- Если ты хочешь быть циником, то можешь сказать, что трудно
испытывать добрые чувства к чужакам, напоминающим салями. Ты можешь
сказать, что единственная причина, по которой наше отношение к
категории "чужаков" является положительным и конструктивным - это та,
что наши разведчики никогда ещё не находили ничего чужого, что
представляло бы какую-либо опасность для нас. Ты можешь сказать, что
это - совсем другое дело, поскольку оно, {как кажется}, представляет
угрозу и никакие разговоры не устранят этой угрозы и не избавят от
риска, если не попытаться уничтожить эту штуку.
- Если ты изберёшь эту линию, я скажу "о'кэй". В этом есть риск.
Но это {необходимый} риск... не только здесь, но и везде и всегда. Это
шанс, который мы должны испытать сейчас, и в следующий раз, и снова и
снова. Как мы можем в действительности воспользоваться своей
способностью путешествовать между звёзд, если не желаем идти на риск?
Как мы можем сделать {что-либо} в жизни, если мы не готовы
воспользоваться шансом? Жизнь и история - это всего лишь долгая череда
азартных игр, а межзвёздные путешествия - самая азартная из всех. Нет
смысла держать комитет ОН, который будет писать правила, которым
должна подчиняться вселенная, чтобы позволить нам путешествовать в
полной безопасности. Что пользы для ОН заявить: - Хорошо, мы
отправляемся к звёздам, мы собираемся вывести человечество на просторы
вселенной, но {только} если мы никогда не встретимся ни с чем, чего не
в состоянии понять, {только} если мы никогда не встретимся ни с чем, с
чем не в состоянии справиться, {только} если каждая странная раса,
которую мы обнаружим, является полностью безвредной; мы завоюем
галактику, но только, если это {замечательная} галактика, и только,
если она ведёт себя как следует, и не подсунет ничего, чего наши
лаборатории не могут проанализировать и уничтожить, и только, если она
подчиняется закону посредственности, который гласит, что всё сущее
должно быть в точности таким же, как здесь. Это не те понятия, при
помощи которых мы можем сделать звёздные миры своими, Натан... и даже
не верю, что это понятия, на которые мы должны надеяться.
- Ты напуган тем, что мы обнаружили здесь. Я тоже. Возможно, что
это - дьявольский мир, совершенно захваченный чем-то злобным и
неприемлемым для человечества. Возможно, что это - мир ведьм,
нацеленный на уничтожение всего, что ему попадается. Возможно, что
если мы не сожжём до последней унции всю живую ткань в этом мире, то
потеряем всё, и дьявол будет править всем Мирозданьем. Это возможно, и
нет абсолютно никакого способа для меня доказать тебе обратное. Я
защищаю ведьм, и автоматически сам попадаю под подозрение. Я выступаю
адвокатом дьявола и, следовательно, должно быть и сам подкуплен. Не
может быть и никаких доказательств, поскольку обстоятелства отвергают
любую возможность {существования} доказательств.
- Но ты не можешь присвоить себе такую ответственость, как тебе
хотелось бы. Это не является подходящей политикой для жизни. Нет
способа исключить малейший риск. Нельзя действовать по принципу, что
лучше сжечь тысячи невинных душ, чем позволить спастись хоть одному
пособнику дьвола. Это не правильно и не практично. Мы должны взглянуть
в глаза нашим страхам и научиться жить с ними, Натан. Мы должны
научиться контролировать наши ночные кошмары.
Во время всей моей тирады Натан стоял довольно безучастно. Он
выслушивал каждое слово. Они входили в него, и не просто пролетали
мимо. Но у него не дрогнул ни один мускул, и я знал, что он убеждает
сам себя.
- Я всё это знаю, Алекс, - сказал он спокойно. - Здесь нет ничего
нового. Здесь нет даже ничего существенного. Это всего лишь кусок
работы комитета по общественным связям... пустая риторика. Я тоже так
могу. Я {буду} это делать, почти точно так же, вернувшись домой. Я
найду такие выражения, что завоюю девяносто процентов аудитории и
заставлю их думать, как ты. Но общественое мнение похоже на
собственность, Алекс... это только девять пунктов закона. Чтобы быть в
состоянии провести в жизнь такое решение, как это - даже, если бы
стоило {пытаться} его провести - {у меня должно быть что-нибудь на
продажу}. Я знаю, что для тебя всё сказанное является важным. В
качестве философии морали это, быть может, и обладает оромной
ценностью. Но я говорю о политиках и о {практическом} убеждении.
- Конечно, мы должны взглянуть в глаза своим страхам. Безусловно,
нельзя идти по жизни, направля ружьё на всё, что тебя пугает. Но ты
говоришь это человеку, который напуган. Человеку с ружьём. Он не
собирается быть убеждён, и не важно, на сколько ты {прав}. Ты должен
дать ему что-то другое. Ты должен долбануть его по голове чем-то таким
же твёрдым. Я напуган, Алекс. Я играю роль человека с ружьём. И я
опасаюсь, что тебе прийдётся показать мне нечто, что проникнет сквозь
твёрдый череп. Тебе прийдётся убедить меня, что я могу взять на Землю
и в кабинеты ОН то, что ты даёшь мне... и тебе прийдётся убедить меня,
что ты будешь работать {там}, где вся моральная философия мира не
победит синяк под глазом.
Я опустился на колени и достал кое-что из ранца. Это была
маленькая пластиковая пиала - пробирка для образцов, которая
находилась в кармашке рюкзака, который Карен захватила с собой, когда
мы покидали корабль. Теперь она содержала тягучую жидкость мутноватого
молочного цвета, напоминающую разжиженную овсянку.
Я поднял её так, чтобы она попала в луч света.
- Что это? - Спросил он.
- Сыворотка правды, - ответил я ему.
- Ну и что?
- Теперь я на Земле, - сказал я. - И я говорю о практичных вещах.
Какая единственая сила, которая всегда гарантирует победу над страхом
даже в самом осторожном разуме в мире?
- Алчность, - сказал он.
Я знал, что он поймёт сходу.
- Но нельзя спасти ситуацию подобным образом, - продолжил он. -
Даже, если бы мы отчаянно нуждались в сыворотке правды, больше, чем в
чём либо другом во вселеной, нет способа наложить выкуп на этот мир
из-за его слабого торгового потенциала. Ты знаешь так же хорошо, как и
я, что ты просто не сможешь перебросить ресурсы через мжзвёздные
расстояния. Нет способа сделать это экономически выгодным. Ни для
сыворотки правды... ни для чего-либо другого.
- А как насчёт эликсира жизни? - Спросил я.
- У них есть эликсир жизни?
- Нет, - сказал я. - Пока нет.
А затем до него дошло. У него оказалась несколько замедленная
реакция. У меня она была даже более медленой... но у меня не было
преимущества столь прямой подсказки.
- Можно заниматься межзвёздной тоговлей, - сказал я, желая
сказать это раньше, чем он вникнет и присвоит все мои мысли. - Мы уже
делаем это. "Дедал" доставляет помощь в колонии. Но это не
материальная помощь. Всё это помещается в голове, плюс некоторые
дополнительные возможности, предоставляемые лабораторией. Одной из
вещей, которой можно обмениваться, являются {знания}... самое главное
богатство. Ни одна из других колоний не располагает ими, и нельзя
ожидать, что разовьёт что-либо стоящее экспортирования ещё сотни лет.
Все они живут наследством Земли и не станут серьёзно заниматься
изысканиями до тех пор, пока пользуются этим наследством для
трансформирования своего окружения. Но Аркадия - другое дело. Аркадия
уже в стадии новых открытий... целого нового класса открытий. У них
имеются возможности, которых у нас никогда не было, поскольку они
существа не того же вида, что и мы. Они вряд ли добъются многого в
физике и неорганической химии - может быть в течение дллительного
времени, а может быть и никогда. Но в биохимии и психофимии они
обладают возможностями для экспериментирования, которых у нас никогда
не было. Это всего лишь сыворотка правды. И мы уже имеем средства
достичь, или по крайней мере приблизится, к правде... и возможно
кто-то вскоре и натолкнулся бы на неё. Сама по себе она не слишком
важна. Она не многого стоит с точки зрения пропаганды и проникновения
сквозь твёрдый череп.
- Но скажи твёрдолобым людям с ружьями, что они взорвут нечто,
что обладает достаточным потенциалом для изготовления лекарств от
любых болезней известных человечеству - болезней, которые не побеждает
или хотя бы не смягчает даже наша развитая генная инженерия. Скажи им,
что они собираются подстрелить нечто, что могло бы однажды предложить
нам безсмертие... возможность человеческому телу самовозобновляться
вечно. Скажи им, что они собираются взорвать нечто, что могло бы со
временем привести нас к полному знанию о природе смерти и к тому, как
избегнуть её.
Ружьё всё ещё было нацелено мне в грудь.
- Он имеет в вилу именно это? - Спокойно задал Натан вопрос
Мариэль.
На самом деле этот вопрос можно было и не задавать.
- Он имеет в виду именно это, - ответила она. - И я думаю, что он
говорит правду.

Глава 18

Существует риск и риск. На некоторый риск не стоит идти просто
потому, что его так просто избежать. Имено поэтому мне пришлось одеть
ещё дин пластиковый костюм в воздушном шлюзе. Я был обречён носить его
в течение месяца. В качестве предосторожности. Это была своего рода
злая шутка, которой Натан отплатил мне за выигранный день. Но ему не
удалось слишком потешиться этим. Я настоял на том, что если я должен
прятаться от мира, то и он должен тоже. В качестве предосторожности,
конечно. Карен это коснулось в той же мере... на том основании, что мы
не могли быть {уверенны} в том, что её костюм (и её организм) не был
нафарширован, пока мы были пленниками в городе. Всё это было немного
фарсом.
Находиться в костюме не слишком большое удовольствие. Нельзя
питаться по-настоящему, стерилизованное питьё не приятно на вкус, и
имелись также другие удовольствия, которые становились невозможны. Так
что имелась некоторая доля огорчения, сопровождавшая наши
предосторожности.
Тем не менее, я отправился в каюту Карен по-позже этой ночью, для
самоудовлетворения в отсуствие любых других удовольствий. Было хорошо
находиться вместе, в компании.
- Я очень волновалась, - призналась она мне. - Я действительно
была напуганна. На самом деле я не думала, что ты сожешь убедить его в
том, что с нами всё было в порядке после того, как с нами так долго не
было связи а затем ты рассказал им о том, как Сорокин превратился в
чёрного Слугу. Должна отдать тебе должное... ты действительно выиграл
раунд на ринге у Натана.
- Он впустил бы нас в любом случае, - заверил я её. - Даже без
сыворотки правды и разумного объяснения. Он рискнул бы в конце концов.
- Не уверенна. Он может быть упрямым.
- Конечно, - сказал я. - Когда все мы находились внутри, а за
шлюзом находился всего лишь чужой мир... тогда она мог быть упрямым.
Мы могли улететь, не оставив позади ничего, и стоять в стороне с
чистыми руками, пока ОН обсуждали бы обстоятельства. Мы могли бы
держать свои эмоции под контролем. Даже я - если бы дошло до
уничтожения, я бы объяснил это, простил, заставил бы себя не
волноваться о большем, чем в силах нести. Так уж работает разум. Но
раз уж двое из нас оказались снаружи, так что чтобы принять великое
решение Натану пришлось бы бросить нас... Ладно, обстоятельства были
на нашей стороне. Ни одного из нас особено не любят. Я одержим
маниями, а ты - немного сука. Но за четыре года мы стали неотъемлемой
частью этих людей. Они привыкли к нам. ОНи не бросили бы нас если
могли оправдать курс, который позволял нас спасти. Они пошли бы на
риск... ради нас.
- У тебя гораздо больше веры в человеческую природу, - сказала
она.
- У меня нет никакой вообще, - заверил я. - Но я знаю какие
мотивы ими движут.
- А что бы случилось, - спросила она задумчиво, - если бы не ты
пошёл с Сорокиным? Предположим, это оказался бы Натан? Были бы они так
же готовы играть честно после того как услыхали бы {его} версию? И
даже, если бы они всё же избрали трудный путь... убедили бы они его?
- Не знаю, - ответил я. - Но если бы я был на борту... а ты и он
снаружи...
- Любого можно заменить.
- Для ОН. Но не для меня. Даже не для Натана. Даже не для тебя,
хоть ты и проклянёшь всех на свете прежде, чем признаешь это.
- Конечно, - сказала она ворчливо.
- Я не покинул бы даже адвоката дьявола, - сказал я со всей
серьёзностью, на какую был способен. Моя душа была преисполенна
серёзностью в данный конкретный момент. В другое время я мог бы
мыслить иначе по поводу всего этого.
- Кого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27