Он все-таки ненавидит отца.
- Не встретился?
- КА-ПЭКС - большая ПЛАНЕТА.
- Это конечно, но…
- Даже если я его встречал, никто мне не указал на него и не объяснил, что это мой отец.
- На вашей планете много людей, которым неизвестно, кто их отцы?
Он усмехнулся, мгновенно почувствовав двусмысленность вопроса.
- Большинству неизвестно. Это для нас не важно.
- Но вам известно, кто ваша мать?
- Чистая случайность. Общий знакомый как-то упомянул о нашем биологическом родстве.
- Земному существу это трудно понять. Может быть, вы все-таки объясните, почему ваше «биологическое родство» для вас не важно?
- А почему оно должно быть важно?
- Потому… э… давайте пока вопросы буду задавать я, а вы будете отвечать, хорошо?
- Иногда вопрос - это лучший ответ.
- Полагаю, вам неизвестно, сколько у вас братьев и сестер?
- На КА-ПЭКСе мы все братья и сестры.
- Я имел в виду биологических братьев и сестер.
- Я бы удивился, если бы они у меня были. По причинам, которые я уже объяснил, почти у всех на нашей ПЛАНЕТЕ только один ребенок.
- Неужели общество не оказывает давления в этом вопросе? И неужели правительство не поощряет деторождение, заботясь, чтобы ваши жители не вымерли?
- На КА-ПЭКСе нет правительства.
- Как это так? Там анархия?
- Что ж, это определение не хуже других.
- Но кто же строит дороги? Больницы? Руководит школами?
- Честное слово, джин, это не так уж трудно понять. У нас каждый делает то, что надо делать.
- А что, если никто не заметит, что какое-то дело надо сделать? А что, если кто-то знает, что какое-то дело надо сделать, и откажется его сделать? А что, если кто-то решит вообще ничего не делать?
- Такого на КА-ПЭКСе не бывает.
- Никогда?
- А с какой стати?
- Ну, например, выразить неудовлетворенность оплатой труда.
- У нас на КА-ПЭКСе нет «оплаты труда». И нет никаких денег.
Я сделал об этом пометку в блокноте.
- Нет денег? А как же протекает торговля?
- Мы не «торгуем». Вам, доктор, надо научиться внимательно слушать своих пациентов. Я уже говорил: если что надо сделать - ты это делаешь. Если кому-то надо что-то, что есть у тебя, ты ему это отдаешь. Таким образом мы избегаем множества проблем, и на нашей ПЛАНЕТЕ такая система прекрасно работает уже несколько миллиардов лет.
- Хорошо. А какого размера ваша планета?
- Размером примерно с НЕПТУН. Если вы прочтете запись нашей беседы на прошлой неделе, вы это там тоже найдете.
- Спасибо. Каково ваше население?
- Около пятнадцати миллионов таких существ, как я, - если вы это имели в виду. Но есть и многие другие существа, помимо нас.
- Какие такие существа?
- Самые разные. Некоторые напоминают ваших ЗЕМНЫХ животных, некоторые - нет.
- А животные эти дикие или домашние?
- Мы не «одомашниваем» никого из наших существ.
- Вы не выращиваете домашних животных для употребления в пищу?
- Никто на КА-ПЭКСе ничего не «выращивает» ни для какой цели и, разумеется, не выращивает с целью употребления в пищу. Мы не каннибалы.
Я вдруг почувствовал в его ответе неожиданные ноты гнева. Интересно, почему.
- Давайте сейчас заполним некоторые пробелы в вашем рассказе о детстве. Насколько я понял, вас растило множество суррогатных родителей, правильно?
- Не совсем.
- Кто же о вас заботился? Укладывал вас спать, заправлял одеяло?
- На КА-ПЭКСе никто не «укладывает вас в постель и не заправляет одеяло»! - воскликнул он, полный негодования. - Когда тебе хочется спать, ты спишь. Когда ты голоден, ты ешь.
- Кто же вас кормит?
- Никто. Еда всегда под рукой.
- В каком возрасте вы пошли в школу?
- На КА-ПЭКСе нет школ.
- Что ж, меня это не удивляет. Но вы явно человек образованный.
- Я не «человек». Я существо. Все жители КА-ПЭКСа образованны. Но образование мы получаем не в школах. Источник образования в желании познавать. И когда есть такое желание, не нужны школы. А без него все школы ВСЕЛЕННОЙ бесполезны.
- А как вы учитесь? У вас есть учителя?
- На КА-ПЭКСе мы все учителя. Если у тебя возник вопрос, спроси любого, кто окажется поблизости. И конечно, у нас есть библиотеки.
- Библиотеки? А кто ими руководит?
- Джин, джин, джин. Никто ими не руководит. Ими руководят все.
- А эти библиотеки созданы известным нам, земным людям, способом?
- Пожалуй. Там есть книги. Но и многое другое тоже. То, что вам будет незнакомо или непонятно.
- А где находятся эти библиотеки? В каждом городе есть своя библиотека?
- Да, но наши «города» скорее напоминают то, что вы называете «деревнями». У нас нет огромных метрополий, вроде той, в которой мы в настоящее время находимся.
- А у КА-ПЭКСа есть столица?
- Нет.
- Как вы добираетесь из одной деревни в другую? У вас есть поезда? Автомобили? Самолеты?
Глубокий вздох, за которым последовало нечленораздельное бормотание на непонятном языке (КА-ПЭКСо, как он объяснил мне впоследствии). И снова он что-то записал в своем блокноте.
- Я ведь уже объяснял это прежде, джин. Мы перебираемся с места на место с помощью энергии света. Почему вам так трудно понять эту концепцию? А может, вам она кажется слишком простой?
Опять он за свое. И, учитывая то, что времени у нас оставалось совсем мало, я решил, что не дам ему отклониться от темы.
- Последний вопрос. Вы сказали, что у вас было счастливое детство. А была ли у вас возможность играть с другими детьми?
- Почти никакой. На КА-ПЭКСе, как я уже говорил, очень мало детей. К тому же на нашей ПЛАНЕТЕ нет различия между «работой» и «игрой». На ЗЕМЛЕ детей все время поощряют играть. И это потому, что вы верите: дети должны как можно дольше оставаться в счастливом неведении о предстоящей взрослой жизни явно оттого, что она такая противная. А на КА-ПЭКСе дети и взрослые - одно целое. На нашей ПЛАНЕТЕ жизнь приятна и интересна. И нет никакой нужды находить отдушину в телесериалах, футболе, алкоголе и всяких других наркотиках. Было ли у меня на КА-ПЭКСе счастливое детство? Да конечно, было. И счастливая «взрослость» тоже.
Я просто не знал, радоваться или печалиться этому беспечному ответу. С одной стороны, этот человек казался искренне довольным своей воображаемой судьбой, но, с другой стороны, он явно отрицал не только существование своей семьи, но и свои школьные годы и вообще свое детство. Отрицал даже свою страну. Отрицал все. Все аспекты своей жизни, которая скорее всего была просто омерзительной. Я почувствовал к этому человеку необычайную жалость.
Под конец интервью я спросил прота о его «родном городе», но и этот вопрос не привел ни к чему. Похоже, капэксиане перемещались с места на место как кочевники.
Я отпустил прота, и он пошел к себе в палату. Я был настолько поражен полным его отрицанием всех человеческих аспектов его жизни, что забыл даже позвать сопровождавших его обычно санитаров.
Прот ушел, а я вернулся в свой кабинет и заново пересмотрел его историю болезни. Никогда прежде у меня не было пациента, к которому я совершенно не мог подобрать ключа. За тридцать лет работы, может, был один сходный случай, но тот, другой пациент полностью утратил память. В конце концов, одному из моих учеников удалось проследить его прошлое - помог в этом вновь проснувшийся в нем интерес к спорту; но на поиски ушло около двух лет.
Я записал в блокноте все, что мне до сих пор удалось узнать о проте:
1. П. ненавидит своих родителей - обращались ли они с ним жестоко?
2. П. ненавидит свою работу, правительство, возможно, все окружавшее его общество, - не было ли у него судебных дел, которые кончились несправедливым решением?
3. Случилось ли что-то с ним четыре года или пять лет назад, что вызвало эти явные проявления ненависти?
4. Помимо всего вышеназванного, у пациента серьезные сексуальные проблемы.
Я взглянул на свои записи и вспомнил, как мой коллега Клаус Виллерс не раз вещал: «Особые случаи требуют особых мер». Я стал раздумывать о тех редких случаях, когда человека незаурядного ума, воображавшего себя кем-то иным, удалось убедить в том, что он не тот, за кого себя выдает. Наиболее известным примером был случай, когда известный комедиант, за которого себя выдавал пациент, милостиво согласился встретиться с больным лицом к лицу, что и привело к чудесному излечению (но лишь после того, как оба они дали будь здоров какое представление). Если б только я мог доказать проту, что он обычный земной человек, а не пришелец с другой планеты…
Я решил подвергнуть прота более тщательному физическому и умственному обследованию. В частности, мне хотелось узнать, действительно ли он был так чувствителен к солнечному свету, как он утверждал. Потом я считал важным проверить его способности и определить широту и глубину его знаний, особенно в области физики и астрономии. Чем больше мы о нем узнаем, тем легче нам будет распознать, кто же он есть на самом деле.
Когда я учился в старших классах школы, наш школьный консультант по вопросам выбора будущей профессии посоветовал мне взять тот курс физики, который предлагался у нас в школе. Очень скоро я понял, что у меня к физике нет никаких способностей, правда, благодаря этим занятиям необычайно возросло мое уважение к тем, кто все-таки мог разобраться в этом материале, доступном лишь немногим посвященным, в том числе и моей будущей жене.
Мы с Карен были соседями со дня ее рождения и всегда вместе играли. Каждое утро я выходил во двор, где тут же видел ее, улыбающуюся, готовую ко всем радостям жизни. Одно из самых нежных воспоминаний связано с нашим первым днем в школе: я сижу в классе позади нее и вдыхаю аромат ее волос, а потом иду вместе с ней домой и вдыхаю запах сжигаемых листьев. Конечно, в том возрасте мы еще не были настоящими влюбленными, мы стали ими, только когда нам исполнилось двенадцать, в год, когда умер мой отец.
Это случилось посреди ночи. Мать прибежала за мной и повела к отцу в надежде - совершенно бессмысленной, - что я смогу чем-то ему помочь. Я вбежал к ним в спальню и увидел отца, лежащего на полу лицом вверх, голого, всего в поту. Пижама его валялась тут же, рядом с кроватью. Он еще дышал, но лицо его было пепельного цвета. Я провел достаточно времени у него в кабинете и в больнице на обходах, чтобы примерно представить, что с ним случилось, и понять всю серьезность его положения. Если б он в свое время научил меня технике искусственного дыхания и закрытому массажу сердца, я, может быть, и помог бы ему. Но это случилось еще до того, как искусственное дыхание и закрытый массаж сердца стали хорошо известны широкому населению; и потому я ничего не мог сделать, кроме как лицезреть его последний вдох и уход в мир иной. Еще до этого я, разумеется, крикнул матери, чтобы она вызвала «скорую помощь», но когда та приехала, было уже поздно. А пока что я как зачарованный в ужасе изучал его тело: его сероватые руки и ноги, шишковатые колени, огромные темные гениталии. Как раз в ту минуту, когда я накрывал отца простыней, вбежала мать. Не было никакой нужды объяснять ей, что произошло. Она знала. Она, как никто другой, знала.
Чуть позднее у меня наступил шок, и меня охватило смятение. Но не потому, что я любил его, а потому, что не любил и в действительности чуть ли не желал его смерти, чтобы избавиться от необходимости стать, как и он, врачом. Но по иронии судьбы, из-за неимоверного чувства вины перед ним, я дал себе клятву, несмотря ни на что, пойти в медицину.
На похоронах Карен, ни слова не говоря, села рядом со мной и взяла меня за руку. Будто она прекрасно понимала, что я в ту минуту переживал. Я тоже сжал ее руку, крепко. Рука ее была невероятно мягкой и теплой. И хотя это пожатие не смягчило моего чувства вины, я вдруг ощутил, что, держа эту руку в своей, смогу в жизни преодолеть многое. С тех пор я эту руку так и не выпускал.
В пятницу к нам в больницу заявился представитель комиссии здравоохранения штата. Его работа состоит в том, чтобы время от времени проверять состояние нашего здания, работу водопровода и канализации, а также содержатся ли пациенты в чистоте, хорошо ли они накормлены и т. д. И хотя он бывает у нас постоянно, мы всякий раз устраиваем ему полный обход: кухня, столовая, прачечная, бойлерная, магазинчик подарков, комната отдыха и физкультуры, комната тишины, медицинские кабинеты и, наконец, палаты.
Так вот, в комнате отдыха, за карточным столом, вместе с моими двумя другими пациентами мы застаем прота. Мне показалось это довольно странным, так как один из них - я назову его Эрни - почти всегда сидит один или тихонько разговаривает с Расселом, нашим неофициальным священником. А другой, Хауи, обычно слишком занят, чтобы вообще хоть с кем-нибудь разговаривать (синдром белого кролика). Оба они - и Эрни, и Хауи - соседи по палате и в нашей больнице уже долгие годы; у каждого из них случай не из легких.
Эрни, как и многие другие люди, боится смерти. Но в отличие от большинства из нас, он не способен думать ни о чем другом, кроме смерти. Он регулярно проверяет свой пульс и температуру. Он настоял на том, чтобы носить хирургическую маску и резиновые перчатки не снимая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28