– А-а, – Дэниел почувствовал себя дураком. – И тебе правится это?
– Какое там к черту нравится! Но благодаря этому я могу доставать это дерьмо бесплатно. – Джо стоял посреди кухни и водил лягушкой вокруг себя, как игрушечным самолётиком, выписывая бесконечные восьмёрки. Она оставляла за собой в воздухе призрачный зелёный отблеск. – Мне многое нравилось в жизни. Я много читал. В основном по американской истории. Но на Эйзенхауэре я задолбался. Ну да это неважно. Все равно все хроники кончаются на девяностом году. На том моменте, когда наши друзья нажали кнопку «сохранить».
На девяностом году? Друзья? «Сохранить»? Похоже, парня хорошо зацепило.
– Знаешь, это правда, – продолжал Джо. – История просто повторяется снова и снова. Так что я решил – к чертям историю. Попробуем науку. Я прочёл кучу научных книжек. Но в конце концов и они меня достали. В конце концов понимаешь, что никто не знает ничего, что все это сплошное безумие, так на кой ляд выпендриваться? Знаешь, что сказал Гейзенберг перед тем, как крякнул? Он сказал: «Почему относительность?.. Почему турбулентность?» – парень поднёс лягушку к лицу и посмотрел ей в глаза. – Сам отец относительности не имел ключа, – он поцеловал лягушку. – Так что я послал книжки на хер. Немного позанимался сексом. Походил некоторое время в эту идиотскую двенадцатиступенную церковь. Долбаная птичья дребедень. Теперь я курю.
Дэниел никогда не видел у человека таких пустых глаз.
– И это все?
Джо ухмыльнулся.
– А ты чем занимаешься?
Дэниел упёрся взглядом в жёлтый пол.
– Я ищу своего сына.
Джо вздёрнул брови.
– Да ну? А что с ним?
– Он потерялся.
– У меня никогда не было детей, – сказал Джо, держа лягушку перед своим лицом и поворачивая её взад и вперёд. Он сказал это таким тоном, как будто и эта тема, как и все остальные, была закрыта.
Да, это было, конечно, грустно. Дэниел расстроился из-за этого парня и его разочарования в жизни. Но потом он осознал, что зря тратит своё сочувствие. Для Джо он не был реален. Он был просто партнёром по трубке. Незнакомцем, который не откажется разделить с ним лягушку холодной зимней ночью. Было очевидно, что Джо не нужно абсолютно ничего, насколько это возможно. Он хотел чего-то значительного, но без содержания. Дэниел решил, что не хочет углубляться в это.
Его головная боль прошла.
– Спасибо, Джо, – сказал он, поднимаясь.
Взгляд Джо был устремлён в то место, с которого он только что встал. – Ты уходишь?
– У меня много дел, – он помедлил у двери. – Мне не опасно вести машину?
Джо поставил лягушку на жёлтый стол.
– Просто не превышай скорости и держись жёлтой линии.
На это Дэниел был способен. Он был уверен, что способен. Он слабо улыбнулся Джо и взялся за дверную ручку.
– Как ты, ещё не нашёл своего брата?
Дэниел застыл на месте. Он чувствовал, как каждый мускул его тела дрожит от быстрого и неожиданного удара по тормозам. Это наркотик. Конечно, это все наркотик.
– Что? – переспросил он, оборачиваясь.
– Позволь мне объяснить тебе кое-что, – сказал Джо.
Он не спеша подошёл и сильно ударил Дэниела по зубам.
Дэниел упал на пол. Он чувствовал пульсирующую боль в челюсти. Не такое уж неприятное ощущение, как он обнаружил – трава на все налагала свои чары. Джо яростно говорил:
– Твой брат. Вспоминаешь? Твой брат – вот кого ты должен искать. Твой брат, а не твой сын. Тебе понятно?
Дэниел глядел на жёлтые плитки пола. Он почувствовал, что на его ухо наступают ботинком. Это было уже неприятно.
– Понятно? – спросил Джо, повышая голос.
– Понятно, – промямлил он сквозь кровавую кашу во рту.
– Найди своего долбаного брата, и мы вернём тебе твоего долбаного сына.
Спускаясь по лестнице, держась за челюсть и чувствуя, как каждый шаг отдаётся стрелой боли в позвоночнике, Дэниел вспоминал слова агента Такахаши: «Мы будем присматривать за вами».
Прочь, на ледяную улицу.
Молчаливые чёрные птицы чертили воздух над его головой.
Дыхание инеем оседало на его обращённое вверх лицо.
Ключи зазвенели, когда «вольво» завёлся. На секунду, всего лишь на секунду, его внимание сконцентрировалось на голубом огоньке на приборной доске. Армагеддонская Кнопка. Дэниел представил себе, что нажимает её – и включается механизм катапультирования, который выбрасывает его из этой реальности в другой мир, мир полной безопасности.
В течение нескольких секунд все, что он мог сделать – это не нажать её.
ПЕРВОЕ ПИСЬМО
Найди своего брата или ты мертвец.
О'кей. Хорошо. Без проблем. Пара звонков. Несколько вопросов. Бинго.
Но на десятом гудке двадцатого звонка Майк швырнул трубку и сказал:
– Блядь.
Они что, выключили автоответчик? Изменили номер телефона? Может быть, они в отпуске? Кио что-то говорил о том, что потерял их след во Флориде. Но Денни всегда был наидоступнейшим из людей. У него было целых два номера и электронный адрес. Такие люди, как Денни, не исчезают. Он всегда проверял автоответчик. Он не менял место жительства и работу в течение двадцати лет. Мистер Предсказуемый. Где его черти носят? Его секретарша не имела понятия. Его декана было не найти. Его старый сосед с кардиостимулятором сказал, что не видел его уже пару недель.
В кои-то веки Майку срочно понадобилось его найти – и вот пожалуйста.
Денни, где ты? Вот в чем вопрос.
Майк не боялся вопросов. Обычно он наслаждался ими. Он не понимал таких людей, как Денни, которые пасовали перед своими сомнениями и покончили с тайнами. Которые уже не пытались решать большие вопросы, которые они проходили в колледже. Может быть, это было из-за того, что Майк никогда не посещал колледж, никогда не кормился канонами, и поэтому не был запуган настолько, чтобы верить в то, что умы получше, чем у него, уже все это обдумали и остались ни с чем. Для него большие вопросы были по-прежнему открыты. И он постоянно нажимал на брата, заставляя его пересматривать свои убеждения, вырываться из своей безопасной рутины.
Денни, где ты? Вот в чем вопрос.
Он запустил свой ноутбук и поискал в нескольких излюбленных чатах – надоело. Зашёл в «Alta Vista» и посмотрел пропавших без вести – одно расстройство. Поискал на Фолкнера и на Дэниела Глинна. Про Фолкнера – сколько угодно, про Денни – ничего.
Потом он вспомнил слова убитого: «Мистер Глинн, это насчёт колибри».
Он посмотрел слово «колибри» и нашёл сотни две птицеловов и птицелюбов, кучу навязчивых советов относительно кормушек и один странный факт: «Колибри – единственные из птиц, которые могут зависать в воздухе подобно вертолёту. Во время спаривания их крылышки трепещут, делая до 200 взмахов в секунду».
Что-то ещё сказал ему покойный. «Ты должен найти Крылатого».
Какая-то полупродуманная мысль посетила Майка. Вещи, до сих пор не соединявшиеся друг с другом, вдруг соединились в едином созвучии.
Он набрал «колибри», «вертолёты» и «Крылатый». Нажал на поиск.
И обнаружил статью доктора Джоэла А. Клиндера, озаглавленную «Невозможные птицы».
Майк целую минуту пялился в экран с открытым ртом.
Потом он воспользовался отсылкой к страничке Перешедших и обнаружил нечто вроде проповеди, помещённой претенциозным курсивом на по меньшей мере безвкусном фоне в виде свитка. Священное Писание, да и только.
Братья Перешедшие!
Наступило время великого кризиса. Жестокость. Сомнение. Кровопролития. Терроризм. В эти тяжёлые времена необходимо помнить о том, что каждое великое духовное движение проходит через испытания. Особенно тогда, когда оно молодо. И самый мудрый путь, который мы можем избрать – это вновь вспомнить наш основной принцип: полное приятие дара вечности, являющееся сердцем нашей веры.
Я являюсь для вас Крылатым не потому, что мне позволено носить эту мантию. Но лишь на основании полномочий, вверенных мне нашими пастырями, невозможными птицами. Я взял на себя это бремя. Вера. Правда. Приятие. Крепко держитесь этих вещей, друзья мои. Укрепляйте себя против внутренних и внешних сил, могущих помешать вам, против язычников и еретиков, желающих разрушить или осквернить наши священные ступени.
Тем, кто ищет опрокинуть твердыню нашей веры, мы не даруем пощады. Тем, кто потерял свою веру, мы говорим: для истины нет альтернатив. Есть только тупики.
Странновато как-то. Это звучало совершенно непохоже на того человека, которого он знал. Клиндер никак заделался гуру?
И странный набор ссылок под текстом проповеди внизу страницы:
Двенадцать ступеней. Во что мы верим. Краткая история. Кто такой Крылатый? Наши враги.
Майку вспомнились слова агента Такахаши насчёт Денни: «Они считают, что у него код».
И мертвец, говоривший: «Это единственный человек, который может нас спасти. Крылатый».
Майк резко выдохнул солидную порцию воздуха, как будто получил сильный удар в живот. Он не дышал секунд пятнадцать.
Этот умирающий в перестрелке думал, что говорит с Денни. С профессором.
Это ему он говорил найти Клиндера. Крылатого.
Интуиция забила тревогу в его груди.
Денни у Клиндера. Он был уверен в этом.
Майк перешёл к страничке Клиндера, на которой нашёл его адрес в Беркли.
Денни, господи Иисусе! В какое же дерьмо ты умудрился вляпаться? Что это, какой-то культ? Разве ты не знаешь, что Клиндер – это не то, что надо? Ты с ума сошёл. Почему, черт побери, ты так легко доверяешься людям?
И Майк, стоя у зеркала, услышал в своём мозгу голос – голос, которого он не слышал много лет. Голос женщины, которую он любил десять лет тому назад. Женщины, которая могла бы с тем же успехом быть уже мертва. Она говорила: «Он – верующий. Он не может понять, когда люди намеренно причиняют друг другу боль. Сначала он в это не верит. Потом это приводит его в состояние шока».
Майк вспомнил. Точно так же дело обстояло и с ним самим. И он вспомнил, где все это изменилось.
Буффало.
Он вытащил свой бумажник и достал оттуда несколько пожелтевших страничек почтовой бумаги, потёртых на сгибах от многократного перечитывания. Он присел на край кровати и снова перечёл это первое – и последнее – её письмо, написанное от руки чёрными чернилами. Он всегда надеялся, что когда-нибудь поймёт его. Поймёт, как человек в здравом уме может выбрать для себя быть несчастным. Но сколько бы он ни читал его – в отелях, в самолётах, в машинах – оно всегда оставалось прежним. В нем по-прежнему не было смысла. В её выборе. В её мотивации. В разрыве их связи.
4 февраля 1991 14:30

Дорогой мой Майкл!
Я снова и снова пыталась найти способ выразить это в словах так, чтобы сказать тебе. Чтобы я могла посмотреть тебе в глаза и увидеть, что ты понял и простил меня. Но я не могу. Я трусиха. Я рычу и показываю зубы, но внутри я вся трясусь. И когда дела становятся по-настоящему плохи, я убегаю, зажав хвост между ног.
Ты помнишь последний раз? Да, последний раз. Тот день после собрания ассоциации медсестёр, когда мы поехали на Маунт Тэм, и пили вино, и напились? На закате ветер стал крепчать, и нам был виден силуэт Золотых Ворот, выступающих из тумана как две чёрные колонны, в миле одна от другой, но соединённых вместе под поверхностью тумана, мощных и яростных, как стражи у врат: каждый знает другого и доверяет ему настолько, что не нужно никаких слов. Они бы никогда не предали друг друга, никогда не нарушили бы своих обещаний, они были бы стойки в своей тайной любви.
Было так хорошо и прохладно, и никто из нас не хотел двигаться. Ты накинул на меня свою куртку, и я подумала: интересно, как бы ты все это сфотографировал, как ты все это видишь своим взглядом художника – и откуда ты это берёшь? Как ты это сохраняешь? Это то, что меня всегда в тебе интересовало, та твоя черта, к которой я всегда хотела прикоснуться и понять, на что это похоже – видеть мир вот так, иметь возможность удерживать красоту и делиться ею со всеми.
Я была слабой. Слишком трусливой, чтобы избежать брака, в котором было так мало радости. Который был таким безопасным и предсказуемым. Я любила твою улыбку. Ты был самым очаровательным существом, какое я когда-либо встречала. И вот я дразнила тебя и тратила то немногое время, какое у меня было. Я никогда не думала, что ты действительно любишь меня. Я думала, что покончила с любовью.
Я помню буруны, которые разбивались о берег далеко внизу, и эти золотые холмы, и утёсы, и белую пену, стекавшую со скал, и помню, как я удивлялась, почему нам ничего не слышно. А потом накатил этот вал тумана, плотное белое облако с голубыми тенями по краям – так беззвучно, так быстро, совсем как во сне, и прежде чем мы успели что-нибудь сказать, оно поглотило нас. И я едва могла видеть твоё лицо в ледяном тумане, и мне хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Я могла бы оставаться в этом облаке вечно. Но потом было уже слишком поздно. Я потеряла что-то в этом облаке.
Я знала, что ты любишь меня, и знала, что никогда не смогу оставить его и любить тебя так, как ты заслуживаешь, и какая-то гадкая часть меня чувствовала, что я хочу стать твоей музой. По крайней мере этого я могла добиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45