И хотя в голосе доктора чувствовалось сильное сомнение - как будто я пытался сделать его жертвой розыгрыша, - результаты теста он все-таки отрицать не рискнул.
А мне - в который уже раз - подумалось: до чего же сложно устроен человеческий разум! Как удалось больному мозгу прота натренировать себя видеть ультрафиолетовые лучи и как он смог представить себе схему небесного свода, видимого с расстояния семи тысяч световых лет? Последнее было в какой-то степени возможно, однако какие же у него потрясающие способности! Если он и был «зацикленным ученым», то, несомненно, очень образованным, правда, полным бредовых идей и страдающим потерей памяти. И тут я подумал: вот тебе и книга!
Синдром «зацикленного ученого» - одна из самых поразительных и самых трудно объяснимых патологий в психиатрии. Заболевание это принимает всевозможные формы. Одни из этих ученых - «календарные калькуляторы»: спросите их, на какой день недели попадает четвертое июля 2990 года, и они ответят вам не задумываясь, при том что многие из них не могут научиться завязывать шнурки. Другие «ученые» способны на поразительные арифметические вычисления: могут в уме складывать гигантские числа, извлекать из них корни и т. п. Третьи - обладают необыкновенным музыкальным дарованием.
Они могут спеть или сыграть только что услышанную песню, а то и целые куски симфонии или оперы, это всего лишь после одного прослушивания!
Большинство «зацикленных ученых» страдают аутизмом. У некоторых при клиническом обследовании обнаруживается травма мозга, в то время как у других никаких видимых нарушений не находят. Но почти у всех у них IQ ниже среднего - обычно от пятидесяти до семидесяти пяти процентов. Очень редко коэффициент умственного развития «зацикленных ученых» достигает нормы или превышает ее.
Как-то раз я удостоился знакомства с одним из этих необыкновенных индивидуумов. Это была женщина лет шестидесяти с диагнозом медленно растущей опухоли головного мозга, расположенной в левой затылочной доле. Из-за этой злокачественной опухоли она почти не могла ни говорить, ни читать, ни писать. К тому же ее положение осложнялось симптомами хореи и она почти не могла есть самостоятельно. Но и это еще было не все: она была одной из самых непривлекательных женщин, которых я когда-либо встречал. Наш персонал любовно прозвал ее «Катрин Денев» - в честь необыкновенно красивой и необычайно популярной в то время французской кинозвезды.
Но какая это была художница! Стоило нам принести ей нужные материалы, как голова ее и руки переставали дрожать и она начинала создавать по памяти почти совершенные репродукции полотен величайших художников. И хотя обычно это занимало у нее всего несколько часов, ее полотна были едва отличимы от оригиналов. И что еще не менее поразительно - это то, что во время работы она казалась просто красивой!
Некоторые из ее творений теперь можно встретить по всей стране - в различных музеях и частных коллекциях. Когда эта женщина умерла, ее семья великодушно подарила больнице одну из ее картин, и сейчас она украшает наш конференц-зал. В этой совершенной копии «Подсолнухов» Ван Гога - оригинал ее висит в музее изобразительных искусств «Метрополитен», - несомненно, отразился не только гений Ван Гога, но и талант этой художницы.
В прошлом психиатры стремились привести таких пациентов в норму, пытались «слепить» из них существ, более соответствующих запросам общества. Даже нашу «Катрин Денев» поощряли тратить больше времени не на живопись, а на то, чтобы научиться самостоятельно одеваться и есть. Однако если эти необычайные способности не поощрять, они заглохнут, так что теперь в различных психиатрических заведениях подобным пациентам стараются дать возможность развить их таланты в полной мере.
Правда, с большинством из этих «зацикленных ученых» общаться очень трудно. Например, беседовать с «Катрин» было просто невозможно. Прот же, в отличие от них, проявлял ко всему живой интерес, рассуждал вполне разумно и мог функционировать совершенно нормально. Чему же интересному мы можем научиться от такого индивидуума? Что еще, к примеру, он знает о звездах? А вдруг существуют иные пути познания, помимо тех, что мы признаем и согласны признать? И где в конечном счете граница между гениальностью и безумством, как, скажем, у Блейка, Вульф, Шумана, Нижинского и, разумеется, Ван Гога? Ведь даже Фрейд был подвержен серьезным психическим расстройствам. Поэт Джон Драйден сказал об этом так:
Великий ум, сомненья нет, сродни безумству,
Их разделяющая грань едва приметна.
Я поднял эту тему на утреннем собрании нашего персонала в понедельник, предложив дать возможность проту болтать о чем ему заблагорассудится, и при этом попытаться понять, есть ли в том, что он говорит о своем (нашем) мире, что-либо ценное, а также определить его состояние и кто он есть на самом деле. К сожалению, несмотря на убедительное присутствие полотна «Катрин Денев», моя идея была встречена без особого энтузиазма. Клаус Виллерс, например, ни разу не видя пациента, заявил, что это случай абсолютно безнадежный и что при первой возможности следует перейти к применению более радикальных мер. Правда, в консервативности подхода к его собственным пациентам доктор Виллерс, наверное, перещеголяет любого из наших сотрудников. Тем не менее, в конце концов решили, что невелика будет потеря, если предоставить ему «свободу» еще на неделю-другую, а уж потом отдать на милость фармакологов и хирургов.
В этом деле был еще один аспект, который я не упомянул на собрании: похоже, что присутствие прота оказывало положительное влияние на других пациентов его отделения. Эрни, например, стал реже измерять температуру, а Хауи стал немного спокойнее. Мне рассказали, что как-то раз вечером он даже сел перед телевизором и прослушал концерт нью-йоркской филармонии. Да и некоторые другие пациенты теперь проявляли больше интереса к окружающему их миру.
Одной из таких пациентов была двадцатисемилетняя женщина - назовем ее Бэсс. С тех пор как эту бездомную, истощенную женщину привезли в больницу, я ни разу - ни единого раза! - не видел, чтобы она улыбнулась. С самого ее детства семья Бэсс обращалась с ней как с рабыней. Она делала все: убирала, готовила, стирала. На Рождество если ей и дарили подарки, то это была кухонная утварь или что-нибудь еще, нужное в хозяйстве, вроде гладильной доски. И потому, когда многоквартирный дом, где они жили, сгорел дотла, Бэсс считала, что это она должна была погибнуть в огне, а вовсе не ее братья и сестры. Вскоре после пожара ее привезли к нам в больницу совершенно замерзшей, так как она отказывалась идти в городской приют, предоставляемый бездомным.
С самого начала стоило большого труда уговорить Бэсс что-нибудь поесть. Но она, в отличие от Эрни, который боялся умереть, или Хауи, которому всегда было некогда, считала, что просто недостойна того, чтобы есть: «Какое право я имею есть, когда в мире столько голодающих?» В самый солнечный день Бэсс была уверена, что идет дождь. Что бы вокруг ни случалось, все напоминало ей о какой-либо трагедии, о каком-нибудь страшном несчастье из ее прошлого. Ни электрошоковая терапия, ни всевозможные нейролептические препараты не помогали. Бэсс была самым грустным человеком из всех, кого я знал.
Но вот во время одного из моих, теперь уже нечастых, обходов я увидел Бэсс: она сидела, обхватив руками колени, и сосредоточенно слушала все, о чем говорил прот. Она не улыбалась, но и не плакала.
А семидесятилетняя миссис Арчер, бывшая жена одного из виднейших американских магнатов, в присутствии прота совсем перестала ворчать.
Известной во втором отделении под именем Герцогиня, миссис Арчер приносят еду в отдельную палату и подают ее на тончайшем фарфоре. С рождения приученная жить в роскоши, она без конца жалуется на плохое обслуживание и на дурные манеры всех и каждого. Просто поразительно, но Герцогиня, которая, узнав, что муж ее бросил из-за молоденькой женщины, пробежала нагишом целую милю по Пятой авеню, в присутствии моего нового пациента была как шелковая.
Единственным, кто, казалось, недолюбливал прота, был Рассел, решивший, что прота заслал разведчиком на Землю сам дьявол.
- Изыди, сатана! - выкрикивал он то и дело, ни к кому лично не обращаясь. И хотя многие пациенты по-прежнему стекались к Расселу за советом и сочувствием, «свита» его таяла с каждым днем, тогда как число поклонников прота ежедневно росло.
Короче говоря, суть в том, что присутствие прота оказывало благотворное влияние на многих наших давнишних пациентов, и это ставило нас перед занятной дилеммой: если нам удастся поставить проту правильный диагноз и вылечить его, не пойдет ли это во вред его товарищам по несчастью?
БЕСЕДА ПЯТАЯ
Перед моей следующей встречей с протом я попросил принести из кладовой два старых торшера и вставить в них пятнадцативаттные лампы ночного света в надежде на то, что более мягкий свет побудит прота снять темные очки и я тогда смогу увидеть его глаза. Так оно и случилось, и, хотя теперь в моем кабинете было недостаточно светло, чтобы ясно видеть его целиком, мне - пока он вытаскивал из корзинки плод папайи и предлагал мне от него откусить - наконец удалось разглядеть его, цвета обсидиана, сиявшие, как у ночных животных, глаза.
Пока прот жевал, я как бы невзначай сказал ему дату своего рождения и спросил, на какой день недели оно приходится. Прот пожал плечами и продолжал громко чавкать. Я попросил его извлечь квадратный корень из числа 98 596, на что прот ответил: «Математика не мой конек». Тогда я попросил его сделать то, что он уже однажды делал, а именно нарисовать картину звездного неба, видимую с КА-ПЭКСа, только не со стороны Земли, а с противоположной. Когда он закончил свой рисунок, я сравнил его с тем, который Стив прислал мне по факсу неделю назад. В рисунке прота звезд было меньше, чем в компьютерном, но в общем и целом он с ним совпадал.
Я не стал терять время и спрашивать, откуда ему известно, как выглядит ночное небо с КА-ПЭКСа. Наверняка он бы фыркнул и выдал что-нибудь насчет того, что «я ведь там вырос». Вместо этого я включил магнитофон и дал ему возможность говорить о чем заблагорассудится. Я хотел поточнее выяснить, насколько ему удалось развить свою бредовую идею и что полезного из нее можно почерпнуть - если, конечно, есть что - о его прошлом и о Вселенной вообще.
- Расскажите мне о планете КА-ПЭКС, - попросил я. При этих словах прот просиял. И, не переставая жевать карамболу, многозначительное присутствие которого в корзинке не прошло для него незамеченным, спросил:
- А что вы хотите о ней узнать?
- Все. Опишите, скажем, типичный день в типичном году.
- А, - кивнул прот, - типичный день.
Эта идея, судя по всему, не показалась ему отталкивающей. Он прожевал фрукт, и в тусклом свете я увидел, как он сложил вместе кончики пальцев и закатил глаза. Несколько секунд он собирался с мыслями, а может быть, проектировал их на свой внутренний экран или уж не знаю, что он там с ними делал.
- Итак, начнем с того, что у нас нет «дней» в вашем понимании этого слова. У нас большую часть времени сумеречный свет, вроде того, что сейчас в этой комнате. - Последнюю фразу он произнес с уже знакомой кривой усмешкой. - К тому же КА-ПЭКСиане не спят так долго, как вы, и не спят в определенные часы, а лишь тогда, когда у них в этом возникает необходимость.
К тому времени я уже получил доклад персонала о том, как и сколько прот спит. Большую часть ночи он бодрствовал: читал, писал или совершенно явно размышлял, а днем, в неурочные часы, дремал.
- И наконец, КА-ПЭКС не вращается вокруг оси все время в одну и ту же сторону, как ЗЕМЛЯ, а всякий раз, завершив свой цикл, равный вашему двадцати одному году, начинает вращаться в противоположную сторону. Таким образом, длина «дня» варьирует от примерно одной вашей недели до нескольких месяцев, в течение которых КА-ПЭКС замедляет свой ход и начинает вращаться в противоположную сторону.
При этих словах я сделал себе пометку о том, что забыл упомянуть Стиву: траектория движения КА-ПЭКСа вокруг или между их солнц, представленная протом, не совпадала с траекторией в форме восьмерки доктора Флинна.
- Между прочим, - продолжал прот, и глаза его на мгновение открылись, - у нас есть и календари, и часы, только мы очень редко ими пользуемся. С другой стороны, наши часы не надо ни заводить, ни чинить - они, по вашему определению, вечные. Но вернемся к вашему вопросу. Скажем, я только что пробудился после короткого сна. Что я стану делать? Если я голоден, я что-нибудь поем. Вымоченное зерно, например, или фрукты.
Я спросил прота, что он подразумевает под «вымоченным» зерном, и попросил описать какие-нибудь их фрукты.
Глаза его снова открылись, и он выпрямился, словно в радостном предвкушении возможности рассказать во всех подробностях о своем «мире».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28