Каждый вечер, ложась спать, он видел лицо Волтана и ждал, что наступит день, когда он призовет убийцу к ответу.
И вот он сидит в оружейной и разглядывает мраморный пол. Свирепый сел рядом.
— Поговори со мной, парень, — предложил он, обнимая Бэйна за плечи.
— Все было напрасно, — прошептал Бэйн.
— Пора выбираться отсюда, пока до нас не добрались зрители, — заявил Телорс. — Госпожа-в-Маске ускользнула, и они могут отыграться на тебе, Бэйн, они видели, что ты увел ее с арены.
— Одевайся, — мягко подтолкнул его Свирепый, — мы вернемся на виллу и поговорим. Собирайся!
Он заставил Бэйна подняться.
Словно в тумане молодой ригант снял килт и наголенники, натянул черные лосины и толстую тунику из синей шерсти с серебряной каймой. Пристегнув к поясу меч, он пошел вслед за Бракусом, Телорсом и Свирепым. Доктор, обрабатывавший раны Свирепого до появления Госпожи-в-Маске, дотронулся до плеча Бэйна:
— Как зовут ту богиню?
Бэйн пожал плечами и нагнал остальных. Миновав пустынную арену, они прошли по широкому коридору к восточному выходу. Ворота были открыты, и Бэйн увидел многотысячную толпу. Первым вышел Бракус, следом — Телорс и Свирепый. Они постарались заслонить Бэйна собой, но кто-то из зрителей крикнул: «Вот он! Чужеземец, который ее освободил!»
Зрители угрожающе надвигались. Кто-то толкнул Бракуса, и он тут же с силой отшвырнул обидчика. Казалось, ужасная потасовка неминуема, но тут Свирепый поднял вверх обе руки.
— Тихо! — проревел он.
Одно-единственное слово прозвучало как команда, и толпа повиновалась. Свирепый подождал, пока шум утихнет.
Госпожу-в-Маске помиловал император, — проговорил он — и она давно ушла со стадиона, никто из нас не знает, куда она направилась. А теперь дайте нам пройти!
Он решительно двинулся вперед, и толпа расступилась.
Бракус, Телорс и Бэйн быстро прошли мимо, пересекли площадь и остановили проезжавшую двуколку. Едва они отъехали от стадиона, как Бэйн увидел девушку в голубом, спокойно идущую сквозь толпу. Никто ее не заметил, даже не взглянул в ее сторону. Увидев Бэйна, она помахала ему и свернула в переулок.
Через полчаса двуколка остановилась у ворот виллы. Там ждали Персис Альбитан и Норвин. Свирепый, Бэйн и Телорс вышли, а Бракус остался.
— Нескучный денек, — сказал золотоволосый гладиатор. Телорс ухмыльнулся и пожал ему руку.
— Жду вас обоих на дне рождения!
Бракус откинулся на сиденье, жестом приказал кучеру ехать дальше.
Двуколка завернула за угол.
— Славный парень, — сказал Бэйну Телорс, — рад, что ты не будешь с ним сражаться.
Бэйн промолчал и пошел к дому.
Персис пытался с ним заговорить, но Бэйн прошел мимо и поднялся в свою комнату. Оставшись один, он подошел к окну и стал смотреть на море.
Через несколько минут к нему поднялся Свирепый.
— Ничего не было напрасно, — спокойно сказал он, — ее бы сожгли, не окажись ты в Городе. Два года ты мучился, что не сумел спасти Лию. А сегодня тебе это удалось.
Бэйн обернулся.
Она поблагодарила тебя, дружище, и была права. Я спас ее случайно, можно сказать, по ошибке, потому что император предложил исполнить мое второе желание. Если бы Волтан тебя убил, я бы с ним сразился, а она бы погибла. Моя месть убила бы ее, а я даже не узнал бы об этом.
Однако все вышло по-другому, — возразил Свирепый. — Ты мужчина, Бэйн, а мужчина делает выбор и несет ответственность за результат. Я слышал, как она сказала, что ваши пути разошлись. Да, каждого гладиатора можно упрекнуть в том, что он убивает людей ради славы, удовольствия зрителей или в погоне за богатством. Однако те, с кем мы сражаемся, имеют те же цели и выходят на арену добровольно. Так что злого умысла нет ни у одной из сторон. Ты не просил Волтана врываться в твою жизнь и лишать жизни любимую девушку. Это он олицетворял зло, а следовательно, мотивы твоих поступков поймет любой честный и благородный человек. — Свирепый вздохнул и сел на кровать. — Знаешь, я был на молебнах сектантов, и то, что они проповедуют, мне очень нравится. Я искренне верю в силу их учения. В моем сердце нет места ненависти, и, как они учат, я готов предложить дружбу и любовь каждому. Но любому, кто ворвется в мой дом и причинит страдание и боль Каре или слугам, я перережу горло без малейшего раскаяния. Окажись я на твоем месте в Ассии, я бы полмира обошел, чтобы найти того, кто убил мою любимую. Перестань мучиться, парень. Девушка жива! Мы все живы!
— Я благодарю за это богов, — отозвался Бэйн и посмотрел на Свирепого. — Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал. Этот день навсегда останется в моем сердце.
— Ты не злишься, что я не дал тебе отомстить?
— Злюсь ли я? Свирепый! Разве я могу злиться? Я следил за поединком и понял, о чем ты говорил мне все это время. Ты и Волтан не похожи на других. Я никогда не видел такой силы и концентрации. Я бы погиб, я отлично это понимаю. Мне никогда не сравниться с вами.
— Неправда, — возразил Свирепый, — сколько тебе лет… девятнадцать? Твои лучшие годы еще впереди. Лет через пять-шесть ты станешь сильнее и быстрее любого из нас. — Свирепый вдруг рассмеялся. — Молодые гладиаторы должны радоваться, что Бэйн покидает арену. Кстати, ты придумал, чем будешь заниматься? Можешь вложить деньги в какое-нибудь дело, облениться и растолстеть.
— Я еду домой, дружище, — объявил Бэйн, — император дал мне два дня, чтобы покинуть Город.
— Благодарность императора не знает границ, — пробормотал Свирепый.
Бэйн покачал головой:
— Он очень холодный человек, и от него трудно ожидать чего-то другого. Я возвращаюсь в Кэр-Друах. Хочу увидеть горы и походить по траве. Поехали со мной, научишь меня управлять фермой.
— Я бы поехал, но через четыре месяца Кара выходит замуж, и я хочу присутствовать на торжестве. Еще хочу дождаться правнуков. Надеюсь, будет мальчик! Девочка — это прекрасно, но нужны перемены. — Он встал и обнял Бэйна. — Может, тебе стоит помириться с отцом?
Бэйн поцеловал Свирепого в щеку.
— У меня нет отца, а если бы я мог его выбрать, им был бы ты.
— Приятно это слышать, спасибо. Давай теперь спустимся и пообедаем со всеми. Я сильно проголодался.
— Последний вопрос, — сказал Бэйн, — ты собираешься сегодня напиться?
— Наверное, — усмехнулся Свирепый. — Мне не нравится убивать даже таких негодяев, как Волтан.
— Тогда давай напьемся вместе. Можно будет поговорить о духах и звездах и молоть ерунду о смысле жизни.
— Болтун. Но напиться можно, — согласился Свирепый.
По долине мела метель, молодой жрец скрючился у подножия скалы и смотрел, как ветер сдувает горячую золу и уносит тепло от его окоченевшего тела. Бануин сидел сгорбившись у холодного камня и чувствовал горечь поражения. Четыре раза за последние шесть месяцев он пытался освободить призраков Когденова поля, но всякий раз они его игнорировали и продолжали жестокую бессмысленную битву.
Последний раз он пытался убедить призрак Валануса, объясняя, что битва проходила под ярким солнцем, а сейчас над полем светит луна. Валанус рассмеялся и показал на небо.
— Солнце так и сияет, — прокричал он, — в небе ни облачка. Сгинь, демон. Вперед, ребята! Еще одна атака, и мы победим!
Ветер стих, и дрожащий Бануин подложил сухих веток в угасающий костер. Ветки занялись, и он протянул к теплу руки.
Король позволил ему сделать последнюю попытку и отлучиться на три недели. И снова он потерпел неудачу. Завтра он должен вернуться в Старые Дубы, как и обещал.
— Меня беспокоят души умерших, — сказал Коннавар, — но, по правде, живые волнуют меня гораздо больше. Твоя информация об армии Джасарея для нас просто бесценна. Только у тебя есть такой талант, Бануин, ты — глаза народа ригантов.
Коннавар был прав, но призраки Когденова поля словно кинжалы ранили сердце Бануина. Он слышал, как от этих кошмаров стонет земля. Поле до сих пор не поросло травой — на мертвой бурой земле не было ни былинки. Бануин оглянулся — на заснеженном поле снова сражались призраки. Бануина охватило отчаяние.
На другом берегу моря собирались армии, а четыре армии Пантер, численностью двенадцать тысяч человек, уже переправились через узкий пролив и разбили лагеря на землях Цении. Многие ценийцы завербовались лазутчиками и ждали войны, которая, как все знали, начнется весной — быстрый захват северных территорий Норвии, а затем земель ригантов. Война означала, что души умерших поведут вечные битвы, ослабляя дух земли.
«Нужно что-то делать, — думал Бануин, — брат Солтайс всегда говорил, что правда сама по себе обладает огромной силой». Но ведь он пытался донести до этих воинственных призраков правду, и оказалось, что правда им не нужна. «Что же мне делать?» — думал он.
— Морригу! — закричал он. — Где ты?
Никто не ответил, но поднявшийся ветер задул его костер. Бануин совсем пал духом и сидел в насквозь продуваемом полушубке, натянув капюшон. Он вспомнил, как впервые приехал сюда с Бэйном. Казалось, это было очень давно, в другой жизни и в другом мире. Тогда он шел за своей мечтой и душа его полнилась надеждой.
Бануин очень скучал по Бэйну и очень жалел, что не пришел к нему в Городе и не попросил прощения. Бэйн уже вернулся в горы, но Бануин так и не навестил его. Бэйн разбогател и купил землю у Нарианского леса в двадцати милях к северо-западу от Трех Ручьев. Землю продали почти даром, потому что в тех местах рыскали бандиты и два предыдущих хозяина были убиты. Коннавар посылал в лес войска, чтобы расправиться с бандой, но лес занимал огромную территорию, и солдаты никого не нашли. Когда
Бэйн купил землю, многие в Трех Ручьях смеялись, зная, что дом ограбят, а скотину уведут.
Теперь никто не смеялся. Скот Бэйна пасся на лучших полях, и ни один вор не покусился на его хозяйство. «Он сговорился с бандитами», — шептались люди, и их неприязнь росла, а Бэйн не делал ни малейшей попытки расположить их к себе.
Потом на Семь Ив напал небольшой отряд Пиратов, и все, кто мог держать в руках оружие, встали на защиту селения. Все знали, что Бэйн — отличный воин, и послали к нему гонца, но Бэйн велел ему убираться с его земель. «Когда Пираты нападут на меня, я перебью их без вашей помощи», — сказал он.
Неприязнь переросла в открытую ненависть, и все вспомнили, как Бэйн убил Форвара и двух друзей Фиаллаха. «Он бешеный пес, — негодовали соседи, — его нужно прогнать с земель».
К Браэфару прибыли посланцы с просьбой принять меры. Но тот, хотя и согласился, что Бэйн — позор для ригантов, напомнил, что Бэйн своевременно платит налоги, на которые содержится армия Коннавара. «Он не нарушал закон, — сказал Браэфар, — и заплатил виру за тех, кого убил после смерти матери. Однако вы можете не продавать ему корм для скота, провизию для слуг и подковы для лошадей».
Так и поступили, и Бэйну пришлось ездить за провизией из Паннона на север и покупать втридорога. Но, несмотря ни на что, ферма процветала. Когда легочная инфекция уничтожила половину королевских стад и многие фермеры разорились, скот Бэйна не пострадал, и соседям пришлось покупать молоко и мясо у Бэйна, который тут же поднял цены.
Самое грустное во всем этом было то, что большинство соседей, ненавидящих Бэйна, — хорошие люди с добрыми сердцами. Они воспринимали Бэйна как человека, не желавшего иметь с ними ничего общего. Именно так раньше относились к Бануину. Бэйн больше не помогал строить амбары, не ходил на праздники и сборы местного ополчения. Каждым своим действием он подчеркивал, что глубоко презирает ригантов.
Под давлением семей большинство молодых людей, работавших у Бэйна, уволились, и он нанял чужаков — изгнанников и беглецов, которые, как и он сам, не носили одежды цветов ригантов или другого народа. Плащ Бэйна был черным, без украшений, и ни разу он не надел синюю в зеленую клетку одежду подданного Коннавара.
Бануин задрожал. Зимняя стужа проникала сквозь сапоги и лосины. Он встал и начал притопывать ногами. «Не стоит ненавидеть зиму, — подумал он, — весной начнется война».
Джасарей придет с юга, а Шард, король варов, собравший огромный флот, нападет с севера. Приближаются кровавые дни. «А я сижу здесь, — думал Бануин, — и пекусь о душах погибших в прошлой войне».
— Морригу! — снова прокричал он.
Он услышал какой-то звук и уставился в темноту. Сквозь снег медленно пробиралась лошадь, всадник, сгорбившись, сидел в седле, низко надвинув капюшон. Подъехав ближе, всадник погнал коня к каменной изгороди и откинул капюшон.
— Идиот, ты так и не научился выбирать место для костра, — процедил Бэйн.
Он спешился, привязал коня, снял с седла охапку сухого хвороста и отошел к дальнему концу каменной изгороди, где один из огромных камней упал и потрескался. Бэйн быстро разложил хворост. Взяв из потухшего костерка Бануина тлеющую ветвь, он развел свой костер. Защищенный от сильного ветра, он тут же разгорелся, и по камням заплясали теплые блики. Бэйн присел у огня и жестом позвал Бануина.
Я бы тоже развел костер здесь, — присаживаясь, сказал Бануин, — но с того места видна битва, и это меня огорчает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63