Если ддя европейского сознания важен результат, то для
японского менталитета - процесс. То есть, прежде, всего, процесс
постижения, приближения к истине. В принципе, идеал не столь интересен,
как путь к нему.
Никита покачал головой, задумался. Потом улыбнулся, тронул коня.
- Ты неисправим самурай. Может быть, поэтому я и терплю тебя?
Легкая усмешка тронула губы Такэды, в слове "терплю" он легко угадал
другое слово - "люблю", но танцор вряд ли произнес бы его вслух. Как и он
сам. В сущности, не главное - что мы говорим, главное - как мы это
говорим. Не говоря уже - что думаем при этом. Надо лишь научиться видеть.
Они догнали провожатых на равнине, представляющей собой лесостепную
зону умеренных широт. Пахло травами так, как нигде на Земле, что впрочем
было неудивительно: видовой состав трав здесь был иным, да и намного
богаче.
Истекали вторые сутки скачки от Огнь-реки вглубь Свентаны - Святой
Руции - Руси, и только специальные усилия диморфантов позволили
новоявленным всадникам выдержать темп и сохранить их седалища от мозолей,
потертостей и прочих прелестей, ждущих неопытных кавалеристов на марше.
В первый же день пути, им пришлось сражаться с отрядом самых
натуральных кентавров, вооруженных пиками и дротиками, а потом отражать
наскок Диких Воев - по терминологии Рогдая, которые в общем-то были просто
разбойниками, ищущими легкую добычу. Но четверо всадников оказались им не
по зубам, и банда смылась, потеряв троих вояк, одетых в кожаные латы, не
спасающие от мечей. В этой стычке Никита продемонстрировал свое умение
драться без оружия, восхитив дружинников Мстиши, и в свою очередь впервые
не в тренировочном зале, а в боевых условиях, что такое "сеча Радогора",
хотя, вероятнее всего, система боя на мечах здесь называлась иначе.
Рогдай зарубил троих Диких одним мгновенным, сложным и красивым,
движением меча, выхватив его из ножен в самый последний момент, когда его
окружили. И остановился, подняв его над собой в знак того, что не желает
проливать чужую кровь. Его поняли прекрасно, отстали от Никиты и Толи,
миновали Добрагаста, держащего в обеих руках по сулице, и умчались в поле,
бросив трупы товарищей.
- Восхищен! - коротко сказал Никита, подъезжая к Рогдаю. - Хотел бы и
я так владеть мечом.
- Да и ты драться горазд, - ответил воин, явно польщенный похвалой. -
Приедем, поучимся: я у тебя, ты у меня.
Больше к ним никто не приставал, хотя Сухов чувствовал, что за ними
наблюдают, причем со многих сторон. Но лишь один наблюдатель не боялся
обнаружить себя - птица высоко в небе, ходившая и ходившая без устали
кругами над степью.
К обеду второго дня пути они добрались до предместий какого-то
селения, проехали его, провожаемые взглядами редких прохожих, и
остановились на отдых на берегу глубокого ручья с водой чистой, как:
слеза, и холодной до ломоты в зубах. - Спешились на пригорке с густой и
короткой травой, с которого были видны леса и перелески, холмы и долины, и
зеленая скатерть степи.
- Заметил, какая здесь трава? - спросил Такэда с удовольствием
растянувшись во весь рост. - Чудо! Ни одного сорняка.
Сухов сел рядом, глянув машинально на эрцхаор. Перстень был теплым, а
в побелевшем его камне светился зелеными линиями знак - пятиконечная
звезда, такая же, что и звезда Вести на плече - знак живущего в этом мире
мага. Но кроме звезды светился и знак присутствия на планете - и в хроне -
сил Люцифера: багровый чертик над полумесяцем. Правда, это присутствие
Никита чувствовал и без индикатора, как холодное и злобное перешептывание
за спиной, плюс тягостное ощущение нависшей над головой черной могильной
плиты.
Дружинники достали из седельных сумок снедь: лепешки, на удивление
мягкие и свежие, печеные в золе яйца, баранину в капустных листьях, пироги
с ягодами и квас. Поделились с гостями. Те в свою очередь угостили воинов
продуктами из НЗ, немало удивившими последних видом и вкусом.
Через прлчаса тронулись в путь.
Птица над ними продолжала кружить, и Никита подумал, уж не сам ли
Яросвет "пасет" их во избежание ненужных инцидентов?
Но проверить мысль не удавалось: пси-призывы Сухова, направленные
вверх, остались без ответа. Зато отозвался кто-то чужой, тяжелый
грозно-равнодушный и невыносимо далекий от всего человеческого. Его
прощупывающий пси-удар был так силен, что не будь диморфантов, земляне
вряд ли устояли бы под натиском чужой воли, но и того, что просочилось
сквозь защиту, оказалось достаточно цля "нокдауна".
Никита сопротивлялся дольше своих спутников, успев ощутить удивление
и любопытство неведомого исполина, вместе с тысячью невыразимых словами
эмоций, но и он впал в полуобморочное состояние, длившееся не более
минуты. Чужой выяснил все, что хотел, и "выключил" свой пси-прожектор,
освобождая сознание людей. Самое удивительное, что дружинники ничего не
запомнили, хотя находились в шоке не менее нескольких минут.
После этого Никита решил без особой надобности в эйдосферу не
выходить. До тех пор, пока не научится защищаться от более мощных
мыслителей, постоянно подключенных к общему полю информации Веера.
На исходе дня всадники влились в поток повозок, других всадников и
пешеходов, заполонивших "шоссе" - каменистую дорогу, ровную и утоптанную,
скорее всего - специально спланированную. Это был, как сказал Рогдай,
Суздальский тракт, соединявший столицу Свентаны Древлянск и города Больших
Равнин: Суздаль, Полоцк, Переяславль, Старгород и Новгород. А еще через
час на горизонте показались белокаменные башни и стены Детинца -
Древлянского Кремля. Кремль стоял на холме и был виден отовсюду издалека,
в том числе из любой точки города. Башни его по форме отличались от башен
московского Кремля, но все же сходство было, сходство прежде всего в
исходных концепциях русского зодчества и в общих принципах
градрстроительства, тем более, что Кремль строился как крепость. Теперь же
это был не только функциональный комплекс защитных сооружений, устоявший
от сотен набегов кочевников и армий южных и западных завоевателей, но и
Прекрасный архитектурный ансамбль, образец русского искусства, не
потерявшего своего значения ни в одном из миров Веера.
Однако провожатые не поехали к Кремлю. Они оставили гостей в Слободе,
в предместье Древлянска с его деревянными избами, лабазами, амбарами и
бараками хлебозавода и фабрик: суконной, мукомольнрй, ковровой, платяной,
металлических изделий и скобяных товаров.
- Мы задание сполнили, - сказал, прощаясь, Рогдай, смущенный
двусмысленным приказом своего начальства. - Нам ведено вернуться в
дружину. А вы поищите пристанища на ночь, здесь вас любой примет. Коней мы
тоже заберем.
Никита и Толя переглянулись, спешились.
- Страяное тут отношение к гостеприимству, - проворчал инженер. -
Если только это не новое испытание. - Повернулся к воинам. - А про
Яросвета не слышали? Где он живет?
- Везде, - улыбнулся в усы Рогдай. - Он сам вас найдет в нужное
время. Извиняйте, други, нам пора.
Дружинники уехали, забрав коней. Земляне остались стоять посреди
широкой улицы, мощенной громадными деревянными плахами. Слева и справа
тянулись все те же бревенчатые амбары без окон, склады и бараки,
светящиеся медвяной желтизной, будто недавно срубленные. Но смолой и щепой
от них не пахло, здания были возведены давно. Видимо, строители знали
какой-то секрет консервации бревен, и улица не выглядела угрюмой и унылой.
Друзья не торопясь направились к центру Слободы, видимому по куполу
церкви. Их обгоняли всадники, пешеходы, повозки с поклажей, по которой
можно было судить о богатстве здешнего рынка. Но на перекрестке радиальной
и кольцевой улиц гости узрели и нечто необычное: на гигантском возу,
который тянула упряжка в шесть лошадей, мимо провезли отрубленную
колоссальную, мохнатую лапу длиной метров в десять! Сопровождавшие воз
стражники в кирасах и латах были хмуры и молчаливы.
Друзья долго смотрели вслед процессии, вдруг обнаружив, что никто из
прохожих и проезжих почти не обращает на нее внимания.
- Значит, привыкли, - резюмировал Такэда. - Тролль или циклоп?
- Не суть важно. Главное, дружине Мстиши... или Яросвета спать не
приходится. Но хорошо уже то, что она справляется со своим делом.
- Где же обитают эти великаны? В Мировой Язве? Почему же мы не
встретили ни одного?
- Потому что не прошли и сотой доли периметра Язвы. Кто знает, какие
твари живут там кроме тех, что мы видели.
Мимо беседующих приятелей прошла молодая и красивая женщина, окинув
их любопытным взглядом. У Никиты оборвалось сердце, показалось - Ксения!
Но это была не она, хотя и разлет бровей, и внимательные серые, с
миндалевидным разрезом, глаза, и тонкий нос, и волосы, перехваченные
лентой с изумрудами, - все было копией черт лица Ксении, Никита едва не
бросился следом, но Такэда его остановил:
- Ты что, Посланник?
Сухов погас, сказал глухо:
- Показалось... - Но потом повеселел чуть, отстранил руку Толи,
сосредоточился на чем-то, прислушиваясь к себе, замер на несколько
мгновений и кивнул, удовлетворенный. - Пошли за ней.
- Зачем? Ты что, будешь бросаться теперь на каждую юбку?
Никита потемнел, и Такэда быстро сдал назад.
- Извини, обидеть не хотел. Но и ты не дергайся.
- Эта девушка проводит нас, куда надо. На ночлег-то все равно
необходимо устраиваться, А мыслефон у нее добрый.
Незнакомка, одетая по здешней моде в длинный цветистый сарафан и
сетчатую шаль, в красивых сандалиях на крохотных ногах, усмешливо
оглянулась на преследователей, но не испугалась и шага не прибавила,
словно знала их намерения. Она вывела путешественников на улицу жилых
домов, таких живописных, украшенных резьбой, разноцветных, будто и не из
дерева сделанных, а сотканных из радуги, что разинувшие рты друзья едва не
упустили красавицу из виду. Она еще раз оглянулась, свернула к одному из
домов, голубовато-серебристому, с пристройкой над крышей, и тотчас же из
сеней на дорожку за изгородью палисадника с цветами вышел молодой парень -
косая сажень в плечах.
Был он рус, бородат и усат, очень сильно походил на Рогдая, но тип
лица у него был другой. Да и глаза светились не голубизной, а зеленью. И
чувствовалась в нем тажая обстоятельная, уверенная, гордая и великодушная
сила, что Никита невольно расправил плечи и подтянулся. Показалось ему,
кто-то тихо-тихо, почти неощутимо, как дыхание спящей девушки, коснулся
кожи на темени, но ощущение было столь мимолетным и быстрым, что Никита
тут же забыл о нем.
- Заходите, путники, - приятным раскатистым баритоном позвал парень
землян, - гостями будете. Вижу, ночлег ищете?
- Как вы догадались? - с простодушным выражением лица поинтересовался
Такэда.
Хозяин, одетый в просторную серую рубаху, стянутую в поясе витым
ремешком, серые же, но более темные брюки и сапоги из серой замши,
улыбнулся в бороду.
- Да на вас написано. Меня Данилой звать. А вас?
- Посланник, - брякнул было Никита, но тут же исправился. - Никита,
я, Будимира Сухова сын. А это мой друг Тоява Такэда.
Толя поклонился.
Хозяин сделал широкий жест рукой:
- Проходите в хату.
Никита заметил, что кисти рук у него отливают зеленью, пихнул в бок
Толю, но Данила перехватил его взгляд и жест, пояснил:
- Камнерез я, вот руки-то и изроблены. Да ничо, я здоровый, хвороба
не берет.
Такэда, знавший сказы Бажова чуть ли не наизусть, вскинул голову, но
говорить ничего при хозяин не стал.
Гостц вошли вслед за Данилой в просторные сени, заставленные
сундуками и шкафами, потом в горницу и остолбенели. Их поразила не чистота
и уют, не колорит и не красота интерьера (русское барокко с обилием резьбы
и неожиданными пропорциями, вызывающими колоссальный эстетический эффект,
по определению Такэды), а портрет той самой незнакомки, приведшей их сюда,
но портрет не писанный маслом или акварелью - выполненный из
полудрагоценных и драгоценных камней. Девушка была, как живая, улыбалась,
и от этой улыбки на душе становилось теплее и радостнее.
Гости смотрели бы на портрет долго, если бы не раздавшийся смех: в
горницу вошла давешняя красавица, успевшая сменить сара фан на
обтягивающее тело платье из зеленой парчи, а сандалии и туфли без каблука
из какого-то горящего, как пламя, материала.
- Нравится?
Гости кивнули, онемевшие. Данила улыбнулся добродушной и одновременно
лукавой улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
японского менталитета - процесс. То есть, прежде, всего, процесс
постижения, приближения к истине. В принципе, идеал не столь интересен,
как путь к нему.
Никита покачал головой, задумался. Потом улыбнулся, тронул коня.
- Ты неисправим самурай. Может быть, поэтому я и терплю тебя?
Легкая усмешка тронула губы Такэды, в слове "терплю" он легко угадал
другое слово - "люблю", но танцор вряд ли произнес бы его вслух. Как и он
сам. В сущности, не главное - что мы говорим, главное - как мы это
говорим. Не говоря уже - что думаем при этом. Надо лишь научиться видеть.
Они догнали провожатых на равнине, представляющей собой лесостепную
зону умеренных широт. Пахло травами так, как нигде на Земле, что впрочем
было неудивительно: видовой состав трав здесь был иным, да и намного
богаче.
Истекали вторые сутки скачки от Огнь-реки вглубь Свентаны - Святой
Руции - Руси, и только специальные усилия диморфантов позволили
новоявленным всадникам выдержать темп и сохранить их седалища от мозолей,
потертостей и прочих прелестей, ждущих неопытных кавалеристов на марше.
В первый же день пути, им пришлось сражаться с отрядом самых
натуральных кентавров, вооруженных пиками и дротиками, а потом отражать
наскок Диких Воев - по терминологии Рогдая, которые в общем-то были просто
разбойниками, ищущими легкую добычу. Но четверо всадников оказались им не
по зубам, и банда смылась, потеряв троих вояк, одетых в кожаные латы, не
спасающие от мечей. В этой стычке Никита продемонстрировал свое умение
драться без оружия, восхитив дружинников Мстиши, и в свою очередь впервые
не в тренировочном зале, а в боевых условиях, что такое "сеча Радогора",
хотя, вероятнее всего, система боя на мечах здесь называлась иначе.
Рогдай зарубил троих Диких одним мгновенным, сложным и красивым,
движением меча, выхватив его из ножен в самый последний момент, когда его
окружили. И остановился, подняв его над собой в знак того, что не желает
проливать чужую кровь. Его поняли прекрасно, отстали от Никиты и Толи,
миновали Добрагаста, держащего в обеих руках по сулице, и умчались в поле,
бросив трупы товарищей.
- Восхищен! - коротко сказал Никита, подъезжая к Рогдаю. - Хотел бы и
я так владеть мечом.
- Да и ты драться горазд, - ответил воин, явно польщенный похвалой. -
Приедем, поучимся: я у тебя, ты у меня.
Больше к ним никто не приставал, хотя Сухов чувствовал, что за ними
наблюдают, причем со многих сторон. Но лишь один наблюдатель не боялся
обнаружить себя - птица высоко в небе, ходившая и ходившая без устали
кругами над степью.
К обеду второго дня пути они добрались до предместий какого-то
селения, проехали его, провожаемые взглядами редких прохожих, и
остановились на отдых на берегу глубокого ручья с водой чистой, как:
слеза, и холодной до ломоты в зубах. - Спешились на пригорке с густой и
короткой травой, с которого были видны леса и перелески, холмы и долины, и
зеленая скатерть степи.
- Заметил, какая здесь трава? - спросил Такэда с удовольствием
растянувшись во весь рост. - Чудо! Ни одного сорняка.
Сухов сел рядом, глянув машинально на эрцхаор. Перстень был теплым, а
в побелевшем его камне светился зелеными линиями знак - пятиконечная
звезда, такая же, что и звезда Вести на плече - знак живущего в этом мире
мага. Но кроме звезды светился и знак присутствия на планете - и в хроне -
сил Люцифера: багровый чертик над полумесяцем. Правда, это присутствие
Никита чувствовал и без индикатора, как холодное и злобное перешептывание
за спиной, плюс тягостное ощущение нависшей над головой черной могильной
плиты.
Дружинники достали из седельных сумок снедь: лепешки, на удивление
мягкие и свежие, печеные в золе яйца, баранину в капустных листьях, пироги
с ягодами и квас. Поделились с гостями. Те в свою очередь угостили воинов
продуктами из НЗ, немало удивившими последних видом и вкусом.
Через прлчаса тронулись в путь.
Птица над ними продолжала кружить, и Никита подумал, уж не сам ли
Яросвет "пасет" их во избежание ненужных инцидентов?
Но проверить мысль не удавалось: пси-призывы Сухова, направленные
вверх, остались без ответа. Зато отозвался кто-то чужой, тяжелый
грозно-равнодушный и невыносимо далекий от всего человеческого. Его
прощупывающий пси-удар был так силен, что не будь диморфантов, земляне
вряд ли устояли бы под натиском чужой воли, но и того, что просочилось
сквозь защиту, оказалось достаточно цля "нокдауна".
Никита сопротивлялся дольше своих спутников, успев ощутить удивление
и любопытство неведомого исполина, вместе с тысячью невыразимых словами
эмоций, но и он впал в полуобморочное состояние, длившееся не более
минуты. Чужой выяснил все, что хотел, и "выключил" свой пси-прожектор,
освобождая сознание людей. Самое удивительное, что дружинники ничего не
запомнили, хотя находились в шоке не менее нескольких минут.
После этого Никита решил без особой надобности в эйдосферу не
выходить. До тех пор, пока не научится защищаться от более мощных
мыслителей, постоянно подключенных к общему полю информации Веера.
На исходе дня всадники влились в поток повозок, других всадников и
пешеходов, заполонивших "шоссе" - каменистую дорогу, ровную и утоптанную,
скорее всего - специально спланированную. Это был, как сказал Рогдай,
Суздальский тракт, соединявший столицу Свентаны Древлянск и города Больших
Равнин: Суздаль, Полоцк, Переяславль, Старгород и Новгород. А еще через
час на горизонте показались белокаменные башни и стены Детинца -
Древлянского Кремля. Кремль стоял на холме и был виден отовсюду издалека,
в том числе из любой точки города. Башни его по форме отличались от башен
московского Кремля, но все же сходство было, сходство прежде всего в
исходных концепциях русского зодчества и в общих принципах
градрстроительства, тем более, что Кремль строился как крепость. Теперь же
это был не только функциональный комплекс защитных сооружений, устоявший
от сотен набегов кочевников и армий южных и западных завоевателей, но и
Прекрасный архитектурный ансамбль, образец русского искусства, не
потерявшего своего значения ни в одном из миров Веера.
Однако провожатые не поехали к Кремлю. Они оставили гостей в Слободе,
в предместье Древлянска с его деревянными избами, лабазами, амбарами и
бараками хлебозавода и фабрик: суконной, мукомольнрй, ковровой, платяной,
металлических изделий и скобяных товаров.
- Мы задание сполнили, - сказал, прощаясь, Рогдай, смущенный
двусмысленным приказом своего начальства. - Нам ведено вернуться в
дружину. А вы поищите пристанища на ночь, здесь вас любой примет. Коней мы
тоже заберем.
Никита и Толя переглянулись, спешились.
- Страяное тут отношение к гостеприимству, - проворчал инженер. -
Если только это не новое испытание. - Повернулся к воинам. - А про
Яросвета не слышали? Где он живет?
- Везде, - улыбнулся в усы Рогдай. - Он сам вас найдет в нужное
время. Извиняйте, други, нам пора.
Дружинники уехали, забрав коней. Земляне остались стоять посреди
широкой улицы, мощенной громадными деревянными плахами. Слева и справа
тянулись все те же бревенчатые амбары без окон, склады и бараки,
светящиеся медвяной желтизной, будто недавно срубленные. Но смолой и щепой
от них не пахло, здания были возведены давно. Видимо, строители знали
какой-то секрет консервации бревен, и улица не выглядела угрюмой и унылой.
Друзья не торопясь направились к центру Слободы, видимому по куполу
церкви. Их обгоняли всадники, пешеходы, повозки с поклажей, по которой
можно было судить о богатстве здешнего рынка. Но на перекрестке радиальной
и кольцевой улиц гости узрели и нечто необычное: на гигантском возу,
который тянула упряжка в шесть лошадей, мимо провезли отрубленную
колоссальную, мохнатую лапу длиной метров в десять! Сопровождавшие воз
стражники в кирасах и латах были хмуры и молчаливы.
Друзья долго смотрели вслед процессии, вдруг обнаружив, что никто из
прохожих и проезжих почти не обращает на нее внимания.
- Значит, привыкли, - резюмировал Такэда. - Тролль или циклоп?
- Не суть важно. Главное, дружине Мстиши... или Яросвета спать не
приходится. Но хорошо уже то, что она справляется со своим делом.
- Где же обитают эти великаны? В Мировой Язве? Почему же мы не
встретили ни одного?
- Потому что не прошли и сотой доли периметра Язвы. Кто знает, какие
твари живут там кроме тех, что мы видели.
Мимо беседующих приятелей прошла молодая и красивая женщина, окинув
их любопытным взглядом. У Никиты оборвалось сердце, показалось - Ксения!
Но это была не она, хотя и разлет бровей, и внимательные серые, с
миндалевидным разрезом, глаза, и тонкий нос, и волосы, перехваченные
лентой с изумрудами, - все было копией черт лица Ксении, Никита едва не
бросился следом, но Такэда его остановил:
- Ты что, Посланник?
Сухов погас, сказал глухо:
- Показалось... - Но потом повеселел чуть, отстранил руку Толи,
сосредоточился на чем-то, прислушиваясь к себе, замер на несколько
мгновений и кивнул, удовлетворенный. - Пошли за ней.
- Зачем? Ты что, будешь бросаться теперь на каждую юбку?
Никита потемнел, и Такэда быстро сдал назад.
- Извини, обидеть не хотел. Но и ты не дергайся.
- Эта девушка проводит нас, куда надо. На ночлег-то все равно
необходимо устраиваться, А мыслефон у нее добрый.
Незнакомка, одетая по здешней моде в длинный цветистый сарафан и
сетчатую шаль, в красивых сандалиях на крохотных ногах, усмешливо
оглянулась на преследователей, но не испугалась и шага не прибавила,
словно знала их намерения. Она вывела путешественников на улицу жилых
домов, таких живописных, украшенных резьбой, разноцветных, будто и не из
дерева сделанных, а сотканных из радуги, что разинувшие рты друзья едва не
упустили красавицу из виду. Она еще раз оглянулась, свернула к одному из
домов, голубовато-серебристому, с пристройкой над крышей, и тотчас же из
сеней на дорожку за изгородью палисадника с цветами вышел молодой парень -
косая сажень в плечах.
Был он рус, бородат и усат, очень сильно походил на Рогдая, но тип
лица у него был другой. Да и глаза светились не голубизной, а зеленью. И
чувствовалась в нем тажая обстоятельная, уверенная, гордая и великодушная
сила, что Никита невольно расправил плечи и подтянулся. Показалось ему,
кто-то тихо-тихо, почти неощутимо, как дыхание спящей девушки, коснулся
кожи на темени, но ощущение было столь мимолетным и быстрым, что Никита
тут же забыл о нем.
- Заходите, путники, - приятным раскатистым баритоном позвал парень
землян, - гостями будете. Вижу, ночлег ищете?
- Как вы догадались? - с простодушным выражением лица поинтересовался
Такэда.
Хозяин, одетый в просторную серую рубаху, стянутую в поясе витым
ремешком, серые же, но более темные брюки и сапоги из серой замши,
улыбнулся в бороду.
- Да на вас написано. Меня Данилой звать. А вас?
- Посланник, - брякнул было Никита, но тут же исправился. - Никита,
я, Будимира Сухова сын. А это мой друг Тоява Такэда.
Толя поклонился.
Хозяин сделал широкий жест рукой:
- Проходите в хату.
Никита заметил, что кисти рук у него отливают зеленью, пихнул в бок
Толю, но Данила перехватил его взгляд и жест, пояснил:
- Камнерез я, вот руки-то и изроблены. Да ничо, я здоровый, хвороба
не берет.
Такэда, знавший сказы Бажова чуть ли не наизусть, вскинул голову, но
говорить ничего при хозяин не стал.
Гостц вошли вслед за Данилой в просторные сени, заставленные
сундуками и шкафами, потом в горницу и остолбенели. Их поразила не чистота
и уют, не колорит и не красота интерьера (русское барокко с обилием резьбы
и неожиданными пропорциями, вызывающими колоссальный эстетический эффект,
по определению Такэды), а портрет той самой незнакомки, приведшей их сюда,
но портрет не писанный маслом или акварелью - выполненный из
полудрагоценных и драгоценных камней. Девушка была, как живая, улыбалась,
и от этой улыбки на душе становилось теплее и радостнее.
Гости смотрели бы на портрет долго, если бы не раздавшийся смех: в
горницу вошла давешняя красавица, успевшая сменить сара фан на
обтягивающее тело платье из зеленой парчи, а сандалии и туфли без каблука
из какого-то горящего, как пламя, материала.
- Нравится?
Гости кивнули, онемевшие. Данила улыбнулся добродушной и одновременно
лукавой улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102