Последнее время репортер все больше работал дома.
Однако ж предстояло, похоже, растрясти старые кости.
И Гурский был почти рад.
Правда, его одолевали сомнения.
Уже в автобусе — благо подходящий отъезжал из Черновцов очень удачно — Гурский внимательно перечел письмо с очередным заданием.
Сомнения остались при нем, но нечто, отдаленно напоминающее прежний азарт, дрогнуло и затрепетало в груди.
Неведомое агентство сообщало, а «Справочник краеведа» полностью подтверждал информацию о том, что в окрестностях крохотного городка Лесавуч находится помещичья усадьба, построенная в конце XVIII века.
Дальнейшая информация несколько разнилась.
Справочник утверждал, что на территории усадьбы действует пансионат, привлекающий многочисленных отдыхающих и туристов уникальным ландшафтом, классической архитектурой, обширной, прекрасно сохранившейся старинной библиотекой, принадлежащей еще прежним владельцам усадьбы, и чем-то там еще, влекущим и манящим трудящихся, пребывающих на заслуженном отдыхе.
По данным агентства, территория усадьбы давно заброшена и пустует, строения обветшали, а местами попросту превратились в руины. Судьба библиотеки, судя по всему, им была неизвестна.
Зато известно, что сильным наводнением, затопившим те края минувшей весной, подмыло древние захоронения в старинном склепе, расположенном на территории усадьбы. Некие любопытствующие субъекты — то ли из местных, то ли пришлые искатели приключений и древних сокровищ — обследовали содержимое древних саркофагов. Один из них — к вящему изумлению исследователей — оказался пуст, хотя надпись на монументальной плите утверждала обратное. Иными словами, согласно написанному, покойник в могиле был.
— Но сплыл! — неожиданно для себя вслух пошутил Гурский.
И даже засмеялся, сочтя шутку удачной.
Так громко, что, любопытствуя, оглянулась сидевшая впереди молодая суетливая бабенка, по всему, удачно торговавшая на рынке. Теперь она возвращалась восвояси с двумя большими корзинами, полными «городской» провизии — яркими баночками с йогуртами, импортным майонезом и большой бутылкой кока-колы.
В ответ Гурский недвусмысленно подмигнул и призывно мотнул головой.
Тетка торопливо отвернулась, скорее озадаченная, нежели оскорбленная предложением.
А Гурский, достав засаленный — как, впрочем, и все, что попадало в руки репортера, — блокнот, принялся сочинять очередной «вампирский» репортаж.
Благо на этот раз некоторый — и довольно впечатляющий — повод все-таки был.
Прошло три дня.
И газета, с которой чаще всего сотрудничал Гурский, вышла с огромным — в одну треть первой полосы — заголовком:

ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ
ГУЛЯТЬ ПО НОЧАМ В ОКРЕСТНОСТЯХ ЛЕСАВУЧА

Почти как в добрые старые времена, когда на ее страницах периодически появлялись леденящие душу фирменные «вампирские» истории от Сергея Гурского.
Почти.
Но совершенно иначе.
Ибо оставшееся газетное пространство занимал портрет репортера.
В траурной черной рамке.
Под ним крупным шрифтом — последний репортаж Сергея Гурского.
Впрочем, репортажа как такового в газете не было.
На второй полосе просто напечатали те наброски, что успел Гурский сделать в автобусе по дороге в Лесавуч.
Он писал:
Это знание передают в наших краях из поколения в поколение.
Меняются времена, приходят новые власти, говорит свои веские слова наука.
Правильные, наверное, слова.
Но каждый — и стар и млад — знает: здесь, в опасной близости от грозной Трансильвании, пустая могила сулит беду.
Страшную беду для всех окрестностей, где произошло это — казалось бы, невозможное.
Значит, разбуженный черными силами, ожил вопреки всем веским научным словам и заверениям тот, кто лежал в земле неподвижен, вроде бы мертв.
Тот, кто долгие годы жил среди людей и был как все — и потому в мнимой смерти своей был оплакан, отпет и погребен.
Но неведомо было скорбящей родне и друзьям, что, насыпая холм над свежей могилой, совершают они страшную ошибку, обрекая себя или потомков своих на ужас ожидания и страшную, мучительную смерть.
Ибо не сделали главного.
Не вогнали в грудь покойника острый осиновый кол.
Ибо не знали главного.
Не простой смертный человек жил среди них.
Нет.
Тот, кто с рождения принадлежал к проклятому людьми и Богом племени.
Вампир. Упырь. Вуколак.
Разные народы, каждый на свой лад, называют эти существа, но все одинаково испытывают ужас и отвращение при одном только упоминании о них.
Ибо следом идет страшная беда.
Теперь, похоже, пришла она в тихий городок, имя которого звучит как песня — Лесавуч.
Вокруг и вправду шумят непроходимые леса, и стерегут покой зеленые холмы — предгорья грозных Карпат.
Воздух здесь свеж, и чисты водоемы.
Славные, привлекательные места.
Так есть и так было.
Триста лет назад облюбовал окрестности Лесавуча знатный, богатый пан, славный воин и добрый христианин…
Это было все, что обнаружилось в блокноте Гурского.
То ли он отложил работу, потому что автобус прибыл на крохотную станцию назначения.
То ли, напротив, решил дождаться приезда и уж тогда, собрав максимум информации, взглянув на все своими глазами, продолжить, имея за душой свежие впечатления.
Как бы там ни было, прямо с автобусной станции он отправился на «графские развалины» — так здесь называли теперь то, что осталось от некогда роскошной усадьбы.
Только спросил у первого встречного дорогу. И уточнил, правду ли говорят люди про пустую могилу.
Человек, повстречавшийся ему на пути, оказался разговорчивым и, главное, памятливым.
Он не забыл приезжего, его вопросы и свои ответы.
Благо разговор был короткий.
Дорога, что ведет к графским развалинам, брала начало на главной улице города.
А точнее — продолжала ее.
И это было логично.
В те времена, когда развалины были еще богатой усадьбой, крохотное поселение, ставшее много позже городом Лесавучем, существовало, возможно, исключительно благодаря тому, что обслуживало усадьбу.
Байка про пустую могилу в графском склепе гуляла в народе уже дней десять, а разнесли ее по городу приезжие — туристы на велосипедах. Эти не первый год колесят по Карпатам и как-то в прошлые годы даже разбивали лагерь прямо на развалинах. Может, собирались и теперь, но давешнее наводнение натворило и там много бед.
Велосипедисты укатили искать для ночевки другое место.
А весть про размытый склеп и пустую могилу осталась в городе.
Нельзя сказать, чтобы она сильно напугала горожан, напротив — любопытствующие немедленно обшарили развалины, могилу нашли. И успокоились.
Вот и все, что поведал случайный прохожий репортеру Гурскому.
Да еще посоветовал поторопиться — близился вечер. Ночью же на развалинах уж точно делать было нечего. Кромешная тьма окутывала руины. Ни огонька, ни одинокого фонаря. Ночи к тому же на ту пору стояли безлунные.
Приезжий поблагодарил сдержанно и зашагал торопливо.
Больше репортера Гурского никто в Лесавуче не видел.
По крайней мере живым.
Тело его обнаружили подростки, не первый раз, как выяснилось, штурмовавшие размытый склеп в поисках графских сокровищ.
Искали, впрочем, достаточно вяло.
Время от времени.
Когда делать больше было нечего, погода стояла подходящая, а настроение складывалось соответствующее.
Случилось это спустя три дня после того, как Гурский появился в Лесавуче.
Впрочем, по данным следствия, убили его в первый же день.
Способ, которым было совершено убийство, неприятно удивил местных полицейских.
Но не потряс.
В криминальной хронике последних месяцев подобное варварство упоминалось не раз — артерия на шее жертвы была аккуратно надрезана. После чего тело полностью обескровлено.
Совершенно необъяснимым образом.
Впрочем, на памяти черновицких сыщиков было еще и дело «путиловского вампира».
Последнее обстоятельство навевало предположения несколько странные.
А пожалуй что и страшные.
Первые впечатления

— Черт побери, это просто Рим какой-то! Четвертый, что ли?
Изумление лорда Джулиана — как и все эмоции, если его светлость решал дать им волю, — было бурным.
Едва выйдя из машины, он остановился как вкопанный.
Вид при этом имел довольно обескураженный.
Или уж по меньшей мере изумленный.
Возглас дополнил картину — лорд Джулинан был поражен.
Впрочем, основания имелись.
Широкий проспект, открывшийся его взору, буквально источал державное величие, достойное, по меткому замечанию изумленного лорда, античного размаха и роскоши.
Очень широкий, он был разделен пополам густым тенистым бульваром, по обе стороны которого тянулись прямые, как стрелы, ухоженные магистрали.
Тоже довольно широкие.
Их, в свою очередь, обрамляла вереница помпезных зданий.
Все они были совершенно одинаковыми, тянулись безупречно прямой, без малейшего зазора, шеренгой, похожие на строй солдат, замерших по команде «смирно».
Нехитрый вроде бы архитектурный прием усиливал тем не менее, впечатление монолитной мощи и величия.
Однако проспект с монументальными домами-братьями был всего лишь прелюдией.
Неожиданно он обрывался, упираясь в зеленый холм, не очень высокий, но все же достаточно возвышенный над местностью, чтобы породить ощущение обители богов.
Или существ как минимум богоподобных.
На холме — в строгом соответствии с древними имперскими традициями — высилось огромное сооружение из белого камня с колоннами, могущее быть исключительно дворцом или храмом.
Закатное солнце заливало пространство мягким золотисто-розовым сиянием.
И этот случайный вроде бы, преходящий штрих органично довершал картину.
Пейзаж был совершенно ирреальным.
Только чудо могло переместить его в начало третьего тысячелетия.
Откуда-то из глубины веков.
Вне всякого сомнения.
— Сейчас это называют сталинским ампиром. Но наш диктатор намного превзошел русских — такого вы не увидите даже в Москве.
В аэропорту их встретил помощник одного из членов румынского правительства, знакомого, как выяснилось, с лордом Джулианом.
Возможно, он принадлежал к когорте «благодарных» — разных людей, которым в разное время сэр Энтони оказал разные, однако жизненно необходимые услуги. И ничего не попросил взамен, получив тем самым незыблемое право в нужный момент обратиться с просьбой. Впрочем, надо отдать должное его светлости — правом этим он никогда не злоупотреблял, к тому же просьбы, как правило, были не слишком обременительными.
Очевидно, молодому чиновнику не раз приходилось сопровождать в правительственный центр Бухареста гостей: реакция вновь прибывших была хорошо изучена и даже отработан своеобразный ритуал.
Некоторое время он молча наблюдал за гостями, дожидаясь, когда они переполнятся эмоциями до краев, потом — выплеснут их до последней капли, и лишь потом переходил к пояснениям.
Так выходило интереснее.
Теперь время пришло.
— Этот архитектурный комплекс был воздвигнут сразу же после войны, чтобы никому в голову не пришло усомниться: коммунисты пришли всерьез и надолго. К тому же ребята они серьезные.
— Да уж. В Москве действительно даже не пытались изобразить ничего похожего. Знаменитые «высотки» кажутся Iтеперь просто скромными бунгало. Но что здесь размещалось? Официальные партийные резиденции?
— В первую очередь, разумеется. Офисы министерств, . других учреждений. Но и жилые дома тоже. Они предпочитали работать и жить в своем мире. Школы для их детей. Их магазины. Больницы, поликлиники. Все было здесь.
— Ну а там, на холме…
— Разумеется. Там был Он. То есть официально там размещались центральный комитет партии и марионеточный парламент. Но главным, конечно же, была Его резиденция. Не единственная, как вы понимаете. Но основная. По праздникам сюда пускали демос — отдельных, хорошо проверенных представителей, — они шли нарядными колоннами и приветствовали вождей.
— Заодно проникаясь ощущением их величия. Это ведь здорово влияет на психику, а, Полли?
— Более чем. Здесь соблюдены все правила и пропорции. Что говорить, диктаторы — и наши, коммунистические, и фашистские, в Германии — владели некоторыми основами древних культов. Обработка массового сознания велась со знанием дела.
— Ну а теперь? Что же здесь теперь?
— Да то же самое — правительственные учреждения, резиденция президента, парламент, квартиры крупных чиновников, их офисы.
Лорд Джулиан коротко хмыкнул.
— Ничего смешного, ваша светлость, еще Ленин, кажется, заметил, что главный вопрос всех революций — вопрос о власти. А уж он-то знал толк в революциях, вернее, в том, что именно следует хватать в первую очередь. Ну а резиденции — это ведь составляющая власти. Если не символ. К тому же — такие.
— Господи, Стив, я думал, по-русски ты читаешь только Пушкина. И все подобное — возвышенное. Но — Ленин?!
— Я много читаю.
Дискуссию об основах ленинизма, за которой не без любопытства наблюдал молодой румын, однако, пришлось свернуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54