Спроси снова через пару месяцев — тогда, возможно, я смогу что-нибудь ответить.
— Ты, да не знаешь?! — удивилась Колтхаум.
Хадджадж покачал головой. Колтхаум изумленно уставилась на него:
— Ну… Тогда помоги нам силы горние!
Министр молча кивнул.
Глава 17
— Дом? — Ванаи покачала головой. — Это не дом, Эалстан. Это то ли клетка, то ли капкан.
Физиономия Эалстана окаменела. Девушке до смерти надоело сидеть в четырех стенах — но и ему до смерти надоело выслушивать ее жалобы.
— Знаешь, — проговорил он, — ты могла остаться дома.
— Но я не осталась, — ответила Ванаи. — Дедов домик был клеткой. Ойнгестун был капканом. Я все так же чувствую себя пленницей. — Девушка была слишком горда, чтобы соврать. — Но здесь, по крайней мере, общество приятней, когда ты со мной.
Ее любовник-фортвежец невольно улыбнулся.
— Я так редко бываю дома только потому, что все время работаю как проклятый! — пожаловался он. — Отец всегда утверждал, что лучшие счетоводы работают в Эофорвике, потому что в столице крутятся большие деньги. Обычно он знает, о чем говорит, но в тот раз, похоже, ошибся. Если бы здешние бухгалтеры были так хороши, у меня не собралось бы столько клиентов.
— Не знаю, не знаю, — ответила Ванаи. — Может, это ты лучше, чем сам полагаешь?
На лице Эалстана отразилось мальчишеское смятение, будто он хотел поверить словам любимой, но не осмеливался.
— Мой отец — вот он мастер, да, — признался он. — А я… — Юноша пожал плечами и мотнул головой. — Я-то знаю, как многого еще не знаю.
Ванаи рассмеялась.
— А ты знаешь, как многого не знают другие счетоводы в Эофорвике?
Сквозь эту фразу Эалстан продрался с некоторым трудом.
— Хотелось бы поверить, но не могу.
— Тогда почему Этельхельм хочет, чтобы его бухгалтерию сводил именно ты? — парировала Ванаи, воспользовавшись авторитетом музыканта, перед которым Эалстан благоговел.
Девушка и сама зауважала Этельхельма гораздо больше, чем могла подумать, — не из-за его происхождения, а благодаря песням, что он сочинял и пел.
Но вопрос не произвел должного впечатления на Эалстана.
— Почему? Я тебе скажу, почему, — ответил он. — Потому что парень, который вел его бухгалтерию до меня, попал под становой караван, и в гроб его клали по частям. Этельхельм какое-то время справлялся сам, но у него просто времени не хватает на все. — Юноша встал из-за стола и потянулся. В спине у него хрустнуло. — О-ох! Уже лучше. Целыми днями за гроссбухами просиживаю, как прикованный.
Ванаи уже готова была предложить ему провести некоторое время в ином положении, когда взгляд ее привлекло движение на улице. Она подошла к окну.
— Альгарвейские жандармы, — шепнула она Эалстану через плечо.
— Что они там делают? — Эалстан шагнул к девушке, приобнял ее за плечи и отодвинул от замызганных стекол. — Дай я лучше гляну — если меня заметят, не страшно.
Ванаи кивнула. Эалстан заботился о ней, как только мог. Широкая спина юноши почти заслонила свет; он пристально вглядывался в окно.
— Ну?
— Расклеивают плакаты, — ответил Эалстан. — Что там написано, не могу отсюда разобрать. Как уйдут — сбегаю вниз, гляну.
— Ладно. — Ванаи снова кивнула. Тесная меблирашка вновь превратилась в убежище, когда на улице появились жандармы. — Может, опять собирают народ в бригаду Плегмунда?
Это, по крайней мере, не имело к девушке прямого касательства.
Но Эалстан покачал головой.
— Непохоже, — промолвил он. — На вербовочных плакатах всегда крупные картинки — чтобы неграмотным тоже было понятно. А здесь только слова. Это я и отсюда разглядеть могу. — Он отвернулся от окна. — Не бойся, милая. Все будет хорошо.
Он врал. Ванаи поняла это по внезапно прорезавшимся в уголках рта морщинам. Видно было, что Эалстан не особенно надеется, что девушка поверит ему, и все же пытается ее убедить, что от его слов ей станет легче. Забота и впрямь согрела ей душу, хотя поверить, что все будет хорошо, по-прежнему не удавалось.
Подойдя к любимому, Ванаи крепко обняла его. Эалстан сжал ее в объятьях и крепко поцеловал. Ладонь его коснулась ее груди. Когда это делал майор Спинелло, Ванаи хотелось вырваться и убежать. Сейчас, хотя ласки Эалстана были столь же настойчивы, девушка прижалась к нему покрепче, и сердце ее забилось. Если вдуматься, это было так забавно…
Ванаи окатило жаром, но, когда она потянула любимого в спальню, Эалстан отпустил ее и вновь обернулся к окну.
— Ушли, — промолвил он. — Можно сбегать вниз и посмотреть, что там написано на плакатах, — никто не заметит, там уже толпа народу вышла глянуть, что еще за глупость властями придумана.
— Тогда поторопись, — ответила Ванаи.
Это было так похоже на Эалстана — делу время, потехе час. В данный момент Ванаи не была уверена, что это полезное свойство характера.
— За минуту обернусь, — пообещал он — А потом…
Глаза его блеснули. Нет, она не наскучила ему. Хорошо… ну, получше. Девушка подтолкнула любимого к двери.
Когда юноша вернулся, лицо было непривычно сурово. Фривольные мысли мигом вылетели у Ванаи из головы.
— Что там еще затеяли альгарвейцы? — спросила она, с ужасом ожидая ответа.
— Всем каунианам приказано явиться в каунианский квартал Эофорвика, — ответил Эалстан. — Вам предписано жить там, и только там. Если кто не переселится в каунианский квартал, на него можно донести — за это полагается награда, не написано только, большая ли.
— Ты понимаешь, зачем это делается? — Голос Ванаи сорвался от испуга.
— Как тут не понять. Когда все кауниане соберутся в одном месте, рыжикам проще будет загнать вас по эшелонам и отослать на запад.
— На смерть, — промолвила Ванаи. Эалстан молча кивнул.
Девушка отвернулась.
— Что же мне делать?
Она спрашивала не Эалстана — она спрашивала весь мир, а мир давно доказал, что ему на все плевать.
Эалстан ответил, его спрашивали или нет.
— Ну тебя я в каунианский квартал не отпущу, и не думай. Здесь у тебя есть хоть какой-то шанс. А там? Смеешься?
— Цена за мою голову. — Ванаи усмехнулась, хотя ей было совсем не смешно — или потому , что было не смешно. — Кто я такая — знаменитая разбойница, что ли?
— Ты враг фортвежского королевства, — объяснил Эалстан. — По крайней мере, так на плакате написано.
Девушка рассмеялась в голос, потому что это было совсем уже грустно.
— Я враг державы? — воскликнула она. — Я ?!! Да кто, по их мнению, разгромил фортвежскую армию? Сколько мне помнится, то были альгарвейцы, а не кауниане!
— Многие фортвежцы рады будут забыть об этом, — мрачно предрек Эалстан. — Мой двоюродный брат, Сидрок, уже забыл, по-моему, да и дядя Хенгист тоже. Кауниан всегда удобно было винить во всем.
— Еще бы, — отозвалась Ванаи, не пытаясь скрыть горечи. — На каждого из нас приходится по десять фортвежцев. Одного этого хватит, чтобы обвинить нас во всех смертных грехах.
— Верно. Хотя не все мы, — нет, Эалстан не забыл, что он тоже фортвежец, — относимся так к каунианам.
Помедлив, Ванаи кивнула. Она знала, как относится к ней Эалстан, и, судя по его рассказам, его отец и брат тоже никогда не причинили бы вреда каунианам, даже не питая любви к одной из них. Но и эта мысль, следуя своей становой жиле, вызывала у Ванаи ужас.
— А что альгарвейцы сделают с теми, кто помогает каунианам прятаться в городе?
Эалстан помрачнел — должно быть, надеялся, что девушке не придет в голову задать этот вопрос. Зря надеялся, конечно: указ оккупационного правительства попадет и во все газеты.
— За укрывательство беженцев — так они это называют — полагается кара, — неохотно ответил он. — Какая — в объявлении не сказано.
— Какую альгарвейцы назначат, такая и будет, — заключила Ванаи, и юноше оставалось только кивнул. Девушка ткнула пальцем ему в грудь, точно это он расклеивал злосчастные плакаты: — Вот теперь тебе из-за меня грозит опасность.
Это было еще страшней, чем самой прятаться от жандармов.
Эалстан пожал плечами.
— Никто не знает, что ты здесь. Я не уверен даже, что домовладелец знает, и это хорошо — хозяева меблирашек все как один жадные, подлые сукины дети. Родную мать удавят, лишь бы грошик в кошеле зазвенел.
Ванаи сказала бы «в кармане», но на фортвежских длиннополых кафтанах карманов не было. А еще ей было очень интересно: откуда Эалстан набрался знаний о привычках домовладельцев, если сам всю жизнь провел в отцовском доме, покуда не бежал оттуда после драки с двоюродным братом. Девушка уже хотела посмеяться над ним, когда вспомнила, что юноша — сын счетовода и сам счетовод. О хозяевах меблированных комнат и их обычаях он знал куда больше, чем можно предположить.
— Не знаю только, — продолжал он, — сможем ли мы теперь выйти из дому вместе, на концерт Этельхельма или куда-нибудь еще.
«Не знаю» в данном случае означало «прекрасно понимаю, что не сможем». Это Ванаи понимала и все равно благодарна была Эалстану за то, в какие слова он облек неприглядную истину. Так у нее сохранялась надежда — единственное, что оставалось. Ванаи окинула взглядом неровно наложенную, грязную штукатурку, но видела вместо нее стальные прутья клетки в зверинце.
— Придется тебе принести мне еще книг, — сказала она. — И побольше.
Во всяком случае, за одно она могла помянуть Бривибаса добрым словом: пока взгляд ее скользил по печатным строкам, девушка забывала обо всем на свете. То было могучее волшебство — особенно когда пытаешься забыть, что сидишь в клетке.
— Принесу, — пообещал Эалстан. — Я уже думал об этом. Побегаю по лавкам букинистов — там можно раздобыть больше чтива за те же деньги.
Ванаи кивнула и вновь оглядела квартирку. Да, все равно что тюремная камера — даже на улицу теперь страшно будет выглянуть, чтобы никто не заметил ненароком светлые волосы в окне.
— Принеси мне еще поваренных книг, — попросила она. — Раз уж мне придется торчать в четырех стенах целыми днями, так хоть за плитой скоротаю время. — Она ткнула палцьем в живот Эалстану: — Растолстеешь у меня!
— Я бы попробовал, но откормить меня на нынешних пайках будет непросто.
В воздухе повисло несказанное: «Если Альгарве победит, все наши усилия будут напрасны». После победы у солдат Мезенцио уже отпадет нужда в кровавых жертвах, но привычка убивать кауниан — она никуда не денется. А как показывала история древнего племени в Фортвеге, приобрести эту привычку куда проще, чем избавиться от нее.
А скоротать время в клетке можно было не только за чтением и стряпней. Ванаи подошла к Эалстану и обняла его за плечи.
— Пойдем, — шепнула она, пытаясь вернуть возбуждение, охватившее любовников перед тем, как альгарвейцы принялись расклеивать свои проклятые плакаты. — Пойдем в спальню…
Тразоне шагал по развороченным улочкам Аспанга, с удовлетворением отмечая следы разрушений. Ункерлантцы сделали все, что было в их силах, чтобы вышвырнуть здоровяка и его боевых товарищей из города, но не преуспели. Знамя Альгарве — зеленое, белое, и алое — до сих пор реяло над вбитым в землю Аспангом.
А чуть ниже колыхалось на ветру другое знамя, зеленое с золотом — знамя воскрешенного королевства Грельц. Всякий раз при виде грельцкого флага в груди Тразоне клокотал хохот. Солдат отлично понимал, что королевство это липовое — это было понятно каждому защитнику Аспанга. И если об этом не догадываются сами грельцеры, они еще глупей, чем думалось Тразоне.
Здоровяк фыркнул. По его мнению, жители Грельца ничем не отличались от вонючих ункеров. Только и ждут, чтобы нож в спину всадить. Он даже оглядывался каждые пару шагов. Хотя город и полон альгарвейских солдат, а шлюхиным детям все равно доверять нельзя.
Тразоне вышел на базарную площадь, пострадавшую не меньше жилых кварталов Аспанга. И все же городские торговцы и крестьяне из близлежащих сел привозили на рынок свой товар — иначе им пришлось бы голодать. Без сомнения, многие из них докладывали об увиденном в городе ункерлантским партизанам, не перестававшим нападать на альгарвейские тылы.
— Колбас! — крикнула Тразоне какая-то баба, размахивая серо-бурыми кольцами. — Хороши колбас!
Солдат готов был прозакладывать последний медяк, что до войны баба ни слова не знала по-альгарвейски.
— Сколько? — спросил он.
Альгарвейским солдатам приказано было не грабить местных на площади, хотя остальная часть Аспанга считалась законной добычей. А колбаса на вид была повкусней той, что выдавали на полевой кухне.
— Четыре колбас — один сребреник, — ответила баба.
— Воровка! — отрезал Тразоне и принялся торговаться.
Четыре колбасы обошлись ему меньше чем в половину суммы, которую грельцкая крестьянка запросила вначале. Тразоне ушел с базара вполне счастливый. Что баба попросту не осмеливалась всерьез торговаться с солдатом оккупационной армии, вдобавок вооруженным, ему в голову не пришло, а если бы и пришло — какая разница? Главное — не переплатить.
Не успел он уйти с площади, как увидал идущего навстречу майора Спинелло и попытался, как мог с охапкой колбас в свободной руке, отдать честь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
— Ты, да не знаешь?! — удивилась Колтхаум.
Хадджадж покачал головой. Колтхаум изумленно уставилась на него:
— Ну… Тогда помоги нам силы горние!
Министр молча кивнул.
Глава 17
— Дом? — Ванаи покачала головой. — Это не дом, Эалстан. Это то ли клетка, то ли капкан.
Физиономия Эалстана окаменела. Девушке до смерти надоело сидеть в четырех стенах — но и ему до смерти надоело выслушивать ее жалобы.
— Знаешь, — проговорил он, — ты могла остаться дома.
— Но я не осталась, — ответила Ванаи. — Дедов домик был клеткой. Ойнгестун был капканом. Я все так же чувствую себя пленницей. — Девушка была слишком горда, чтобы соврать. — Но здесь, по крайней мере, общество приятней, когда ты со мной.
Ее любовник-фортвежец невольно улыбнулся.
— Я так редко бываю дома только потому, что все время работаю как проклятый! — пожаловался он. — Отец всегда утверждал, что лучшие счетоводы работают в Эофорвике, потому что в столице крутятся большие деньги. Обычно он знает, о чем говорит, но в тот раз, похоже, ошибся. Если бы здешние бухгалтеры были так хороши, у меня не собралось бы столько клиентов.
— Не знаю, не знаю, — ответила Ванаи. — Может, это ты лучше, чем сам полагаешь?
На лице Эалстана отразилось мальчишеское смятение, будто он хотел поверить словам любимой, но не осмеливался.
— Мой отец — вот он мастер, да, — признался он. — А я… — Юноша пожал плечами и мотнул головой. — Я-то знаю, как многого еще не знаю.
Ванаи рассмеялась.
— А ты знаешь, как многого не знают другие счетоводы в Эофорвике?
Сквозь эту фразу Эалстан продрался с некоторым трудом.
— Хотелось бы поверить, но не могу.
— Тогда почему Этельхельм хочет, чтобы его бухгалтерию сводил именно ты? — парировала Ванаи, воспользовавшись авторитетом музыканта, перед которым Эалстан благоговел.
Девушка и сама зауважала Этельхельма гораздо больше, чем могла подумать, — не из-за его происхождения, а благодаря песням, что он сочинял и пел.
Но вопрос не произвел должного впечатления на Эалстана.
— Почему? Я тебе скажу, почему, — ответил он. — Потому что парень, который вел его бухгалтерию до меня, попал под становой караван, и в гроб его клали по частям. Этельхельм какое-то время справлялся сам, но у него просто времени не хватает на все. — Юноша встал из-за стола и потянулся. В спине у него хрустнуло. — О-ох! Уже лучше. Целыми днями за гроссбухами просиживаю, как прикованный.
Ванаи уже готова была предложить ему провести некоторое время в ином положении, когда взгляд ее привлекло движение на улице. Она подошла к окну.
— Альгарвейские жандармы, — шепнула она Эалстану через плечо.
— Что они там делают? — Эалстан шагнул к девушке, приобнял ее за плечи и отодвинул от замызганных стекол. — Дай я лучше гляну — если меня заметят, не страшно.
Ванаи кивнула. Эалстан заботился о ней, как только мог. Широкая спина юноши почти заслонила свет; он пристально вглядывался в окно.
— Ну?
— Расклеивают плакаты, — ответил Эалстан. — Что там написано, не могу отсюда разобрать. Как уйдут — сбегаю вниз, гляну.
— Ладно. — Ванаи снова кивнула. Тесная меблирашка вновь превратилась в убежище, когда на улице появились жандармы. — Может, опять собирают народ в бригаду Плегмунда?
Это, по крайней мере, не имело к девушке прямого касательства.
Но Эалстан покачал головой.
— Непохоже, — промолвил он. — На вербовочных плакатах всегда крупные картинки — чтобы неграмотным тоже было понятно. А здесь только слова. Это я и отсюда разглядеть могу. — Он отвернулся от окна. — Не бойся, милая. Все будет хорошо.
Он врал. Ванаи поняла это по внезапно прорезавшимся в уголках рта морщинам. Видно было, что Эалстан не особенно надеется, что девушка поверит ему, и все же пытается ее убедить, что от его слов ей станет легче. Забота и впрямь согрела ей душу, хотя поверить, что все будет хорошо, по-прежнему не удавалось.
Подойдя к любимому, Ванаи крепко обняла его. Эалстан сжал ее в объятьях и крепко поцеловал. Ладонь его коснулась ее груди. Когда это делал майор Спинелло, Ванаи хотелось вырваться и убежать. Сейчас, хотя ласки Эалстана были столь же настойчивы, девушка прижалась к нему покрепче, и сердце ее забилось. Если вдуматься, это было так забавно…
Ванаи окатило жаром, но, когда она потянула любимого в спальню, Эалстан отпустил ее и вновь обернулся к окну.
— Ушли, — промолвил он. — Можно сбегать вниз и посмотреть, что там написано на плакатах, — никто не заметит, там уже толпа народу вышла глянуть, что еще за глупость властями придумана.
— Тогда поторопись, — ответила Ванаи.
Это было так похоже на Эалстана — делу время, потехе час. В данный момент Ванаи не была уверена, что это полезное свойство характера.
— За минуту обернусь, — пообещал он — А потом…
Глаза его блеснули. Нет, она не наскучила ему. Хорошо… ну, получше. Девушка подтолкнула любимого к двери.
Когда юноша вернулся, лицо было непривычно сурово. Фривольные мысли мигом вылетели у Ванаи из головы.
— Что там еще затеяли альгарвейцы? — спросила она, с ужасом ожидая ответа.
— Всем каунианам приказано явиться в каунианский квартал Эофорвика, — ответил Эалстан. — Вам предписано жить там, и только там. Если кто не переселится в каунианский квартал, на него можно донести — за это полагается награда, не написано только, большая ли.
— Ты понимаешь, зачем это делается? — Голос Ванаи сорвался от испуга.
— Как тут не понять. Когда все кауниане соберутся в одном месте, рыжикам проще будет загнать вас по эшелонам и отослать на запад.
— На смерть, — промолвила Ванаи. Эалстан молча кивнул.
Девушка отвернулась.
— Что же мне делать?
Она спрашивала не Эалстана — она спрашивала весь мир, а мир давно доказал, что ему на все плевать.
Эалстан ответил, его спрашивали или нет.
— Ну тебя я в каунианский квартал не отпущу, и не думай. Здесь у тебя есть хоть какой-то шанс. А там? Смеешься?
— Цена за мою голову. — Ванаи усмехнулась, хотя ей было совсем не смешно — или потому , что было не смешно. — Кто я такая — знаменитая разбойница, что ли?
— Ты враг фортвежского королевства, — объяснил Эалстан. — По крайней мере, так на плакате написано.
Девушка рассмеялась в голос, потому что это было совсем уже грустно.
— Я враг державы? — воскликнула она. — Я ?!! Да кто, по их мнению, разгромил фортвежскую армию? Сколько мне помнится, то были альгарвейцы, а не кауниане!
— Многие фортвежцы рады будут забыть об этом, — мрачно предрек Эалстан. — Мой двоюродный брат, Сидрок, уже забыл, по-моему, да и дядя Хенгист тоже. Кауниан всегда удобно было винить во всем.
— Еще бы, — отозвалась Ванаи, не пытаясь скрыть горечи. — На каждого из нас приходится по десять фортвежцев. Одного этого хватит, чтобы обвинить нас во всех смертных грехах.
— Верно. Хотя не все мы, — нет, Эалстан не забыл, что он тоже фортвежец, — относимся так к каунианам.
Помедлив, Ванаи кивнула. Она знала, как относится к ней Эалстан, и, судя по его рассказам, его отец и брат тоже никогда не причинили бы вреда каунианам, даже не питая любви к одной из них. Но и эта мысль, следуя своей становой жиле, вызывала у Ванаи ужас.
— А что альгарвейцы сделают с теми, кто помогает каунианам прятаться в городе?
Эалстан помрачнел — должно быть, надеялся, что девушке не придет в голову задать этот вопрос. Зря надеялся, конечно: указ оккупационного правительства попадет и во все газеты.
— За укрывательство беженцев — так они это называют — полагается кара, — неохотно ответил он. — Какая — в объявлении не сказано.
— Какую альгарвейцы назначат, такая и будет, — заключила Ванаи, и юноше оставалось только кивнул. Девушка ткнула пальцем ему в грудь, точно это он расклеивал злосчастные плакаты: — Вот теперь тебе из-за меня грозит опасность.
Это было еще страшней, чем самой прятаться от жандармов.
Эалстан пожал плечами.
— Никто не знает, что ты здесь. Я не уверен даже, что домовладелец знает, и это хорошо — хозяева меблирашек все как один жадные, подлые сукины дети. Родную мать удавят, лишь бы грошик в кошеле зазвенел.
Ванаи сказала бы «в кармане», но на фортвежских длиннополых кафтанах карманов не было. А еще ей было очень интересно: откуда Эалстан набрался знаний о привычках домовладельцев, если сам всю жизнь провел в отцовском доме, покуда не бежал оттуда после драки с двоюродным братом. Девушка уже хотела посмеяться над ним, когда вспомнила, что юноша — сын счетовода и сам счетовод. О хозяевах меблированных комнат и их обычаях он знал куда больше, чем можно предположить.
— Не знаю только, — продолжал он, — сможем ли мы теперь выйти из дому вместе, на концерт Этельхельма или куда-нибудь еще.
«Не знаю» в данном случае означало «прекрасно понимаю, что не сможем». Это Ванаи понимала и все равно благодарна была Эалстану за то, в какие слова он облек неприглядную истину. Так у нее сохранялась надежда — единственное, что оставалось. Ванаи окинула взглядом неровно наложенную, грязную штукатурку, но видела вместо нее стальные прутья клетки в зверинце.
— Придется тебе принести мне еще книг, — сказала она. — И побольше.
Во всяком случае, за одно она могла помянуть Бривибаса добрым словом: пока взгляд ее скользил по печатным строкам, девушка забывала обо всем на свете. То было могучее волшебство — особенно когда пытаешься забыть, что сидишь в клетке.
— Принесу, — пообещал Эалстан. — Я уже думал об этом. Побегаю по лавкам букинистов — там можно раздобыть больше чтива за те же деньги.
Ванаи кивнула и вновь оглядела квартирку. Да, все равно что тюремная камера — даже на улицу теперь страшно будет выглянуть, чтобы никто не заметил ненароком светлые волосы в окне.
— Принеси мне еще поваренных книг, — попросила она. — Раз уж мне придется торчать в четырех стенах целыми днями, так хоть за плитой скоротаю время. — Она ткнула палцьем в живот Эалстану: — Растолстеешь у меня!
— Я бы попробовал, но откормить меня на нынешних пайках будет непросто.
В воздухе повисло несказанное: «Если Альгарве победит, все наши усилия будут напрасны». После победы у солдат Мезенцио уже отпадет нужда в кровавых жертвах, но привычка убивать кауниан — она никуда не денется. А как показывала история древнего племени в Фортвеге, приобрести эту привычку куда проще, чем избавиться от нее.
А скоротать время в клетке можно было не только за чтением и стряпней. Ванаи подошла к Эалстану и обняла его за плечи.
— Пойдем, — шепнула она, пытаясь вернуть возбуждение, охватившее любовников перед тем, как альгарвейцы принялись расклеивать свои проклятые плакаты. — Пойдем в спальню…
Тразоне шагал по развороченным улочкам Аспанга, с удовлетворением отмечая следы разрушений. Ункерлантцы сделали все, что было в их силах, чтобы вышвырнуть здоровяка и его боевых товарищей из города, но не преуспели. Знамя Альгарве — зеленое, белое, и алое — до сих пор реяло над вбитым в землю Аспангом.
А чуть ниже колыхалось на ветру другое знамя, зеленое с золотом — знамя воскрешенного королевства Грельц. Всякий раз при виде грельцкого флага в груди Тразоне клокотал хохот. Солдат отлично понимал, что королевство это липовое — это было понятно каждому защитнику Аспанга. И если об этом не догадываются сами грельцеры, они еще глупей, чем думалось Тразоне.
Здоровяк фыркнул. По его мнению, жители Грельца ничем не отличались от вонючих ункеров. Только и ждут, чтобы нож в спину всадить. Он даже оглядывался каждые пару шагов. Хотя город и полон альгарвейских солдат, а шлюхиным детям все равно доверять нельзя.
Тразоне вышел на базарную площадь, пострадавшую не меньше жилых кварталов Аспанга. И все же городские торговцы и крестьяне из близлежащих сел привозили на рынок свой товар — иначе им пришлось бы голодать. Без сомнения, многие из них докладывали об увиденном в городе ункерлантским партизанам, не перестававшим нападать на альгарвейские тылы.
— Колбас! — крикнула Тразоне какая-то баба, размахивая серо-бурыми кольцами. — Хороши колбас!
Солдат готов был прозакладывать последний медяк, что до войны баба ни слова не знала по-альгарвейски.
— Сколько? — спросил он.
Альгарвейским солдатам приказано было не грабить местных на площади, хотя остальная часть Аспанга считалась законной добычей. А колбаса на вид была повкусней той, что выдавали на полевой кухне.
— Четыре колбас — один сребреник, — ответила баба.
— Воровка! — отрезал Тразоне и принялся торговаться.
Четыре колбасы обошлись ему меньше чем в половину суммы, которую грельцкая крестьянка запросила вначале. Тразоне ушел с базара вполне счастливый. Что баба попросту не осмеливалась всерьез торговаться с солдатом оккупационной армии, вдобавок вооруженным, ему в голову не пришло, а если бы и пришло — какая разница? Главное — не переплатить.
Не успел он уйти с площади, как увидал идущего навстречу майора Спинелло и попытался, как мог с охапкой колбас в свободной руке, отдать честь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106