— Сделка за сделкой, — прошептал он иронически, наклоняясь вперед вопреки боли во всем теле. — Что ж, Сэйбл, заключим еще одну. Только будь уверена: я ничего не делаю даром.
— Ни минуты в этом не сомневаюсь, — ответила она рассеянно, занятая мыслями о том, не знает ли он больше, чем хочет показать.
Головни в костре рассыпались, разбросав вокруг угли и горячую золу. Ни Сэйбл, ни Хантер даже не вздрогнули.
«Он согласился», — думала она с облегчением. «Другой мужчина!» — раздраженно думал он.
— А теперь я побреюсь сам, — заявил Хантер, протягивая руку за бритвой. — После встряски, которую ты только что пережила, брадобрей из тебя никудышный.
— В таком случае надеюсь, что мне повезет и я отрежу вам язык. То-то наступит спокойная жизнь!
— Кто бы говорил, — буркнул он, невольно улыбнувшись.
Снова взявшись за помазок, Сэйбл вспомнила о Маленьком Ястребе. В ту самую минуту, когда она увидела Хантера в лагере пауни, она догадалась, что малыш остался с Быстрой Стрелой. Что с ним теперь? Здоров ли он, сыт ли? Младенец под присмотром мужчины! Она вознесла пылкую молитву, прося Бога, чтобы метис оказался пригодным для роли няньки. Пусть кто угодно платит за ее ошибки, только не Маленький Ястреб. Конечно, Быстрая Стрела уже понял, что она вовсе не кормящая мать, но догадается ли он использовать бычий пузырь? И потом, куда он мог направится с малышом? Где договорились встретиться он и Хантер? У Сэйбл язык чесался засыпать проводника вопросами, но она боялась, что лейтенант спит недостаточно крепко.
— Разбитое зеркало приносит несчастье.
Выведенная из задумчивости, Сэйбл посмотрела под ноги. Там валялось небольшое зеркальце — к счастью, оно не разбилось.
Оказывается, она сидела, держа его в руках, а Хантер брился самостоятельно. Она понятия не имела, когда он забрал помазок и бритву, но успел он многое. Единственный островок волос оставался на подбородке. Теперь в проводнике невозможно было не узнать кавалерийского офицера, когда-то рисковавшего жизнью ради стопки бумаг и однажды так бесцеремонно появившегося на балу в честь дня ее рождения. При виде таких, как он, чувствительные дамы от восторга лишались чувств, но она, молоденькая и до предела избалованная девчонка, пять лет назад узнала в его объятиях только страх и стыд.
— Почему ты так смотришь?
— Потому что… потому что вы очень изменились.
— К лучшему, или к худшему? — рассеянно спросил Хантер, стирая с лица остатки мыльной пены.
И то, и другое, подумала она. Радость для глаз, горе для сердца.
— Трудно сказать, — отмахнулась Сэйбл, прилагая усилие, чтобы не выдать впечатления, произведенного столь разительной переменой.
Хантер был явно разочарован, и это доставило ей грустное удовлетворение. Как следует сполоснув тряпку, она принесла свежей, очень холодной воды и приложила к ране на щеке холодный компресс. Трудно сказать? Совсем даже не трудно! Оказывается, губы у него красивой формы… Она совсем забыла об этом или, может быть, не заметила тогда, пять лет назад. Очень выразительный рот, решила она со вздохом.
Тем хуже.
Она выдрала длинную прядь волос из головы Хантера (настолько болезненно, насколько сумела), обмакнула в виски. Проделав то же самое с иглой, продела волосы в ушко на манер нитки.
— Кто научил тебя этому?
«Сестра», — ответила Сэйбл, но только мысленно.
— Рот должен быть закрыт! — отрезала она и придвинулась поближе.
Она примерилась так и эдак, не зная точно, куда опереться рукой. Хантер терпеливо ждал. Наконец, когда она уселась на корточки, меряя его оценивающим взглядом, он не выдержал:
— Можешь упираться так, как нужно, я потерплю.
— Я знаю, — ответила она с отсутствующим видом и, прежде чем воспитание успело воспрепятствовать намерению, уселась на Хантера верхом.
Его изумленный взгляд отрезвил ее. Она чуть было не соскочила и не бросилась в смущении прочь, но Хантер удержал ее за талию обеими руками.
— Похоже, на этот раз у тебя не выйдет быть и медсестрой, и леди одновременно.
Процесс бритья растревожил рану, она приоткрылась, возобновилось обильное кровотечение. Сэйбл поняла правоту слов Хантера: если она собиралась помогать ему, общепринятые нормы и правила поведения лучше было отложить на потом. К сожалению, ее смущала не только поза, но и вид вздутой, сочащейся кровью плоти. Вдруг ей станет дурно? Вот если бы это была салфетка, которую требовалось вышить…
Она проткнула кожу иглой. Хантер даже не вздрогнул. Его зрачки были расширены (от сильной боли, конечно), и он не сводил Глаз с ее лица. Стягивая края раны мелкими аккуратными стежками, Сэйбл боролась с желанием всласть поплакать. Что за гордость, думала она с восхищением и состраданием, что за мужество! Чувствуя, как стискивают ее талию горячие ладони, она не сомневалась, что Хантер испытывает ужасные муки.
Она даже не подозревала, до какой степени права. Хантер испытывал все муки ада. Вот только рана не имела к ним никакого отношения. По правде сказать, щека так горела и пульсировала, что он едва чувствовал уколы иглы. Зато тело Сэйбл он чувствовал каждой клеточкой. Она сидела лицом к нему, и оставалось только откинуться на спину, чтобы оказаться в одной из наилучших поз для занятия любовью. В этот момент он, как никогда, понимал тщетность попыток держаться подальше от этой женщины. Разве можно держаться подальше от подобного искушения? Его кровь была слишком горяча для того, чтобы следовать доводам рассудка. Смутно надеясь на то, что его рана все спишет, Хантер сжимал теперь уже бедра Сэйбл, с каждым движением еще немного сдвигая вверх ее юбки.
— Постарайтесь не шевелиться, мистер Мак-Кракен, — попросила она голосом, полным жалости. — Я знаю, вам очень больно, но я могу нечаянно попасть в глаз.
Он украдкой бросил взгляд из-под ресниц, проверяя, не разоблачена ли его уловка. Впрочем, ему было совершенно все равно.
Стараясь как можно лучше выполнить работу хирурга, Сэйбл не замечала, что все крепче сжимает ногами его бедра. Ее тело двигалось, терлось о него, и Хантеру казалось, что он чувствует сквозь юбки самое нежное, горячее и вожделенное место на ее теле. Образы, сменявшиеся в его мозгу, были один бесстыднее другого. Обнаженные тела, смуглое и белое; длинные гладкие ноги, обвивающиеся вокруг его бедер; его рука, свободно и смело блуждающая, где ей заблагорассудится…
Если бы можно было прямо сейчас, здесь, опрокинуть ее на землю и воплотить все эти мечтания в жизнь!
Потом, словно чтобы добить его окончательно, его голой груди коснулись твердые вершинки сосков. Хантер осторожно поднял взгляд, стараясь понять, замечает ли Сэйбл, что происходит. Она продолжала шить, от напряжения сильно прикусив нижнюю губу. Судя по всему, у нее устала левая рука, придерживающая края раны, и она уперлась локтем о седло у самой шеи Хантера. Именно поэтому ее груди прижимались теперь к его телу — теплые, мягкие, дышащие учащенно и неровно.
Неожиданно Сэйбл наклонилась перекусить волосяную нить зубами. Их взгляды встретились, и она вздрогнула, ткнувшись ему в щеку коротким подобием поцелуя.
— Вот и все, мистер Мак-Кракен.
— Что, уже? — Он-то надеялся, что это будет длиться и длиться! — Не может быть, чтобы все было сделано!
— Порой я готова придушить вас своими руками, мистер Мак-Кракен, — ответила Сэйбл тоном, в котором ясно слышалось: пора бы вам подумать о своем поведении. — Но это не значит, что я буду мучить вас дольше, чем это необходимо.
Она шевельнулась, собираясь подняться, но ладони Хантера продолжали удерживать ее.
— Ты могла бы не тратить столько времени и сил. На мне все заживает, как на собаке.
— Лучше не испытывать судьбу. И потом, ваши раны — результат моей неосторожности, и я просто обязана была позаботиться о них.
— Я на тебя не в обиде.
— Тогда отпустите меня. — Когда новая попытка освободиться также не увенчалась успехом, Сэйбл перестала притворяться хладнокровной и взмолилась:
— Пожалуйста, не удерживайте меня, мистер Мак-Кракен!
— Ты еще не сказала, что тоже прощаешь меня.
— За что же?
— За то, что не сумел тебя защитить.
Хантер сказал это скорее сурово, чем просительно, но Сэйбл расслышала в его тоне скрытую мольбу, невысказанную потребность в ласковом слове. Все лучшее в ней сразу откликнулось.
— Мы живы, Хантер, остальное не важно, — прошептала она.
Звук собственного имени, впервые произнесенного ее губами, был так странен и трепетен, что хотелось поймать его ртом, отведать на вкус. Ласка, по которой он истосковался за недели, прожитые бок о бок с этой женщиной, светилась в ее глазах и была адресована именно ему. Хантер снова забыл данный себе зарок, забыл намеренно и с готовностью. Прижимаясь к губам цвета спелой вишни, он весь дрожал, дрожь порождала боль, и боль была частью наслаждения.
Сэйбл ответила ему пылко, с ощущением жажды, которая только возрастала. Губы, у него были все еще припухшие — то мягкие, как бархат, и едва прикасающиеся, то сильные и жадные. Рот и язык на вкус отдавали кровью. Она не сознавала, что тихонько стонет, что руки зарываются в волосы, а бедра бесстыдно движутся, чтобы можно было лучше чувствовать растущую выпуклость внизу его живота. Возбуждение перечеркнуло все предписания хорошего тона.
С самой первой секунды Хантер понимал, что зайдет еще дальше, чем уже случалось. Он даже не пытался бороться с собой. Он должен, просто должен был дотронуться до ее грудей, чтобы воплотить хоть одну мечту, созданную разгулявшимся воображением. Протянув руку, он секунду помедлил — и опустил ладонь на часто вздымающийся округлый холм.
Он ожидал возгласа, толчка в грудь, пощечины и готов был принять все это, как заслуженную кару. Но ничего не случилось. Наоборот, Сэйбл прижалась еще теснее, безмолвно предлагая продлить украденную ласку.
Украденную. Все, что бы он ни получил от нее, будет ворованным.
Крошки с чужого стола.
Наслаждение, взятое взаймы.
Глава 16
Хантер оттеснил мрачную тайну своего прошлого, отбросил честь и предписанные обществом правила, которым следовал вопреки участи добровольного отщепенца. В этот момент он готов был жадно схватить каждую брошенную ему подачку, каждый миг наслаждения, которое Сэйбл так безрассудно дарила ему. Она не могла быть всецело его, даже если бы обстоятельства изменились. Он был неподходящей парой, тем более для такой женщины, как она. Что бы она ни чувствовала к нему, это чувство было обречено. Узнав правду, всю до конца, она тотчас отвернулась бы от него. Значит, оставалось пользоваться драгоценным моментом краденого счастья, и это примешивало к наслаждению ярость и тоску. Прикасаться к Сэйбл было все равно что прикасаться к собственным воспаленным ранам, бередить их, будить застарелую боль. Ничего хорошего не могло выйти из радости, замешенной на горечи. Но и назад дороги не было. Прошлое слишком долго держало его в своих темных глубинах, не позволяя чувствовать, желать и любить. Постепенно в душе Хантера образовалась громадная пустота, требующая заполнения. В его душе было слишком много мрачных тайников, и он тем более тянулся к свету, жадно черпая из чистого желания Сэйбл, как из прозрачного источника.
Она была такой живой в его руках и в то же время такой покорной! Звуки, которые она издавала, напоминали то мурлыканье оглаживаемой кошки, то ее хищный крик, Хантер слышал то страстный бессвязный шепот, то стон, и сам что-то шептал в ответ, не задумываясь, что именно. Движения их становились все более исступленными, пока оба не отпрянули с одновременным возгласом боли.
Сэйбл схватилась за затылок обеими руками.
Хантер, морщась, держался за правый бок.
Воспоминание оставалось не только в памяти, но и во всем теле: вкус рта, густота и жесткость черных волос, запах кожи. А еще было ощущение ладони на груди, словно там остался заметный даже на взгляд отпечаток. Что, если бы и она положила руку… Сэйбл отшатнулась от этой непристойной мысли.
Она робко посмотрела на Хантера. Тот не отводил взгляда от ее бедер, оседлавших его. Ленивая, многозначительная улыбка блуждала по его губам. Вспыхнув до корней волос, Сэйбл соскочила с него, точно ошпаренная. Он протянул было руку, чтобы поймать ее и удержать, но сдался боли и снова схватился за бок.
— Что такое, что случилось? — Сразу забыв про смущение, Сэйбл склонилась к Хантеру так резко, что стукнулась подбородком о его темя. — Ой! Простите, ради Бога!
Она легко тронула его ребра с правой стороны. Он содрогнулся.
— У вас есть хоть одно неповрежденное место, мистер Мак-Кракен? — спросила она, сверкая глазами, полными чем-то вроде негодования.
— Ты выглядишь ничуть не лучше, — усмехнулся тот.
— Благодарю, вы очень любезны, — огрызнулась Сэйбл, вздернув подбородок.
Она поднялась, запустив руки в перепутанные волосы. Пропылившись, они потеряли цвет красного дерева, превратившись в тускло-коричневые, но так и остались густейшей гривой, в которой пальцы Сэйбл запутались и потерялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73