Я показал ему. Он и слыхом не слыхивал про человека-бомбу. Я ждал, считая удары своего сердца, пока он поглощал образ.
Наконец Мертвый Глаз поднял голову.
— (Возможно, дело стоящее.)
Я усмехнулся, расслабившись.
— (А где твое подключение? Держишь в отдельной комнате?) — Оглядывая его берлогу, я заметил возле двери груду вязаной одежды, но никакой техники — даже для обычного телефонного звонка — я не нашел. И в его черепе не прятались биопровода. Даже если у него и было гнездо нейроподключения, я не мог его чувствовать.
Мертвый Глаз фыркнул и захихикал. Его смех прозвучал так, словно кто-то отхаркивался.
— (Мне это не нужно.)
Мать твою… — Я успел заблокировать связь до того, как он услышал меня. Он был сумасшедшим, старый ублюдок.
— Ладно, забудем… — Я начал вставать с пола.
— (Мне это не нужно.) — Образ затопил мои мысли — четкий, густой, настойчивый.
Я стоял и вопросительно глядел на него.
— Это невозможно.
— (Они хотят, чтобы именно в это мы и поверили… Они и сами верят. Я наткнулся на правду. Вероятно, наткнулись и другие.)
— (Но ты не передал никому.)
— (А зачем? Что это принесло бы мне, кроме неприятностей?)
Я задумался. Да, он был прав.
— (Почему ты рассказываешь мне?)
— (Потому что ты понимаешь, что это значит — быть псионом и жить воровством.) — Он покосился на вязание. — (И потому что ты парень что надо. И мне, возможно, понадобится твоя помощь.)
— (Ты имеешь в виду, что покажешь мне? Мы сделаем вместе?) — Радостное возбуждение и страх смешались внутри меня.
— (Может быть.) — Его здоровый глаз засветился сомнением. — (Как твоя память?)
— (Отлично.)
— (Хорошо.)
Он кинул вязание в ящик и поднялся.
— (Для начала следует просветиться.) — Он прошаркал через комнату к терминалу и включил его.
Я решил было, что мы прямо сейчас и займемся делом, но Мертвый Глаз вызвал лишь картотечные файлы.
— Ты готов? — резким нетерпеливым голосом спросил Мика, и мы оба подпрыгнули от неожиданности.
— Почти. — Я чуть было не забыл ответить ему вслух.
Мертвый Глаз повернулся, протягивая мне сетку — терминал-шлем.
— (Запомни эту информацию. Научишься разбираться в работе машинных мозгов. Это может спасти тебе жизнь. Не возвращайся, пока все хорошенько не переваришь. Тогда и увидимся.)
Я кивнул, засовывая сетку в карман.
— (Потом верни. У меня только одна.)
Я кивнул опять.
Он пошел к двери, намекая на то, что нам пора улетучиваться. Дойдя до груды вязаной одежды, он вдруг остановился и сгреб ее в охапку. Потом вышел, унося одежду в темноту.
Он проводил нас и, когда мы очутились уже на улице, швырнул свою ношу на тротуар возле дома.
— Он выбрасывает всю эту кучу? — удивленно вопросил Мика, словно это только лишний раз доказывало, что Мертвый Глаз выжил из ума.
Мертвый Глаз пожал плечами.
— (Что насчет него?) — спросил он меня, мельком взглянув на Мику.
— (Он мой брат), — снова ответил я.
Мертвый Глаз развернулся и, ни слова не говоря, захлопнул за собой дверь. Мика стоял и таращился на вязаную гору.
— Она ему не нужна, — объяснил я, поскольку должен был хоть как-то объяснить. — Кто-нибудь, кому нужно, подберет.
Облекать мысли в слова, а потом выговаривать их казалось мне теперь таким же тяжким трудом, как подниматься на крутую гору.
Мика бросил на меня взгляд и хотел было идти дальше, но любопытство склонило чашу весов в пользу его возбуждения. Роясь в груде вязаных вещей, он откопал длинный красный шарф и обмотал им горло. Я вытащил буро-зеленый свитер, который доходил мне до щиколоток, и натянул его поверх рваной рубашки. Свитер оказался уютным, тяжелым и теплым. А воздух был промозглым и холодным. Когда мы шли по улице, Мика сказал:
— Со дня твоего исчезновения с Синдера я в своей жизни не проводил более странных и отвратительных минут. — Он кашлянул, словно у него першило в горле: там, в доме, Мике неуютно было чувствовать себя глухим, немым и невидимым.
— Могло быть и хуже.
Мика покосился на меня.
— Можно чувствовать себя так всю жизнь. — Я дотронулся до кружка за ухом.
Мика на минуту задумался, потом спросил:
— Как работает та штука, что ты получил от Смерта?
— Делает свое дело. И прекрасно.
Мика кивнул, но не улыбнулся.
— Что твой местный ненормальный шурин? Он будет работать, в конце концов?
— Надеюсь. — Я облегченно вздохнул: у меня гора с плеч свалилась, когда я понял, что только что сделал самую тяжелую часть работы: пронял-таки его.
— Через пару дней я встречусь с ним снова. — Тут я замялся: — Не болтай, что он — выродок.
— Да. А что на том терминале, который он тебе отдал?
Я пощупал в кармане сетку.
— Не могу тебе сказать.
Мику разбирало любопытство, но он лишь пожал плечами:
— Без проблем.
Так или иначе, на этих улицах добрая половина того, что ты узнаешь, оказывается лишь мозаикой-загадкой, в которой отсутствуют кусочки.
Мы дошли до станции туннеля, болтая о погоде.
— Ты возвращаешься в клуб? — спросил Мика, когда мы поднялись вместе на площадку и ожидающий пассажиров транзит всосал нас и унес прочь от воспоминаний о Мертвом Глазе.
— Не сегодня. — После всего того, что я сегодня рассказал Аргентайн, я не представлял, когда я приду к ней и что скажу, если вообще скажу что-либо.
— А! Да, — Мика понимающе ухмыльнулся. — Я совсем запамятовал. Там, наверху, вас ждет одно горяченькое тело. — Его самодовольная улыбка стала еще шире, когда транзит фыркнул, останавливаясь у платформы следующей станции. — Меня тоже. Пока.
Мика отсалютовал и, насвистывая, стал спускаться с платформы.
Глава 23
— Тетушка больна, — встретил меня Джиро, когда я вошел в дом. Он сидел на ступенях лестницы, подперев кулаками подбородок. На глаза и на мысли его легла тень.
Я застыл как вкопанный; в голове замелькали, ослепительно вспыхивая, картины: яд, биозаражение…
— Где она? В больнице?
Когда мы с Элнер выходили из офиса, она выглядела здоровой; правда, усталой и подавленной, но ведь это и неудивительно. Я даже видел, как она садилась в напичканный охраной личный флайер, который должен бы доставить ее прямо сюда.
Джиро покачал головой.
— Она в своей комнате. Думаю, спит. Придя домой, она упала в обморок или что-то в этом роде. Харон выслал наших медиков осмотреть ее. Они сказали, что обморок из-за всех этих… — Джиро замолчал. — Ну, из-за того, что случилось, то есть… ты знаешь. И потому что она пожилая. Они дали ей какое-то лекарство. Ей нужно отдохнуть.
Я успокоился. Но лекарство навряд ли вылечит ее депрессию.
— Спасибо, — сказал я и пошел наверх. Но, поднявшись на несколько ступеней, оглянулся:
— Твоя мама здесь?
Джиро, не вставая, резко обернулся.
— А что? — спросил он чуть громче, чем всегда.
— Да просто, — стараясь казаться равнодушным, сказал я и пошел в свою комнату. Я стоял и смотрел в окно, чувствуя, что устал. Воспаленная рука ныла. Может, завтра я подлечу ее, как советовал Аспен. Я все еще чувствовал себя странно и беспокойно при мысли, что у меня есть деньги, чтобы исправлять то, что мне не нравится. Пока я так стоял, глядя в темноту, дождь — капля за каплей — начал выстукивать свой речитатив. Дожди здесь шли только по ночам. Та Минги всегда исправляли то, что им не нравится.
Я услышал за спиной шорох: в комнату вошел Джиро. Я словно знал, что — раньше или позже — но он придет. За его глазами сгустился сумрак, но вовсе не из-за болезни тетушки. Значит, что-то другое. Я отвернулся от окна, подошел к кровати и сел.
— Чего тебе? — спросил я, будучи вполне уверен, что знаю ответ.
Он открыл рот, и слова, закупоренные в нем, как в бутылке, уже приготовились выбить пробку и вырваться наружу. Но еще целую минуту Джиро не мог их выговорить.
— Ты… Моя мама… Я имею в виду… — Он слаба взмахнул руками. — Ты… делал это с моей мамой?
Я опустил глаза на свои ладони, лежащие на коленях.
— Ты спрашиваешь, провел ли я с ней ночь? — Я поднял голову.
Джиро густо покраснел. Он ожидал, что я буду все отрицать, даже если это и правда. Виноватым я не, выглядел, и вместо меня стало стыдно ему. Мальчик часто-часто заморгал, у него задрожали губы.
— Подойди сюда, — сказал я. Джиро подошел. — Садись.
Глядя в пол, он сел на кровать, держась на расстоянии.
— Откуда ты узнал? — спросил я.
— Моя мама… Я видел, как она выходила из твоей комнаты на другое утро. Слишком рано. Она меня не заметила. И она вела себя так… странно. Не как обычно. — Голос его сорвался.
— Понимаешь, — сказал я, — в первый раз, когда я ее встретил, ты, бесенок, вел себя как сводник, толкал ее ко мне. Нет, я не говорю, что ты виноват, — поспешно прибавил я, увидев, что его глаза вспыхнули гневными огоньками. — Просто так случилось… Я только хотел спросить, почему это беспокоит тебя гораздо сильнее, чем раньше? Из-за того, кто я есть?
Сжав челюсти, Джиро замотал головой.
Очень осторожно я проник в его мысли, ища ответ, который Джиро не хотел говорить.
— А! Это из-за того, что ты видел в клубе Аргентайн!
До того вечера он был как все остальные дети: любопытство насчет секса тлело в нем, превращаясь временами в наваждение. Но потом за пять минут он узнал больше, чем когда-либо хотел узнать.
— Думаешь, что у нас с твоей мамой все так же происходило?
Я почувствовал, как меня сжала его боль. На этот раз Джиро кивнул, вспыхнув снова.
— Джиро… — Я замолчал. — То, что ты видел в клубе, — не любовь. И даже не хороший секс. Больше похоже на изнасилование. — Он покосился на меня. — Это большая разница.
— Ты собираешься жениться на моей маме?
— Твоя мама уже замужем.
Мальчик нахмурил брови.
— Она может развестись. Ты ее не любишь?.. — В его мозгу, точно пузыри в бурлящем кипятке, начали с треском лопаться фантазии.
— Не знаю. Не думаю.
— А она тебя не любит?
— Нет. Просто она не любит Харона. — Я почувствовал в Джиро жгучую, пробирающуюся до костей боль разочарования и никак не мог придумать, как смягчить ее. Наконец я сказал: — Думаю, она любила твоего отца. Я знаю, что она любит тебя и твою сестру. В ее жизни важнее вас ничего нет. Не вешай нос! Ты мог бы быть мной. — Но последние слова я ему не сказал. Интересно, на что это похоже — быть Та Мингом? Иметь все что захочешь… Я не мог представить. Да и родиться богатым вовсе не обязательно, но иметь кого-нибудь рядом… все те годы… хоть кого-нибудь. Я перевел взгляд на свои шрамы.
Джиро медленно встал.
— Моя мама велела спросить тебя, будешь ли ты… думать о ней сегодня ночью.
— Да. Буду. Спокойной ночи, Джиро.
Он распрямил плечи, стараясь выглядеть не как мальчишка, но как мужчина.
— Спокойной ночи, Кот. — И он вышел.
Я сидел на кровати и слушал дождь. Спать не хотелось, но думать о Ласуль тоже не было настроения. Я с удивлением понял, что все еще думаю об Элнер, беспокоюсь о ней. Вытянув щупальце, я стал искать ее и, наконец, нашел. Она лежала в своей кровати, мучимая, как и я, бессонницей. Прописанному доком снотворному не удавалось утихомирить ее адреналин. Но мысль Элнер жила не в завтрашнем, не в сегодняшнем и даже не во вчерашнем дне. Она застыла далеко в прошлом, затянутом, как отражение в черном зеркале, мутной белесой дымкой, где образ красочного полдня, проведенного с человеком, которого она любила, окутывал Элнер дурманом, кружил голову, оглушал тоской; где личико беззаботно смеющейся Талиты наполняло ее скорбью. Мысли Элнер застыли там, внутри ее самой, откуда она была не в силах уйти, потому что прошлое становилось слаще всего на свете, когда Элнер, слушая дождь, уплывала в потоке воспоминаний…
Я опять встал и вышел, направляясь через темные пустые залы к ее комнате. Щель под дверью спальни золотилась тонкой полоской света. Я постучал.
— Да?.. — услышал я дрогнувший от удивления голос, почувствовал ее удивление внутри себя.
— Это Кот.
На минуту за дверью наступила тишина. Потом Элнер сказала:
— Входите.
Дверь не была заперта. Войдя в комнату, я вдруг страшно смутился. Но, Элнер, подняв голову, улыбнулась. В ее улыбке я уловил облегчение: она как будто успокоилась и обрадовалась, что я, наконец, пришел к ней.
Я слегка улыбнулся в ответ, соображая, как объяснить причину своего визита.
— Я слышал от Джиро, что вы заболели, мадам. И просто хотел узнать, буду ли я вам нужен завтра утром. И… спросить, не надо ли вам чего-нибудь сейчас.
— Да, — вдруг твердо и без всякого смущения произнесла Элнер. — Посидите со мной немного, если вам не трудно. Я нуждаюсь в живой душе сильнее, чем в чем бы то ни было. Это единственное, что никто не догадался мне предложить. Я чувствую себя ужасно одинокой и, вот, не боюсь говорить об этом вам. Думаю потому, что вы уже знаете о моем одиночестве и именно поэтому и пришли. — Внимательный взгляд Элнер заставил меня опустить глаза. — Спасибо, что навестили, — говорила Элнер, собирая разбросанные по кровати голограммы членов семьи: она попробовала составить из них себе компанию, но безуспешно.
Я сел на самый край покрытого гобеленом кресла, оглядывая комнату и все еще боясь что-нибудь разбить или сломать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73