Но, кажется, она на меня не обиделась — в положении несчастного раненого страдальца есть свои преимущества.
Глава 9
Теперь лейтенант Веррес смотрел на меня с интересом. Я старательно делал вид, что мне на это наплевать: самый лучший способ разговорить такого упрямца — это убедить его в том, что не хочешь с ним разговаривать.
В палату вошла толстая немолодая медсестра с самой доброй улыбкой из всех, какие мне только приходилось видеть:
— Мальчики, пришла тетя Марта со страшными шприцами.
Интересно, зафиксированному лейтенанту она тоже предложит перевернуться? Нет, как-то обошлась так, чтобы достоинство пленного героя не пострадало. Да уж, такое лицо, наверно, делал прикованный Прометей при приближении орла.
Ко мне ненадолго пустили ребят, повидаться. Гвидо выглядел вполне здоровым, значит, действительно просто устал. Полезную военную информацию мне пересказали на ушко, чтобы враг не слышал! Лео с Алексом поняли из сводок куда больше Ларисы. Нападение оказалось тактически внезапным, и Кремоне удалось оккупировать дорогую моему сердцу Эльбу, но на этом их успехи закончились. Тяжёлые воздушные бои над Палермо склоняли чашу весов на нашу сторону. Понятно, предметом особой гордости армии Кальтаниссетта являются, во-первых, медицинская служба (наверняка ведь без профа не обошлось), а во-вторых, «Сеттер-77» — лучший боевой катер на Этне. Вообще-то у нашей армии есть ещё один предмет гордости, самый важный, но она об этом не подозревает.
Упорного молчания первым не вынес лейтенант, ему было гораздо тоскливее:
— Так это ты летал на этом чёртовом катере?
— Ага, с ребятами, которых вы только что видели.
— Но пилотировал ты? — полуутвердительно спросил лейтенант.
— Я. Есть претензии?
— Всего лишь десантный крейсер и те, кто на нем сгорел.
— Джильо — наш остров, — возразил я.
— Какая разница! Живут здесь люди при Кальтаниссетта, жили бы и при Кремоне.
— Они так не считают. Иначе вас бы встретили с распростёртыми объятиями.
— Если бы не твой катер, они бы не могли сопротивляться! И обошлось бы без потерь!
— Они собирались драться ещё до моего появления здесь. Не обманывайте себя. У вашей армии плохая репутация. После боя вы забываете, что женщины вне игры.
— Поэтому у вас не было проблем с Ористано? Хорошая репутация?
Я хотел сказать, что ни у кого не было бы проблем с Ористано, но прикусил язык. Это слишком важно.
— Может, и так.
Лейтенант решил сменить тему:
— Откуда у тебя такой катер?
— Отец подарил.
— Опасная игрушка для маленького мальчика.
— Зато полезная.
— Да уж, плюшевые медвежата бесполезны.
Я отвернулся к стенке, чёрт, он не хотел меня ударить. Он не знает.
— Эй, парень, ты чего? — встревоженно спросил лейтенант.
— Ничего.
Я убрался в ванную и запер дверь. Здесь меня никто не увидит, только не надо смотреть в зеркало.
Я — чудовище! Я убил сегодня не меньше ста человек и ничего не почувствовал, зато пожалел себя за то, что в детстве в моей постели не лежал плюшевый мишка.
Когда я вернулся на своё место, лейтенант вздохнул с облегчением и поинтересовался:
— Первый бой?
— Нет, — я покачал головой, — даже не второй.
— Хм.
В это время в палату пришел Торре, и нужен ему был не я.
— Прошу прощения, лейтенант Веррес, я обещал вас не допрашивать, но боюсь, у меня нет другого выхода.
— Тогда несите сюда пентатол, — твердо ответил лейтенант.
— Я не идиот и не зверь. Вы его сейчас не выдержите. Лейтенант только пожал плечами.
— Сегодня ночью, — продолжил Торре, — этот мальчик не только сжёг ваш крейсер, но и разбомбил то, что вы монтировали на поляне, да так, что мои ребята уже несколько часов не могут понять по оплавленным остаткам, что это такое было. А командир вашей роты, которая до сих пор бродит по джунглям, — настоящий псих! Он приказал приколоть своих раненых, — наверное, чтобы не тащить их с собой. Я хочу знать секретный пароль приказа сдаться. У меня есть ещё один пленный офицер-десантник, но он лежит в ожоговой капсуле, не хотелось бы его тревожить.
— Вы его не тронете!
— Не трону, — согласился Торре, — и во что это мне обойдется? Точнее, сколько ещё людей погибнет, кстати, в основном — ваших однополчан, прежде чем кто-нибудь из моих рейнджеров подстрелит этого придурка?
Лейтенант молчал.
— Думайте, — сказал Торре и ушёл.
Я буду круглый идиот, если скажу сейчас хоть слово. Я отвернулся к стенке и постарался заснуть. Какой уж тут сон! Убили своих! Как я себя чувствовал, когда считал, что я только лабораторная крыса и меня могут прикончить по каким-то «разумным» соображениям! Крепкая у меня голова, раз я не сошёл с ума. Но я был дурак. Проф не мог этого сделать никогда. Просто не мог.
А этот их капитан, наверное, смог. И никто ему не помешал! Может быть, даже офицер сделал это не сам. Я помотал головой: если я выбрал себе сторону, то сторона должна по-крайней мере согласиться с тем, что она моя. А эти несчастные выбрали сторону, которая им ничего не обещала? Вы — мои, но я — не ваша! Как это может быть? И почему лейтенант Веррес остается на этой стороне? Он же не горыныч, это они могут в голодное время есть своих же детенышей. Нет, лейтенант как раз в курсе, что такое честь, не дурак, не злодей и не трус. Вот именно, если он сейчас сменит сторону, как это будет выглядеть? Спасает свою шкуру, э-э, ему и так ничего не грозит — пленный, никто пальцем не тронет. Это мне майор Торре надаёт отеческой дланью, если я, допустим, удеру из госпиталя, а если Веррес каким-нибудь невероятным образом сбежит и будет пойман, его просто вежливо водворят назад. А когда война кончится, — обменяют или, если у Кремоны не окажется наших пленных, вернут за выкуп. Обычная практика. Или он молчит, потому что иначе его как-нибудь накажут, когда он вернется к своим? Как там в нашем уставе? «Пленный солдат или офицер имеет право сообщить противнику известные ему сведения, если это способствует сохранению его жизни или жизни других людей». Это как раз такой случай! Ясно же, что эта рота (все-таки у них был батальон на корабле!) обречена. Без связи, без тяжёлого вооружения, в болоте, битком набитом ядовитыми растениями, хищными ящерами и вражескими рейнджерами, которым это болото известно как своя ладонь. Атаковать периметр они тоже не могут: у майора Торре есть кое-какая артиллерия, есть укрепления, и людей не меньше. Я, во всяком случае, не смог придумать за них ни одного разумного плана, а этот капитан тем более не придумает: человек, который решает свои проблемы таким образом, просто не может быть умнее меня.
Сколько я так лежу? Не меньше двух часов. За это время лейтенант ни разу не пошевелился: тоже думает. Ну соображай же быстрее! Я обернулся. Лейтенант хранил на лице бесстрастное выражение. Значит, очень мучается, иначе зачем?..
Глава 10
Утром майор Торре пришёл опять, на этот раз лейтенант его не интересовал, он порывисто, но осторожно прижал меня к груди.
— Знаешь, что они там монтировали? «Лунный пейзаж»! — прошептал он.
О, Мадонна! Запрещенная всеми конвенциями реактивная ракетная установка, бьёт по площадям, поэтому против армии практически не используется, только против городов и поселков. Вполне могла бы пробить свод убежища, в котором мы сейчас находимся. Понятно, только такому офицеру и можно было поручить эту установку. Но это значит, что пароля сдачи просто нет. Для этой роты. Если им не удалось уничтожить нас, значит, во имя сохранения тайны, должны быть уничтожены они.
— Вы думаете, что пароля нет? — тихо спросил я у Торре.
Майор кивнул:
— Его нет. Парень зря мучается: пароль, который знает он, не подходит.
Торре обернулся к лейтенанту:
— Лейтенант Веррес, я снимаю свой вопрос. Тот только кивнул.
— У меня к тебе вот какая просьба, Энрик, — начал Торре неуверенно, — не мог бы ты написать генералу такое письмо, чтобы он понял про «Лунный пейзаж», а если письмо прочитает кто-нибудь другой, то нет.
Я кивнул:
— Постараюсь.
— Нет уж, сделай. От этого знаешь что зависит?
— Ага, догадываюсь.
— Сейчас тебе ноутбук принесут. Действуй.
Совсем не такая простая задача, как кажется на первый взгляд… Ну ладно… Допустим, какой-нибудь психованный хакер вроде меня залезает в почтовый ящик профа и обнаруживает там письмо от блудного сыночка, из-за войны застрявшего на Джильо. Сыночку тринадцать лет, поэтому никакой лирики: жив, здоров, пишу, раз уж обещал. Ни Луна, ни пейзаж не должны даже упоминаться. Никаких загадочных фраз, вообще ничего такого, что могло бы вызвать хоть какие-нибудь подозрения, иначе весь остров сожгут любой ценой: если уж они своих ножами режут…
Луна, Луна… Цинтия! Когда я изучаю историю, меня сильнее всего занимают война и история науки. Профа, наверное, тоже. К тому же если он не помнит этого имени, куда он полезет выяснять? Вот-вот, именно. «Мать любви подражает фигурам Цинтии» — зашифрованное сообщение Галилея об открытии им фаз Венеры. Проф догадается.
Через полчаса я состряпал такой текст: «Профессор, я отнюдь не умираю от тоски в этом месте, и мне очень нравятся здешние виды. Я буду рад вернуться домой только после того, как Ваша подружка, а моя тетя Цинтия залечит пятно, выступившее у нее на щеке. А то у нее вечно плохое настроение, а расплачиваться за него приходится мне. Не слишком почтительный, Энрик». Ехидное письмо мальчишки, до которого сейчас не добраться и который догадывается, что когда он вернется домой живой и здоровый, отец будет слишком счастлив, чтобы всыпать ему за дерзость.
Если у профа и есть сейчас любовница и если даже её (невероятное совпадение) зовут Цинтия, то мне об этом ничего не известно, и проф это знает. И, уж конечно, я не мог раскрашивать эту несуществующую даму несмываемой краской. Но быстрой проверке всё это не поддается. Я несколько раз перечитал письмо: да, больше всего это похоже на намёк на чисто детскую шалость и обиду на слишком резкую реакцию на неё. Рыдать и напрашиваться «пожалейте меня» позволено только девчонкам. Годится.
Торре пришел ещё через полчаса, пороть горячку и требовать его к себе я не стал: чем меньше народу догадывается о том, что произошло что-то из ряда вон выходящее, тем лучше. Майор посмотрел на меня вопросительно, я слегка кивнул.
Торре забрал у меня ноутбук:
— Ну что, маршал авиации, пошли разберёмся с ремонтом ВВС? Я тебя отнесу.
— Может, лучше в кресле-каталке? — ухмыльнулся я (Караул! Я не думал, что он воспримет это всерьез!).
— Хочешь дышать двумя лёгкими — не прыгай! Так я, во всяком случае, понял Маму Маракана.
— А почему она Мама Маракана?
— Это очень смешно. Расскажу, когда поправишься. Торре привёз меня в свой кабинет.
— Ну?!
— Лучше будет, если это прочитаете не вы, а кто-нибудь, кто не знает про ваше поручение.
— Логично.
Он связался с кем-то по интеркому:
— Фредо, зайди ко мне.
Через минуту в кабинет зашел один из офицеров Торре. Я его видел, но мы не знакомились: некогда.
— Фредо, прочитай и скажи, что ты об этом думаешь. Мое письмо было прочитано по крайней мере четырежды. Фредо нахмурился:
— С ума сошёл на старости лет? Мне что, делать нечего?
— Отлично, — обрадовался майор, — я тоже ничего не понял. При чём тут твои проблемы с твоей потенциальной мачехой? Я так понимаю?
— Нет у меня никакой потенциальной мачехи, — объяснил я, — на одном из древних языков Земли Цинтия — это Луна. А Луна с Земли выглядит похожей на человеческое лицо с огромным пятном на щеке. И генерал это знает, а если он забыл, кто такая Цинтия, то знает, куда посмотреть.
— Да, похоже, что это сработает. Отправляй. И молитесь, чтобы нас тут не поджарили.
— Как вообще дела с войной? — поинтересовался я.
— Над Палермо больше не дерутся, там в нашу пользу. Но Эльбу пока назад не отобрали, непонятно, что там будет, — ответил Торре.
— А как наши дела в джунглях? — спросил я.
— Не беспокойся, теперь мы справимся. Но чёрт бы его побрал, он прикалывает всех своих раненых и даже отравившихся, словно я собираюсь их пытать!
— Может, он так думает? — предположил я.
— С какой стати? — Даже само предположение задевало офицерскую честь Торре.
— Во что только не верят люди, если долдонить им об этом достаточно долго!
— Хм. Подумаем, что с этим можно сделать. Торре отвёз меня обратно в палату.
— Майор Торре, — обратился к нему Веррес, — скажите, почему вы сняли свой вопрос?
— Потому что тот пароль, который знаете вы, не совпадает с тем, что есть у той роты. — Майор не стал мучить пленного лейтенанта подробностями.
— В армии Кремоны ни у кого нет паролей сдачи, — криво ухмыльнулся лейтенант.
— Чего? — нестройно воскликнули Торре и я вместе.
— Нельзя сдаваться, это преступление!
— Какое счастье, что мы только полгода были союзниками, — с чувством сказал Торре.
— Лучше бы вообще не были, — подхватил я, — это какое-то безумие. Кажется, заразное. Всё равно же сдаются.
Я почему-то думал, что такие порядки были только в далёком прошлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50