— Угу, — согласился я.
Ближе к вечеру я тихо сидел в кабинете, положив голову на сложенные на столе руки, и иногда дополнял рассказ капитана Стромболи. Объяснить, что же у меня с майором произошло, я толком так и не смог. Нет в этна-эсперанто слов для описания того, что происходит в Контакте.
Проф избавил меня от страданий, кивнув:
— Понятно.
Потом он закрыл жалюзи, выключил свет и вытряхнул на стол десять килограммов селенитов. Засверкали синие искры, голубые радуги заплясали на потолке. Что ж, пару минут на это можно полюбоваться. В коробочке лежал король селенитов. Стромболи покрутил его в руках:
— Я его ещё и недооценил, получится не меньше шестидесяти карат.
— Драгоценность короны, — заметил я печально, — синьор Мигель повесит его на шею своей невесте.
— Хорошо, что ты не ляпнул это при Мигеле.
— А что?
— Он не женится. Никогда.
— Раздолбай, — сказал капитан. Я только вздохнул.
— Не сиди такой депрессивный, — предложил мне проф, — сходи потренируйся и Виктора захвати.
Я поднял брови — проф никогда ничего не говорит просто так.
— Уже два дня не появляется.
Я кивнул и пошел наводить порядок. В комнату к Виктору я заявился, даже не постучавшись. Он валялся на диване и что-то читал.
— Читаешь? Как славные герои одним ударом меча срубают три головы какому-нибудь дракону и освобождают целые города?
— Ты чего? — неуверенно спросил Виктор.
— Переодевайся и пошли вниз.
— Не хочу! Я устал!
— Слизняк, — процедил я сквозь зубы, хватая его за ворот и вздергивая на ноги.
— Пусти!
— Ага, сейчас отпущу. А ты сразу сходи к профессору и пожалуйся, что я тебя отлупил. Он расколет тебя за одну секунду, но ничего тебе не скажет. Ни одного слова, никогда.
Виктор всхлипнул:
— Знаешь, как больно?
— Знаю. У нас на Этне говорят: перетерпишь, не девица.
Он опустил голову:
— Ладно.
— Жду тебя в зале через десять минут, — сказал я и ушёл.
Через два часа я довел себя до полного изнеможения, а его до слез.
— Так тебе и надо! — сурово прокомментировал я. — Синяков нет? — поинтересовался уже помягче.
— Нет, просто все болит.
— Ясно. Не пропускал бы, сегодня было бы легче. Иди полежи в горячей ванне, полезно в таких случаях, — посоветовал я.
После ужина у Виктора просто не было сил, чтобы ещё и играть в шахматы. Поэтому мы с профом остались вдвоём. Я тоже был не слишком хорош.
— Что с тобой? — встревожился проф. — Ты не заболел?
— Нет. Можно я спрошу кое-что?
— Хоть раз было нельзя? — удивился проф.
— Почему ему нельзя было убить человека на дуэли, а вам можно?
— Ты имеешь в виду Васто?
— Угу, и ещё — того маньяка.
— Ну есть два объяснения: одно формальное, другое по сути дела. Формальное — это не были дуэли. Васто выстрелил в меня, когда я стоял к нему спиной и не отошёл ещё на положенные тридцать шагов. С точки зрения закона это самооборона. С маньяком тем более, я защищал тебя, и он был вооружён, а я нет. По сути дела, оба раза я убил убийцу: в первом случае женщины, а во втором даже убийцу детей. А убивать, потому что женщина предпочла тебе другого…
— Ну я бы смог.
— Тогда ты должен быть готов прогуляться на остров Селено, на пару лет.
— Угу, а если бы Васто не поторопился?
— Тогда мне бы пришлось попросить, — проф скрипнул зубами, — синьора Кальтаниссетта подождать, пока тебе исполнится восемнадцать. А потом отправиться на Селено — в качестве тюремного врача, надо полагать.
— Понятно. У меня ещё одна просьба. Капитан сказал, что я напомнил Рольяно о чести.
— Да, и что?
— Нет, мне его, в общем, не жалко. И про последствия не надо мне рассказывать, я все понимаю. Но… муторно как-то… — Я помолчал, ну не могу я объяснить, что мне не нравится! Поэтому я просто перешёл к своей просьбе. Может быть, это поможет. — Полтора года назад мы уничтожили семью Алькамо.
— Я даже помню, как ты об этом узнал.
— Угу. И муниципальные службы Палермо теперь наши. В том числе приюты. Я хочу знать, для чего я лгал. Мёртвых же это не вернёт.
— Правосудие для тебя ничего не значит?
— Это не то… Не знаю, как объяснить… — Я просто в отчаянии. Почему меня никто не понимает?
— Ладно. — Проф повернулся к компьютеру и вошел в сеть. — Садись читай.
«Отчет комитета по развитию и использованию завоеванных территорий.
Часть 6.
Муниципальные структуры города Нью-Палермо.
h ) Детские приюты.
Отчет комиссии по строительству.
Отчет медицинской комиссии.
Отчет финансовой комиссии.
Отчет специальной комиссии комитета по образованию.
План предлагаемых мероприятий».
Документ датирован позапрошлой осенью. Читать все подряд я не стал. Только выводы. И меры. Строительство: сто лет не ремонтировали, условия для жизни кошмарные. Финансы: систематическое разворовывание средств на двух уровнях, муниципальном и в самих приютах. Медицина: все дети отстали от своих ровесников в весе, в росте, в умственном развитии. У большинства авитаминоз, гастрит, хронический бронхит, кариес, сколиоз и ещё несколько названий болезней, которые мне ни о чем не говорят. Медики рекомендуют санаторный режим, лечение всех этих болячек, наблюдение невропатолога и детского психиатра. Всем. Потом список мер, расчёт, во что это обойдётся, а потом следующий ультиматум:
«В случае если корпорация не сочтёт возможным выделить необходимые средства, прошу принять мою отставку. Председатель медицинской комиссии, начальник МСВС Кальтаниссетта, генерал-лейтенант Террачино»
«Присоединяюсь. Генеральный ревизор ЦБ (имя, фамилия)»
И резолюция:
«За какого людоеда вы меня тут держите?! Щенки кусачие! Не видите дальше собственного носа! Детей они пожалели. Я тоже. А ещё я жалею будущих жертв этих рассадников уголовной преступности и средств на расследования, возмещения, компенсации, лечение и похороны! Оплатить всё. Из резерва фонда развития. Ваш старый толстяк, но пока ещё не маразматик, Чезаре Кальтаниссетта»
А мог бы такое написать несостоявшийся дон Рольяно?
Я выключил комп и повернулся к профу.
Он начал читать:
— Я где-то слышал,
Что люди с тёмным прошлым, находясь
На представленье, сходным по завязке,
Ошеломлялись живостью игры,
И сами сознавались в злодеянье…
Что тебя так мучает? — спросил проф.
— Он не находился на представлении, он в нём участвовал, и я тоже. Столичный трагик, которого принудили отправиться в провинцию последние нововведения, — усмехнулся я.
— Не страшно ль, что актер проезжий этот
В фантазии, для сочиненных чувств,
Так подчинил мечте свое сознанье,
Что сходит кровь со щек его, глаза
Туманят слезы, замирает голос
И облик каждой складкой говорит,
Чем он живёт! А для чего в итоге?
Из-за Гекубы! Что он Гекубе?..
Уже ничего. Он, наверное, хотел подарить этот камень своей жене. Если можно убить ради неё одного человека; почему нельзя убить сто?
— Значит, одного тоже нельзя.
Глава 29
Понедельник получился не слишком весёлым. Опять занятие у синьора Брессаноне, опять после пропуска. Опять ничего не решил. Злорадные ухмылки Ориоло. Ненавидящий взгляд Линаро, издалека. Я тоже посмотрел ему в глаза, он отвернулся. Чёрт! Я чуть не взвыл из-за этой победы. Теперь надо сделать так, чтобы он осмелился не только смотреть на меня издалека, но и подойти и набить морду, если, конечно, сможет. Это тебе не осуждающий взгляд невинной жертвы! Это уметь надо.
Что же это за мир такой? В котором умный и талантливый парень сам бежит к садистам и ублюдкам, недостойным чистить его ботинки, и просит, чтобы его избили. И радуется, что не случилось чего похуже. И ещё благодарен небось что по голове ни разу не ударили! Ну это ясно, его голова — достояние корпорации, не смейте её портить. А то вас самих… Наверное, там и впрямь одна половина населения стучит на другую, иначе до него дошло бы, что я сам, уж точно, ни при каких обстоятельствах, на него не донесу. А больше нас никто не слышал. Ну не расставили же их эсбэшники жучки по всему Палермо. А жучок на территории Больцано — это вообще скандал, если не война со всеми сразу. Ну почему он такой псих?!
Днём я так упорно занимался математикой (позориться ещё и в четверг ну совсем не хочется), что Виктор пришел звать меня на тренировку. Так. Ещё немного, и он меня туда волоком потащит.
Вечером я предъявил себя друзьям: живой я и здоровый. А что было, рассказать не могу.
— С тобой точно все в порядке? — спросила Лариса, когда мы с ней отошли немного в сторонку.
— Угу. А депрессивный я потому, что опять видел этого парня.
Лариса кивнула:
— Это надолго. За пару недель даже ты не можешь победить в такой войне.
Как мне понравилось это «даже». Я развеселился.
В среду были очередные учения, синьор Соргоно решительно отказал Виктору, когда тот просился поучаствовать. Пришлось долго объяснять, почему нельзя. Меня самого пустили года полтора назад. Я, правда, не стал рассказывать, как я этого добился. Не дай бог, попробует повторить. Я отвёл его на наблюдательную вышку и вручил бинокль: пусть посмотрит, это интересно.
На игре мне не повезло. Меня подстрелили, причём в самом конце. Хорошо хоть отмываться не пришлось: почти вся краска попала на комбинезон. Зрелище, кстати, не для слабонервных: огромное красное пятно, окруженное брызгами, очень похоже на жуткую кровавую рану; даже не знаю, каким оружием можно нанести такую. Бутылкой кетчупа разве что.
Весь вечер я готовился к завтрашним занятиям в университете.
Утром в четверг я заметил, что так и не разобрал сумку, с которой ездил на Селено. Полез туда за отмычкой (всегда носи с собой) и наткнулся на бластер. О Мадонна, клептоман я, клептоман. Пора бы отвыкнуть. Семь лет уже кошельков не краду. Хм, а почему проф ни разу меня не поймал? Не меньше ста всяких краж, в том числе из его кармана. Хоть раз он должен был об этом узнать. Никогда я его не пойму!
Передо мной, как перед Энрико Стромболи несколько дней назад, встал вопрос, что же делать с бластером. Не игрушка… Ох, опаздываю. Бластер я оставил на столе, чтобы не забыть сдать его в оружейную, когда вернусь. Ну не убьют меня за него. А горничная его не тронет, лучше стол оставит невытертым.
Когда я, счастливый и довольный: утер нос Линаро, Ориоло и всем остальным, — посадил «Феррари» в парке, на посадочной площадке меня поджидал очень сердитый синьор Соргоно.
— Добрый день, — сказал я озадаченно.
— Пойдем-ка со мной, — поманил он меня.
Я пошел. И увидел: один из трехсотлетних нью-британских дубов, гордость Джорджо, оказался сожжённым мощным импульсом, явно из боевого бластера. О, Мадонна, что это случилось?
— Жертвы? — спросил я севшим голосом.
— Обошлось, — так же кратко ответил синьор Соргоно. — Подробности тебе синьор Галларате расскажет.
Я срочно связался с Гераклом, Диоскурами и Самураем: синьор Соргоно может не воспринимать их как жертв. Все целы. Слава богу. Я побежал в кабинет профа.
Там на столе лежал бластер, а за столом съежился Виктор. Всё ясно, можно уже ничего не объяснять.
Я прислонился к стенке около двери.
— Идиот! Дебил! — застонал я.
Виктор посмотрел на меня глазами больной, виноватой, побитой собаки.
— Я думал, он учебный.
— Я не про тебя, я про себя.
— Правильно, — заметил проф.
Потрясенный увиденной мною картиной, я на него не отреагировал. Боевой бластер в руках полного профана! Он мог застрелиться, покалечиться или убить либо покалечить кого-нибудь другого.
— Энрик, сколько раз ты держал в руках заряженный бластер? — спросил проф.
— Семь, — ответил я, — если считать две ночи охоты на Джильо отдельно. Я уже всё понял.
— Я никогда не говорил тебе банальную фразу, что все инструкции пишутся кровью разных болванов? — поинтересовался проф. — В данном случае меня, тебя и ещё одного человека. Виктор, это не ты. Вы оба можете идти. В данном случае это не разрешение, а приказ.
Виктор догнал меня в парадной гостиной и встал у меня на дороге, просительно заглядывая в глаза. Вот уж действительно напроказивший щенок.
— Да ладно, обошлось же, — утешил его я, — ты только и учебное оружие без разрешения не бери. Во избежание, как написал один древний историк.

Глава 30
Опять у меня нет времени на проект «Кремона». А это теперь мой долг. Раньше можно было поразвлекаться и забыть: не моё дело. Теперь вот моё. Завтра мы будем рассказывать друг другу, чего мы достигли за последние две недели. А у меня ничего нет. Хорош стратег, всех загрузил работой, а сам филоню.
Так что после возвращения из университета я сразу занялся руководством клана Кремона.
Страшное подозрение возникло у меня, когда я читал третье досье: ангелы небесные да и только. У Кремоны культивируются аскетизм, преданность интересам клана, семейные добродетели, но не все. Мужу нельзя изменить, но можно донести на него в СБ, это такой нравственный подвиг. Так вот, светлые (по кремонским понятиям) образы синьора Кремона, командующих ВВС, ВМФ и армии можно на иконах малевать. Не может этого быть. Вывод: мы попались на удочку, эти досье и предназначены для несанкционированного доступа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50