«А что, если в Трапани или каком-нибудь другом альгарвейском городе чародеи уже разрабатывают подобный проект? И если так, то как Лагоаш может остаться в стороне?»
Он снова пробежал глазами письмо. А что, если она пишет откровенно? Что, если он сам придумал всю эту сложную интригу? Но ведь у него есть письмо, а следовательно, путем несложных заклинаний он сможет… если, получится, конечно… он сможет выяснить, так это или не так! Положив письмо на стол, Фернао направился на кухню к рабочему шкафу, под который приспособил старый буфет возле кладовой. Если бы он любил готовить, на этих полках стояли бы банки с приправами и пряностями, но их место занимали различные колдовские зелья и амулеты. Фернао покопался в шкафу и достал большую линзу, лежащую на латунном полированном кольце, и высушенную головку чибиса — эта маленькая птичка обладает очень зорким зрением и в практической магии просто незаменима в тех случаях, когда проводится тест на обман.
Фернао расположил линзу так, чтобы фокус лучей лампы находился на письме, и, подняв над линзой головку чибиса, нараспев произнес заклинание на классическом каунианском. Если в письме написана правда, он увидит вместо черных чернил синие. Если ложь — чернила для него покраснеют.
Но сколько бы он ни смотрел, чернила оставались черными, как и были. Чародей нахмурился: неужели он сделал что-то не так? Нет, похоже, все сделано правильно. Он повторил ритуал еще раз, внимательно следя за каждым свои действием и словом, но по-прежнему видел чернила черными. Но ведь так не бывает! После такого заклинания! Если только не…
— Ах ты, фокусница! Если ты не заколдовала письмо от этого теста, считайте меня последним идиотом!
Оставалось только склонить голову перед такой предусмотрительностью и отложить линзу и головку чибиса в сторону. Теперь у него нет никакой возможности узнать, врала куусаманка, ссылаясь на объективные причиы, или все же писала правду. Но умение логически мыслить у него не отнимешь! Пекка не хотела, чтобы ее письмо можно было проверить тестом на правду, а следовательно, она знала, что солжет. А раз она пошла на ложь, это доказывает, что куусамане откопали что-то очень серьезное и теперь прячут его изо всех сил.
Вывод был столь очевиден, что Фернао уже не сомневался в том, что прав.
— Вот и еще одно маленькое доказательство, — промурлыкал он, но тут же вскочил и в ярости топнул ногой: — Доказательство чего?! Чего-то там?
И это все, что он знает? А что, если какой-нибудь альгарвейский щеголеватый кудесник с навощенными усами и шляпой размером с колесо знает гораздо больше, чем он?
О, только не это! Ради всего королевства, ради меня самого, силы горние, только не это!
Но глаза его уже сами обратились в сторону Трапани, и Фернао почувствовал, как в сердце заползает страх.
С востока Котбус широкой дугой прикрывала сеть застав с лозоходцами. Основной их обязанностью было следить за приближением альгарвейских драконов и сообщать о грозящих налетах в столицу. К одной из них — неказистой избушке в березовой роще — и гнал свою лошадь маршал Ратарь. Он старался появляться на линии фронта как можно чаще, своим присутствием воодушевляя солдат и укрепляя в них веру в победу Ункерланта. И где бы он ни появлялся, он старался вникать во все детали, чтобы составить для себя наиболее полную картину хода военных действий.
А еще это давало ему отличный повод как можно дольше не возвращаться пред светлые очи конунга Свеммеля. Но, как ни тяни, во дворец ехать придется. Интересно, что на этот раз насоветует его величество? Маршал не раз поражался необыкновенной прозорливости своего сюзерена и был убежден, что никто на свете не способен заглянуть в будущее дальше, чем конунг Свеммель. И в то же время порой он был не способен углядеть дальше конца своего носа. Никогда не угадаешь, что ему придет в голову в следующую минуту. Но одно было несомненно: все свои идеи (как блестящие, так и никуда не годные) конунг полагал истиной в последней инстанции, и никто не осмеливался ему перечить.
Ратарь помотал головой, отгоняя досужие мысли, — так его лошадь стряхивала одолевавших ее оводов. Он забрался в такую глубинку именно для того, чтобы у него поменьше болела голова за конунга с его фокусами, но тот все равно засел мигренью в мозгах! Когда ж все это кончится?
Лозоходцы вышли его встречать, и маршал поприветствовал их, с радостью переключаясь на насущные проблемы: по крайней мере, пока он будет с ними беседовать, он хоть на время перестанет терзаться мыслями о конунге.
— Добро пожаловать, ваше превосходительство! — склонился в поклоне дежурный кудесник лейтенант Морольд. — Счастлив доложить, что рыжиков мы чуем на преизрядном расстоянии! — Он гордым жестом воздел свою раздвоенную рогульку. — В полете дракон крылами своими создает возмущение в воздухе, и оное мы не можем не учуять. Однако клятые альгарвейцы распознали об этом и изгаляются в хитростях, как могут.
— Да, я читал ваши докладные в Котбусе. Но ведь драконы не могут летать, не вздымая крыльев. Или альгарвейские шарлатаны нашли способ летать без крыльев?
Крестьянская физиономия Морольда скривилась в усмешке, но когда он начал свой ответ, в голосе его зазвучали нотки неприкрытого восхищения искусством вражеских колдунов:
— На такое у этих — поглоти их силы преисподние! — мокрозадых двусбруйников мОчи не хватит! Так они вот что удумали: нагрузят одну-двух змеюк корзинами с бумажными лентами и, как только подлетают изрядно близко, инда рогулька дергаться зачинает, — лейтенант снова помахал своей лозой, — опрокидывают все это добро в воздух. И бумажонки давай трепыхаться — такой фон создают, что расчуять, где там дракон, а где бумажки негодящие, никакой возможности нету. Все едино, что белого жеребца в метель искать. Я ясно изложил, ваше превосходительство?
— Более чем, премного благодарен. В докладных все излагалось весьма туманно, и благодаря вам я наконец разобрался. Одно не понял: учуять за прикрытием драконов вы можете или нет?
— Кое-что чуем, не без этого, — наморщил нос Морольд, — да только теперича не то что давеча — что да где, не сразу и разберешь.
— Вы должны действовать эффективнее. Весь Ункерлант должен действовать эффективнее! — с трудом сдерживаясь, процедил маршал. — Если вы видели выгоревшие кварталы Котбуса, то должны сделать все, что в ваших силах, и даже больше!
Ругать кудесников не имело никакого смысла — бедняги и так из кожи вон лезли. Ведь именно их стараниями великое множество альгарвейских драконов не донесли свой смертельный груз до столицы.
И вдруг маршала осенило:
— А наши драколетчики используют бумажные ленты, чтобы дурить их лозоходцев?
— Об этом вам лучше у них и спрашивать, ваше превосходительство, мы к этому никакого касательства не имеем.
— Так я и сделаю, — кивнул Ратарь. «Именно так я и сделаю. Если только не позабуду.» И чтобы в самом деле не забыть, он быстро нацарапал на клочке бумаги пару фраз. Сколько там уже было записей! И каждый раз он давал себе слово, что не оставит ни одну без внимания. Но события развивались так быстро, что все новые и новые проблемы не оставляли времени на решение старых.
Несмотря ни на что, лозоходцы держались бодрячком, и это подняло маршалу настроение: до тех пор, пока солдаты уверены, что они победят, армия будет побеждать и дальше. Хотя о каких победах можно говорить, когда альгарвейцы наступают по всем направлениям и рвутся к Котбусу! И если сейчас армии Ункерланта не удастся, наконец, остановить вражескую орду и отбросить их вспять, воевать можно будет еще долго, но боевой дух упадет, а где нет надежды, там…
— Ваше превосходительство, — отвлек маршала от тревожных мыслей Морольд, — нам бы побольше кристаллов да ядрометов, чтоб этих тварей с лету сбивать. У рыжиков-то связь много лучше нашей налажена, и это сразу в бою сказывается.
— Я знаю. — Маршалу даже не пришлось лезть в кармашек ремня за своей шпаргалкой: это он уже записывал. И не раз. — Нам столько всего требуется! А кудесников, чтобы обеспечить этим всем, у нас слишком мало.
Услышав это, лозоходцы посмурнели, да и самому маршалу доставляло мало удовольствия сообщать своим солдатам о подобном положении на фронте. Но лгать им он тоже не мог. Пусть этим занимаются газетчики, это их обязанность — сохранить лицо государства, как бы плохо ни шли дела. Но прекраснодушную ложь вешали на уши горожанам, чтоб не сеять панику. А солдаты, по глубокому убеждению маршала, должны были знать, как обстоят дела на самом деле.
Сменив лошадь на отдохнувшую на заставе, маршал поскакал к Котбусу. Его сопровождал лишь один ординарец. Ратарь обошелся бы без всякого сопровождения, но даже мысль о подобном тут же поставила бы на уши весь штаб: не по рангу разъезжать ему в одиночку, как простому солдату. Единственное, что ему удалось отстоять, это выбор своего сопровождающего. Он предпочитал, чтобы спину ему прикрывал опытный ветеран, а не сановный выскочка, рвущийся в бой по поводу и без повода.
На подъезде к Котбусу они встретили направлявшийся к восточным рубежам отряд бегемотов. Стадо вздымало огромные клубы пыли: каждое животное тащило за собой еще и волокушу, на которую была сгружена его боевая броня и прочий боекомплект. Сами бегемоты были покрыты настолько толстым слоем буро-коричневой пыли, что понять, кто из них какой масти, было просто невозможно. Кое-кто из сидевших на их спинах солдат махал маршалу на прощание. Тот, кашляя, махал им вслед. В эдакой пылище все стали одинаковыми — буро-коричневыми, — и сейчас маршал армии Ункерланта ничем не отличался от простого солдата.
Ратарь проехал мимо туши мертвого дракона. Пожилой мужчина, слишком старый, чтобы призываться в армию, деловито снимал с нее упряжь. Маршал угрюмо усмехнулся: ункерлантский мужичок никогда не побрезгует стянуть что плохо лежит. И ведь оправдается, мерзавец: мол, сберег, чтоб рыжикам не досталось.
Улицы Котбуса были пусты — встречались лишь редкие прохожие, и то в большинстве своем женщины. Проезжая рыночную площадь, маршал видел длинную очередь за грушами и сливами. А к единственной торговавшей свежими яйцами женщине с угрюмым лицом хвост выстроился просто непомерный. Наверняка тем, кто в конце, уже ничего не достанется.
У входа в штаб маршала уже ждал его адъютант, майор Меровек.
— Ваше превосходительство, конунг Свеммель требует вашего немедленного присутствия!
— Конунг всегда должен получать то, что ему требуется, — меланхолически заметил Ратарь. — Но зачем именно я ему потребовался и именно сейчас, а, майор?
Меровек помотал головой, и маршал подавил скорбный стон. Вот и гадай теперь, что от тебя надобно: совета ли испросят, наградят ли, голову ли снимут?
— Я немедля отправляюсь к его величеству.
В приемной маршала, как обычно, обыскали. Но телохранители действовали аккуратно и без хамства, что Ратарь принял за доброе предзнаменование. А в приемном покое рядом с ним даже не выставили стражу. Это было уже совсем добрым знаком.
— Заходи, заходи, — мрачно проворчал конунг и, после того как маршал ритуально простерся пред своим господином и исполнил все приличествующие случаю церемонии, продолжил, будучи на крайней точке кипения, хотя злился он вовсе не Ратаря: — Известно ли тебе, что подлая клика королишки Мезенцио учинить изволила?
Со времени прошлой аудиенции Мезенцио успел провести немало операций в отношении Ункерланта. Но, похоже, речь идет о чем-то совершенно свеженьком — с пылу с жару.
— Нет, ваше величество, — совершенно искренне ответил Ратарь.
— Эта сволочь посадила на царствие в Герборне фальшивку! Венчанный на царствие король герцогства Грельц, ты ж понимаешь! — обиженно фыркнул его величество.
Ратарь вздрогнул: хуже этого Мезенцио ничего не мог придумать — как бы ни бился. Слишком многие в этом герцогстве до сих пор, несмотря на то что прошло уже триста с лишком лет, не могли смириться с решением Коронного союза, отдавшим его Ункерланту. Если Мезенцио восстановит древнее королевство, то они с восторгом перейдут под покровительство Альгарве. А точнее, войдут в него якобы на правах свободной страны.
— И кого же из местной аристократии Мезенцио выдвинул на роль короля? — с усилием выдавил Ратарь.
— Герцога Раньеро, имеющего несчастье быть племянником королишки, — злобно засопел Свеммель.
Маршал остолбенел.
— Мезенцио объявил королем Грельца альгарвейца?
— Именно это он и сделал. Ему, понимаешь, никто из местных жополизов не приглянулся. Рылом не вышли.
— Силы горние хранят нас! — выдохнул Ратарь. — Лучших сторонников, чем оскорбленные жители Грельца, на чей трон усадили узурпатора-иноземца, нам и не измыслить!
Он едва успел прикусить язык, чтобы не сказать «еще одного узурпатора-иноземца», что вряд ли могло понравиться конунгу Свеммелю.
— Ой ли, — безразлично процедил конунг, и тон его немедленно сообщил маршалу, что он только что совершил огромную ошибку, а секундой позже его величество разъяснил ему, какую именно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Он снова пробежал глазами письмо. А что, если она пишет откровенно? Что, если он сам придумал всю эту сложную интригу? Но ведь у него есть письмо, а следовательно, путем несложных заклинаний он сможет… если, получится, конечно… он сможет выяснить, так это или не так! Положив письмо на стол, Фернао направился на кухню к рабочему шкафу, под который приспособил старый буфет возле кладовой. Если бы он любил готовить, на этих полках стояли бы банки с приправами и пряностями, но их место занимали различные колдовские зелья и амулеты. Фернао покопался в шкафу и достал большую линзу, лежащую на латунном полированном кольце, и высушенную головку чибиса — эта маленькая птичка обладает очень зорким зрением и в практической магии просто незаменима в тех случаях, когда проводится тест на обман.
Фернао расположил линзу так, чтобы фокус лучей лампы находился на письме, и, подняв над линзой головку чибиса, нараспев произнес заклинание на классическом каунианском. Если в письме написана правда, он увидит вместо черных чернил синие. Если ложь — чернила для него покраснеют.
Но сколько бы он ни смотрел, чернила оставались черными, как и были. Чародей нахмурился: неужели он сделал что-то не так? Нет, похоже, все сделано правильно. Он повторил ритуал еще раз, внимательно следя за каждым свои действием и словом, но по-прежнему видел чернила черными. Но ведь так не бывает! После такого заклинания! Если только не…
— Ах ты, фокусница! Если ты не заколдовала письмо от этого теста, считайте меня последним идиотом!
Оставалось только склонить голову перед такой предусмотрительностью и отложить линзу и головку чибиса в сторону. Теперь у него нет никакой возможности узнать, врала куусаманка, ссылаясь на объективные причиы, или все же писала правду. Но умение логически мыслить у него не отнимешь! Пекка не хотела, чтобы ее письмо можно было проверить тестом на правду, а следовательно, она знала, что солжет. А раз она пошла на ложь, это доказывает, что куусамане откопали что-то очень серьезное и теперь прячут его изо всех сил.
Вывод был столь очевиден, что Фернао уже не сомневался в том, что прав.
— Вот и еще одно маленькое доказательство, — промурлыкал он, но тут же вскочил и в ярости топнул ногой: — Доказательство чего?! Чего-то там?
И это все, что он знает? А что, если какой-нибудь альгарвейский щеголеватый кудесник с навощенными усами и шляпой размером с колесо знает гораздо больше, чем он?
О, только не это! Ради всего королевства, ради меня самого, силы горние, только не это!
Но глаза его уже сами обратились в сторону Трапани, и Фернао почувствовал, как в сердце заползает страх.
С востока Котбус широкой дугой прикрывала сеть застав с лозоходцами. Основной их обязанностью было следить за приближением альгарвейских драконов и сообщать о грозящих налетах в столицу. К одной из них — неказистой избушке в березовой роще — и гнал свою лошадь маршал Ратарь. Он старался появляться на линии фронта как можно чаще, своим присутствием воодушевляя солдат и укрепляя в них веру в победу Ункерланта. И где бы он ни появлялся, он старался вникать во все детали, чтобы составить для себя наиболее полную картину хода военных действий.
А еще это давало ему отличный повод как можно дольше не возвращаться пред светлые очи конунга Свеммеля. Но, как ни тяни, во дворец ехать придется. Интересно, что на этот раз насоветует его величество? Маршал не раз поражался необыкновенной прозорливости своего сюзерена и был убежден, что никто на свете не способен заглянуть в будущее дальше, чем конунг Свеммель. И в то же время порой он был не способен углядеть дальше конца своего носа. Никогда не угадаешь, что ему придет в голову в следующую минуту. Но одно было несомненно: все свои идеи (как блестящие, так и никуда не годные) конунг полагал истиной в последней инстанции, и никто не осмеливался ему перечить.
Ратарь помотал головой, отгоняя досужие мысли, — так его лошадь стряхивала одолевавших ее оводов. Он забрался в такую глубинку именно для того, чтобы у него поменьше болела голова за конунга с его фокусами, но тот все равно засел мигренью в мозгах! Когда ж все это кончится?
Лозоходцы вышли его встречать, и маршал поприветствовал их, с радостью переключаясь на насущные проблемы: по крайней мере, пока он будет с ними беседовать, он хоть на время перестанет терзаться мыслями о конунге.
— Добро пожаловать, ваше превосходительство! — склонился в поклоне дежурный кудесник лейтенант Морольд. — Счастлив доложить, что рыжиков мы чуем на преизрядном расстоянии! — Он гордым жестом воздел свою раздвоенную рогульку. — В полете дракон крылами своими создает возмущение в воздухе, и оное мы не можем не учуять. Однако клятые альгарвейцы распознали об этом и изгаляются в хитростях, как могут.
— Да, я читал ваши докладные в Котбусе. Но ведь драконы не могут летать, не вздымая крыльев. Или альгарвейские шарлатаны нашли способ летать без крыльев?
Крестьянская физиономия Морольда скривилась в усмешке, но когда он начал свой ответ, в голосе его зазвучали нотки неприкрытого восхищения искусством вражеских колдунов:
— На такое у этих — поглоти их силы преисподние! — мокрозадых двусбруйников мОчи не хватит! Так они вот что удумали: нагрузят одну-двух змеюк корзинами с бумажными лентами и, как только подлетают изрядно близко, инда рогулька дергаться зачинает, — лейтенант снова помахал своей лозой, — опрокидывают все это добро в воздух. И бумажонки давай трепыхаться — такой фон создают, что расчуять, где там дракон, а где бумажки негодящие, никакой возможности нету. Все едино, что белого жеребца в метель искать. Я ясно изложил, ваше превосходительство?
— Более чем, премного благодарен. В докладных все излагалось весьма туманно, и благодаря вам я наконец разобрался. Одно не понял: учуять за прикрытием драконов вы можете или нет?
— Кое-что чуем, не без этого, — наморщил нос Морольд, — да только теперича не то что давеча — что да где, не сразу и разберешь.
— Вы должны действовать эффективнее. Весь Ункерлант должен действовать эффективнее! — с трудом сдерживаясь, процедил маршал. — Если вы видели выгоревшие кварталы Котбуса, то должны сделать все, что в ваших силах, и даже больше!
Ругать кудесников не имело никакого смысла — бедняги и так из кожи вон лезли. Ведь именно их стараниями великое множество альгарвейских драконов не донесли свой смертельный груз до столицы.
И вдруг маршала осенило:
— А наши драколетчики используют бумажные ленты, чтобы дурить их лозоходцев?
— Об этом вам лучше у них и спрашивать, ваше превосходительство, мы к этому никакого касательства не имеем.
— Так я и сделаю, — кивнул Ратарь. «Именно так я и сделаю. Если только не позабуду.» И чтобы в самом деле не забыть, он быстро нацарапал на клочке бумаги пару фраз. Сколько там уже было записей! И каждый раз он давал себе слово, что не оставит ни одну без внимания. Но события развивались так быстро, что все новые и новые проблемы не оставляли времени на решение старых.
Несмотря ни на что, лозоходцы держались бодрячком, и это подняло маршалу настроение: до тех пор, пока солдаты уверены, что они победят, армия будет побеждать и дальше. Хотя о каких победах можно говорить, когда альгарвейцы наступают по всем направлениям и рвутся к Котбусу! И если сейчас армии Ункерланта не удастся, наконец, остановить вражескую орду и отбросить их вспять, воевать можно будет еще долго, но боевой дух упадет, а где нет надежды, там…
— Ваше превосходительство, — отвлек маршала от тревожных мыслей Морольд, — нам бы побольше кристаллов да ядрометов, чтоб этих тварей с лету сбивать. У рыжиков-то связь много лучше нашей налажена, и это сразу в бою сказывается.
— Я знаю. — Маршалу даже не пришлось лезть в кармашек ремня за своей шпаргалкой: это он уже записывал. И не раз. — Нам столько всего требуется! А кудесников, чтобы обеспечить этим всем, у нас слишком мало.
Услышав это, лозоходцы посмурнели, да и самому маршалу доставляло мало удовольствия сообщать своим солдатам о подобном положении на фронте. Но лгать им он тоже не мог. Пусть этим занимаются газетчики, это их обязанность — сохранить лицо государства, как бы плохо ни шли дела. Но прекраснодушную ложь вешали на уши горожанам, чтоб не сеять панику. А солдаты, по глубокому убеждению маршала, должны были знать, как обстоят дела на самом деле.
Сменив лошадь на отдохнувшую на заставе, маршал поскакал к Котбусу. Его сопровождал лишь один ординарец. Ратарь обошелся бы без всякого сопровождения, но даже мысль о подобном тут же поставила бы на уши весь штаб: не по рангу разъезжать ему в одиночку, как простому солдату. Единственное, что ему удалось отстоять, это выбор своего сопровождающего. Он предпочитал, чтобы спину ему прикрывал опытный ветеран, а не сановный выскочка, рвущийся в бой по поводу и без повода.
На подъезде к Котбусу они встретили направлявшийся к восточным рубежам отряд бегемотов. Стадо вздымало огромные клубы пыли: каждое животное тащило за собой еще и волокушу, на которую была сгружена его боевая броня и прочий боекомплект. Сами бегемоты были покрыты настолько толстым слоем буро-коричневой пыли, что понять, кто из них какой масти, было просто невозможно. Кое-кто из сидевших на их спинах солдат махал маршалу на прощание. Тот, кашляя, махал им вслед. В эдакой пылище все стали одинаковыми — буро-коричневыми, — и сейчас маршал армии Ункерланта ничем не отличался от простого солдата.
Ратарь проехал мимо туши мертвого дракона. Пожилой мужчина, слишком старый, чтобы призываться в армию, деловито снимал с нее упряжь. Маршал угрюмо усмехнулся: ункерлантский мужичок никогда не побрезгует стянуть что плохо лежит. И ведь оправдается, мерзавец: мол, сберег, чтоб рыжикам не досталось.
Улицы Котбуса были пусты — встречались лишь редкие прохожие, и то в большинстве своем женщины. Проезжая рыночную площадь, маршал видел длинную очередь за грушами и сливами. А к единственной торговавшей свежими яйцами женщине с угрюмым лицом хвост выстроился просто непомерный. Наверняка тем, кто в конце, уже ничего не достанется.
У входа в штаб маршала уже ждал его адъютант, майор Меровек.
— Ваше превосходительство, конунг Свеммель требует вашего немедленного присутствия!
— Конунг всегда должен получать то, что ему требуется, — меланхолически заметил Ратарь. — Но зачем именно я ему потребовался и именно сейчас, а, майор?
Меровек помотал головой, и маршал подавил скорбный стон. Вот и гадай теперь, что от тебя надобно: совета ли испросят, наградят ли, голову ли снимут?
— Я немедля отправляюсь к его величеству.
В приемной маршала, как обычно, обыскали. Но телохранители действовали аккуратно и без хамства, что Ратарь принял за доброе предзнаменование. А в приемном покое рядом с ним даже не выставили стражу. Это было уже совсем добрым знаком.
— Заходи, заходи, — мрачно проворчал конунг и, после того как маршал ритуально простерся пред своим господином и исполнил все приличествующие случаю церемонии, продолжил, будучи на крайней точке кипения, хотя злился он вовсе не Ратаря: — Известно ли тебе, что подлая клика королишки Мезенцио учинить изволила?
Со времени прошлой аудиенции Мезенцио успел провести немало операций в отношении Ункерланта. Но, похоже, речь идет о чем-то совершенно свеженьком — с пылу с жару.
— Нет, ваше величество, — совершенно искренне ответил Ратарь.
— Эта сволочь посадила на царствие в Герборне фальшивку! Венчанный на царствие король герцогства Грельц, ты ж понимаешь! — обиженно фыркнул его величество.
Ратарь вздрогнул: хуже этого Мезенцио ничего не мог придумать — как бы ни бился. Слишком многие в этом герцогстве до сих пор, несмотря на то что прошло уже триста с лишком лет, не могли смириться с решением Коронного союза, отдавшим его Ункерланту. Если Мезенцио восстановит древнее королевство, то они с восторгом перейдут под покровительство Альгарве. А точнее, войдут в него якобы на правах свободной страны.
— И кого же из местной аристократии Мезенцио выдвинул на роль короля? — с усилием выдавил Ратарь.
— Герцога Раньеро, имеющего несчастье быть племянником королишки, — злобно засопел Свеммель.
Маршал остолбенел.
— Мезенцио объявил королем Грельца альгарвейца?
— Именно это он и сделал. Ему, понимаешь, никто из местных жополизов не приглянулся. Рылом не вышли.
— Силы горние хранят нас! — выдохнул Ратарь. — Лучших сторонников, чем оскорбленные жители Грельца, на чей трон усадили узурпатора-иноземца, нам и не измыслить!
Он едва успел прикусить язык, чтобы не сказать «еще одного узурпатора-иноземца», что вряд ли могло понравиться конунгу Свеммелю.
— Ой ли, — безразлично процедил конунг, и тон его немедленно сообщил маршалу, что он только что совершил огромную ошибку, а секундой позже его величество разъяснил ему, какую именно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106