Никто не видел меня, и я карабкался, как… ты мог бы мной гордиться.
– Хватит пороть чушь! – взревел Король. – Неприятности ходят за тобой следом день и ночь, сынок. По городу бродит твоя смерть! Я говорил уже, что тебя ищут, ты – дичь, кое-кто жаждет заполучить твою шкуру… и мою.
– Объясни мне тогда, на хрен, что происходит, – выпалил Сол, резко вздернув подбородок и глядя прямо в лицо Крысиному королю. Повисло молчание. – Ты все ходишь вокруг да около, думаешь, я буду вечно дожидаться конца твоей идиотской басни, у меня нет времени ждать, когда ты наконец доберешься до ее морали! Кто-то охотится за мной? Ладно. Кто? Скажи мне, твою мать, объясни, что происходит, или заткнись.
На этот раз молчание затянулось надолго.
– Он права, Раттимон. Его надо знать, сто слусилось. Не мозна дерзать его в темнота. Его не мозет засиссяться, – раздался сверху голос человека, который нес его от Вестуэя.
Сол поднял глаза и увидел, что тот, скорчившись по-обезьяньи, сидит на краю пресса. Он заметил также и рыжеволосого, который внезапно появился рядом с черным человеком, свесив ноги внутрь контейнера, словно только что выпрыгнул оттуда и ловко примостился на краю.
– Это кто? – спросил Сол, кивая на зрителей. – Я думал, меня поймал Крысолов. Я гулял, и вдруг этот тип схватил меня и связал. Я думал, он собирается прессовать меня этой штукой.
Крысиный король даже не взглянул на сидящих наверху, несмотря на то что один из них говорил:
– Знаись, мальсик, он не только Крысолова. Он и Крысолова, и Птицелова, и иссе пауков, и летуцих мысей, и цилавека, и всех зивых лова.
Король медленно кивнул.
– Ну так расскажи мне, послушай своего приятеля. Провались все на свете, мне нужно это знать! И вытащи меня отсюда!
Крысиный король полез в карман и достал выкидной нож. Лезвие выскочило со щелчком, он просунул его под веревки, оплетавшие Сола, и резко дернул. Веревки упали. Король отвернулся и отошел в дальний конец контейнера. Сол едва открыл рот, желая что-то сказать, но тут из темноты раздался голос Крысиного короля.
– Не хотел же ни слова говорить, блин, ни одного слова, чтобы ты не проболтался, парень. Ну получишь ты мою жалостную историю, старик, если тебе легче станет от этого.
Сол разглядел в темноте, что Крысиный король повернулся к нему. Теперь он видел лица всех троих. Двое наверху – один сидел на корточках, другой болтал ногами, как ребенок, – а третий, внизу, сердито поглядывал из угла.
Сол откинул веревки и сел в углу напротив Крысиного короля, подтянув колени, будто защищаясь от возможного нападения, и приготовился слушать.
– Знакомься, это мои товарищи, – сказал Король. Сол посмотрел наверх. Поймавший его так и сидел на корточках.
– Моя зовут Ананси, цертенок.
– Старый китаеза Ананси, – продолжил Король. – Этот господин, похоже, спас твою шкуру от головореза, который шел за тобой.
Солу было знакомо это имя. Он вспомнил, как, расположившись тесным кружком, малыши тянули чуть теплое молоко из маленьких бутылочек, внимая своему учителю с острова Тринидад, который рассказывал классу о паучке Ананси. Больше он ничего не помнил.
Рыжеволосый стоял теперь, легко балансируя на узкой металлической кромке контейнера. Заведя одну руку за спину, он отвесил глубокий поклон. На нем были безупречно скроенный, плотно облегающий тело костюм бордового цвета, белая рубашка с жестким воротничком, темные подтяжки и галстук с цветочным узором. Одежда была стильной и безукоризненно чистой. Сол снова обратил внимание на его странный акцент, в котором сквозили сразу все европейские наречия.
– Лоплоп представляет Лоплопа, – сказал он.
– Лоплоп или Хорнебом, Предводитель птиц. Мы возвращаемся длинной дорогой, и не все гладко у нас на пути. Когда я увидел, что тебя нет, то вызвал этих парней. Ты доставил нам много хлопот, сынок. Итак, ты хочешь историю про Крысолова.
– Пауколова, – мягко добавил Ананси.
– Птицелова, – выпалил Лоплоп.
Сол сидел неподвижно, внимая Крысиному королю. Тот откинулся назад.
– Знаешь, у каждого из нас – у Ананси, у Лоплопа и у меня – были свои поклонники. Лоплоп как-то баловался с одним мазилкой, а вот я всегда неровно дышал к виршеплетам. Если ты почитывал когда-нибудь стишки, может, тебе и попалась где моя история, потому как я ее уже рассказывал тут одному типу, а он возьми да и запиши ее с моих слов для детишек – так и назвал ее, «сказка для детей». Да мне фиолетово, как там она называется. Называй, как хочешь. Но услышал он ее от меня.
Знаешь, я не всегда жил в Смоге. Я жил повсюду. Я жил здесь, когда Лондон только зарождался, но очень долго он был просто скоплением убогих домишек, поэтому я собрал свою стаю и надолго удрал с этого корабля. Твоя мамочка где-то недурно проводила время, пока я со стаями верноподданных сломя голову носился по Европе в поисках приличного места, мой плащ залоснился. Одно подергивание моего хвоста, и сомкнутые шеренги крысиного племени шли на запад, на восток, куда бы я ни приказал. Мы шли через заливные луга, по полям Франции, по холмам Бельгии, по равнинам вблизи Арнема и добрались до Германии, хотя тогда она еще так не называлась.
И вот мы наконец осмотрелись, в животах урчало. Мы добрались до места, где Джон Ячменное Зерно был самым щедрым…Колосья там были высокие и золотые, спелые, чуть не лопались. На пути нам попалась скотобойня. «Да, – сказал я,– это то, что надо», – и крысы потащились внутрь через лазейку, медленно, еле волоча ноги, чтобы скорее упасть где-нибудь.
Дальше мы шли лесом, крысы плотно сгрудились вокруг меня, испуганные, от рассвета до заката на ногах. У реки мы нашли городишко, не очень зажиточный, думаю, но зернохранилище там явно трещало по швам, а в домах были сотни дыр, закутков, чердаков и подвалов, сотни укромных уголков, где могла заваляться сухая корка для измотанной крысы.
Я отдал приказ. Мы вошли. У местных с перепугу из рук все повалилось, так и стояли, разинув рты от изумления. У них в башках шарики поразъехались, и как стали они метаться взад-вперед, да еще с дикими кошачьими воплями!.. Наши бесчисленные ряды – это было что-то: мы шли и шли и не могли остановиться, пока целый город не набился моими мальчиками и девочками. На площади мы согнали в стадо визжащих горожан, и они стояли, прижимая к себе жалкие пожитки и отпрысков. Долгая дорога измотала нас, но мы – гордый народ, и мы боролись за место под солнцем, и наши зубы были великолепны.
Они пытались драться с нами, размахивали вокруг горящими факелами и дурацкими лопатами. Но мы только щерились и вгрызались зубами в толпу без разбору, и тогда они заверещали и стали удирать, как трусливые коты, только пятки засверкали. Площадь теперь была нашей. Я велел своим войскам построиться. «Направо, – сказал я, – шагом марш. Этот город теперь наш. Этот первый год здесь я объявляю Годом Крысы. Расселяйтесь, метьте территорию, ищите себе место, ешьте вволю, а если хоть кто-то попытается вас надуть, сразу докладывайте мне».
И площадь тут же опустела.
Куда ни глянь, крысы теперь были всюду: и в пивных, и в домах, и в поле, и в саду. Мы задали им перцу. Я прогуливался в толпе, ни с кем не заговаривая, но все как один знали, кто здесь главный. Если какой бюргер осмеливался поднять руку на моих, я ему живо показывал, где раки зимуют. Они у меня тут же уразумели, что к чему.
Так крысы пришли в Гаммельн.
Эх, Сол, видел бы ты нас. Какие времена были, да, лучшие мои времена. Город был наш. Я начал толстеть и лосниться. Мы драли собак и убивали кошек. Крысы разговаривали громче всех, болтали друг с дружкой и строили планы на будущее. Все запасы зерна были мои, все лавки были мои, все их заначки мы сожрали в первую очередь. Там все было мое, мое Королевство. Мой звездный час. Я был боссом, я устанавливал правила, я был и полицейским, и присяжным, и судией, а если надо, то и карающей десницей.
Он стал знаменитым, наш маленький городишко, и крысы толпами повалили к нам, чтобы примазаться к нашему Шангри-ла, где мы правили сами, от и до. А хозяином был я.
Пока этот головорез, этот ублюдок, этот менестрель хренов, этот безмозглый кусок дерьма в своем дурацком рванье, этот педрила-плясун не притащился в город.
Впервые я узнал об этом, когда одна из моих девчонок сказала, что мэр привел подозрительного парня в двухцветном жакете: она видела, как оба притаились у ворот. «Да-а?! Надо же! – сказал я. – Неужели они рискнут войти? Они, верно, думают, что обхитрят меня, что у них туз в рукаве». Я отвернулся и поссал в их сторону. Что мне за дело до их жалких уловок?
И тут я услышал звук.
Что-то поплыло в воздухе – похоже, музыка. Потом новый звук, и тут у меня стало покалывать в ушах. По всему городу изо всех дыр стали высовываться маленькие блестящие головы.
Потом звук послышался в третий раз, и началось светопреставление.
Я вдруг услышал, как из огромного чана повалилась требуха только что освежеванной туши. Я видел!
Я услышал, как яблоки посыпались в пресс, и мои ноги сами пошли вперед. Я услышал, как кто-то оставил открытым буфет, это была кладовая дьявола…дверь была широко открыта, и оттуда неслись ароматы объедков, и я должен был добраться до них и съесть их все.
Я бросился вперед и услышал шум, почувствовал дрожь от быстрого бега сотен миллионов маленьких ног, и я увидел, что вокруг становится тесно от моих маленьких подданных, и все они кричали от радости. Они тоже чуяли запах еды.
Я прыгнул к ним с чердака. Плюхнувшись в самую гущу крысиного потока, в котором неслись все мои маленькие девочки и мальчики, мои возлюбленные, мои солдаты, большие и толстые, и маленькие, бурые и черные, шустрые и резвые, и старые и неповоротливые, и все они, все мы бежали на запах этой еды.
И как только я двинул вперед прожорливую толпу, мои кишки вдруг сжались от странного ужаса. Я собрал весь свой здравый смысл и понял, что там, куда мы шли, еды не было.
«Стоять!» – завизжал я, но никто не слушал. Они только тыкались в мою спину и продолжали идти. «Нет!» – вопил я, но этот алчущий поток просто распадался, огибая меня, и вновь сливался в единую массу.
Я почувствовал, как голод растет, быстро побежал вперед и вонзился зубами в деревянную дверь, ты даже не представляешь, с какой силой, приходилось надеяться только на свою спину и свою пасть. Мои ноги рвались вперед, они хотели этой музыки, хотели этой жратвы, но хватка моя была крепка. Я почувствовал, как рассудок слабеет, и я вгрызался в дерево еще глубже, все сильнее смыкая челюсти… но беда наступала.
Я откусил кусок от двери. Челюсти лязгнули впустую, и, прежде чем ты успел бы сказать «нож», я очутился в потоке своих подданных, моя черепушка качалась вверх-вниз на волнах голода и восторга – в предвкушении лакомства, которое я вот-вот отведаю, – и отчаяния, что я, Крысиный король, я знаю, что случилось со мной и моим племенем, но никто не послушает меня. Готовилось нечто страшное.
Пока мы маршировали, я волей-неволей краем глаза видел людей, высунувшихся из окон: ублюдки хлопали, смеялись, и все в таком духе. Чуть погодя мы пустились рысью на всех четырех, величаво и слаженно, на этот… омерзительный звук, наши хвосты качались, как метрономы.
Я видел, куда нас вели, – в предместье, где я бывал не помню сколько раз, это был самый короткий путь к зернохранилищу. И там за хранилищем, высокая от дождей, шумящая как море, ревущая и заливающая луга, широкая, со скалистыми берегами, грязная от илистых водоворотов, протекала река.
Там у моста я мельком увидел этого поросячьего выродка в дурацких лохмотьях – он играл на флейте. Его башка то поднималась, то опускалась, и пока он играл, я разглядел отвратительную ухмылку во всю рожу. Первые шеренги крыс уже были на мосту, я видел, как они спокойно маршируют к краю, без малейшего намека на беспокойство, все взгляды были прикованы к этой восхитительной куче объедков, навстречу которой их вели. Я видел, что они сейчас упадут, и вопил «стойте!», но я ссал против ветра, дело было сделано.
Они маршировали с моста прямо в воду.
Из-под моста неслись жуткие визги, но никто из сестер и братьев их не слышал. Они оцепенело слушали музыку леденцов и беконной корки. Следующая шеренга прыгнула вслед за своими товарищами, потом еще и еще – крысы кишели в реке, как улов в рыбацкой сети. Я не мог этого вынести, каждый крик болью отдавался в моем сердце, мои мальчики и девочки испускали дух в воде, барахтаясь, пытаясь удержать свои шкурки над волнами, они плавали хорошо, но к такому не были готовы. Я слышал вопли и плач, когда тела сносило течением, но мои чертовы долбанные ноги все еще продолжали двигаться. Я оттягивал ряды назад, пытаясь развернуть их, двигаясь чуть медленнее остальных, чувствуя, как они проходят мимо меня, а убийца на мосту смотрел на меня, эта дьявольская флейта была намертво прижата к его пасти, и он понимал, кто я. Я понимал, что он понимает, что я Крысиный король.
И он улыбнулся еще шире и кивнул мне, когда я промаршировал мимо него по мосту и шагнул в реку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Хватит пороть чушь! – взревел Король. – Неприятности ходят за тобой следом день и ночь, сынок. По городу бродит твоя смерть! Я говорил уже, что тебя ищут, ты – дичь, кое-кто жаждет заполучить твою шкуру… и мою.
– Объясни мне тогда, на хрен, что происходит, – выпалил Сол, резко вздернув подбородок и глядя прямо в лицо Крысиному королю. Повисло молчание. – Ты все ходишь вокруг да около, думаешь, я буду вечно дожидаться конца твоей идиотской басни, у меня нет времени ждать, когда ты наконец доберешься до ее морали! Кто-то охотится за мной? Ладно. Кто? Скажи мне, твою мать, объясни, что происходит, или заткнись.
На этот раз молчание затянулось надолго.
– Он права, Раттимон. Его надо знать, сто слусилось. Не мозна дерзать его в темнота. Его не мозет засиссяться, – раздался сверху голос человека, который нес его от Вестуэя.
Сол поднял глаза и увидел, что тот, скорчившись по-обезьяньи, сидит на краю пресса. Он заметил также и рыжеволосого, который внезапно появился рядом с черным человеком, свесив ноги внутрь контейнера, словно только что выпрыгнул оттуда и ловко примостился на краю.
– Это кто? – спросил Сол, кивая на зрителей. – Я думал, меня поймал Крысолов. Я гулял, и вдруг этот тип схватил меня и связал. Я думал, он собирается прессовать меня этой штукой.
Крысиный король даже не взглянул на сидящих наверху, несмотря на то что один из них говорил:
– Знаись, мальсик, он не только Крысолова. Он и Крысолова, и Птицелова, и иссе пауков, и летуцих мысей, и цилавека, и всех зивых лова.
Король медленно кивнул.
– Ну так расскажи мне, послушай своего приятеля. Провались все на свете, мне нужно это знать! И вытащи меня отсюда!
Крысиный король полез в карман и достал выкидной нож. Лезвие выскочило со щелчком, он просунул его под веревки, оплетавшие Сола, и резко дернул. Веревки упали. Король отвернулся и отошел в дальний конец контейнера. Сол едва открыл рот, желая что-то сказать, но тут из темноты раздался голос Крысиного короля.
– Не хотел же ни слова говорить, блин, ни одного слова, чтобы ты не проболтался, парень. Ну получишь ты мою жалостную историю, старик, если тебе легче станет от этого.
Сол разглядел в темноте, что Крысиный король повернулся к нему. Теперь он видел лица всех троих. Двое наверху – один сидел на корточках, другой болтал ногами, как ребенок, – а третий, внизу, сердито поглядывал из угла.
Сол откинул веревки и сел в углу напротив Крысиного короля, подтянув колени, будто защищаясь от возможного нападения, и приготовился слушать.
– Знакомься, это мои товарищи, – сказал Король. Сол посмотрел наверх. Поймавший его так и сидел на корточках.
– Моя зовут Ананси, цертенок.
– Старый китаеза Ананси, – продолжил Король. – Этот господин, похоже, спас твою шкуру от головореза, который шел за тобой.
Солу было знакомо это имя. Он вспомнил, как, расположившись тесным кружком, малыши тянули чуть теплое молоко из маленьких бутылочек, внимая своему учителю с острова Тринидад, который рассказывал классу о паучке Ананси. Больше он ничего не помнил.
Рыжеволосый стоял теперь, легко балансируя на узкой металлической кромке контейнера. Заведя одну руку за спину, он отвесил глубокий поклон. На нем были безупречно скроенный, плотно облегающий тело костюм бордового цвета, белая рубашка с жестким воротничком, темные подтяжки и галстук с цветочным узором. Одежда была стильной и безукоризненно чистой. Сол снова обратил внимание на его странный акцент, в котором сквозили сразу все европейские наречия.
– Лоплоп представляет Лоплопа, – сказал он.
– Лоплоп или Хорнебом, Предводитель птиц. Мы возвращаемся длинной дорогой, и не все гладко у нас на пути. Когда я увидел, что тебя нет, то вызвал этих парней. Ты доставил нам много хлопот, сынок. Итак, ты хочешь историю про Крысолова.
– Пауколова, – мягко добавил Ананси.
– Птицелова, – выпалил Лоплоп.
Сол сидел неподвижно, внимая Крысиному королю. Тот откинулся назад.
– Знаешь, у каждого из нас – у Ананси, у Лоплопа и у меня – были свои поклонники. Лоплоп как-то баловался с одним мазилкой, а вот я всегда неровно дышал к виршеплетам. Если ты почитывал когда-нибудь стишки, может, тебе и попалась где моя история, потому как я ее уже рассказывал тут одному типу, а он возьми да и запиши ее с моих слов для детишек – так и назвал ее, «сказка для детей». Да мне фиолетово, как там она называется. Называй, как хочешь. Но услышал он ее от меня.
Знаешь, я не всегда жил в Смоге. Я жил повсюду. Я жил здесь, когда Лондон только зарождался, но очень долго он был просто скоплением убогих домишек, поэтому я собрал свою стаю и надолго удрал с этого корабля. Твоя мамочка где-то недурно проводила время, пока я со стаями верноподданных сломя голову носился по Европе в поисках приличного места, мой плащ залоснился. Одно подергивание моего хвоста, и сомкнутые шеренги крысиного племени шли на запад, на восток, куда бы я ни приказал. Мы шли через заливные луга, по полям Франции, по холмам Бельгии, по равнинам вблизи Арнема и добрались до Германии, хотя тогда она еще так не называлась.
И вот мы наконец осмотрелись, в животах урчало. Мы добрались до места, где Джон Ячменное Зерно был самым щедрым…Колосья там были высокие и золотые, спелые, чуть не лопались. На пути нам попалась скотобойня. «Да, – сказал я,– это то, что надо», – и крысы потащились внутрь через лазейку, медленно, еле волоча ноги, чтобы скорее упасть где-нибудь.
Дальше мы шли лесом, крысы плотно сгрудились вокруг меня, испуганные, от рассвета до заката на ногах. У реки мы нашли городишко, не очень зажиточный, думаю, но зернохранилище там явно трещало по швам, а в домах были сотни дыр, закутков, чердаков и подвалов, сотни укромных уголков, где могла заваляться сухая корка для измотанной крысы.
Я отдал приказ. Мы вошли. У местных с перепугу из рук все повалилось, так и стояли, разинув рты от изумления. У них в башках шарики поразъехались, и как стали они метаться взад-вперед, да еще с дикими кошачьими воплями!.. Наши бесчисленные ряды – это было что-то: мы шли и шли и не могли остановиться, пока целый город не набился моими мальчиками и девочками. На площади мы согнали в стадо визжащих горожан, и они стояли, прижимая к себе жалкие пожитки и отпрысков. Долгая дорога измотала нас, но мы – гордый народ, и мы боролись за место под солнцем, и наши зубы были великолепны.
Они пытались драться с нами, размахивали вокруг горящими факелами и дурацкими лопатами. Но мы только щерились и вгрызались зубами в толпу без разбору, и тогда они заверещали и стали удирать, как трусливые коты, только пятки засверкали. Площадь теперь была нашей. Я велел своим войскам построиться. «Направо, – сказал я, – шагом марш. Этот город теперь наш. Этот первый год здесь я объявляю Годом Крысы. Расселяйтесь, метьте территорию, ищите себе место, ешьте вволю, а если хоть кто-то попытается вас надуть, сразу докладывайте мне».
И площадь тут же опустела.
Куда ни глянь, крысы теперь были всюду: и в пивных, и в домах, и в поле, и в саду. Мы задали им перцу. Я прогуливался в толпе, ни с кем не заговаривая, но все как один знали, кто здесь главный. Если какой бюргер осмеливался поднять руку на моих, я ему живо показывал, где раки зимуют. Они у меня тут же уразумели, что к чему.
Так крысы пришли в Гаммельн.
Эх, Сол, видел бы ты нас. Какие времена были, да, лучшие мои времена. Город был наш. Я начал толстеть и лосниться. Мы драли собак и убивали кошек. Крысы разговаривали громче всех, болтали друг с дружкой и строили планы на будущее. Все запасы зерна были мои, все лавки были мои, все их заначки мы сожрали в первую очередь. Там все было мое, мое Королевство. Мой звездный час. Я был боссом, я устанавливал правила, я был и полицейским, и присяжным, и судией, а если надо, то и карающей десницей.
Он стал знаменитым, наш маленький городишко, и крысы толпами повалили к нам, чтобы примазаться к нашему Шангри-ла, где мы правили сами, от и до. А хозяином был я.
Пока этот головорез, этот ублюдок, этот менестрель хренов, этот безмозглый кусок дерьма в своем дурацком рванье, этот педрила-плясун не притащился в город.
Впервые я узнал об этом, когда одна из моих девчонок сказала, что мэр привел подозрительного парня в двухцветном жакете: она видела, как оба притаились у ворот. «Да-а?! Надо же! – сказал я. – Неужели они рискнут войти? Они, верно, думают, что обхитрят меня, что у них туз в рукаве». Я отвернулся и поссал в их сторону. Что мне за дело до их жалких уловок?
И тут я услышал звук.
Что-то поплыло в воздухе – похоже, музыка. Потом новый звук, и тут у меня стало покалывать в ушах. По всему городу изо всех дыр стали высовываться маленькие блестящие головы.
Потом звук послышался в третий раз, и началось светопреставление.
Я вдруг услышал, как из огромного чана повалилась требуха только что освежеванной туши. Я видел!
Я услышал, как яблоки посыпались в пресс, и мои ноги сами пошли вперед. Я услышал, как кто-то оставил открытым буфет, это была кладовая дьявола…дверь была широко открыта, и оттуда неслись ароматы объедков, и я должен был добраться до них и съесть их все.
Я бросился вперед и услышал шум, почувствовал дрожь от быстрого бега сотен миллионов маленьких ног, и я увидел, что вокруг становится тесно от моих маленьких подданных, и все они кричали от радости. Они тоже чуяли запах еды.
Я прыгнул к ним с чердака. Плюхнувшись в самую гущу крысиного потока, в котором неслись все мои маленькие девочки и мальчики, мои возлюбленные, мои солдаты, большие и толстые, и маленькие, бурые и черные, шустрые и резвые, и старые и неповоротливые, и все они, все мы бежали на запах этой еды.
И как только я двинул вперед прожорливую толпу, мои кишки вдруг сжались от странного ужаса. Я собрал весь свой здравый смысл и понял, что там, куда мы шли, еды не было.
«Стоять!» – завизжал я, но никто не слушал. Они только тыкались в мою спину и продолжали идти. «Нет!» – вопил я, но этот алчущий поток просто распадался, огибая меня, и вновь сливался в единую массу.
Я почувствовал, как голод растет, быстро побежал вперед и вонзился зубами в деревянную дверь, ты даже не представляешь, с какой силой, приходилось надеяться только на свою спину и свою пасть. Мои ноги рвались вперед, они хотели этой музыки, хотели этой жратвы, но хватка моя была крепка. Я почувствовал, как рассудок слабеет, и я вгрызался в дерево еще глубже, все сильнее смыкая челюсти… но беда наступала.
Я откусил кусок от двери. Челюсти лязгнули впустую, и, прежде чем ты успел бы сказать «нож», я очутился в потоке своих подданных, моя черепушка качалась вверх-вниз на волнах голода и восторга – в предвкушении лакомства, которое я вот-вот отведаю, – и отчаяния, что я, Крысиный король, я знаю, что случилось со мной и моим племенем, но никто не послушает меня. Готовилось нечто страшное.
Пока мы маршировали, я волей-неволей краем глаза видел людей, высунувшихся из окон: ублюдки хлопали, смеялись, и все в таком духе. Чуть погодя мы пустились рысью на всех четырех, величаво и слаженно, на этот… омерзительный звук, наши хвосты качались, как метрономы.
Я видел, куда нас вели, – в предместье, где я бывал не помню сколько раз, это был самый короткий путь к зернохранилищу. И там за хранилищем, высокая от дождей, шумящая как море, ревущая и заливающая луга, широкая, со скалистыми берегами, грязная от илистых водоворотов, протекала река.
Там у моста я мельком увидел этого поросячьего выродка в дурацких лохмотьях – он играл на флейте. Его башка то поднималась, то опускалась, и пока он играл, я разглядел отвратительную ухмылку во всю рожу. Первые шеренги крыс уже были на мосту, я видел, как они спокойно маршируют к краю, без малейшего намека на беспокойство, все взгляды были прикованы к этой восхитительной куче объедков, навстречу которой их вели. Я видел, что они сейчас упадут, и вопил «стойте!», но я ссал против ветра, дело было сделано.
Они маршировали с моста прямо в воду.
Из-под моста неслись жуткие визги, но никто из сестер и братьев их не слышал. Они оцепенело слушали музыку леденцов и беконной корки. Следующая шеренга прыгнула вслед за своими товарищами, потом еще и еще – крысы кишели в реке, как улов в рыбацкой сети. Я не мог этого вынести, каждый крик болью отдавался в моем сердце, мои мальчики и девочки испускали дух в воде, барахтаясь, пытаясь удержать свои шкурки над волнами, они плавали хорошо, но к такому не были готовы. Я слышал вопли и плач, когда тела сносило течением, но мои чертовы долбанные ноги все еще продолжали двигаться. Я оттягивал ряды назад, пытаясь развернуть их, двигаясь чуть медленнее остальных, чувствуя, как они проходят мимо меня, а убийца на мосту смотрел на меня, эта дьявольская флейта была намертво прижата к его пасти, и он понимал, кто я. Я понимал, что он понимает, что я Крысиный король.
И он улыбнулся еще шире и кивнул мне, когда я промаршировал мимо него по мосту и шагнул в реку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40