– Свинство какое, – сказал Серега. – И самое поганое, что надо что-то делать.
Перегнувшись через бортик, он пошарил по своей сваленной в кучу одежде и нарыл мобилу. Конечно, можно было позвонить и с городского, но для этого пришлось бы вылезти из ванны.
– Алло.
– Катя, слушай, я вот тут пораскинул мозгами… – начал тараторить Серега, не дожидаясь, пока его прервут.
– Рада за тебя. Не забудь потом собрать их, хорошо?
– Что? А, я фигурально выражаясь…
– Выражайся как хочешь. Пока.
Отбой.
Дозвон.
– Алло?
Не бросай трубку! Слушай, ты была права…
– Я знаю.
Отбой.
Дозвон.
– Алло?
– С тобой невозможно разговаривать!
– Тогда прекрати мне звонить.
– Но я…
Отбой.
Дозвон.
– Алло?!
– Слушай, я бросил этого Артура…
– Очень за вас переживаю, мальчики, но ваша личная жизнь меня не интересует.
Отбой.
Дозвон.
– Послушай, кретин, я жду очень важного звонка, а ты занимаешь линию.
– Но для меня наш с тобой разговор тоже важен.
– Позвони вечером.
– Ты отключишь трубу.
– Приезжай ко мне в контору.
– Ты оттуда свалишь.
– Назначь сам время и место!
– Ты продинамишь.
– Тогда чего ты хочешь?
– Поговорить прямо сейчас.
– Говори, я слушаю. У тебя есть три минуты.
– Этого мало.
– Две с половиной.
– Я согласен.
– Время пошло.
– Ты была права мои книги дерьмо я бросил ту о которой тебе говорил с королем Артуром атеперьсобира юсьначатьн овыйпроектабсолютно коммерческийбле стящийсю-жетпрос овременнуюжиз ньлюбовьженщ инампонравитсяяуверенспециаль нодлямужчнивст авлюпарупогонь стрель-буивсетако есексдля подрост ковновсецивильн обезизвра-шенийо дноизнасилование нотакдлясюже таичтобсл езувы-шиб итьатакпо замисси Онераин ичегоболееможн обудетп-родатьдаже пенсионерамнотыужпос тарайсяпристроитьтукнигуведьумен яестькакоетоимяян еновичоксомной-про шеработатьчемсВасе йПупкин ымизкакой нибудьтьмутараканиаяи справлюсьп ринесусюжетбу дуправитьиконсультироваться стобойнасждут хорошиетир ажи. Вот. Успел?
– Даже двадцать шесть секунд осталось. – Он и не сомневался, что Катя слушает его с хронометром в руке. – Только я ни хрена не поняла. А если ты будешь объяснять внятно, уйдет час, так?
– Ага.
– Придется все-таки с тобой встретиться. Сегодня в семь тридцать в ресторане «Пекин». Идет?
– Я буду.
– Если нет, я поужинаю и уйду.
– Спасибо.
Отбой.
Она готова к диалогу, это хорошо. Теперь надо запудрить ей мозги следующей книгой, и пусть она продаст эту. Беда только в том, что она, чтоб ее приподняло, хлопнуло и размазало, профессионал и пудрить ей мозги всегда сложно, а никаким блестящим сюжетом и не пахнет. Ну да ладно, творческая личность, время до вечера у тебя еще есть, немного, правда, но ты что-нибудь да придумаешь. Только чтоб за душу брало, а не наизнанку выворачивало.
Скрипя зубами, Серега вылез из ванны. Не время мыться, брат, не время. Есть время быть чистым, и есть время быть писателем… Надо хотя бы пару страниц будущего суперкоммерческого проекта набросать. Итак, чего я ей наплел?
Серега кое-как вытерся и уселся перед компьютером. Ага, включить, подождать, пока откроется «форточка» в текстовой процессор…
Было серое утро в горах. Легкий туман стелился по склонам, ухудшая видимость и служа боевикам естественным прикрытием. Они и атаковали из тумана. Когда солнце взойдет, от серой дымки не останется и следа, но к этому времени федералы должны были быть мертвы.
По предварительным прикидкам, боевиков было от двадцати пяти до сорока, и ждали они в засаде всю ночь, притащив с собой гранатометы и снайперские винтовки. Стоило кому-то высунуть голову из-за прикрытия, сразу же следовал одиночный выстрел. Автоматные очереди вообще не смолкали ни на минуту.
Горел раздолбанный БТР… (Нет, «раздолбанный» – не совсем подходящее слово. Пусть лучше будет «подбитый». Или «подорванный». Нет. «Подорванный» тоже плохо, уж больно похоже на современный жаргон. Лучше оставить «подбитый».)
Итак, горел подбитый БТР, метрами двадцатью ниже по склону полыхали останки армейского грузовика, остов бензовоза уже догорел и только дымился. Второй грузовик стоял, блокированный спереди бензовозом, а сзади – взорванным уазиком сопровождения. По нему нет стреляли. Чеченам нужен был его груз.
Двенадцать зенитно-ракетных комплексов «Стрела-2ф», идеальное оружие для того, чтобы сбивать российские штурмовики. Блокпост №15, контролируемый рязанским ОМОНом, сообщил, что видел над ущельем два боевых вертолета с опознавательными знаками чеченской авиации и нарисованными на бортах флагами республики Ичкерия. Поначалу в сообщение никто не поверил, потому что авиация противника считалась уничтоженной в первые недели военной кампании, однако потом пришла информация из Грузии, что с одного из военных аэродромов боевиками были угнаны несколько вертолетов. Официальная грузинская сторона сей факт отрицала, однако вертолеты были замечены и другими частями российской группировки. Атакованная этим утром колонна везла «Стрелы» на блокпосты, граничащие с ущельем, для того чтобы эти вертолеты уничтожить. Группа сопровождения и водители не понимали, почему вертолеты нельзя уничтожить с воздуха, однако дело солдата – выполнять полученный приказ, и они его выполняли. Как могли.
Это во второй чеченской кампании принимали участие матерые профессионалы, омоновцы и спецназ, закаленные в боях воинские части. Тогда же, во время первой войны, они только закалялись. И гибли. Восемнадцатилетние мальчишки с автоматами в руках, они только и знали, на какую штучку надо нажать, чтобы из дула вылетало пламя и кусочки свинца, и не имели никакого представления о тактике ведения партизанской войны, но им приходилось противостоять опытным чеченским боевикам и получающим огромные деньги иностранным наемникам, превосходившим их в боевом ремесле и материально-техническом оснащении.
Единственными, кто имел опыт ближнего боя в атакованной сегодня утром колонне, были шестеро спецназовцев разведывательного управления штаба армии, следовавшие в ущелье для установления местонахождения замаскированных вражеских аэродромов, и трое из них так и остались лежать во взорванном и съехавшем под откос грузовике. Оставшиеся в живых залегли в пыли, прикрываясь обломками армейской техники, и пытались отстреливаться наугад.
Нападение было хорошо спланированным и внезапным. Первый залп из гранатометов поразил головную и замыкающую колонну машины и блокировал остальную технику. Вторым и третьим залпами был накрыт БТР. Он не успел произвести ни одного ответного выстрела. Бензовоз, очевидно, был оставлен гранатометчиками на закуску, тяжелая и неповоротливая машина была легкой мишенью. Не успели оставшиеся в живых русские сообразить, что происходит, как он уже исчез в пламени взрыва. Теперь боевикам осталось только одно – спуститься с гор и забрать нужный им груз. Русские пытались им помешать.
В живых их осталось восемь человек: трое спецназовцев, водила уцелевшего грузовика и ехавший вместе с ним в кабине контрразведчик, двое из пехтуры и чудом выживший стрелок бэтээра, который в последний момент успел выскочить из горящей брони. Все тело у него было в ожогах, а одежда до сих пор дымилась.
Конечно, вся тяжесть обороны легла на плечи спецназа. Пехотинцы были слишком неопытны, вторая неделя в Чечне, и только отходили от полученного шока. «Контрразведчик» же, отчисленный студент одного из московских вузов, попавший в столь грозную структуру лишь благодаря знанию английского языка и заброшенный в Чечню вопреки абсолютно всякой логике, вообще с трудом осознавал, где он находится. Водиле пришлось чуть ли не пинками выгонять его из кабины и силой укладывать на траву, иначе он так и стоял бы с открытым ртом, не веря в происходящее и дожидаясь своей пули.
Рядовой Череп был дембелем. Когда его часть отправляли в Чечню, служить ему оставалось всего две недели и у него была реальная возможность отказаться. Но он не пожелал расставаться с ребятами, отправляющимися рисковать своими шкурами, и поехал с ними, собственным решением продлив срок своей службы на три месяца. Еще он был снайпером. Свою кличку он получил за то, что после каждого удачного выстрела украшал приклад своей винтовки вырезанными складным ножом изображениями скрещенных костей. К тому моменту как в составе группы спецназа из шести человек он попал в засаду, места на прикладе почти не оставалось.
(Звучит неправдоподобно, да? Отправился на войну по собственной воле, вряд ли кто-то из штатских сумеет его понять. Подумают, что рядовой Череп – какой-то псих. И почему вымысел всегда логичен, а правда выглядит надуманной и притянутой за уши? Кем был бы рядовой Череп, как бы он сам себя назвал, если бы спокойно просидел две недели в пустой казарме, а потом отправился на поезде домой, в Москву, зная, что, быть может, именно в этот момент ребята, с которыми он провел почти два года своей жизни, находятся под чеченским огнем и умирают на чужой земле? Как бы он мог жить дальше с таким грузом на душе? А критики же сразу заявят, что Череп – надуманный и не-проработанный персонаж с туманной мотивацией. И что я смогу на это ответить? Что знал парня лично?)
Отличник боевой подготовки, он так и заканчивал свою службу в качестве рядового из-за своих неуспехов в подготовке политической. У рядового Черепа был слишком длинный язык, который никак не желал занимать свое место в пищепоглощающей полости и все время пролезал между зубов. Звучит парадоксально, но именно из-за своего длинного языка Череп и угодил в спецназ.
Поскольку невоздержанность в речах вошла у него в привычку с самого раннего детства, приходилось ему нелегко. Класса со второго, когда однокашники начали понимать не только ехидство, но и оправданность его шуток над ними, его начали бить. У маленького Черепа оставалось на выбор два варианта: либо в корне пересмотреть свое отношение к жизни и заткнуться, либо научится драться и давать отпор. Он выбрал второе.
(Тоже не очень жизненная ситуация. Ну почему действительность не похожа на бестселлеры? Для того чтобы написать бестселлер, нужно все приукрашивать и утрировать. Вон у Сидни Шелдона украли чемодан во время путешествия по Европе, и он написал «Если наступит завтра», в котором действует целый синдикат, обкрадывающий знаменитостей. А мне что, из обычного парня, рядового Черепа, создавать гибрид Жванецкого и Ван-Дамма?)
К выбору направления боевых искусств маленький Череп подходил совсем по-взрослому, обдуманно и взвешенно, учитывая все плюсы и минусы каждого конкретного стиля. Благородный бокс по правилам маркиза Куинсберри он отверг сразу. Бокс – это честно, это когда один на один, а в жизни такие ситуации встречаются редко, и, пока ты вырубаешь первого противника своим хорошо поставленным прямым ударом справа, его дружки мочат тебя со всех сторон. Кроме того, боксеров все время лупят по голове, а это неприятно. Зачем учиться держать удар, если можно научиться от него уклоняться?
Самбо и дзюдо подразумевают тесный контакт с противником, всякие там захваты и броски, а тесных контактов Череп не любил уже тогда. Чем дальше ты от человека, которого надо проучить, тем лучше, полагал он. Наверное, поэтому впоследствии он и стал снайпером. Отойти от врага еще дальше могли себе позволить только ракетные войска, но там все было уж очень обезличенно. Череп же хотел удостовериться в том, что он уничтожает реального врага, а не двадцать боевиков в окружении еще двух тысяч ни в чем не повинных людей.
Его мировоззрение очень напоминало бусидо, кодекс самурайской чести, поэтому нет ничего удивительного, что в нежном возрасте восьми лет он остановил свой выбор на восточном направлении единоборств. Карате, тэквондо и кун-фу были одинаково привлекательны, но основывались на нападении, тогда как мальчик более нуждался в обороне, и, когда Череп увидел первый фильм с участием Стивена Сигала, выбор был сделан окончательно. С четвертого класса к нему перестали приставать и оставили в покое даже самые отчаянные любители помахать кулаками. Слишком дорого обходились им такие схватки.
– Спортсмен? – спросил военком, когда увидел подтянутую фигуру Черепа в нестройных рядах призывников.
– Ага, – сказал Череп.
В армию он особо не рвался, но денег для того, чтобы откосить по всем правилам, у родителей не было.
– Каким спортом занимался? – спросил военком, делая пометки в личном деле будущего бойца.
– Айкидо, – сказал Череп. – Стажировался у лучших педагогов.
– Айки – что? – спросил военком. – Это по-русски-то как?
– По-русски это «карате», – сказал Череп. – Только круче.
– Понятно, – сказал военком. – Так и запишем: «ВДВ».
– Не надо Дяди Васи, – сказал Череп. – Я высоты боюсь и самолеты не люблю. Меня в них укачивает.
Военком тоже обладал чувством юмора, тем самым своеобразным чувством юмора, которое бывает только у наших военкомов (каким чувством юмора надо обладать, чтобы записать чукчу-оленевода, который в жизни прибора сложнее собачье упряжки в глаза не видел, в радисты, а скрипача, выпускника консерватории – в саперы, только потому, что пальцы гибкие?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75