Даже мне, новорожденному… – усмехнулся. – Но как вы к нему готовились, следуя заветам Книги?
– Как всегда. Обыкновенно. Путь – это, прежде всего, долгая дорога в неизвестность. А в дорогу путник всегда готовится. Пастухи привели в город весь скот. Люди собрали – насколько хватило сил – урожай овощей и фруктов… Но это мимолетное, сегодняшнее. На самом деле мы всегда наготове. Наши предки вместе с тобой шли твоим Путем. Мы знаем из Книги, что на Пути случается всякое: и лютый холод, и невыносимая жара, и страшные ураганы, и даже такое странное явление, как снегопад, – он использовал испанское понятие «esta nevando» – «снег падает», – но у нас есть и очень теплая одежда для этого, мы специально ткали ее и обшивали шкурами овец. Мы знаем, что на Пути нам могут встретиться голодные края, но мы специально для этого храним и пополняем запасы пищи, которая не портится от времени… Единственное, что страшно, – это отсутствие воды, а ею на долгий срок не запасешься. Но здесь, слава Сущему, воды вдоволь… Ты взгляни… – Он протянул руку в сторону моря. – Вот точная примета Сдвига: другая природа, хотя и похожая на ту, что была нашей еще сегодня. А это, наверно, и есть «великая вода», или «мар», как ее называют бастарос, я прав?.. Они – те, кто доходил, – утверждали, что у «мар» нет второго края? Ты согласен?.. – Он спрашивал, но не ждал ответа. Ему просто хотелось говорить, произносить слова, его распирали радость, восторг, удивление, надежда, десятки чувств варились в нем и требовали выхода, а тут к месту вернулся Бегун, которого ждали до этого три столетия, и вот вам награда: ожидание оказалось ненапрасным. «Map» перед взором, чудо-то какое!.. – Но мы ведь недалеко ушли по Пути, так? – осторожно спросил Кармель.
– Почему ты так считаешь?
Чернов понятия не имел, далеко они провалились или близко, переместились только в пространстве или во времени тоже, в том же ПВ они обретаются ныне или их унесло черт-те куда по четвертой, десятой, сто-невесть-какой координате. Хотя логика в вопросе Кармеля была: Испания горная и Испания приморская – это и впрямь недалеко. Более того: то, что они видели сейчас, вполне походило на Испанию приморскую, по природе походило. Если только перед ними лежало Средиземное море либо Атлантический океан…
Кармель руководствовался той же логикой.
– Все то же самое, – сказал он. – Не нужны ни припасы, ни другая одежда.
Чернов, прошедший за несколько дней путь от недоверчивого прагматика-землянина до недоверчивого прагматика-Бегуна по ПВ, не слишком верил в близкие перемещения по оным ПВ. Похоже – не значит то же самое. Но на кой ляд развозить теоретические сопли? Вот отдохнем, решил Чернов, оглядимся по сторонам и побежим проверять, где мы. И нет ли неподалеку нового Зрячего…
– Вина я уже напился, – сказал он Кармелю, – а вот насчет перекусить – это было бы в самый раз.
– Конечно, конечно, – засуетился Кармель, подхватывая Чернова под локоток и ведя его в город, опять «сквозь строй», но только дружелюбный: Чернов прямо чувствовал, как люди излучают приязнь, хотя это и ненаучно. Но что здесь научно? Нет ответа… А Кармель вдруг спросил: – Ты пил вино у Зрячего?
Вот вам и раз! Откуда он знает про кузнеца?..
– Откуда ты знаешь про кузнеца?
– Все-таки кузнец… – удовлетворенно сказал Кармель. – Я подозревал… А знаю откуда? Из Книги. «Нет Пути без Зрячего, и нет Зрячего вне Пути». Так написано.
– Давно написано?
Кузнец, оказывается, тоже цитировал Книгу. Хотя вряд ли он знал о ее существовании. Сам же сказал: мне надо вспомнить слова для Бегуна. А слова эти рождаются у него в мозгу как бы свыше. Как, кстати, и у Бегуна. То есть у Чернова.
– Всегда было написано.
– И ты намеренно искал того, к кому может обратиться Бегун?
– Мне было любопытно, – засмущался Кармель. И ощетинился вдруг: – Но никто не знает о Зрячих! Никто, кроме тех, кто допущен к Книге, кроме Хранителей. – Повторил, словно боялся, что Бегун ему не верит: – Никто!
– Кроме тех, кто написал о них в Книге, – добавил Чернов.
И получил очередной странный ответ с «никто»:
– Никто о них не писал.
– Не понял? – Чернов действительно ничего не понял.
– Никто не пишет Книгу.
Понятнее не стало.
– А как она пополняется? Сама собой?
Вроде пошутил без цели, а ведь попал!
– Сама собой, – подтвердил Кармель.
– Как это может быть?!
– Не знаю. Так было всегда. Книга Пути – Книга Сущего. Его промысел…
– А есть в ней уже запись о том, что вновь появился Бегун, что он, то есть я, встал на Путь?..
– Пока нет. История твоего с нами Пути появится в Книге по мере того, как он станет длиться. По этапам: от Шэвэр к Шэвэр. Если, конечно, все пойдет благополучно… Так было и с твоим прошлым Путем с нашим народом.
– А если неблагополучно?
– Тогда мы не узнаем, что появится в Книге. Кто-то другой поднимет ее – не я…
– Ладно, не будем о грустном. Вернемся к истории о нашем Пути. Получается, она так прямо возьмет и появится? Только что был чистый лист, и на тебе – весь наш Путь в подробностях, так?
– Как все и всегда. Это – Книга… – Последние слова Кармель произнес с таким отчетливо звучащим в голосе пиететом, словно Книга для него являлась частью Сущего.
А может, кстати, и являлась. Кто-то же материализовывал на ее листах историю народа Гананского! Как на пиру Валтасара – самопроизвольно возникшая на стене надпись… Происки Высшей Силы, однозначно.
Они уже подходили к дому Кармеля, когда сзади – от городских ворот – раздались крики. Звали Хранителя, звали Бегуна, особенно ясно слышалось еврейское слово «сакана» – «опасность».
– Что-то случилось, – с надеждой на обратное сказал Чернов: ему очень хотелось добраться до дома, плюхнуться на лавку и поесть – пусть даже жесткую холодную баранину.
Не обломилось.
Кармель резко и бесцеремонно развернул Чернова вспять и что твой спринтер помчался к воротам. Волей-неволей Чернов не отставал. Когда они оказались у городской стены, еще не понимая, что происходит, плотный чернобородый мужик вынырнул из действительно гудящей тревогой толпы и крикнул Кармелю:
– Там всадники! Их много…
Еще далековатые, но все же отчетливо различимые конные – не менее двадцати! – скакали к Вефилю по дороге, по которой прибежал Чернов из пропавшего в прошлом ПВ Панкарбо. В Панкарбо он никаких всадников не заметил. Значит, на знакомой дорожке теперь лежал другой населенный пункт, жителям которого явно не понравилось явление некоего чужого поселения на знакомых до боли местах. Кто его знает: может, здесь ранее сады цвели или поля колосились, а теперь в момент вырос город. Чудо? Бесспорно. Но нежелательное. А нежелательное чудо – уже не совсем чудо, а помеха. Что там у них на уме – у этих всадников?..
Кармель зычно провозгласил:
– Женщины и дети – по домам. Мужчины – взять оружие.
Интересно, подумал Чернов, что он имеет в виду под этим термином? Вилы и топоры? Булыжник – орудие пролетариата? Или есть в Вефиле некий арсенал, Чернову не представленный?..
Однако он тоже – мужчина. Стоять и наблюдать – это не по нему.
– Обо мне не забудь, захвати что-нибудь острое, – бросил Кармелю на ходу и пошел вперед – навстречу конным.
Зачем он так поступил, Чернов не понимал. Более того, уже сделав, как говорится, шаг, он тут же понял, что поступок его хоть и эффектен (легендарный Бегун всегда впереди), но абсолютно бессмыслен. Что может один – даже самый разлегендарный! – человечек против десятка или двух – нелегендарных, но, как уже было отчетливо видно, вооруженных? Единица – вздор, сказал некогда классик.
А всадники быстро приближались, и пики у них вставлены были в стремена, и мечи били на скаку по крупам вороных лошадок, и лица их не лучились приязнью, а, скорее, выглядели мрачно и даже угрожающе. Чернов упрямо шел им навстречу и видел их лица: черные длинные, как у запорожцев, усы, раскосые узкие, как у детей Востока, глаза, смуглый цвет кожи, какой вполне мог быть и у местных приморских поселенцев. Шлемы – как у богатырей с картины Васнецова. Плащи, короткими парусами летящие за спинами, – как у мушкетеров, только черные. Сапоги – кожаные, видимо, но сплошь покрытые золотыми узорами. Да еще на плече у всадника, скачущего первым, цепко сидела птица, похожая то ли на ястреба, то ли на сокола, то ли на еще какого-то пернатого хищника, Чернов не силен был в орнитологии.
Этакий микст из времен и народов, не имеющий, по разумению Чернова, ничего общего с внешностью и одеянием народов, в разные периоды населяющих Пиренейский полуостров. Разве что смуглость и черный цвет волос – так это не примета!.. Поймал себя на забавном: а не передалось ли и ему желание Кармеля, чтобы Сдвиг оказался близким?..
Кармель сказал: «Шэвэр». Точный перевод: Перелом, Слом. Почему-то Чернов предпочел иное – «Сдвиг». Так он сам для себя воспринял случившееся с ним и с городом – как некий сдвиг параметров или координат пространства и времени…
Вопреки подспудному ожиданию опасности, она пока не проявлялась. Всадники – а их и вправду оказалось двадцать – осадили коней около Чернова, и первый всадник (с птичкой на плече) спросил довольно спокойно:
– Кто вы такие, люди? Откуда взялись?
Он говорил на скверном испанском, тем самым подтверждая вышеназванное желание Хранителя, но внешность его выдавала типичного монголоида, а одеяние и оружие, как уже отмечалось, было собрано у разных народов – с бору по сосенке. Шлем – у русичей, плащ – у каких-нибудь европейских жителей, сапоги, украшенные хитрыми узорами из желтого металла, не исключено, золота – вообще непонятно у кого, Чернов не мог сообразить. Длинные мечи без ножен похожи на римские, но сталь – явно лучшей, куда более поздней выделки скорее – испанская, а красный камень, венчающий эфес меча у главаря, весьма походил на рубин. Редкий по величине.
– Мы идем своим Путем, – сказал Хранитель.
Чернов обернулся: тот стоял сзади, не побоялся сопроводить Бегуна, а Бегун в своей отчаянной браваде даже не заметил спутника. Как не заметил и еще двух десятков вефильцев, замерших поодаль. Они стояли тесно и грозно, выставив вперед простые короткие мечи, явно откованные Зрячим или каким-нибудь его собратом по профессии. Не было воинов у народа Гананского. Увел его в Путь Бегун – нужда заставила вооружиться…
– Твой странный Путь пересек наш, – жестко, но без угрозы в голосе ответил главарь.
Спешился. Птица нервно взмахнула крылами, но не расцепила когтей. Другие всадники остались в седлах: судя по их спокойному поведению, боя не намечалось.
– А где проложен ваш Путь? – тоже спокойно спросил Хранитель.
Вефильцы, несмотря на ровный тон начавшихся переговоров, поз не поменяли, по-прежнему щетинились мечами.
– Наш Путь долог и велик. Он идет от Больших Красных Пустынь через Великие Каменные Хребты, мимо одной Большой Воды, мимо другой Большой Воды к третьей Большой Воде и через третью Большую Воду – на берег Желтых Пустынь и дальше, дальше, пока не упремся в Бесконечные Льды.
– И где вы теперь на этом Пути?
– У третьей Воды.
– Значит, вы – в конце Пути?
– Мы едва начали его, незнакомец, хотя много сражений провели с теми, кто попадался нам на Пути.
– А что вы делаете здесь – у третьей Воды?
– Все, что лежит на нашем Пути, – это наша земля. Кто-то останется здесь, чтобы охранять ее пределы и держать в повиновении тех, кто обитал на ней до нас, а другие уйдут в Желтые Пустыни – покорять народы Огненных Стран.
Чернов малость охренел от прописных букв – раз, от маразматического пафоса диалога – два, от его дикой непонятности – три, и, главное, четыре – от непонятно уверенного поведения Хранителя, который вел диалог так, будто все эти Воды, Пустыни и Страны знакомы ему с малых лет, исплаваны и исхожены вдоль и поперек, а с этими усатыми кексами-завоевателями он в детстве играл в одной песочнице. В Красных Пустынях. Но и он сам, Чернов, ловил что-то знакомое в торжественно-былинном рассказе главаря всадников. Вроде как татаро-монголы, в его родной истории добравшиеся до италийских земель, здесь, в этом ПВ, оседлали Пиренеи и собрались захватить близкую Африку. Но откуда им известно о дальней Антарктиде, о так называемых Бесконечных Льдах, если именно это имеется в виду?.. И что за время на дворе?.. Хотя на последний вопрос он, похоже, долго не получит ответа. По крайней мере пока не попадет в мир хоть с каким-нибудь календарем.
И еще: похоже, под словом «Путь» две высокодоговаривающиеся стороны имеют в виду совсем разное. Раскосый всадник назвал Путь вефильцев – странным. На его месте Чернов считал бы такое определение слабоватым.
Чернову стало обидно, что его, геройского человека и тоже в некоем смысле первопроходца, бесцеремонно отстранили от участия в переговорах. А между тем именно ему, Бегуну, придется бегать по окрестностям, оккупированным этими джигитами, и искать очередного Зрячего, чтобы побыстрее слинять с их вполне реального земного Пути на свой – не совсем земной и уж вовсе не реальный, прав всадник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Как всегда. Обыкновенно. Путь – это, прежде всего, долгая дорога в неизвестность. А в дорогу путник всегда готовится. Пастухи привели в город весь скот. Люди собрали – насколько хватило сил – урожай овощей и фруктов… Но это мимолетное, сегодняшнее. На самом деле мы всегда наготове. Наши предки вместе с тобой шли твоим Путем. Мы знаем из Книги, что на Пути случается всякое: и лютый холод, и невыносимая жара, и страшные ураганы, и даже такое странное явление, как снегопад, – он использовал испанское понятие «esta nevando» – «снег падает», – но у нас есть и очень теплая одежда для этого, мы специально ткали ее и обшивали шкурами овец. Мы знаем, что на Пути нам могут встретиться голодные края, но мы специально для этого храним и пополняем запасы пищи, которая не портится от времени… Единственное, что страшно, – это отсутствие воды, а ею на долгий срок не запасешься. Но здесь, слава Сущему, воды вдоволь… Ты взгляни… – Он протянул руку в сторону моря. – Вот точная примета Сдвига: другая природа, хотя и похожая на ту, что была нашей еще сегодня. А это, наверно, и есть «великая вода», или «мар», как ее называют бастарос, я прав?.. Они – те, кто доходил, – утверждали, что у «мар» нет второго края? Ты согласен?.. – Он спрашивал, но не ждал ответа. Ему просто хотелось говорить, произносить слова, его распирали радость, восторг, удивление, надежда, десятки чувств варились в нем и требовали выхода, а тут к месту вернулся Бегун, которого ждали до этого три столетия, и вот вам награда: ожидание оказалось ненапрасным. «Map» перед взором, чудо-то какое!.. – Но мы ведь недалеко ушли по Пути, так? – осторожно спросил Кармель.
– Почему ты так считаешь?
Чернов понятия не имел, далеко они провалились или близко, переместились только в пространстве или во времени тоже, в том же ПВ они обретаются ныне или их унесло черт-те куда по четвертой, десятой, сто-невесть-какой координате. Хотя логика в вопросе Кармеля была: Испания горная и Испания приморская – это и впрямь недалеко. Более того: то, что они видели сейчас, вполне походило на Испанию приморскую, по природе походило. Если только перед ними лежало Средиземное море либо Атлантический океан…
Кармель руководствовался той же логикой.
– Все то же самое, – сказал он. – Не нужны ни припасы, ни другая одежда.
Чернов, прошедший за несколько дней путь от недоверчивого прагматика-землянина до недоверчивого прагматика-Бегуна по ПВ, не слишком верил в близкие перемещения по оным ПВ. Похоже – не значит то же самое. Но на кой ляд развозить теоретические сопли? Вот отдохнем, решил Чернов, оглядимся по сторонам и побежим проверять, где мы. И нет ли неподалеку нового Зрячего…
– Вина я уже напился, – сказал он Кармелю, – а вот насчет перекусить – это было бы в самый раз.
– Конечно, конечно, – засуетился Кармель, подхватывая Чернова под локоток и ведя его в город, опять «сквозь строй», но только дружелюбный: Чернов прямо чувствовал, как люди излучают приязнь, хотя это и ненаучно. Но что здесь научно? Нет ответа… А Кармель вдруг спросил: – Ты пил вино у Зрячего?
Вот вам и раз! Откуда он знает про кузнеца?..
– Откуда ты знаешь про кузнеца?
– Все-таки кузнец… – удовлетворенно сказал Кармель. – Я подозревал… А знаю откуда? Из Книги. «Нет Пути без Зрячего, и нет Зрячего вне Пути». Так написано.
– Давно написано?
Кузнец, оказывается, тоже цитировал Книгу. Хотя вряд ли он знал о ее существовании. Сам же сказал: мне надо вспомнить слова для Бегуна. А слова эти рождаются у него в мозгу как бы свыше. Как, кстати, и у Бегуна. То есть у Чернова.
– Всегда было написано.
– И ты намеренно искал того, к кому может обратиться Бегун?
– Мне было любопытно, – засмущался Кармель. И ощетинился вдруг: – Но никто не знает о Зрячих! Никто, кроме тех, кто допущен к Книге, кроме Хранителей. – Повторил, словно боялся, что Бегун ему не верит: – Никто!
– Кроме тех, кто написал о них в Книге, – добавил Чернов.
И получил очередной странный ответ с «никто»:
– Никто о них не писал.
– Не понял? – Чернов действительно ничего не понял.
– Никто не пишет Книгу.
Понятнее не стало.
– А как она пополняется? Сама собой?
Вроде пошутил без цели, а ведь попал!
– Сама собой, – подтвердил Кармель.
– Как это может быть?!
– Не знаю. Так было всегда. Книга Пути – Книга Сущего. Его промысел…
– А есть в ней уже запись о том, что вновь появился Бегун, что он, то есть я, встал на Путь?..
– Пока нет. История твоего с нами Пути появится в Книге по мере того, как он станет длиться. По этапам: от Шэвэр к Шэвэр. Если, конечно, все пойдет благополучно… Так было и с твоим прошлым Путем с нашим народом.
– А если неблагополучно?
– Тогда мы не узнаем, что появится в Книге. Кто-то другой поднимет ее – не я…
– Ладно, не будем о грустном. Вернемся к истории о нашем Пути. Получается, она так прямо возьмет и появится? Только что был чистый лист, и на тебе – весь наш Путь в подробностях, так?
– Как все и всегда. Это – Книга… – Последние слова Кармель произнес с таким отчетливо звучащим в голосе пиететом, словно Книга для него являлась частью Сущего.
А может, кстати, и являлась. Кто-то же материализовывал на ее листах историю народа Гананского! Как на пиру Валтасара – самопроизвольно возникшая на стене надпись… Происки Высшей Силы, однозначно.
Они уже подходили к дому Кармеля, когда сзади – от городских ворот – раздались крики. Звали Хранителя, звали Бегуна, особенно ясно слышалось еврейское слово «сакана» – «опасность».
– Что-то случилось, – с надеждой на обратное сказал Чернов: ему очень хотелось добраться до дома, плюхнуться на лавку и поесть – пусть даже жесткую холодную баранину.
Не обломилось.
Кармель резко и бесцеремонно развернул Чернова вспять и что твой спринтер помчался к воротам. Волей-неволей Чернов не отставал. Когда они оказались у городской стены, еще не понимая, что происходит, плотный чернобородый мужик вынырнул из действительно гудящей тревогой толпы и крикнул Кармелю:
– Там всадники! Их много…
Еще далековатые, но все же отчетливо различимые конные – не менее двадцати! – скакали к Вефилю по дороге, по которой прибежал Чернов из пропавшего в прошлом ПВ Панкарбо. В Панкарбо он никаких всадников не заметил. Значит, на знакомой дорожке теперь лежал другой населенный пункт, жителям которого явно не понравилось явление некоего чужого поселения на знакомых до боли местах. Кто его знает: может, здесь ранее сады цвели или поля колосились, а теперь в момент вырос город. Чудо? Бесспорно. Но нежелательное. А нежелательное чудо – уже не совсем чудо, а помеха. Что там у них на уме – у этих всадников?..
Кармель зычно провозгласил:
– Женщины и дети – по домам. Мужчины – взять оружие.
Интересно, подумал Чернов, что он имеет в виду под этим термином? Вилы и топоры? Булыжник – орудие пролетариата? Или есть в Вефиле некий арсенал, Чернову не представленный?..
Однако он тоже – мужчина. Стоять и наблюдать – это не по нему.
– Обо мне не забудь, захвати что-нибудь острое, – бросил Кармелю на ходу и пошел вперед – навстречу конным.
Зачем он так поступил, Чернов не понимал. Более того, уже сделав, как говорится, шаг, он тут же понял, что поступок его хоть и эффектен (легендарный Бегун всегда впереди), но абсолютно бессмыслен. Что может один – даже самый разлегендарный! – человечек против десятка или двух – нелегендарных, но, как уже было отчетливо видно, вооруженных? Единица – вздор, сказал некогда классик.
А всадники быстро приближались, и пики у них вставлены были в стремена, и мечи били на скаку по крупам вороных лошадок, и лица их не лучились приязнью, а, скорее, выглядели мрачно и даже угрожающе. Чернов упрямо шел им навстречу и видел их лица: черные длинные, как у запорожцев, усы, раскосые узкие, как у детей Востока, глаза, смуглый цвет кожи, какой вполне мог быть и у местных приморских поселенцев. Шлемы – как у богатырей с картины Васнецова. Плащи, короткими парусами летящие за спинами, – как у мушкетеров, только черные. Сапоги – кожаные, видимо, но сплошь покрытые золотыми узорами. Да еще на плече у всадника, скачущего первым, цепко сидела птица, похожая то ли на ястреба, то ли на сокола, то ли на еще какого-то пернатого хищника, Чернов не силен был в орнитологии.
Этакий микст из времен и народов, не имеющий, по разумению Чернова, ничего общего с внешностью и одеянием народов, в разные периоды населяющих Пиренейский полуостров. Разве что смуглость и черный цвет волос – так это не примета!.. Поймал себя на забавном: а не передалось ли и ему желание Кармеля, чтобы Сдвиг оказался близким?..
Кармель сказал: «Шэвэр». Точный перевод: Перелом, Слом. Почему-то Чернов предпочел иное – «Сдвиг». Так он сам для себя воспринял случившееся с ним и с городом – как некий сдвиг параметров или координат пространства и времени…
Вопреки подспудному ожиданию опасности, она пока не проявлялась. Всадники – а их и вправду оказалось двадцать – осадили коней около Чернова, и первый всадник (с птичкой на плече) спросил довольно спокойно:
– Кто вы такие, люди? Откуда взялись?
Он говорил на скверном испанском, тем самым подтверждая вышеназванное желание Хранителя, но внешность его выдавала типичного монголоида, а одеяние и оружие, как уже отмечалось, было собрано у разных народов – с бору по сосенке. Шлем – у русичей, плащ – у каких-нибудь европейских жителей, сапоги, украшенные хитрыми узорами из желтого металла, не исключено, золота – вообще непонятно у кого, Чернов не мог сообразить. Длинные мечи без ножен похожи на римские, но сталь – явно лучшей, куда более поздней выделки скорее – испанская, а красный камень, венчающий эфес меча у главаря, весьма походил на рубин. Редкий по величине.
– Мы идем своим Путем, – сказал Хранитель.
Чернов обернулся: тот стоял сзади, не побоялся сопроводить Бегуна, а Бегун в своей отчаянной браваде даже не заметил спутника. Как не заметил и еще двух десятков вефильцев, замерших поодаль. Они стояли тесно и грозно, выставив вперед простые короткие мечи, явно откованные Зрячим или каким-нибудь его собратом по профессии. Не было воинов у народа Гананского. Увел его в Путь Бегун – нужда заставила вооружиться…
– Твой странный Путь пересек наш, – жестко, но без угрозы в голосе ответил главарь.
Спешился. Птица нервно взмахнула крылами, но не расцепила когтей. Другие всадники остались в седлах: судя по их спокойному поведению, боя не намечалось.
– А где проложен ваш Путь? – тоже спокойно спросил Хранитель.
Вефильцы, несмотря на ровный тон начавшихся переговоров, поз не поменяли, по-прежнему щетинились мечами.
– Наш Путь долог и велик. Он идет от Больших Красных Пустынь через Великие Каменные Хребты, мимо одной Большой Воды, мимо другой Большой Воды к третьей Большой Воде и через третью Большую Воду – на берег Желтых Пустынь и дальше, дальше, пока не упремся в Бесконечные Льды.
– И где вы теперь на этом Пути?
– У третьей Воды.
– Значит, вы – в конце Пути?
– Мы едва начали его, незнакомец, хотя много сражений провели с теми, кто попадался нам на Пути.
– А что вы делаете здесь – у третьей Воды?
– Все, что лежит на нашем Пути, – это наша земля. Кто-то останется здесь, чтобы охранять ее пределы и держать в повиновении тех, кто обитал на ней до нас, а другие уйдут в Желтые Пустыни – покорять народы Огненных Стран.
Чернов малость охренел от прописных букв – раз, от маразматического пафоса диалога – два, от его дикой непонятности – три, и, главное, четыре – от непонятно уверенного поведения Хранителя, который вел диалог так, будто все эти Воды, Пустыни и Страны знакомы ему с малых лет, исплаваны и исхожены вдоль и поперек, а с этими усатыми кексами-завоевателями он в детстве играл в одной песочнице. В Красных Пустынях. Но и он сам, Чернов, ловил что-то знакомое в торжественно-былинном рассказе главаря всадников. Вроде как татаро-монголы, в его родной истории добравшиеся до италийских земель, здесь, в этом ПВ, оседлали Пиренеи и собрались захватить близкую Африку. Но откуда им известно о дальней Антарктиде, о так называемых Бесконечных Льдах, если именно это имеется в виду?.. И что за время на дворе?.. Хотя на последний вопрос он, похоже, долго не получит ответа. По крайней мере пока не попадет в мир хоть с каким-нибудь календарем.
И еще: похоже, под словом «Путь» две высокодоговаривающиеся стороны имеют в виду совсем разное. Раскосый всадник назвал Путь вефильцев – странным. На его месте Чернов считал бы такое определение слабоватым.
Чернову стало обидно, что его, геройского человека и тоже в некоем смысле первопроходца, бесцеремонно отстранили от участия в переговорах. А между тем именно ему, Бегуну, придется бегать по окрестностям, оккупированным этими джигитами, и искать очередного Зрячего, чтобы побыстрее слинять с их вполне реального земного Пути на свой – не совсем земной и уж вовсе не реальный, прав всадник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58