Его не было дома. Трубку взял его отец и недовольным голосом мне сообщил, что Леша уехал на Гавайи и вообще он, отец, больше ничего о своем отпрыске знать не желает. Чего-то Леша натворил… Киллером он, что ли, стал, раз на Гавайи свалил и родной папа знать его не хочет?
– Фигня какая, – сказал я. – Один в Турции, другой в Питере, этот на Гавайях… И на какие шиши, позвольте вас спросить?.. И чего им летом дома не сидится, Гулливерам фиговым. Этот вообще трубку не снял. Кому бы еще звякнуть? Женька женат, его эта мегера фиг выпустит, Колька зашился… Куда ему, он и так дурной был… О! Серега! Он ведь у нас, кажется, писатель теперь, да? – И поскольку в пустой квартире никто и не думал возражать, я продолжил: – Писатель. А писатели пьют. Хемингуэй пил, Достоевский играл, Гоголь… Хрен его знает.
При упоминании о Достоевском и его времяпрепровождении головокружение вышло на новую спираль, и я залил его вместе со спиралью остатками первой бутылки. Кроме того, я вдруг заметил, что либо размышляю вслух, либо разговариваю сам с собой, а и то, и другое было нехорошими симптомами. Поэтому я заткнулся и приказал пальцу набрать еще один номер.
– Слушаю вас очень и очень внимательно.
– Алло, Серега!
(По соображениям цензуры в этом месте пропущено порядка трех тысяч слов, описывающих гулянку в двух ресторанах и катание на машинах по ночной Москве в сопровождении случайных знакомых и женщин не самого тяжелого поведения. Сей факт объясняется теми соображениями, что, если в число читателей данного опуса случайно попадет хоть один иностранец, этого будет вполне достаточно, чтобы имидж русского человека упал с просто низкого до запредельно низкого. Ну а русский человек поймет все и без описаний.)
Ага, про свое новое увлечение я не забыл. Катаясь на машинах, мы таки дали два круга по МКАД, хотя Серега все время возникал, какого черта у него рябит в глазах от мелькающих фонарей. Потом я ему все объясню.
Геныч. Какого черта он приперся из Питера? Потому что я ему позвонил? Странно, он был приятным человеком и хорошим собутыльником, но своим близким другом я его не считал. Да и он меня, наверное, тоже. Но, раз уж он приехал, надо нанести ему визит вежливости.
Стоя в очередной московской пробке, я отзвонился на работу и взял отгул, наврав шефу, что поработаю над сайтом с домашней машины, чего, конечно, делать не собирался. Трафик-то платный.
Подъехав к любимому кабаку Геныча, я понял, что он уже внутри. Как? Путем несложного логического анализа. Прямо перед входом в ресторан стоял черный тонированный «Гелендваген» с питерскими номерами.
Стоянка была пустой в это время дня, так что я бросил свою машину рядом и вошел.
Хозяином «Дров» был выходец из маленькой, но гордой страны, расположенной высоко в горах, и звали его Тиграном, что не мешало ресторану быть закошенным под русский трактир начала позапрошлого века. Стены расписаны пасторальными фресками, мебель из грубо оструганных досок, официантки в национальных мини-юбках, традиционные блюда русской и европейской кухни и, как маленькая слабость хозяина заведения, великолепная подборка кавказских вин и коньяков.
Геныч сидел за столом вместе с каким-то незнакомым мне чуваком, очевидно доставившим его в столицу питерским водилой, и налегал на салаты.
Геныч был личностью яркой и запоминающейся В нем было под два метра роста, более ста килограммов живого веса, он носил короткую стрижку, кожаные штаны и полтора килограмма понтов. Разговаривал исключительно по понятиям, прилюдно чесался и рыгал, короче, вел себя как самый настоящий бандит, коим вопреки всему вышеперечисленному не являлся, хотя никого и никогда не смог бы в этом убедить. У него был вполне легальный бизнес, связанный с торговлей авиационным топливом, кроме того, в данное время он пытался построить пивоваренный завод.
Однако все люди, работающие в этой стране и имеющие более-менее приличные деловые достижения, крепко связаны с криминалом.
– Здорово, Гога! – заорал Геныч, едва завидев меня в дверях. – Подваливай!
Я и подвалил. Стол был заставлен яствами, среди которых превалировали салаты и шашлыки. Посреди всего этого великолепия стояла ополовиненная бутылка коньяка. Также на столе был один чистый прибор, очевидно, для меня.
– Гога, это Лева, Лева, это Гога, – представил нас Геныч. – Гога – это мой московский кореш. Лева – это мой питерский кореш. Это он меня сюда привез.
– Слушай, – сказал я, – как-то неудобно получилось, что я тебя сорвал…
– Да ерунда, – сказал Геныч. – У меня все равно в Москве дела.
– Кстати, о делах, – сказал Лева. Был он субтилен, интеллигентен и носил очки. При этом ездил на «Гелендвагене» и ходил в сшитых на заказ костюмах. Из вышеперечисленного я сделал вывод, что как раз он – настоящий бандит. – Я вас покину. Мне тут тоже кое-кого навестить надо. Приятно было познакомиться.
– Взаимно, – сказал я.
Звякни мне вечером, – сказал Геныч. – После питерской сауны необходимо навестить московскую баню. Для сравнительного анализа.
– Обязательно, – сказал Лева. – Позвоню, как только с делами разберусь.
– Знаю я твои дела, – сказал Геныч. – В «Дорожном патруле» посмотрю. Или в «Петровке, 38».
– Чур меня, – сказал Лева, пожал нам руки и отчалил.
– Хороший он парень. Сидим в бане, все как воланчики, вдрабадан, я говорю, мужики, мне в Москву надо. Он говорит, без базара, надо так надо. Водила – класс. Почти как ты. Пить будешь? – спросил Геныч.
– Буду, – сказал я.
Вообще-то я не сторонник алкогольных напитков, потребляемых днем, да еще и при наличии в ближних пределах собственного руля, но отказать Генычу в такой ситуации было бы невежливо. Хлопну, как говорится, рюмашку, из уважения.
– Что пьешь?
– Коньяк, – сказал Геныч. – Я всегда пью коньяк.
Он набулькал кавказского напитка – мне на два пальца, себе на целую ладонь, и мы сдвинули стаканы.
– Поехали, так сказать! – провозгласил Геныч тост. – Чтоб они сдохли.
Мы выпили. Геныч понюхал кусок шашлыка и положил его обратно на тарелку.
– А ты закусывай, – сказал он. – На меня не смотри. У нас весовые категории разные. Питие – это процесс решения пропорции относительно количества выпитого и массой твоего собственного тела. Если ты напился в дрезину, это не значит, что ты много выпил. Это значит, что ты мало весишь.
– Ага, – сказал я, отправляя в рот кусок заливной рыбы.
– У тебя проблемы? – спросил Геныч.
– Нет, а с чего ты взял?
– Ты пьешь, – сказал он. – А люди пьют либо когда у них проблемы, либо когда на душе хорошо.
– А может, мне хорошо, – сказал я.
– Не похоже, – сказал он.
– А ты почему пьешь?
– Я, – сказал Геныч, – являюсь исключением, подтверждающим правило. Я пью всегда.
– Да нет у меня особых проблем, – сказал я.
– А финансовые?
– Грех жаловаться.
– Личные?
– В смысле?
– В смысле жениться тебе надо.
– Пошел ты, – сказал я.
– Я-то пойду, – сказал он. – Я туда уже не один раз ходил, и, скажу я тебе, ничего интересного там нет. А жениться надо.
– Смысл?
– А фиг его знает, – сказал Геныч, хватая бутылку. –Так принято почему-то. Еще пить будешь?
– Пожалуй, воздержусь, – сказал я.
– Уважаю, граф, – сказал он. – Умеете вы вовремя останавливаться. А я буду.
Он вылил в свой стакан остатки коньяка, произнес:
– Чтоб они сдохли, – и опрокинул коньяк в глотку. На этот раз даже занюхивать не стал.
– Пойдешь ко мне работать?
Не, – сказал я. Этот вопрос мы с ним обсуждали не единожды и даже не дважды. – Шеф мой слишком меня ценит.
– Я тебя тоже ценить буду, – сказал он. – Твой агрегат там стоит?
– Мой.
– Как жизнь-то тебя скрутила.
– Поддерживаю отечественного производителя.
– А у меня бы уже давно на приличную тачку заработал.
– Это тактический прием.
– А, – сказал он. – А говоришь, проблем нет.
– Геныч, – сказал я, – моя проблема носит трансцендентальный характер.
– О как, – глубокомысленно сказал Геныч. – Какие мы с утра пораньше корки-то мочим, а? Можешь рассказать все своему гуру. Он эти транец… кране… короче, педерастические эти проблемы, как два пальца об асфальт.
– Это ты, что ли?
– Ага. Только я на трезвую голову не могу. Милейшая!
Явившаяся на вопль официантка действительно была достаточно милой. Точеная фигурка, стройные ноги. Геныч ущипнул ее за… фартук.
– Коньяку, – сказал он. – Скажи Тиграну, лучшего коньяку.
– Конечно, – сказала она и удалилась, виляя… фартуком.
Я налил себе полный стакан минералки. После опохмелки в голове прояснилось, но, как говорит народ, «трубы горели».
– С наилучшими пожеланиями от Тиграна Нахапетовича, – сказала официантка, ставя перед Генычем бутылку армянского.
– Ему прямой в ту же область, – сказал Геныч. – Милейшая, как тебя зовут?
– Марина.
– Мариночка, – сказал Геныч. – Хочешь большой и чистой любви?
– А кто же ее не хочет-то?
– Приходи сегодня вечером на сеновал… Хотя где я тебе посреди города сеновал найду? Короче, приходи сегодня вечером куда-нибудь. Я там обязательно буду.
– Все вы так говорите, – сказала Марина, открывая бутылку.
– Гусары не врут, – сказал Геныч.
– А вы – гусары?
– Ага, – сказал Геныч. – Мы вот с ним, – он ткнул пальцем в меня, – незаконные дети поручика Ржевского.
– Оба?
– Оба. У поручика Ржевского было много незаконных детей. Это у него законных не было.
– А если я тоже?
– Что тоже?
– Тоже незаконная дочь этого поручика?
– Не может быть, – сказал Геныч.
– Почему?
– Потому что тогда я не смогу за тобой приударить, – сказал Геныч. – Не могу же я ударять за сестрой. Или могу?
– Не можешь, – сказал я.
– Вот и я говорю, что не могу. Так что никакая ты не дочь. Позвони мне, номер у твоего начальника есть.
– Обязательно, – сказала она и удалилась.
Геныч набулькал себе еще стакан, провозгласил свой обычный тост и выпил. Учитывая, что он не просыхал всю ночь, мне оставалось только удивляться, куда это столько влазит.
– Говори, сын мой.
– О чем?
– О проблеме.
– Да это и не проблема в общем-то, – сказал я. – Просто… Вот ты, старый и мудрый, скажи мне: в чем смысл?
– Смысл чего?
– Всего, – сказал я.
– А, – сказал он. – Вот, значит, оно как.
– Да.
– Смысл всего? Философом решил заделаться, значит.
– Типа того.
– Смысл жизни, – сказал Геныч, – состоит в том, чтобы жить.
– А дальше?
– А дальше – хрен его знает. Сдохнем – увидим.
– И все?
– Все, – сказал он серьезно. – Слушай, братан, если ты задаешься таким вопросом, значит, тебе повезло. Это, знаешь ли, для многих является роскошью. Для большинства работяг смысл жизни – заработать себе бумажек на жизнь. На еду, на старую машину и ее ремонт, на подъем детей, на квартиру, на новый холодильник. У них нет времени еще и спрашивать: зачем? Вот ты. Ты родился, учился, вырос. Ты работаешь, рубишь реальное бабло. Ездишь на новой машине, живешь тоже не на вокзале. Ты можешь расслабиться, можешь выпить, покурить, поговорить с интересным человеком, то есть со мной. Многие не могут и этого.
– Значит, смысл в деньгах?
– Деньги – грязь, – сказал Геныч. – Правда, грязь целебная и полезная. Но все равно грязь. Жить можно и без нее. Смысл жизни, он ведь разный и у каждого свой. У каждого человека, у каждого времени, у каждой страны. Вот в Америке все построено на бабках. Им просто, у них души нет. А у нас – гребаная русская ментальность, которую умом не понять, штангенциркулем не измерить. У пещерного человека смысл был такой – завалить мамонта, увернуться от когтей саблезубого тигра и дожить до вечера. У коммуниста – я имею в виду реального, красного коммуниста, а не теперешних, бледно-розовых – смысл жизни был в построении светлого будущего для всех. У капиталиста смысл в построении светлого будущего для одного конкретного человека – для себя.
– А у тебя какой смысл?
– У меня смысл жизни в самой жизни, – сказал Геныч. – Мне, видишь ли, сам процесс нравится. Он меня буквально завораживает. До смерти.
– То есть?
– Ищи, – сказал Геныч. – Может, твой смысл в бесконечном поиске.
– Утешил, нечего сказать.
– Философия не дает однозначных ответов, – сказал Геныч. – Ты хочешь, чтобы тебе все на блюдечке выложили? Вот ты, Вася Пупкин, вот твое свидетельство о рождении, а вот приложенная к нему памятка со смыслом жизни. Так ты хочешь?
– Так было бы проще.
– Так было бы скучно, – сказал Геныч.
У меня зазвонил телефон.
– Извини, – сказал я Генычу. – Алло.
– Гоша? – Это был Серега. Голос у него был мутный.
– Он самый, – заверил я.
– Как ты после вчерашнего?
– Похмелился уже, – сказал я.
– Я тоже, – сказал он. – Слушай, я чего звоню. У меня тут фигня какая-то в кармане, круглая, блестящая, но на деньги не похожа. Может, твоя?
Я прикинул, что бы это могло быть.
– Вряд ли.
– А, – сказал он. – А я думал, может, плата какая материнская или еще что.
– Я – компьютерщик, – сказал я, – но запчасти я с собой в карманах не ношу.
– Понял, – сказал Серега. – А где я тебя вчера потерял?
– Не помню, – признался я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75