Он-то сам ни в коей мере не был мстителен, напротив, но Отец Экспроприационизма – Сын Справедливости, а справедливость однозначно предполагала устранение всех Возвышенных тиранов. Этого жаждали притесняемые граждане, или возжаждут в самое ближайшее время, когда пройдут надлежащую выучку. Более того, потоки крови Возвышенных, которым суждено залить пламя народного гнева, направят несметные богатства в надлежащие сундуки. Имущество приговоренных, автоматически отчисляемое в пользу государства, будет использовано для высших и лучших целей – то есть для снаряжения и содержания армии, от которой теперь все больше зависела безопасность партии экспроприационистов, а стало быть, и всей нации. Эту великую чистку Уисс считал желательной и поэтому необходимой; а эти два качества по мере его возвышения становились вовсе неразличимыми.
Для Уисса вопрос был решен. Казни Возвышенных будут проводиться публично – это уж непременно. Народ Вонара заслуживает подобного зрелища – одновременно приятного и назидательного; преступные же Возвышенные заслужили все виды унижения, а Уисс – удовлетворения. Решение его было окончательным, оставались кое-какие конкретные мелочи. Во всех существующих разновидностях массовых казней был какой-то, да изъян – или слишком медленно, или много крови, или уж слитком жутко, а то и чересчур дорого. Некоторые варианты казались лучше остальных, но даже лучшие из них не решали проблем с логическими последствиями казни – уничтожением или захоронением трупов, а также уборкой места казни. Ни одного по-настоящему удовлетворительного способа так и не нашлось, пока не появилась Кокотта, чья стремительная и восхитительно опрятная манера еды сразу всем полюбилась. Наконец нашелся палач, чье изысканное мастерство освобождало его новых приверженцев-экспроприационистов от обвинений в варварстве.
Уисс в'Алёр был в восторге и мечтал скорее продемонстрировать народу добродетели Кокотты. Осуществить это казалось несложно, поскольку четверо оставшихся из приговоренных нирьенистов по-прежнему содержались в казематах «Гробницы». За один-единственный день была сооружена большая платформа на колесах – нечто вроде сухопутной баржи. На это транспортное средство с почестями водрузили Кокотту, закутанную в черный холст, и ночью повезли по темным улицам из Арсенала в «Гробницу».
* * *
– Где же ты была? Чем ты занималась все это время? – Элистэ постукивала каблучком. За ее нетерпением крылось глубокое беспокойство. Кэрт, просто одетая, с огрубевшими от работы руками и деревенским акцентом, могла сравнительно безопасно расхаживать по улицам Шеррина. Эти прогулки доставляли удовольствие горничной и информацию ее хозяйке, сидевшей взаперти и изголодавшейся по новостям. Но иногда Элистэ начинала тревожиться: вдруг с Кэрт что-нибудь случится там, на улицах? Несчастный случай, болезнь или нападение. Каждая Возвышенная несла ответственность за безопасность и благополучие ее служанок.
– Так где ты была? – резко повторила она.
– В «Гробнице», госпожа. То есть около нее. – Слегка бледная и какая-то рассеянная, Кэрт, видимо, не замечала раздражения хозяйки.
– О чем ты говоришь? Объясни немедленно. Хотя подожди. У тебя измученный вид. Я разрешаю тебе сесть. Ты больна? Ты собираешься упасть в обморок, биться в судорогах и прочее?
– Нет, госпожа. – Кэрт машинально присела на краешек обитого парчой кресла. – Я в порядке, клянусь вам…
– Ты уверена? Ну тогда говори.
– Хорошо. Мне есть что рассказать. Дело было так. Я шла купить этих сахарных вафелек, госпожа, без которых вы жить не можете, и, сами понимаете, мне нужно было пройти мимо старой тюрьмы, чтобы попасть на мост к рынку. Ну вот, иду я и вижу, что все эти городские толпятся у ворот, я и остановилась узнать, что к чему. Стала спрашивать, но никто толком ничего не знал, тогда я стала протискиваться вперед, добралась до ворот и увидела, на что все глазеют. Там эта штука, прямо во дворе «Гробницы». Она похожа на большой-пребольшой свинцовый шкаф, внутри заостренные шипы, а наверху всякие рога, шары и прочая дребедень. И она большая, госпожа. Прямо громадина.
– Да что же это за штука?
– Вот и я гадала. И всех там расспрашивала, но никто не знал. А некоторые твердили, что это одна из Оцепенелостей, вроде той, которая, как сторожевой пес, стоит у Северных ворот. И это правда, она была на ту похожа, только совсем другая.
– В каком отношении другая?
– По ферме, но дело не в этом У этой сверху что-то горит разными цветами и вроде как-то шевелится. Эта… ну, не спит. И, конечно, люди ломали голову, откуда она взялась, как сюда попала и зачем. Я-то не понимаю, что это за штуковина, но знаю, что мне такое не по нутру.
– Так эта тайна осталась неразгаданной?
– Да нет, госпожа, только говорить тяжко.
– Тяжко?
– Через какое-то время, – продолжала Карт, – из тюрьмы вышел солдат и прибил к стене объявление. Кто-то прочел его вслух. Там говорилось, что четверо предателей-нирьенистов будут приведены во двор в три часа пополудни. Так что все догадались, зачем эта штука там стоит.
– И ты ждала так долго, чтобы посмотреть на публичную казнь? – дрогнувшим от гнева голосом спросила Элистэ. Она была потрясена и одновременно чувствовала отвращение, однако против воли заинтересовалась рассказом.
– Что ж, мне выбирать не приходилось, госпожа. – Круглое лицо Кэрт вспыхнуло. – К тому времени я уже не могла бы оттуда выбраться. Я стояла у самых ворот, с прижатым к решетке носом, а толпа сзади меня становилась все больше, и я там застряла без движения.
– Вот как?
– Правда, госпожа. А еще – как я узнала, что будет, так почему-то не могла отвернуться.
Элистэ кивнула, молча и пристыженно признавая, что понимает.
– Должно быть, слухи пошли по всему городу, – продолжала Кэрт, – потому что люди шли и шли, и площадка перед воротами была такой забитой, что не проехала бы ни карета, ни даже портшез. Кто-то там выпивал, кто-то буянил, некоторые смеялись, перешучивались. А некоторые стали ну прямо мерзкие. Но большинство стояли тихо и ожидали. Ровно в три они вышли из «Гробницы» – солдаты, охрана и все такое. И один там был – говорили, что это главный начальник «Гробницы» Довель Эгюр. И еще палач – такой огромный, – Борло сын-Бюни, тот, что у нас жил, помните? – рядом с ним просто щенок, и говорили, что это Бирс, родственник Уисса в'Алёра, но точно не поручусь И четыре пленника, – чтоб мне лопнуть, если они не были раздеты догола! Госпожа, вот ей-ей, они были голые, как цыплята, которых сейчас бросят в кастрюлю.
– Как это гнусно! – вспыхнула Элистэ. – Какие скоты эти экспры! К чему им такая мелкая бессмысленная жестокость?
– Точно не скажу, госпожа, но я прямо еле на ногах устояла. Не знала, куда смотреть, да и другие тоже. Некоторые захихикали – знаете, как вот ежели человек сбит с толку, но не хочет показать. Но смеялись недолго, и, я думаю, пленники даже не услышали – такие они были убитые, что ничего не замечали. Мне стало жалко их, госпожа, и не только мне. Я слышала, кто-то шепнул, что они хорошие депутаты и хорошие люди и так с ними поступать негоже. Но кругом рыскали народогвардейцы, и вслух говорить было страшно. Ну, выстроили всех четверых перед этой штуковиной, – продолжала Кэрт, – и они там стояли, пока читались обвинения. Но если они и вправду во всем этом повинны, тогда они, само собой, заслуживали смерти.
– А они виновны на самом деле? – спросила Элистэ.
– Не могу сказать, госпожа, да или нет, а только разговоры закончились, и перешли к делу. Палач схватил первого пленника и зашвырнул его прямо в этот шкаф. И тут вышло, что вроде как эта штука живая. Двери захлопнулись сами по себе, а огни делались все ярче и ярче, а шум громче и громче, а потом большая вспышка – прямо больно глядеть, и все было кончено. Двери сами открылись – и, госпожа, там внутри ничего не было. Только кусок веревки. Я не могла глазам своим поверить. Да и никто не мог – слышали бы вы, какие начались вопли и крики! А палачу словно и дела нет. Он взял вилы и, как ни в чем не бывало, вытащил веревку наружу. А потом остановился и будто погладил этот шкаф – провел по нему рукой, даже по шипам, и, клянусь, он разговаривал с этой штукой. Я не слышала, но видела, как у него губы двигались. И выражение у него было такое, словно он с родственником разговаривает. Чудно это мне. А потом три остальных пленника – бум, бум, бум – один за другим, как и первый. Все заняло несколько минут, вы не поверите, до чего все это быстро, и как… как чисто там после этого, ни кусочка не остается, словно никого и не было.
– В некотором смысле это даже хуже, чем… – Элистэ, вздрогнув, замолчала.
– Ну, тем и кончилось, – заключила Кэрт. – Солдаты, начальник тюрьмы и палач, сделав свое дело, ушли, а шкаф так и оставили во дворе. Мы потолкались еще на улице, посмотреть, что будет, но больше ничего не было, и я пошла домой. Вот почему я так поздно, госпожа.
Элистэ молчала, не зная, что сказать.
– Да, и вот еще что, – припомнила Кэрт. – Пока все это происходило, из окна тюремной башни глядели два каких-то человека, и люди в толпе говорили, что один из них – это сам Уисс в'Алёр.
* * *
Со своего наблюдательного поста у окна в верхнем этаже центральной башни «Гробницы» Уисс в'Алёр – или просто Валёр, как он недавно переименовал себя из соображений скромности – видел все происходившее. Он отметил превосходную работоспособность Кокотты, несгибаемость народогвардейцев, похожих на автоматы, извращенное поклонение кузена Бирса.
А публика? Чародейные пассы, неохотно произведенные его отцом, позволили с одного взгляда оценить реакцию зрителей. Уисс увидел, что горожане были напуганы, сбиты с толку и взволнованы. Первозданная жестокость Кокотты казалась им отталкивающей и приятно возбуждающей. Многие были довольны зрелищем, но боялись признать это, некоторыми владели смешанные чувства, а кое-кто испытывал подлинное отвращение. Ну, это, разумеется, пустяки. Удовольствие можно усилить, тошноту подавить – по поле Уисса. Его собственные таланты, при поддержке чар отца, давали достаточно власти для этого, даже больше, чем нужно.
Разве нет?
Но сомнения оставались, подрывая его уверенность в себе и расшатывая нервы Ему необходимо избавиться от них ради себя самого и блага страны. Он обязан защитить себя Это его долг перед Вонаром.
К счастью для страны, Уисс мог положиться на преданность и сотрудничество Народного Трибунала, где ведущие юристы с готовностью подчинялись мудрым решениям Комитета Народного Благоденствия. Кого порицал Комитет, тех приговаривал Трибунал, а сам Комитет состоял из преданных экспроприационистов, истинных патриотов, хороших людей (была, правда, парочка исключений, которыми стоило заняться), и Уисс всегда мог на них рассчитывать.
Он возвратился в свой кабинет в Комитете Народного Благоденствия и отдал соответствующие приказы, после чего Трибунал оказался завален делами. Самые глубокие и сырые казематы старой «Гробницы» впервые за века увидели людей, потом оказались заполнены до отказа, а затем чуть не треснули от количества обитателей. Избыток арестованных распределялся по двум тюрьмам поменьше – в «Остроге» и «Сундуке», находившихся в противоположных концах города. Скоро были заполнены и они, и тогда начали использовать не слишком надежные камеры в окружных жандармских участках. Задействованными оказались также некоторые погреба и склады, а в одном примечательном случае – даже пересохший колодец. Это было просто постыдно. Требовалось или больше места, или меньше арестованных. С точки зрения Уисса, решение этой задачи сомнений не вызывало.
У Кокотты было много дел и забот, и она хорошо питалась. Вначале ее рацион состоял из политических противников Уисса Валёра – реальных и воображаемых. Упрямые и непокорные члены Конституционного Конгресса попали к ней самыми первыми, в ряде случаев в сопровождении друзей и членов семьи. За ними последовали непримиримые журналисты, недовольные и слишком открыто выступавшие с критикой. Почти каждый день во дворе «Гробницы» происходили казни – одна, две, три. Жители Шеррина вскоре привыкли к виду Кокотты, ее голодным шипам и обнаженным жертвам. Первоначальное потрясение от ее внешнего вида и способа уничтожения людей быстро улеглось, и публичные казни стали для многих излюбленной формой бесплатного развлечения.
Как-то дождливым осенним утром Уисс сидел один в кабинете, читая донос секретного агента, работавшего под кодовым именем Чечевичная Похлебка. Сеть агентов была настолько разветвленной и писали они так много, что утомительный труд по прочтению доносов обычна исполняли самые высокие чины жандармерии и младшие члены Комитета. Изредка некоторые сообщения предлагались вниманию председателя Комитета. Но рапорт Чечевичной Похлебки заслуживал особого внимания, поскольку относился к персоне кузена председателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Для Уисса вопрос был решен. Казни Возвышенных будут проводиться публично – это уж непременно. Народ Вонара заслуживает подобного зрелища – одновременно приятного и назидательного; преступные же Возвышенные заслужили все виды унижения, а Уисс – удовлетворения. Решение его было окончательным, оставались кое-какие конкретные мелочи. Во всех существующих разновидностях массовых казней был какой-то, да изъян – или слишком медленно, или много крови, или уж слитком жутко, а то и чересчур дорого. Некоторые варианты казались лучше остальных, но даже лучшие из них не решали проблем с логическими последствиями казни – уничтожением или захоронением трупов, а также уборкой места казни. Ни одного по-настоящему удовлетворительного способа так и не нашлось, пока не появилась Кокотта, чья стремительная и восхитительно опрятная манера еды сразу всем полюбилась. Наконец нашелся палач, чье изысканное мастерство освобождало его новых приверженцев-экспроприационистов от обвинений в варварстве.
Уисс в'Алёр был в восторге и мечтал скорее продемонстрировать народу добродетели Кокотты. Осуществить это казалось несложно, поскольку четверо оставшихся из приговоренных нирьенистов по-прежнему содержались в казематах «Гробницы». За один-единственный день была сооружена большая платформа на колесах – нечто вроде сухопутной баржи. На это транспортное средство с почестями водрузили Кокотту, закутанную в черный холст, и ночью повезли по темным улицам из Арсенала в «Гробницу».
* * *
– Где же ты была? Чем ты занималась все это время? – Элистэ постукивала каблучком. За ее нетерпением крылось глубокое беспокойство. Кэрт, просто одетая, с огрубевшими от работы руками и деревенским акцентом, могла сравнительно безопасно расхаживать по улицам Шеррина. Эти прогулки доставляли удовольствие горничной и информацию ее хозяйке, сидевшей взаперти и изголодавшейся по новостям. Но иногда Элистэ начинала тревожиться: вдруг с Кэрт что-нибудь случится там, на улицах? Несчастный случай, болезнь или нападение. Каждая Возвышенная несла ответственность за безопасность и благополучие ее служанок.
– Так где ты была? – резко повторила она.
– В «Гробнице», госпожа. То есть около нее. – Слегка бледная и какая-то рассеянная, Кэрт, видимо, не замечала раздражения хозяйки.
– О чем ты говоришь? Объясни немедленно. Хотя подожди. У тебя измученный вид. Я разрешаю тебе сесть. Ты больна? Ты собираешься упасть в обморок, биться в судорогах и прочее?
– Нет, госпожа. – Кэрт машинально присела на краешек обитого парчой кресла. – Я в порядке, клянусь вам…
– Ты уверена? Ну тогда говори.
– Хорошо. Мне есть что рассказать. Дело было так. Я шла купить этих сахарных вафелек, госпожа, без которых вы жить не можете, и, сами понимаете, мне нужно было пройти мимо старой тюрьмы, чтобы попасть на мост к рынку. Ну вот, иду я и вижу, что все эти городские толпятся у ворот, я и остановилась узнать, что к чему. Стала спрашивать, но никто толком ничего не знал, тогда я стала протискиваться вперед, добралась до ворот и увидела, на что все глазеют. Там эта штука, прямо во дворе «Гробницы». Она похожа на большой-пребольшой свинцовый шкаф, внутри заостренные шипы, а наверху всякие рога, шары и прочая дребедень. И она большая, госпожа. Прямо громадина.
– Да что же это за штука?
– Вот и я гадала. И всех там расспрашивала, но никто не знал. А некоторые твердили, что это одна из Оцепенелостей, вроде той, которая, как сторожевой пес, стоит у Северных ворот. И это правда, она была на ту похожа, только совсем другая.
– В каком отношении другая?
– По ферме, но дело не в этом У этой сверху что-то горит разными цветами и вроде как-то шевелится. Эта… ну, не спит. И, конечно, люди ломали голову, откуда она взялась, как сюда попала и зачем. Я-то не понимаю, что это за штуковина, но знаю, что мне такое не по нутру.
– Так эта тайна осталась неразгаданной?
– Да нет, госпожа, только говорить тяжко.
– Тяжко?
– Через какое-то время, – продолжала Карт, – из тюрьмы вышел солдат и прибил к стене объявление. Кто-то прочел его вслух. Там говорилось, что четверо предателей-нирьенистов будут приведены во двор в три часа пополудни. Так что все догадались, зачем эта штука там стоит.
– И ты ждала так долго, чтобы посмотреть на публичную казнь? – дрогнувшим от гнева голосом спросила Элистэ. Она была потрясена и одновременно чувствовала отвращение, однако против воли заинтересовалась рассказом.
– Что ж, мне выбирать не приходилось, госпожа. – Круглое лицо Кэрт вспыхнуло. – К тому времени я уже не могла бы оттуда выбраться. Я стояла у самых ворот, с прижатым к решетке носом, а толпа сзади меня становилась все больше, и я там застряла без движения.
– Вот как?
– Правда, госпожа. А еще – как я узнала, что будет, так почему-то не могла отвернуться.
Элистэ кивнула, молча и пристыженно признавая, что понимает.
– Должно быть, слухи пошли по всему городу, – продолжала Кэрт, – потому что люди шли и шли, и площадка перед воротами была такой забитой, что не проехала бы ни карета, ни даже портшез. Кто-то там выпивал, кто-то буянил, некоторые смеялись, перешучивались. А некоторые стали ну прямо мерзкие. Но большинство стояли тихо и ожидали. Ровно в три они вышли из «Гробницы» – солдаты, охрана и все такое. И один там был – говорили, что это главный начальник «Гробницы» Довель Эгюр. И еще палач – такой огромный, – Борло сын-Бюни, тот, что у нас жил, помните? – рядом с ним просто щенок, и говорили, что это Бирс, родственник Уисса в'Алёра, но точно не поручусь И четыре пленника, – чтоб мне лопнуть, если они не были раздеты догола! Госпожа, вот ей-ей, они были голые, как цыплята, которых сейчас бросят в кастрюлю.
– Как это гнусно! – вспыхнула Элистэ. – Какие скоты эти экспры! К чему им такая мелкая бессмысленная жестокость?
– Точно не скажу, госпожа, но я прямо еле на ногах устояла. Не знала, куда смотреть, да и другие тоже. Некоторые захихикали – знаете, как вот ежели человек сбит с толку, но не хочет показать. Но смеялись недолго, и, я думаю, пленники даже не услышали – такие они были убитые, что ничего не замечали. Мне стало жалко их, госпожа, и не только мне. Я слышала, кто-то шепнул, что они хорошие депутаты и хорошие люди и так с ними поступать негоже. Но кругом рыскали народогвардейцы, и вслух говорить было страшно. Ну, выстроили всех четверых перед этой штуковиной, – продолжала Кэрт, – и они там стояли, пока читались обвинения. Но если они и вправду во всем этом повинны, тогда они, само собой, заслуживали смерти.
– А они виновны на самом деле? – спросила Элистэ.
– Не могу сказать, госпожа, да или нет, а только разговоры закончились, и перешли к делу. Палач схватил первого пленника и зашвырнул его прямо в этот шкаф. И тут вышло, что вроде как эта штука живая. Двери захлопнулись сами по себе, а огни делались все ярче и ярче, а шум громче и громче, а потом большая вспышка – прямо больно глядеть, и все было кончено. Двери сами открылись – и, госпожа, там внутри ничего не было. Только кусок веревки. Я не могла глазам своим поверить. Да и никто не мог – слышали бы вы, какие начались вопли и крики! А палачу словно и дела нет. Он взял вилы и, как ни в чем не бывало, вытащил веревку наружу. А потом остановился и будто погладил этот шкаф – провел по нему рукой, даже по шипам, и, клянусь, он разговаривал с этой штукой. Я не слышала, но видела, как у него губы двигались. И выражение у него было такое, словно он с родственником разговаривает. Чудно это мне. А потом три остальных пленника – бум, бум, бум – один за другим, как и первый. Все заняло несколько минут, вы не поверите, до чего все это быстро, и как… как чисто там после этого, ни кусочка не остается, словно никого и не было.
– В некотором смысле это даже хуже, чем… – Элистэ, вздрогнув, замолчала.
– Ну, тем и кончилось, – заключила Кэрт. – Солдаты, начальник тюрьмы и палач, сделав свое дело, ушли, а шкаф так и оставили во дворе. Мы потолкались еще на улице, посмотреть, что будет, но больше ничего не было, и я пошла домой. Вот почему я так поздно, госпожа.
Элистэ молчала, не зная, что сказать.
– Да, и вот еще что, – припомнила Кэрт. – Пока все это происходило, из окна тюремной башни глядели два каких-то человека, и люди в толпе говорили, что один из них – это сам Уисс в'Алёр.
* * *
Со своего наблюдательного поста у окна в верхнем этаже центральной башни «Гробницы» Уисс в'Алёр – или просто Валёр, как он недавно переименовал себя из соображений скромности – видел все происходившее. Он отметил превосходную работоспособность Кокотты, несгибаемость народогвардейцев, похожих на автоматы, извращенное поклонение кузена Бирса.
А публика? Чародейные пассы, неохотно произведенные его отцом, позволили с одного взгляда оценить реакцию зрителей. Уисс увидел, что горожане были напуганы, сбиты с толку и взволнованы. Первозданная жестокость Кокотты казалась им отталкивающей и приятно возбуждающей. Многие были довольны зрелищем, но боялись признать это, некоторыми владели смешанные чувства, а кое-кто испытывал подлинное отвращение. Ну, это, разумеется, пустяки. Удовольствие можно усилить, тошноту подавить – по поле Уисса. Его собственные таланты, при поддержке чар отца, давали достаточно власти для этого, даже больше, чем нужно.
Разве нет?
Но сомнения оставались, подрывая его уверенность в себе и расшатывая нервы Ему необходимо избавиться от них ради себя самого и блага страны. Он обязан защитить себя Это его долг перед Вонаром.
К счастью для страны, Уисс мог положиться на преданность и сотрудничество Народного Трибунала, где ведущие юристы с готовностью подчинялись мудрым решениям Комитета Народного Благоденствия. Кого порицал Комитет, тех приговаривал Трибунал, а сам Комитет состоял из преданных экспроприационистов, истинных патриотов, хороших людей (была, правда, парочка исключений, которыми стоило заняться), и Уисс всегда мог на них рассчитывать.
Он возвратился в свой кабинет в Комитете Народного Благоденствия и отдал соответствующие приказы, после чего Трибунал оказался завален делами. Самые глубокие и сырые казематы старой «Гробницы» впервые за века увидели людей, потом оказались заполнены до отказа, а затем чуть не треснули от количества обитателей. Избыток арестованных распределялся по двум тюрьмам поменьше – в «Остроге» и «Сундуке», находившихся в противоположных концах города. Скоро были заполнены и они, и тогда начали использовать не слишком надежные камеры в окружных жандармских участках. Задействованными оказались также некоторые погреба и склады, а в одном примечательном случае – даже пересохший колодец. Это было просто постыдно. Требовалось или больше места, или меньше арестованных. С точки зрения Уисса, решение этой задачи сомнений не вызывало.
У Кокотты было много дел и забот, и она хорошо питалась. Вначале ее рацион состоял из политических противников Уисса Валёра – реальных и воображаемых. Упрямые и непокорные члены Конституционного Конгресса попали к ней самыми первыми, в ряде случаев в сопровождении друзей и членов семьи. За ними последовали непримиримые журналисты, недовольные и слишком открыто выступавшие с критикой. Почти каждый день во дворе «Гробницы» происходили казни – одна, две, три. Жители Шеррина вскоре привыкли к виду Кокотты, ее голодным шипам и обнаженным жертвам. Первоначальное потрясение от ее внешнего вида и способа уничтожения людей быстро улеглось, и публичные казни стали для многих излюбленной формой бесплатного развлечения.
Как-то дождливым осенним утром Уисс сидел один в кабинете, читая донос секретного агента, работавшего под кодовым именем Чечевичная Похлебка. Сеть агентов была настолько разветвленной и писали они так много, что утомительный труд по прочтению доносов обычна исполняли самые высокие чины жандармерии и младшие члены Комитета. Изредка некоторые сообщения предлагались вниманию председателя Комитета. Но рапорт Чечевичной Похлебки заслуживал особого внимания, поскольку относился к персоне кузена председателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119