной с кулак, уходящая на неведомую глубину.
Физика, не подающего признаков жизни, удалось отыскать в кустах, обмороженного, изуродованного до неузнаваемости. Когда прилетела «скорая», он еще дышал…
* * *
Впервые за последние полтора года отец, сын и дед сидели вместе дома на веранде, пили чай и разговаривали. Все трое походили друг на друга, как братья-близнецы, хотя родовые ветви Берестовых и Панкратовых в прошлом и не пересекались. Да и возраст каждого отличался от соседнего на «ступеньку» поколения. Ратибору Берестову пошел семьдесят второй год, Прохору Панкратову пятьдесят первый, а Ставру двадцать шестой. Но их роднили не только славянские корни, рост, сильные фигуры, лица, разрез глаз и цвет волос, больше всего их родство выражалось в ощутимой волне силы, спокойствия и уверенности, исходящей от каждого. Жизненный опыт у интраморфов не имел особого значения, они с рождения получали запасы информации, хранившейся в памяти отцов и дедов. Эр-мастер же, коим был Ставр, получил еще и доступ к глубокой памяти всех своих предков, среди которых было немало великих бойцов и воинов.
Ратибор первым перевел разговор на события последних дней.
«Говорят, ты был где-то очень далеко, за пределами Галактики. Что, у Даль-разведки выросли аппетиты?»
«Пришла пора наконец рассказать вам, чем я занимался, – ответил Прохор. – Дело в том, что я работаю в латентном векторе контрразведки, о чем знают лишь несколько человек в управлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116