Заговоривший склонил голову, ожидая ответа, и сердце ее дало стремительный крен при виде угольно-черных волос. Он был в чине капитана, широкоплечий и высокий!
Увы, это оказался один из приглашенных, капитан Александр Мастерс. Генерал Кавано бросил на дочь умоляющий взгляд.
— Хорошо, папа, — прошептала Сэйбл, — но после этого танца я уйду.
Она позволила капитану увлечь ее в самый центр бальной залы. Объятие его было крепким, бережным, музыка взлетала и плыла над танцующими, но Сэйбл ничего не слышала, ничего не чувствовала. Она вспоминала.
Бывали дни, вечера и особенно ночи — холодные, одинокие ночи, — когда она ненавидела себя за то, что позволила Хантеру уехать. Он обещал вернуться, он утверждал, что должен покончить с прошлым навсегда. Но разве это означало не писать? Ни единого слова в течение двух с половиной месяцев! Она почти утратила надежду, которая одна только и помогала жить. Нет, не только надежда на возвращение Хантера. Сэйбл поддерживало также ощущение растущей в ее теле новой жизни. И все же ей было очень, очень одиноко.
«Верь мне! — сказал Хантер, уезжая. — Не сомневайся во мне».
Но как долго могла жить вера, если ничто не питало ее?
Капитан Мастерс что-то шепнул на ухо Сэйбл, и та подняла вопросительный взгляд на его интересное лицо. Капитан охотно повторил комплимент:
— Насколько мне известно, мисс Кавано, этот великолепный бал — исключительно дело ваших рук.
— Это так, — подтвердила она, с трудом удержавшись от вздоха. — Надеюсь, вам здесь нравится?
— Теперь — да, — многозначительно улыбнулся молодой офицер. Заметив, что Сэйбл приняла его ответ равнодушно, он еще больше заинтересовался ею. — А знаете, я ведь сегодня обедал в вашем ресторане. Очаровательное местечко!
Против воли Сэйбл оттаяла, как только разговор перешел на близкий ее сердцу предмет.
— Вы напрасно назвали ресторан моим. Он принадлежит сеньору Ваккарелло, а я лишь веду дела.
— Я не впервые побывал в ресторане «У Сальваторе», мисс Кавано, и не мог не отметить его теперешнюю утонченность.
— Вы очень любезны, — сухо ответила Сэйбл, впадая в обычную отрешенность.
— Надеюсь, это не прозвучит нескромно, если я спрошу: вы счастливы, мисс Кавано?
Раздражение, вызванное подобной смелостью, быстро растаяло при виде искренне заинтересованного лица капитана.
— Не совсем, — призналась Сэйбл.
— Ослепительная женщина, равнодушная к балам… Причиной этого может быть только мужчина. Ради Бога, мисс Кавано, не смотрите на меня так! Я вовсе не хотел задеть вас. (Да она поистине способна разбить сердце одним взглядом этих лавандовых глаз!) Каким же надо быть идиотом, чтобы оставить женщину столь прекрасную, — добавил капитан, нисколько не преувеличивая, от всей души.
— Я уже слышала такое однажды. — Сэйбл засмеялась коротким безрадостным смехом. — Лучше бы кто-нибудь высказал эту мысль ему.
— Нет уж, пусть «он» не знает, как много потерял. Возможно, это даст мне шанс.
И капитан Мастерс закружил Сэйбл с отточенной ловкостью. Флирт? Почему бы и нет? У этого хотя бы язык неплохо подвешен! Сэйбл надеялась, что улыбается не слишком холодно.
— Знайте, капитан, что танец со мной ставит точку на вашей репутации.
— Все имеет свою цену, мисс Кавано, — улыбнулся тот, прижимая Сэйбл чуточку ближе в знак того, что попытка напугать его не удалась. — Например, в этой самой зале есть немало мужчин, которые согласились бы отдать правую руку за то, чтобы оказаться сейчас на моем месте.
Он верил в то, что говорил, как бы выспренне это ни звучало. Женщина в его объятиях была чувственной, загадочной, ослепительно красивой, а главное равнодушной, что особенно воспламеняло.
— Как вам не стыдно так бессовестно лгать, капитан?!
От дверей раздался странный, совершенно неуместный звук, в котором Сэйбл послышалось что-то волнующе знакомое (не то чтобы она когда-нибудь слышала стук подков по мраморным ступеням). Музыканты понесли вразнобой, вытягивая шеи от любопытства, и вскоре умолкли совсем. Танцующие замерли там, где их застало происходящее. Глаза капитана Мастерса полезли на лоб. Сэйбл волей-неволей повернулась туда, откуда доносился знакомый и тревожащий, ритмичный звук.
— Сэйбл! — раздалось с веранды.
Одними губами она ответила: «Хантер…» — даже не видя еще того, кто породил смятение в зале. Но кто еще осмелился бы на такое бесцеремонное вторжение? Поэтому, когда всадник появился в дверях, ведущих на веранду, бросил поводья ближайшему официанту и пошел через залу, она просто стояла и смотрела, впивая каждую деталь знакомого облика, не в силах броситься навстречу. Хантер. Он выглядел таким необычным здесь, среди разряженных гостей, — мужественный, статный, вооруженный охотничьим ножом и парой кольтов, одетый в экзотический костюм, сверху донизу отороченный бахромой, в высокие запыленные сапоги и видавшую виды широкополую шляпу! Он был в пути долго и, должно быть, весь пропах конским потом и пылью. Он шел, оставляя цепочку следов на узорчатом полу залы, шел обратно в ее жизнь!
Сэйбл стояла, прижимая ладонь к сердцу, сознавая театральность своей позы и нимало о том не заботясь. Да и что было делать, если сердце угрожало выпрыгнуть из груди?
— Я сказал, что найду тебя, — и вот нашел.
Хантер остановился перед ней — такой громадный, такой усталый, с лицом, оттененным свежей щетиной. Он был самой жизнью. Хантер! Его неукротимая натура сказывалась в беспокойном, жестком блеске глаз.
— Я не сомневалась, что ты придешь.
Капитан Мастере, давно уже переводивший взгляд с одного из них на другого, отошел в сторонку и сделал оркестру знак продолжать. Он утешал себя мыслью, что с самого начала не имел и шанса, а значит, при таком раскладе удачно избежал разочарования.
Вальс снова взлетел над толпой. Без лишних слов Хантер закружил Сэйбл по зале, подавая пример другим парам, все еще медлящим в нерешительности. Впрочем, он не заметил бы, даже если бы они танцевали в полном одиночестве. Много дней он гнал коня по полям и лесам, трясся в товарном вагоне и снова садился в седло — и все это время его сводило с ума опасение, что Сэйбл разлюбила, Сэйбл не дождалась. Он ожил лишь в тот момент, когда спрыгнул с коня в дверях залы и увидел ее, стоящую с прижатой к сердцу ладонью. Он по-прежнему ревновал, и теперь эта ревность имела конкретный объект — молодого военного в чине капитана, в объятиях которого он застал ее. Хантер и не думал обвинять Сэйбл. Такая красивая, полная жизни женщина не могла просто забиться в угол и томиться в ожидании. Она честно предупреждала его об этом. И все же она жила полной жизнью, занималась делами. Должно быть, у нее появилась масса поклонников. И зачем только он оставил ее так надолго? Вот дьявольщина!
— Почему ты не говоришь мне, что я провонял конским потом… и своим в придачу?
— Я еще не успела забыть этот запах, — безмятежно откликнулась Сэйбл.
Взгляд ее был мягким, без малейшего оттенка упрека.
— Как ты жила без меня, Фиалковые Глаза? — вдруг спросил Хантер, наклоняясь к самому ее уху.
— Прекрасно, просто прекрасно, — ответила она все тем же спокойным голосом. — А как жил ты?
— Я вообще не жил! Мне было так одиноко, так мерзко и беспросветно, что я едва не удавился от пребывания в собственной никчемной компании, — сообщил он и был вознагражден улыбкой. — Вот-вот, я так и знал, что тебя это позабавит!
— Если ты говоришь всерьез, то мне никогда не казались забавными твои мучения, Хантер. Никогда.
— Какой я все-таки олух! Пошутить — и то не умею.
Он сознавал, что имеет один-единственный шанс вернуть Сэйбл, и если эта попытка не удастся, другой попросту не будет. Самое странное, что и Сэйбл чувствовала нечто подобное, зная, каким неуклюжим, каким косноязычным становится человек в момент решающих объяснений. Они посмотрели в глаза друг другу, почти физически ощущая, что парят на грани между сияющим счастьем и беспросветным несчастьем.
— Я люблю тебя… — начал Хантер, но она перебила:
— Не говори этого!
— Почему? — испугался он.
— Потому что это только слова и сами по себе они ничего не значат. Лучше ответь, хочешь ли ты поделиться со мной всем, что у тебя в душе? Могу ли я быть уверена, что однажды ты снова не вычеркнешь меня из своей жизни на несколько месяцев? Что, если тебе снова покажется, что ты недостаточно хорош для меня?
— Ты считаешь, что я расстался с тобой охотно?
— Даже если нет, все равно это случилось, Хантер. Теперь это наше общее прошлое.
— Прости.
Эта мольба о прощении не понравилась Сэйбл. Она любила его гордым и сильным и сейчас охотно ущипнула бы, чтобы показать, что не нуждается в выяснении отношений.
— Мне знаком этот взгляд! — усмехнулся Хантер. — Боюсь, Сэйбл, тебе придется признать, что я был тогда глуп. Я жаждал вернуться домой, потому что верил, что это решит все. И — можешь себе представить — вернуться оказалось недостаточно.
— Да ну? — воскликнула она с иронией.
— Это так, черт возьми! Только я должен был убедиться в этом сам, на своем опыте, потому что упрям, как всякий шотландец.
— О, да! И это не единственный твой недостаток. Ты чертыхаешься по поводу и без повода.
— А ты впредь строго указывай мне на это. Лет через десять я, может, и перестану. — Сэйбл остановилась посреди танцевального па, не обращая внимания на окружающих, и Хантер снова наклонился к ее уху:
— Я, конечно, потерял право задавать вопросы…
— А ты попробуй задать какой-нибудь. Может быть, я и отвечу. Ну, что именно тебя интересует?
— Ты все еще любишь меня?
— М-м… — начала Сэйбл, но когда лицо Хантера стремительно потемнело, сказала с глубочайшей убежденностью:
— Конечно, люблю!
— Значит ли это, что ты выйдешь за меня замуж?
— Конечно, выйду! — Она прижалась к его груди теснее, чем позволяли приличия, в этот момент чувствуя себя восхитительно безрассудной. — Но только если ты поцелуешь меня!
— Как? — преувеличенно удивился Хантер. — Прямо здесь? На виду у гостей? А как же твоя чопорность?
— Если ты не поторопишься, — прошипела Сэйбл, хватая его за полы куртки, — то я покажу тебе «чопорность», сама набросившись на тебя с поцелуями!
— Господи Иисусе! Вымани женщину в леса на пару недель — и придется потом укрощать ее, как необъезженную лошадь!
— Вот ужас-то, правда?
Окончательно развеселившись, Хантер прижал ее к себе так, что дама из ближайшей пары издала шокированный писк. Не обращая на это внимания, он склонился к губам Сэйбл. Еще несколько возгласов донеслось с разных сторон. Ахали в основном престарелые леди. Девушки на выданье смотрели, блестя глазами от восторга, замужние дамы с завистью перешептывались, мужчины поглядывали, скрывая улыбки одобрения. Впервые кто-то осмелился целоваться на виду у всех с таким пылом.
Генерал Кавано решил, что настал момент для объяснения, и пересек залу с притворно негодующим видом.
— Надеюсь, Мак-Кракен, вы отдаете себе отчет, что означает подобное поведение на глазах у всех присутствующих?
— Это означает, что я люблю вашу дочь, Ричард, — ответил Хантер, отстраняясь.
Его звучный голос был прекрасно слышен в каждом уголке залы, тем более что музыка вновь умолкла — оркестранты снова тянули шеи поверх голов гостей. Заметив наконец, что их пара является объектом всеобщего внимания, Хантер огляделся и повторил:
— Да, люблю — на случай, если не все слышали. Надеюсь, генерал, ваше влияние поможет нам организовать венчание еще до полуночи? Я здесь человек новый и буду вам благодарен, если вы сами выберете священника.
С этими словами он направился к дверям на веранду, где все еще переминалась с ноги на ногу усталая лошадь.
— Что я могу сказать, папа? — Голос Сэйбл дрогнул, но она сумела улыбнуться сквозь счастливые слезы. — Только «пошевеливайся!».
Хантер остановился на полушаге и захохотал. Эхо его низкого густого смеха прокатилось по зале, заставив разом повернуться судачащих гостей. В этот момент среди них не было ни одного, чье сердце не раскрылось бы навстречу романтическому дикарю.
Эпилог
— Да что же это такое! Папа, нельзя же разрешать ему абсолютно все. — Сэйбл вытерла руки посудным полотенцем и перекинула его через плечо, торопясь спуститься по ступенькам во двор. — Ну и ну! Ей-богу, человеку такого высокого полета, как ты, папа, пристало иметь больше здравого смысла.
Услышав ее голос, Хантер прошел из-за угла дома на веранду и оперся на перила. Он успел поймать неодобрительный взгляд, который Сэйбл послала отцу, и едва удержался от смеха. Ничего не скажешь, строгая у него хозяйка!
Оставаясь незамеченным, он с удовольствием наблюдал за тем, как жена наводит порядок в своих владениях. Освещенная яркими лучами утреннего солнца, она как раз извлекала маленького Джейми из лужи восхитительной жидкой грязи, где тот устроил себе детский манежик.
— Да пусть себе играет, тыквочка, — пожал плечами Ричард Кавано. — Подумаешь, вывозился немного! Зато ему так весело…
— Ну конечно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Увы, это оказался один из приглашенных, капитан Александр Мастерс. Генерал Кавано бросил на дочь умоляющий взгляд.
— Хорошо, папа, — прошептала Сэйбл, — но после этого танца я уйду.
Она позволила капитану увлечь ее в самый центр бальной залы. Объятие его было крепким, бережным, музыка взлетала и плыла над танцующими, но Сэйбл ничего не слышала, ничего не чувствовала. Она вспоминала.
Бывали дни, вечера и особенно ночи — холодные, одинокие ночи, — когда она ненавидела себя за то, что позволила Хантеру уехать. Он обещал вернуться, он утверждал, что должен покончить с прошлым навсегда. Но разве это означало не писать? Ни единого слова в течение двух с половиной месяцев! Она почти утратила надежду, которая одна только и помогала жить. Нет, не только надежда на возвращение Хантера. Сэйбл поддерживало также ощущение растущей в ее теле новой жизни. И все же ей было очень, очень одиноко.
«Верь мне! — сказал Хантер, уезжая. — Не сомневайся во мне».
Но как долго могла жить вера, если ничто не питало ее?
Капитан Мастерс что-то шепнул на ухо Сэйбл, и та подняла вопросительный взгляд на его интересное лицо. Капитан охотно повторил комплимент:
— Насколько мне известно, мисс Кавано, этот великолепный бал — исключительно дело ваших рук.
— Это так, — подтвердила она, с трудом удержавшись от вздоха. — Надеюсь, вам здесь нравится?
— Теперь — да, — многозначительно улыбнулся молодой офицер. Заметив, что Сэйбл приняла его ответ равнодушно, он еще больше заинтересовался ею. — А знаете, я ведь сегодня обедал в вашем ресторане. Очаровательное местечко!
Против воли Сэйбл оттаяла, как только разговор перешел на близкий ее сердцу предмет.
— Вы напрасно назвали ресторан моим. Он принадлежит сеньору Ваккарелло, а я лишь веду дела.
— Я не впервые побывал в ресторане «У Сальваторе», мисс Кавано, и не мог не отметить его теперешнюю утонченность.
— Вы очень любезны, — сухо ответила Сэйбл, впадая в обычную отрешенность.
— Надеюсь, это не прозвучит нескромно, если я спрошу: вы счастливы, мисс Кавано?
Раздражение, вызванное подобной смелостью, быстро растаяло при виде искренне заинтересованного лица капитана.
— Не совсем, — призналась Сэйбл.
— Ослепительная женщина, равнодушная к балам… Причиной этого может быть только мужчина. Ради Бога, мисс Кавано, не смотрите на меня так! Я вовсе не хотел задеть вас. (Да она поистине способна разбить сердце одним взглядом этих лавандовых глаз!) Каким же надо быть идиотом, чтобы оставить женщину столь прекрасную, — добавил капитан, нисколько не преувеличивая, от всей души.
— Я уже слышала такое однажды. — Сэйбл засмеялась коротким безрадостным смехом. — Лучше бы кто-нибудь высказал эту мысль ему.
— Нет уж, пусть «он» не знает, как много потерял. Возможно, это даст мне шанс.
И капитан Мастерс закружил Сэйбл с отточенной ловкостью. Флирт? Почему бы и нет? У этого хотя бы язык неплохо подвешен! Сэйбл надеялась, что улыбается не слишком холодно.
— Знайте, капитан, что танец со мной ставит точку на вашей репутации.
— Все имеет свою цену, мисс Кавано, — улыбнулся тот, прижимая Сэйбл чуточку ближе в знак того, что попытка напугать его не удалась. — Например, в этой самой зале есть немало мужчин, которые согласились бы отдать правую руку за то, чтобы оказаться сейчас на моем месте.
Он верил в то, что говорил, как бы выспренне это ни звучало. Женщина в его объятиях была чувственной, загадочной, ослепительно красивой, а главное равнодушной, что особенно воспламеняло.
— Как вам не стыдно так бессовестно лгать, капитан?!
От дверей раздался странный, совершенно неуместный звук, в котором Сэйбл послышалось что-то волнующе знакомое (не то чтобы она когда-нибудь слышала стук подков по мраморным ступеням). Музыканты понесли вразнобой, вытягивая шеи от любопытства, и вскоре умолкли совсем. Танцующие замерли там, где их застало происходящее. Глаза капитана Мастерса полезли на лоб. Сэйбл волей-неволей повернулась туда, откуда доносился знакомый и тревожащий, ритмичный звук.
— Сэйбл! — раздалось с веранды.
Одними губами она ответила: «Хантер…» — даже не видя еще того, кто породил смятение в зале. Но кто еще осмелился бы на такое бесцеремонное вторжение? Поэтому, когда всадник появился в дверях, ведущих на веранду, бросил поводья ближайшему официанту и пошел через залу, она просто стояла и смотрела, впивая каждую деталь знакомого облика, не в силах броситься навстречу. Хантер. Он выглядел таким необычным здесь, среди разряженных гостей, — мужественный, статный, вооруженный охотничьим ножом и парой кольтов, одетый в экзотический костюм, сверху донизу отороченный бахромой, в высокие запыленные сапоги и видавшую виды широкополую шляпу! Он был в пути долго и, должно быть, весь пропах конским потом и пылью. Он шел, оставляя цепочку следов на узорчатом полу залы, шел обратно в ее жизнь!
Сэйбл стояла, прижимая ладонь к сердцу, сознавая театральность своей позы и нимало о том не заботясь. Да и что было делать, если сердце угрожало выпрыгнуть из груди?
— Я сказал, что найду тебя, — и вот нашел.
Хантер остановился перед ней — такой громадный, такой усталый, с лицом, оттененным свежей щетиной. Он был самой жизнью. Хантер! Его неукротимая натура сказывалась в беспокойном, жестком блеске глаз.
— Я не сомневалась, что ты придешь.
Капитан Мастере, давно уже переводивший взгляд с одного из них на другого, отошел в сторонку и сделал оркестру знак продолжать. Он утешал себя мыслью, что с самого начала не имел и шанса, а значит, при таком раскладе удачно избежал разочарования.
Вальс снова взлетел над толпой. Без лишних слов Хантер закружил Сэйбл по зале, подавая пример другим парам, все еще медлящим в нерешительности. Впрочем, он не заметил бы, даже если бы они танцевали в полном одиночестве. Много дней он гнал коня по полям и лесам, трясся в товарном вагоне и снова садился в седло — и все это время его сводило с ума опасение, что Сэйбл разлюбила, Сэйбл не дождалась. Он ожил лишь в тот момент, когда спрыгнул с коня в дверях залы и увидел ее, стоящую с прижатой к сердцу ладонью. Он по-прежнему ревновал, и теперь эта ревность имела конкретный объект — молодого военного в чине капитана, в объятиях которого он застал ее. Хантер и не думал обвинять Сэйбл. Такая красивая, полная жизни женщина не могла просто забиться в угол и томиться в ожидании. Она честно предупреждала его об этом. И все же она жила полной жизнью, занималась делами. Должно быть, у нее появилась масса поклонников. И зачем только он оставил ее так надолго? Вот дьявольщина!
— Почему ты не говоришь мне, что я провонял конским потом… и своим в придачу?
— Я еще не успела забыть этот запах, — безмятежно откликнулась Сэйбл.
Взгляд ее был мягким, без малейшего оттенка упрека.
— Как ты жила без меня, Фиалковые Глаза? — вдруг спросил Хантер, наклоняясь к самому ее уху.
— Прекрасно, просто прекрасно, — ответила она все тем же спокойным голосом. — А как жил ты?
— Я вообще не жил! Мне было так одиноко, так мерзко и беспросветно, что я едва не удавился от пребывания в собственной никчемной компании, — сообщил он и был вознагражден улыбкой. — Вот-вот, я так и знал, что тебя это позабавит!
— Если ты говоришь всерьез, то мне никогда не казались забавными твои мучения, Хантер. Никогда.
— Какой я все-таки олух! Пошутить — и то не умею.
Он сознавал, что имеет один-единственный шанс вернуть Сэйбл, и если эта попытка не удастся, другой попросту не будет. Самое странное, что и Сэйбл чувствовала нечто подобное, зная, каким неуклюжим, каким косноязычным становится человек в момент решающих объяснений. Они посмотрели в глаза друг другу, почти физически ощущая, что парят на грани между сияющим счастьем и беспросветным несчастьем.
— Я люблю тебя… — начал Хантер, но она перебила:
— Не говори этого!
— Почему? — испугался он.
— Потому что это только слова и сами по себе они ничего не значат. Лучше ответь, хочешь ли ты поделиться со мной всем, что у тебя в душе? Могу ли я быть уверена, что однажды ты снова не вычеркнешь меня из своей жизни на несколько месяцев? Что, если тебе снова покажется, что ты недостаточно хорош для меня?
— Ты считаешь, что я расстался с тобой охотно?
— Даже если нет, все равно это случилось, Хантер. Теперь это наше общее прошлое.
— Прости.
Эта мольба о прощении не понравилась Сэйбл. Она любила его гордым и сильным и сейчас охотно ущипнула бы, чтобы показать, что не нуждается в выяснении отношений.
— Мне знаком этот взгляд! — усмехнулся Хантер. — Боюсь, Сэйбл, тебе придется признать, что я был тогда глуп. Я жаждал вернуться домой, потому что верил, что это решит все. И — можешь себе представить — вернуться оказалось недостаточно.
— Да ну? — воскликнула она с иронией.
— Это так, черт возьми! Только я должен был убедиться в этом сам, на своем опыте, потому что упрям, как всякий шотландец.
— О, да! И это не единственный твой недостаток. Ты чертыхаешься по поводу и без повода.
— А ты впредь строго указывай мне на это. Лет через десять я, может, и перестану. — Сэйбл остановилась посреди танцевального па, не обращая внимания на окружающих, и Хантер снова наклонился к ее уху:
— Я, конечно, потерял право задавать вопросы…
— А ты попробуй задать какой-нибудь. Может быть, я и отвечу. Ну, что именно тебя интересует?
— Ты все еще любишь меня?
— М-м… — начала Сэйбл, но когда лицо Хантера стремительно потемнело, сказала с глубочайшей убежденностью:
— Конечно, люблю!
— Значит ли это, что ты выйдешь за меня замуж?
— Конечно, выйду! — Она прижалась к его груди теснее, чем позволяли приличия, в этот момент чувствуя себя восхитительно безрассудной. — Но только если ты поцелуешь меня!
— Как? — преувеличенно удивился Хантер. — Прямо здесь? На виду у гостей? А как же твоя чопорность?
— Если ты не поторопишься, — прошипела Сэйбл, хватая его за полы куртки, — то я покажу тебе «чопорность», сама набросившись на тебя с поцелуями!
— Господи Иисусе! Вымани женщину в леса на пару недель — и придется потом укрощать ее, как необъезженную лошадь!
— Вот ужас-то, правда?
Окончательно развеселившись, Хантер прижал ее к себе так, что дама из ближайшей пары издала шокированный писк. Не обращая на это внимания, он склонился к губам Сэйбл. Еще несколько возгласов донеслось с разных сторон. Ахали в основном престарелые леди. Девушки на выданье смотрели, блестя глазами от восторга, замужние дамы с завистью перешептывались, мужчины поглядывали, скрывая улыбки одобрения. Впервые кто-то осмелился целоваться на виду у всех с таким пылом.
Генерал Кавано решил, что настал момент для объяснения, и пересек залу с притворно негодующим видом.
— Надеюсь, Мак-Кракен, вы отдаете себе отчет, что означает подобное поведение на глазах у всех присутствующих?
— Это означает, что я люблю вашу дочь, Ричард, — ответил Хантер, отстраняясь.
Его звучный голос был прекрасно слышен в каждом уголке залы, тем более что музыка вновь умолкла — оркестранты снова тянули шеи поверх голов гостей. Заметив наконец, что их пара является объектом всеобщего внимания, Хантер огляделся и повторил:
— Да, люблю — на случай, если не все слышали. Надеюсь, генерал, ваше влияние поможет нам организовать венчание еще до полуночи? Я здесь человек новый и буду вам благодарен, если вы сами выберете священника.
С этими словами он направился к дверям на веранду, где все еще переминалась с ноги на ногу усталая лошадь.
— Что я могу сказать, папа? — Голос Сэйбл дрогнул, но она сумела улыбнуться сквозь счастливые слезы. — Только «пошевеливайся!».
Хантер остановился на полушаге и захохотал. Эхо его низкого густого смеха прокатилось по зале, заставив разом повернуться судачащих гостей. В этот момент среди них не было ни одного, чье сердце не раскрылось бы навстречу романтическому дикарю.
Эпилог
— Да что же это такое! Папа, нельзя же разрешать ему абсолютно все. — Сэйбл вытерла руки посудным полотенцем и перекинула его через плечо, торопясь спуститься по ступенькам во двор. — Ну и ну! Ей-богу, человеку такого высокого полета, как ты, папа, пристало иметь больше здравого смысла.
Услышав ее голос, Хантер прошел из-за угла дома на веранду и оперся на перила. Он успел поймать неодобрительный взгляд, который Сэйбл послала отцу, и едва удержался от смеха. Ничего не скажешь, строгая у него хозяйка!
Оставаясь незамеченным, он с удовольствием наблюдал за тем, как жена наводит порядок в своих владениях. Освещенная яркими лучами утреннего солнца, она как раз извлекала маленького Джейми из лужи восхитительной жидкой грязи, где тот устроил себе детский манежик.
— Да пусть себе играет, тыквочка, — пожал плечами Ричард Кавано. — Подумаешь, вывозился немного! Зато ему так весело…
— Ну конечно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73