Борода туземца росла от скул, седеющие усы полностью закрывали губы, а шевелюра начиналась от бровей, представлявших собою пучки более жестких волос по нижнему краю лба. Голой кожи видно не было.
А вот торговался он прескверно. Кроме того, вождь совершил большую ошибку: пожадничал. Когда Элишамма с серезным видом объявил, что янинцы предложили сто тысяч золотых за то, чтобы его племя напало на лагоанский экспедиционный корпус, командующий и его старший чародей просто рассмеялись туземцу в лицо.
— Вся Янина, — объяснил Жункейро, — вместе взятая, не стоит ста тысяч золотых.
Фернао перевел его слова с превеликим удовольствием. Вообще-то генерал-лейтенант преувеличил немного, но сам чародей не дал бы за всю Янину и ломаного гроша.
Элишамма поддался без видимого смущения: Фернао решил, что, даже лишеннный бороды, вождь не смутился бы. В бесстыдстве он мог бы переплюнуть любого янинца.
— Быть может, я ошибся. Быть может, они дали всего лишь пятьдесят тысяч.
Фернао даже не озаботился тем, чтобы перевести его слова.
— Пятидесяти тысяч вся Янина тоже не стоит.
Когда Элишамма снизил цену еще раз, даже не пытаясь громогласно заявить, что с самого начала говорил правду, Фернао усмехнулся про себя и привлек к дискуссии командующего — тот знал, сколько может позволить себе выложить за бездействие туземцев министерство обороны. Вдвоем они уговорили Элишамму на десятую долю первоначально запрошенной суммы.
— Уговор? — спросил вождь в конце концов.
Жункейро кивнул и хотел было сказать что-то, но Фернао опередил его:
— Да. Одно только еще: кого ты оставишь в заложниках? Сойдут и те, с кем ты пришел сюда, вождь.
Он перевел свои слова на лагоанский, чтобы и командующий мог понять. Жункейро глянул на него изумленно. Должно быть, он изрядно постарался, чтобы скрыть ужас, — в цивилизованных странах заложников давно уже перестали брать, хотя, по слухам, альгарвейцы воскресили древний обычай на завоеванных землях.
Но Элишамма только застыл на миг, а потом неторопливо кивнул.
— Не знал, додумаетесь ли вы, — промолвил он. — Вы, шелудивые, часто забываете о таких вещах. Если бы ты не заговорил, я не стал бы напоминать.
— Верю, — ответил Фернао. — Но я бывал в здешних краях и знаю кое-что — не все, но кое-что — о ваших обычаях. Какое у тебя тотемное животное?
Элишамма опять примолк.
— Я не стану тебе говорить, — промолвил он в конце концов. — Ты, в конце концов, шаман. Чужеземное волшебство слабеет в нашей земле, но с тобой я не хочу рисковать.
— Ты мне льстишь, — отозвался Фернао.
Скорей всего, Элишамма зря опасался лагоанских чар. Но тон чародея подразумевал, что он сумеет нанести вред вождю, если узнает, с каким зверем тот мистически связан.
— О чем вы там болтаете? — поинтересовался Жункейро.
Чародей объяснил. К изумлению его, генерал-лейтенант поступил самым верным образом — довольно похлопал Фернао по плечу, как бы уверенный, что чародей действительно сможет разделаться с Элишаммой, если узнает его тотемное животное. Вождь тоже заметил это — даже на волосатой его физиономии явственно заметно было смятение.
— По рукам? — спросил Жункейро.
— Уговор, — ответил Элишамма. — У вас остаются Махир, и Гефер, и Абинадаб, и Элифелет, и Гереб. — Еще несколько минут ушло на то, чтобы продекламировать генеалогию каждого. — Их головы в ответе за мою добрую волю.
Он сказал что-то спутникам на родном гортанном наречии. Все пятеро покорно склонились перед вождем.
— Кто-нибудь из вас владеет янинским? — спросил Фернао.
Никто из обитателей льдов не отозвался.
— Этот язык кому-нибудь знаком? — Чародей перешел на лагоанский.
Заложники вновь промолчали. Скрывают свои умения? Как узнать правду? На волшебство Фернао не мог положиться. Будущее оставалось скрыто от него, как и от всех живущих.
Бембо вышагивал по улицам Громхеорта, радуясь, что сегодня ему выпал обычный обход, а не конвойная служба — сгонять кауниан в вагоны, чтобы отправить на запад или даже на восток, хотя с какой стати тот единственный караван с чучелками отправился в противоположном направлении, жандарм посейчас не мог взять в толк. Когда он как-то заметил это вслух, Орасте только хмыкнул и подал напарнику короткий, но добрый совет:
— Лучше не спрашивай.
Не спрашивать было проще — это Бембо понял без труда. А «проще», по его мнению, значило «лучше». Жандарм предпочитал простые задания. И, вместо того чтобы задавать новые вопросы, толстяк заметил:
— Кауниан на улицах почитай что и не видно.
— Вот и славно, — прогудел Орасте.
Как это было у здоровяка в обычае, реплика сия не только не требовала ответа, но и практически его исключала.
— Пошли.
Жандармы зашли в трактир. Хозяин приветствовал их широкой улыбкой — хотя и фальшивой, а все равно приятно — и каждому вручил по куску острой колбасы и по кубку вина. Вино они выхлебали на месте, а колбасу можно и по дороге дожевать.
— Неплохо, — заметил Орасте, проглотив последний кусок, облизнул пальцы и вытер о юбку.
— Неплохо, — согласился Бембо. — Знают, прощелыги, что жандарма нужно подмазать, покуда он тебя самого не навазелинил.
Так велись дела в Трикарико. А фортвежцы вдобавок жили при оккупационной власти. Если они не станут ублажать Бембо и его товарищей, альгарвейцы могут обойтись с ослушниками куда суровей, чем с жителями родной страны.
Орасте ткнул пальцем в сторону плаката, который патрульные только что миновали.
— А это тебе как?
На плакате бородатые фортвежцы в долгополых кафтанах маршировали бок о бок с усатыми или гладко выбритыми альгарвейцами в мундирах. Прочесть на фортвежском хоть слово Бембо не смог бы даже ради спасения жизни, но о бригаде Плегмунда был и без того наслышан.
— Если эти уроды мечтают пострелять по ункерам, — ответил он, пожав плечами, — вот и славно. А если ункеры вместо наших парней спалят сотню-другую фортвежцев — тоже неплохо.
— А если фортвежцы вздумают спалить сотню-другую наших? — поинтересовался Орасте: для него это была настоящая речь.
— Тогда мы их раздавим, — ответил Бембо: он любил простые ответы.
— Хотя это навряд ли, — добавил жандарм минуту спустя. — Нас фортвежцы не больно любят, но и Свеммеля — тоже. Правда, я вот так с ходу и не скажу, кому придет в голову любить Свеммеля, а ты?
— В здравом уме — никому. — Орасте рассмеялся — скорее над своей шуткой, чем над репликой товарища, — и еще через пару шагов хмыкнул: — Кроме того, мы вычистим отсюда кауниан. Пускай скажут спасибо, шлюхины дети.
Мимо жандармов проскакали на запад, к далекому фронту, кавалеристы на единорогах. Некоторые, хотя далеко не все, бойцы накинули поверх песочно-желтых мундиров белые плащи. В начале войны с Ункерлантом никому в Альгарве в голову не могло прийти, что бои затянутся до осени, не говоря о том, что до весны. Белые — куда белей износившихся накидок — шкуры единорогов усеяны были пятнами серой и бурой краски, чтобы скакуны не так выделялись на тающем снегу.
— Шикарная у вас работенка! — посмеялся один кавалерист, проезжая рядом с Бембо и Орасте. — Со мной поменяться не хотите?
Толстяк покачал головой.
— Только не я! — ответил он. — Жопой конской меня называли, было дело, но чтобы я по доброй воле в единорожьи жопы подался… силы горние!
Орасте фыркнул. Кавалерист — тоже. Он отъехал; упряжь позвякивала на каждом шагу.
— Я бы не прочь избавить мир от пары ункеров, — пророкотал Орасте.
Бембо снова пожал плечами. Отправиться на фронт — может, и героично, но ункерам слишком просто будет избавить мир от самого жандарма. Вслух толстяк ничего не сказал; если Орасте не в силах додуматься до этого сам, значит, он еще тупей, чем Бембо о нем думал.
А кроме того…
— Ты поосторожней мечтай, — посоветовал Бембо. — Может и сбыться. В последнее время на запад отправили клятскую уйму хороших парней.
Это значило, что отправляют их на смену клятской уйме хороших парней, убитых или изувеченных в бою. Но об этом Бембо предпочел бы не думать.
Ему и не пришлось. Из подъезда ближайшего доходного дома выскочила здоровенная фортвежка средних лет и кинулась к патрульным с истошным воплем:
— Жандармы! Жанда-а-армы!
Фортвежцы заимствовали это слово у своих восточных соседей; местные жители и не слышали о стражах порядка, прежде чем альгарвейцы не ввели жандармерию в той части страны, которой управляли из Трапани на протяжении полутора столетий до самой Шестилетней войны.
— Это еще что? — с подозрением поинтересовался Орасте.
Бембо тоже не знал ответа и глядел на толстуху столь же опасливо. По его опыту, фортвежцы искали обыкновенно не встречи с жандармами, а способов этой встречи избежать. Толстуха разразилась потоком нечленораздельной ерунды; те немногие фортвежские слова, что сумел распознать Бембо, относились к числу непечатных.
— Стоп! — крикнул он, вскинув руки, словно пытался остановить карету. — Ты альгарвейский знаешь?
Толстуха покачала головой. По могучей ее груди пробежала волна: зрелище весьма непривлекательное. Бембо вздохнул и уже на другом наречии задал тот же вопрос, запнувшись от непонятного стеснения:
— Кауниански говорить?
— Да, немного умею, — ответила фортвежка — языком она владела чуть лучше Бембо, то есть прескверно. — Живешь рядом с эти плохие люди, научишься.
Бембо пытался одновременно понять, что она лопочет, и восстановить в памяти уроки, позабытые в тот самый час, как школьные учителя перестали охаживать будущего жандарма розгами по спине.
— Ты хотеть сказать мне что? — осведомился он, бросив попытки как-то следовать правилам грамматики: поймут кое-как, и ладно.
Женщина и впрямь поняла.
— Колдун, холера, надул меня на недельную зарплату, — выпалила она, ткнув пальцем в сторону доходного дома. — Я подносчица. Я небогатая. Не буду богатая никогда. Не могу отдать проклятый колдун свои деньги!
— Что она там болбочет? — переспросил Орасте, который то ли никогда не учил старокаунианский, то ли забыл все до последнего слова.
Бембо объяснил. Тощая физиономия Орасте вытянулась еще больше.
— Чародей? Ну да, самый шик жандармской службы: пытаться арестовать чародея! Если шлюхин сын хоть глянет на тебя косо, придется его спалить, потому что иначе тебя самого перекосит до конца дней.
— Знаю-знаю, не напоминай. — Бембо обернулся к фортвежке: — Колдун делать что был?
— Что он сделал? — Неохватный бюст колыхнулся снова. В темных глазах толстухи вспыхнул боевой огонь. — Надул меня, говорю же! Не слышали, что ли?
В Трикарико жандармская служба тоже бывала тяжела — дураков в любой державе хватает, — но Бембо пребывал в убеждении, что все олухи именно к нем липнут.
— Ты, — он ткнул пальцем в лицо фортвежке, — вести нас к он!
Они зашли в доходный дом: более древний и тесный, чем подобные ему в Альгарве. На лестнице несло мочой и прогорклым оливковым маслом. Бембо поморщился. Фортвежка запаха словно не заметила — следовало думать, что воняло здесь еще до того, как альгарвейцы оккупировали Громхеорт.
На третьем этаже толстуха указала на самую дальнюю от лестницы дверь.
— Там! — возгласила она. — Он там живет!
— Вышибем? — предложил Орасте.
— Пока нет, — ответил Бембо. — Покуда мы только эту бабу выслушали. Откуда нам знать — может, тот колдун в своем праве. Может, он и вовсе никакой не чародей. Силы горние, да может, он ее в первый раз видит!
Толстуха продолжала буравить его нетерпеливым, непонимающим взглядом. Жандарм выругался вполголоса и шагнул к двери.
— Прикрой меня! — скомандовал он Орасте.
— Ага, — отозвался напарник, поднимая жезл. — На случай, если парень все же окажется чародеем.
Бембо пришла в голову та же мысль. Поэтому в дверь он постучал с особой осторожностью — так, чтобы стук прозвучал твердо, но не повелительно. Жезла он из-за пояса не вытаскивал, но руку держал рядом. И когда за дверью послышались шаги, он не знал, что испытывать — облегчение или страх.
Лязгнул засов, и дверь отворилась. Фортвежец, что уставился на Бембо через порог и толстые стекла очков, мог, конечно, оказаться чародеем… или безработным счетоводом. При виде толстухи за спинами жандармов лицо его преисполнилось тревоги. Он пробормотал себе под нос что-то по-фортвежски. Прозвучало это как «следовало догадаться».
— По-альгарвейски разумеешь? — рявкнул на него Бембо.
— В некотором роде, — ответил фортвежец к его облегчению. — Мне следовало знать, что Эанфлида позовет жандармов.
Он бросил что-то на своем наречии поверх макушки жандарма. Что ответила толстуха, Бембо не понял, но похоже было, что этим ругательствам ему только предстояло научиться.
— Ты накладывал на нее чары? — спросил жандарм, указывая на женщину.
— Ну да, — ответил фортвежец.
— Что он там говорит? — поинтересовалась толстуха Эанфлида по-кауниански.
Замотанный Бембо попытался пересказать, но вмешался чародей: он тоже владел старинным наречием.
— Спроси его, что это были за чары?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106