– Значит, слушай сюда, Хусейн…
– Хасан, – сказал азиат.
– А мне один хрен, – сказал таможенник. – Через два часа сюда подъедет «газелька». Ты туда виноград сгрузишь сколько влезет, да? А вечером меня найди, я тебе бумажку выдам. И считай, что дешево отделался. Без претензий?
– Какие претензии, дарагой! – затараторил азиат. – Уважил ты меня, спасибо. Возьми и себе, хоть ящик, а? Жене, детям…
– Неженатый я, – сказал таможенник.
– Ну сам поешь, друзей угостишь… – не сдавался азиат.
– Отвали, – сказал таможенник. – Вечером меня найди.
– Спасибо, дарагой, – рассыпался в благодарностях азиат, но таможенник его не слушал.
Он уже шагал в сторону здания, когда у него снова зазвонил телефон.
– Алло? Не, Вась, пива пока нету. Весь конфискат я тебе на той неделе отправил. Слушай, вечером две фуры из Германии должны прийти, там посмотрим. Ага. Ладно, бывай.
– Волки, – сказал азиат, когда таможенник уже не мог его слышать.
– Жадный ты, Хасан, – философски сказал ему водила. – У самого винограда – двадцать тонн, а сколько в ту «газельку» влезет? Полторы от силы, и то если его ногами трамбовать.
– Все равно волки, – сказал Хасан и тоже побрел куда-то. Подсчитывать прибыль, наверное.
Минут через двадцать Виктор Палыч вылез из-под машины, утер лоб грязной тряпкой, очевидно служившей ему носовым платком, и взгромоздился в кабину.
– Поехали, что ли? – спросил он.
– Поехали, – сказал я.
Насчет парной в кабине я оказался прав. Уже через тридцать секунд пребывания внутри «МАНа» рубашка моя промокла насквозь, а брюки начали липнуть к ногам. Кондиционера в кабине явно не наблюдалось, так что я открыл окно и возложил все свои надежды на встречный ветерок. Хотя какой в Москве, к черту, ветерок?
Мы выехали с терминала и встали в пробку. Метрах в пятистах впереди по курсу виднелась желтая крыша такси. Вполне возможно, что это было то самое такси, на котором я сюда приехал.
Воздух, временами задувавший в окно, был не менее горячим, чем в кабине, так что особого облегчения не приносил.
– Москва, – сказал Виктор Палыч, уловив мой недовольный взгляд. – Москва, етить ее в душу.
– В Европе лучше?
– А то как же. Дороги ровные, водители вежливые, гаишников вообще нету. Хорошо там, где нас нет, словом.
– А где же нас теперь нет? – поинтересовался я.
– И то правда, – сказал он. – В Германии на автобане от наших братков не пропихнуться.
– Угу, – поддакнул я и уставился в окно.
Поток машин в столице нашей нищей страны состоял из иномарок на девяносто процентов. Две трети иномарок были новыми, одна треть – «мерседесы».
Сейчас приготовьтесь. Вы выслушаете сентенцию об автомобилях в нашей стране и о нашем к ним отношении.
Автомобиль является средством передвижения в любой другой стране, но только не в России. Что нужно от своего автомобиля тому же англичанину или немцу? Чтобы он довез его из пункта А в пункт Б утром, в обратном направлении вечером и не сломался в пункте В, лежащем между первыми двумя пунктами. Но в нашей стране автомобиль это не просто вещь, которая возит вашу… бренную оболочку, в России все вещи на самом деле значат больше, чем это в них заложено изначально. Поэт в России больше чем поэт, а автомобиль – больше чем автомобиль. Это второй, а для кого и первый, дом, это – передвижной офис на колесах, где решаются деловые вопросы, это – показатель вашей успешности или неуспешности, это – продолжение вашего личного имиджа, это – место для общения и распития спиртных напитков, наконец, это – место, где зарождается жизнь, и место, где она может угаснуть. Автомобиль есть символ независимости. Школьники угоняют машины своих папаш и катают на них девчонок. Студенты копят деньги и покупают ржавые «копейки» за двести долларов, и они счастливы тем, что приобщились к избранному кругу автовладельцев, так счастливы, что готовы кричать об этом на каждом углу. Пенсионеры в зависимости от вида деятельности, которым они занимались при активной общественной жизни, выбираются на свои дачи и огороды посредством горбатых «запорожцев» и новеньких «вольво». Интеллигенция, в основном инженеры и врачи, получившие вожделенные четырехколесные транспортные средства на своих предприятиях еще в советские времена, отчетливо понимают, что на этих машинах им ездить всю оставшуюся жизнь, а потом на них будут ездить и их дети, если не смогут избавиться от своей интеллигентности, а посему тщательно следят за своими неновыми «шестерками» и «семерками». Люди среднего достатка меняют автомобили раз в три-четыре года, крупные бизнесмены – раз в два года, бандиты – каждый год. Владельцы автосалонов – два раза в неделю.
Сентенция закончена.
Сентенции, составляемые мною мысленно в виде послания к далеким потомкам, не имеющим представления о жизни своих предков, то есть нас, помимо информативного имеют еще одно, весьма практичное свойство. Они помогают скоротать время.
Это я замечал неоднократно, заметил и теперь, потому что, как только закончилась сентенция, сразу же закончилась и пробка, и наш грузовик разогнался до крейсерской в это время дня скорости в сорок пять километров в час. Ветерок подул интенсивнее, что было приятно. По крайней мере он хоть подсушивал выступающий на коже пот.
Но, как известно всем людям, считающим себя цивилизованными и достаточно разумными, ничто хорошее просто не может длиться долго. Нам махнул своей волшебной палочкой кормящийся у обочины ментозавр, Виктор Палыч нажал на тормоз и вывернул руль вправо. Сентенцию, посвященную гаишникам, вы прочтете чуть ниже.
– Вот тебе и здрасте, – сказал Виктор Палыч, протягивая мне папку с документами и выразительно глядя в глаза. Ты, мол, сопровождающий, ты и иди разбираться.
Я вздохнул и пошел разбираться. О, как должно было икаться Славику в эту минуту!
Гаишник был стреляным калачом, или тертым воробьем, это как хотите. Был он солиден (то есть имел солидный живот, скрыть объем которого не могла даже портупея), лыс (то есть из-под фуражки не выбивалось даже намека на волосы) и сердит. Понять его было можно. На улице жарко, салон стоящей рядом служебной иномарки тоже нагрелся, машины только-только выезжают из пробки и водители не успевают ничего нарушить.
– День добрый, – сказал гаишник. Капитан такой-то, батальон такой-то чего-то там какого-то округа – я эту белиберду мимо ушей пропустил. Информационный фильтр у меня между ушами, как в компьютере. – Вы – водитель?
– Нет, я сопровождающий.
– Тогда я сначала с водителем поговорю.
– Как угодно.
Он обошел фуру и постучал в дверцу Виктора Палыча. Не знаю, о чем они разговаривали, но гаишника не было минут пять. Потом он вернулся, вытирая лоб платком. Жезл болтался на его правой руке.
– С машиной все в порядке, – сказал он. – Что везем?
Я протянул ему документы.
– Ага, – сказал он. – Консервы.
– Консервы, – сказал я.
– Из Венгрии, – уточнил он.
– Именно, – сказал я.
– Давайте посмотрим на ваши консервы, – сказал он. – Откройте свою лабуду.
Я сбегал к кабине, взял у Виктора Палыча ключи и открыл «свою лабуду». Гаишник заглянул внутрь.
– Ага, – удовлетворенно сказал он.
Я тоже заглянул.
Потом еще раз заглянул.
Снял солнцезащитные очки фирмы «Рей-Бан» и заглянул невооруженным глазом. Не помогло.
– Ну что ж, – сказал гаишник, и я понял, что мой дебют в роли сопровождающего груза закончился фиаско. – Консервы как консервы. Счастливого пути.
– Сп… спасибо, – сказал я и захлопнул дверь, чтобы он не бросил еще одного взгляда на эти консервы и не заметил вопиющего несоответствия, которого он, не знаю почему, умудрился не заметить с первого раза.
Он отвернулся и пошел к патрульной машине. Все еще не веря своему везению, я на негнущихся ногах подошел к машине и залез в кабину.
– Трогай, водила, – сказал я.
– Потрогал и офигел, – сказал Виктор Палыч, выжимая сцепление. – У тебя вид какой-то странный, браток.
– И есть тому причины, – сказал я. – Вот можете вы мне ответить на один вопрос?
– Это смотря на какой.
– Вы права свои давно получили?
– Да уж лет тридцать без малого.
– А меняли когда?
– Года три назад, а что?
– Реально меняли или по блату?
– Слушай, а тебе-то что? – ворчливо спросил он, и я понял – по блату. – Ты кто, прокурор?
– Исключено, – сказал я. – Просто я хотел бы знать, когда вы в последний раз проходили медкомиссию.
– Тогда и проходил, когда права менял. Слушай, – подозрительно сказал он, – а ты на что намекаешь?
– Да ни на что, – сказал я. – Просто любопытно, там же, в медкомиссии, есть такой тест – на дальтонизм?
– Ну есть.
– И вы его прошли? Не обижайтесь, я просто хочу исключить тот вариант, что вы – дальтоник.
– Я – не дальтоник, – сказал он. – А ты лучше заткнись. Мне все эти разговоры не нравятся.
– Как угодно, – сказал я. – А вы в собственный прицеп заглядывали?
– А чего я, зеленого горошка не видел, что ли?
– Понял, – сказал я.
У меня было твердое мнение на этот счет, и оно состояло в том, что зеленого горошка в своем прицепе он точно не видел. По крайней мере в этом рейсе. Потому что то, что находилось в этом прицепе, в последнюю очередь было зеленым, хотя, возможно, на ощупь с горошком его и можно было перепутать.
Первым делом я позвонил Славику. Это была его работа, так что он пусть и думает. Принимать решение в такой ситуации я:
а) не хотел;
б) не мог;
в) не имел права.
– Славик? – осведомился я, когда чей-то голос буркнул мне «алло».
– Сейчас позову, – сказал голос, и я услышал звук брошенной на твердую поверхность трубки.
– Славик у телефона, – сказали мне секунд через тридцать. Семнадцать центов по моему тарифу, кстати.
– Это Гоша, – сказал я. – Свинка родила?
– Кто? – спросил Славик. – А, да, родила.
– А со мной кто первым разговаривал? Акушер?
– Кто? – спросил Славик. – А, нет, это сосед зашел. Отметить рождение, так сказать.
– Мог бы и поумнее отмазку придумать, – сказал я.
– Что? – спросил Славик. – А, это не отмазка. Она реально родила. Хочешь заезжай, я тебе этих покажу, как их, поросят.
– Поросят я не видел, – сказал я. – Слушай, я тут с грузом твоим…
– А? – спросил Славик. – Понял. Как таможня?
– С таможней все ровно, – сказал я. – Выехали. Но с грузом проблема.
– Что? – спросил Славик. Меня уже начал раздражать тот факт, что каждую свою фразу он препровождал вопросом. – Банки, что ли, помялись?
– Да нет, не особо, – сказал я. – Слушай, а ты вообще внутрь заглядывал?
– На фиг? – спросил Славик. – Зеленого горошка я не видел?
– Ты бы его и не увидел.
– В смысле? – спросил Славик. – Нет горошка? А что есть? Машина-то груженая.
– Груженая, – сказал я.
– Вот, – сказал Славик. – Гош, послушай, это вообще-то проблема уже не моя. Мое дело какое – документы оформить, машину с таможни забрать. А уж что там, в машине, это не ко мне. Без обид.
– Какие обиды, – сказал я. – И с кем мне проконсультироваться?
– С шефом лучше всего, – сказал он. – Извини, кажется, у нее еще один поросенок лезет.
И повесил трубку.
– Зашибись, – сказал я и набрал номер шефа. – Эдуард Петрович? Это Гоша.
– Правду говорят, как день встретишь, так его и проведешь. Чувствую, не избавиться мне от тебя до самой полуночи.
– Я по делу, между прочим, – сказал я. – Я тут Славика временно замещаю, ну там партия консервов венгерских и все такое.
– В курсе, – сказал он. – А сам Славик где?
– Дела у него. – Про свинку я говорить не стал.
– Разберемся еще, что у него за дела, – сказал шеф, и Славику я посочувствовал. Но он мне выбора не оставил, пусть теперь сам отдувается. – В чем проблема?
– У меня вопрос, – сказал я, – представляющий отнюдь не академический интерес. Вы не знаете, что дороже, горошек или сладкая кукуруза?
– А что?
– Просто от вашего ответа зависит, кинули ли нашу компанию или кто-то просто что-то напутал.
– Кукуруза дороже, по-моему, – сказал он. – Ненамного. А что?
– У меня тут ее двадцать тонн, – сказал я.
– А что должно было быть?
– Горошек.
– А по документам?
– Горошек.
– Водитель что говорит?
– Он в прицеп не заглядывал.
– Понятно, – сказал шеф. – Обычное разгильдяйство. Ты на таможне?
– Уже выехал.
– Как так? – удивился шеф.
– Они тоже в прицеп не заглядывали.
– А ты чего полез?
– Гаишник заставил.
– И сколько ты ему дал?
– Нисколько, – сказал я. Конечно, я – человек наглый, но не до такой степени. Честное вымогательство – это одно дело, а надувательство за глаза, к которому относится и завышение накладных расходов, – совсем другое. – Он не заметил разницы.
– Действительно, – сказал шеф, – одно желтое, другое зеленое, вот и вся разница.
– Бардак, – сказал я.
– Бардак, – согласился он. – И чего ты от меня хочешь?
– Чего делать-то? – спросил я.
– Как чего? – удивился шеф. – Вези на склад, сдавай.
– А возьмут? Без документов?
– Я им звякну. И вообще, товар наш, товар проплачен. А я в Венгрию коллегам позвоню. Будем решать.
– Ясно, – сказал я.
– И чтобы завтра я тебя на твоей мотоколяске не видел, – сказал шеф и бросил трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Хасан, – сказал азиат.
– А мне один хрен, – сказал таможенник. – Через два часа сюда подъедет «газелька». Ты туда виноград сгрузишь сколько влезет, да? А вечером меня найди, я тебе бумажку выдам. И считай, что дешево отделался. Без претензий?
– Какие претензии, дарагой! – затараторил азиат. – Уважил ты меня, спасибо. Возьми и себе, хоть ящик, а? Жене, детям…
– Неженатый я, – сказал таможенник.
– Ну сам поешь, друзей угостишь… – не сдавался азиат.
– Отвали, – сказал таможенник. – Вечером меня найди.
– Спасибо, дарагой, – рассыпался в благодарностях азиат, но таможенник его не слушал.
Он уже шагал в сторону здания, когда у него снова зазвонил телефон.
– Алло? Не, Вась, пива пока нету. Весь конфискат я тебе на той неделе отправил. Слушай, вечером две фуры из Германии должны прийти, там посмотрим. Ага. Ладно, бывай.
– Волки, – сказал азиат, когда таможенник уже не мог его слышать.
– Жадный ты, Хасан, – философски сказал ему водила. – У самого винограда – двадцать тонн, а сколько в ту «газельку» влезет? Полторы от силы, и то если его ногами трамбовать.
– Все равно волки, – сказал Хасан и тоже побрел куда-то. Подсчитывать прибыль, наверное.
Минут через двадцать Виктор Палыч вылез из-под машины, утер лоб грязной тряпкой, очевидно служившей ему носовым платком, и взгромоздился в кабину.
– Поехали, что ли? – спросил он.
– Поехали, – сказал я.
Насчет парной в кабине я оказался прав. Уже через тридцать секунд пребывания внутри «МАНа» рубашка моя промокла насквозь, а брюки начали липнуть к ногам. Кондиционера в кабине явно не наблюдалось, так что я открыл окно и возложил все свои надежды на встречный ветерок. Хотя какой в Москве, к черту, ветерок?
Мы выехали с терминала и встали в пробку. Метрах в пятистах впереди по курсу виднелась желтая крыша такси. Вполне возможно, что это было то самое такси, на котором я сюда приехал.
Воздух, временами задувавший в окно, был не менее горячим, чем в кабине, так что особого облегчения не приносил.
– Москва, – сказал Виктор Палыч, уловив мой недовольный взгляд. – Москва, етить ее в душу.
– В Европе лучше?
– А то как же. Дороги ровные, водители вежливые, гаишников вообще нету. Хорошо там, где нас нет, словом.
– А где же нас теперь нет? – поинтересовался я.
– И то правда, – сказал он. – В Германии на автобане от наших братков не пропихнуться.
– Угу, – поддакнул я и уставился в окно.
Поток машин в столице нашей нищей страны состоял из иномарок на девяносто процентов. Две трети иномарок были новыми, одна треть – «мерседесы».
Сейчас приготовьтесь. Вы выслушаете сентенцию об автомобилях в нашей стране и о нашем к ним отношении.
Автомобиль является средством передвижения в любой другой стране, но только не в России. Что нужно от своего автомобиля тому же англичанину или немцу? Чтобы он довез его из пункта А в пункт Б утром, в обратном направлении вечером и не сломался в пункте В, лежащем между первыми двумя пунктами. Но в нашей стране автомобиль это не просто вещь, которая возит вашу… бренную оболочку, в России все вещи на самом деле значат больше, чем это в них заложено изначально. Поэт в России больше чем поэт, а автомобиль – больше чем автомобиль. Это второй, а для кого и первый, дом, это – передвижной офис на колесах, где решаются деловые вопросы, это – показатель вашей успешности или неуспешности, это – продолжение вашего личного имиджа, это – место для общения и распития спиртных напитков, наконец, это – место, где зарождается жизнь, и место, где она может угаснуть. Автомобиль есть символ независимости. Школьники угоняют машины своих папаш и катают на них девчонок. Студенты копят деньги и покупают ржавые «копейки» за двести долларов, и они счастливы тем, что приобщились к избранному кругу автовладельцев, так счастливы, что готовы кричать об этом на каждом углу. Пенсионеры в зависимости от вида деятельности, которым они занимались при активной общественной жизни, выбираются на свои дачи и огороды посредством горбатых «запорожцев» и новеньких «вольво». Интеллигенция, в основном инженеры и врачи, получившие вожделенные четырехколесные транспортные средства на своих предприятиях еще в советские времена, отчетливо понимают, что на этих машинах им ездить всю оставшуюся жизнь, а потом на них будут ездить и их дети, если не смогут избавиться от своей интеллигентности, а посему тщательно следят за своими неновыми «шестерками» и «семерками». Люди среднего достатка меняют автомобили раз в три-четыре года, крупные бизнесмены – раз в два года, бандиты – каждый год. Владельцы автосалонов – два раза в неделю.
Сентенция закончена.
Сентенции, составляемые мною мысленно в виде послания к далеким потомкам, не имеющим представления о жизни своих предков, то есть нас, помимо информативного имеют еще одно, весьма практичное свойство. Они помогают скоротать время.
Это я замечал неоднократно, заметил и теперь, потому что, как только закончилась сентенция, сразу же закончилась и пробка, и наш грузовик разогнался до крейсерской в это время дня скорости в сорок пять километров в час. Ветерок подул интенсивнее, что было приятно. По крайней мере он хоть подсушивал выступающий на коже пот.
Но, как известно всем людям, считающим себя цивилизованными и достаточно разумными, ничто хорошее просто не может длиться долго. Нам махнул своей волшебной палочкой кормящийся у обочины ментозавр, Виктор Палыч нажал на тормоз и вывернул руль вправо. Сентенцию, посвященную гаишникам, вы прочтете чуть ниже.
– Вот тебе и здрасте, – сказал Виктор Палыч, протягивая мне папку с документами и выразительно глядя в глаза. Ты, мол, сопровождающий, ты и иди разбираться.
Я вздохнул и пошел разбираться. О, как должно было икаться Славику в эту минуту!
Гаишник был стреляным калачом, или тертым воробьем, это как хотите. Был он солиден (то есть имел солидный живот, скрыть объем которого не могла даже портупея), лыс (то есть из-под фуражки не выбивалось даже намека на волосы) и сердит. Понять его было можно. На улице жарко, салон стоящей рядом служебной иномарки тоже нагрелся, машины только-только выезжают из пробки и водители не успевают ничего нарушить.
– День добрый, – сказал гаишник. Капитан такой-то, батальон такой-то чего-то там какого-то округа – я эту белиберду мимо ушей пропустил. Информационный фильтр у меня между ушами, как в компьютере. – Вы – водитель?
– Нет, я сопровождающий.
– Тогда я сначала с водителем поговорю.
– Как угодно.
Он обошел фуру и постучал в дверцу Виктора Палыча. Не знаю, о чем они разговаривали, но гаишника не было минут пять. Потом он вернулся, вытирая лоб платком. Жезл болтался на его правой руке.
– С машиной все в порядке, – сказал он. – Что везем?
Я протянул ему документы.
– Ага, – сказал он. – Консервы.
– Консервы, – сказал я.
– Из Венгрии, – уточнил он.
– Именно, – сказал я.
– Давайте посмотрим на ваши консервы, – сказал он. – Откройте свою лабуду.
Я сбегал к кабине, взял у Виктора Палыча ключи и открыл «свою лабуду». Гаишник заглянул внутрь.
– Ага, – удовлетворенно сказал он.
Я тоже заглянул.
Потом еще раз заглянул.
Снял солнцезащитные очки фирмы «Рей-Бан» и заглянул невооруженным глазом. Не помогло.
– Ну что ж, – сказал гаишник, и я понял, что мой дебют в роли сопровождающего груза закончился фиаско. – Консервы как консервы. Счастливого пути.
– Сп… спасибо, – сказал я и захлопнул дверь, чтобы он не бросил еще одного взгляда на эти консервы и не заметил вопиющего несоответствия, которого он, не знаю почему, умудрился не заметить с первого раза.
Он отвернулся и пошел к патрульной машине. Все еще не веря своему везению, я на негнущихся ногах подошел к машине и залез в кабину.
– Трогай, водила, – сказал я.
– Потрогал и офигел, – сказал Виктор Палыч, выжимая сцепление. – У тебя вид какой-то странный, браток.
– И есть тому причины, – сказал я. – Вот можете вы мне ответить на один вопрос?
– Это смотря на какой.
– Вы права свои давно получили?
– Да уж лет тридцать без малого.
– А меняли когда?
– Года три назад, а что?
– Реально меняли или по блату?
– Слушай, а тебе-то что? – ворчливо спросил он, и я понял – по блату. – Ты кто, прокурор?
– Исключено, – сказал я. – Просто я хотел бы знать, когда вы в последний раз проходили медкомиссию.
– Тогда и проходил, когда права менял. Слушай, – подозрительно сказал он, – а ты на что намекаешь?
– Да ни на что, – сказал я. – Просто любопытно, там же, в медкомиссии, есть такой тест – на дальтонизм?
– Ну есть.
– И вы его прошли? Не обижайтесь, я просто хочу исключить тот вариант, что вы – дальтоник.
– Я – не дальтоник, – сказал он. – А ты лучше заткнись. Мне все эти разговоры не нравятся.
– Как угодно, – сказал я. – А вы в собственный прицеп заглядывали?
– А чего я, зеленого горошка не видел, что ли?
– Понял, – сказал я.
У меня было твердое мнение на этот счет, и оно состояло в том, что зеленого горошка в своем прицепе он точно не видел. По крайней мере в этом рейсе. Потому что то, что находилось в этом прицепе, в последнюю очередь было зеленым, хотя, возможно, на ощупь с горошком его и можно было перепутать.
Первым делом я позвонил Славику. Это была его работа, так что он пусть и думает. Принимать решение в такой ситуации я:
а) не хотел;
б) не мог;
в) не имел права.
– Славик? – осведомился я, когда чей-то голос буркнул мне «алло».
– Сейчас позову, – сказал голос, и я услышал звук брошенной на твердую поверхность трубки.
– Славик у телефона, – сказали мне секунд через тридцать. Семнадцать центов по моему тарифу, кстати.
– Это Гоша, – сказал я. – Свинка родила?
– Кто? – спросил Славик. – А, да, родила.
– А со мной кто первым разговаривал? Акушер?
– Кто? – спросил Славик. – А, нет, это сосед зашел. Отметить рождение, так сказать.
– Мог бы и поумнее отмазку придумать, – сказал я.
– Что? – спросил Славик. – А, это не отмазка. Она реально родила. Хочешь заезжай, я тебе этих покажу, как их, поросят.
– Поросят я не видел, – сказал я. – Слушай, я тут с грузом твоим…
– А? – спросил Славик. – Понял. Как таможня?
– С таможней все ровно, – сказал я. – Выехали. Но с грузом проблема.
– Что? – спросил Славик. Меня уже начал раздражать тот факт, что каждую свою фразу он препровождал вопросом. – Банки, что ли, помялись?
– Да нет, не особо, – сказал я. – Слушай, а ты вообще внутрь заглядывал?
– На фиг? – спросил Славик. – Зеленого горошка я не видел?
– Ты бы его и не увидел.
– В смысле? – спросил Славик. – Нет горошка? А что есть? Машина-то груженая.
– Груженая, – сказал я.
– Вот, – сказал Славик. – Гош, послушай, это вообще-то проблема уже не моя. Мое дело какое – документы оформить, машину с таможни забрать. А уж что там, в машине, это не ко мне. Без обид.
– Какие обиды, – сказал я. – И с кем мне проконсультироваться?
– С шефом лучше всего, – сказал он. – Извини, кажется, у нее еще один поросенок лезет.
И повесил трубку.
– Зашибись, – сказал я и набрал номер шефа. – Эдуард Петрович? Это Гоша.
– Правду говорят, как день встретишь, так его и проведешь. Чувствую, не избавиться мне от тебя до самой полуночи.
– Я по делу, между прочим, – сказал я. – Я тут Славика временно замещаю, ну там партия консервов венгерских и все такое.
– В курсе, – сказал он. – А сам Славик где?
– Дела у него. – Про свинку я говорить не стал.
– Разберемся еще, что у него за дела, – сказал шеф, и Славику я посочувствовал. Но он мне выбора не оставил, пусть теперь сам отдувается. – В чем проблема?
– У меня вопрос, – сказал я, – представляющий отнюдь не академический интерес. Вы не знаете, что дороже, горошек или сладкая кукуруза?
– А что?
– Просто от вашего ответа зависит, кинули ли нашу компанию или кто-то просто что-то напутал.
– Кукуруза дороже, по-моему, – сказал он. – Ненамного. А что?
– У меня тут ее двадцать тонн, – сказал я.
– А что должно было быть?
– Горошек.
– А по документам?
– Горошек.
– Водитель что говорит?
– Он в прицеп не заглядывал.
– Понятно, – сказал шеф. – Обычное разгильдяйство. Ты на таможне?
– Уже выехал.
– Как так? – удивился шеф.
– Они тоже в прицеп не заглядывали.
– А ты чего полез?
– Гаишник заставил.
– И сколько ты ему дал?
– Нисколько, – сказал я. Конечно, я – человек наглый, но не до такой степени. Честное вымогательство – это одно дело, а надувательство за глаза, к которому относится и завышение накладных расходов, – совсем другое. – Он не заметил разницы.
– Действительно, – сказал шеф, – одно желтое, другое зеленое, вот и вся разница.
– Бардак, – сказал я.
– Бардак, – согласился он. – И чего ты от меня хочешь?
– Чего делать-то? – спросил я.
– Как чего? – удивился шеф. – Вези на склад, сдавай.
– А возьмут? Без документов?
– Я им звякну. И вообще, товар наш, товар проплачен. А я в Венгрию коллегам позвоню. Будем решать.
– Ясно, – сказал я.
– И чтобы завтра я тебя на твоей мотоколяске не видел, – сказал шеф и бросил трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75