Вернитесь к довоенной границе, подпишите гарантии нерушимости этой границы, и я, возможно, уговорю царя Шазли удовольствоваться этим.
С тех пор, как боевые чары начали поддерживать массовыми жертвоприношениями, министр иностранных дел Зувейзы искал способа отвертеться от мировой войны. Нынешняя попытка казалась ему многообещающей, учитывая, что о встрече запросил Ункерлант.
Но Ансовальд перечеркнул его надежды, заявив высокомерно:
— Конунг Свеммель готов вернуться к тем границам, что выторговали вы у него в Котбусе, но ни на шаг дальше.
— Я согласился на эти границы лишь оттого, что Ункерлант вторгся в наши пределы, — возмущенно воскликнул Хадджадж, — в то время, как моя держава выступала против него в одиночестве. Сейчас обстоятельства изменились, и конунгу Свеммелю лучше бы признать это.
— Он и признает, — ответил Ансовальд. — Предлагая вам даже такую малость, он признает — неофициально, понятное дело, — право Зувейзы на существование. Это больше, чем вы смогли добиться от него прежде. Берите и будьте благодарны.
Хуже всего было то, что определенная логика в его словах имелась. Определенная.
— Этому не бывать! — сурово промолвил Хадджадж. — Зувейза согласилась на эти границы, будучи разбитой в бою. Но сейчас мы не разбиты, как вы сами подметили. И если конунг Свеммель не признавал нашей независимости — отчего же вы столько лет прослужили послом в Бише?
— Конунг вел с вами дела. Вы, зувейзины, так или иначе никуда не денетесь, — признал Ансовальд с такой неохотой, словно у него выдергивали по зубу за каждое слова. — Но быть — одно дело, а быть суверенной державой — совсем другое.
— И ради того, чтобы выслушать эти условия, я примчался сюда из самой Биши? — спросил министр. Когда Ансовальд кивнул, Хадджадж почувствовал себя обманутым.
— Я не могу передать их моему повелителю, который остается царем Зувейзы, нравится это Свеммелю или нет. Мы надеялись поторговаться — учитывая, какую часть Ункерланта успело захватить Альгарве к нынешнему дню.
— Ныне меньше, чем прежде, — отрубил Ансовальд, гордо вскинув голову. — Завтра меньше, чем ныне. До прихода весны мы вышвырнем оккупантов с нашей земли — а тогда придет и ваш черед.
Хадджадж не очень на это рассчитывал.
— Чуть больше месяца назад враг подступал к окраинам Котбуса, — напомнил он.
— Сейчас им не видать столицы как своих ушей, — прорычал Ансовальд. — Через год наши отважные солдаты будут стоять на окраинах Трапани. Вам и вашему племенному вождю, возомнившему себя царем, стоило бы иметь это в виду и вести себя подобающе.
Невзирая на боль в коленях, Хадджадж с достоинством выпрямился.
— Я надеялся, — промолвил он, чуть поклонившись, — вести дело с человеком здравомыслящим. — Учитывая, что посол представлял на переговорах царственную персону конунга Свеммеля, надежды министра представлялись излишне оптимистичными. — Если вы и правду верите в то, что высказали только что, мне остается лишь заключить, что некий черный маг одурманил ваш рассудок.
— Армии короля Мезенцио найдут свой конец в заснеженных степях Ункерланта, — упрямо заявил Ансовальд.
— Посмотрим, — ответил министр. — Однако вы, на мой взгляд, заблуждаетесь глубочайшим образом, и я не вижу смысла в дальшейней дискуссии, когда взгляды наши расходятся столь явственно. — Он поклонился снова. — Вас, разумеется, беспрепятственно проводят через линию фронта. — От прощальной насмешки он удержаться не сумел. — Имейте в виду, однако, что мы не можем обещать вашей безопасности от альгарвейских войск по дороге в Котбус.
Ансовальд бросил на старика злой и, как показалось Хадджаджу, испуганный взгляд — должно быть, вспомнил, где проходили становые жилы, а где — передовая.
— В здешних краях, — ункерлантец попытался сделать хорошую мину при плохой игре, — снега выпадает меньше, чем в южных областях державы. Но мы и отсюда вышвырнем сучьих детей. Посмотрите.
— Всего вам доброго, сударь, — только и промолвил Хадджадж через порог.
Ему показалось, будто Ансовальд пытался что-то ответить через закрытую дверь, но возвращаться не стал: голос посла звучал исключительно обиженно.
Вздохнув, Хадджадж спустился по лестнице и вышел из караван-сарая. Он тоже чувствовал себя обиженным. Вывернуться из тенет Дерлавайской войны так легко, как надеялся старик, его стране не удастся. Он вздохнул снова: слишком часто так случалось в мире — легче ввязаться в неприятности, чем выпутаться из них.
Незаметно для себя он дошагал до вокзала. Джурдхан возник благодаря тому, что в здешних краях проходила становая жила. Ближайший караван до Биши уходил на север лишь через несколько часов. Спецпоезда министру не подали: тогда на его поездку могли обратить внимание альгарвейцы, а Хадджадж — и его господин — не желали привлекать внимание союзников к переговорам с ункерлантцами. Тогда рыжики из старших партнеров в союзе превратились бы в хозяев.
Хадджадж пожалел, что Зувейза не может обойтись вовсе без союзников, и вздохнул в третий раз. Увы, так в мире случалось тоже слишком часто.
Вместе со всем лагоанским экспедиционным корпусом Фернао шагал по заснеженной равнине на запад, к Хешбону — самой восточной из факторий, основанных янинцами на северном побережье Земли обитателей льдов. Чародею уже довелось однажды побывать в Хешбоне, после того как он выкрал фортвежского короля Пенду из-под носа у янинских тюремщиков. Одного раза ему бы вполне хватило, но мнения Фернао, как обычно, никто не спрашивал.
— В одном ты был прав, — заметил Афонсо, пробираясь сквозь сугроб.
Фернао покосился на коллегу.
— Я во многом был и остаюсь прав, — поправил он с машинальной самоуверенностью чародея. — А ты что конкретно имел в виду?
— Я, — ответил Афонсо, — не стану жрать верблюжатину, покуда у меня остается хоть малейший выбор, и любой здравомыслящий человек со мной согласится.
— Обитателям льдов нравится. — Фернао примолк задумчиво. — Хотя это только доказывает твою точку зрения.
— Ага. — Младший из двоих чародев вздохнул, и перед лицом его повисло облачко. — Киноварь! — Слово это прозвучало как проклятие. — Если бы не ртуть, никому в голову не пришло бы сюда соваться. Я сам жалею, что оказался здесь, правду говоря.
— Еще меха, — уточнил Фернао, как ответил бы любой лагоанец на вопрос о том, зачем его страна вообще держала фактории на южном континенте.
Афонсо в подробностях объяснил ему, что именно следует сделать с указанными мехами, — несколько бессвязно, зато с большим чувством. Фернао только посмеялся.
— Как полагаешь, — осведомился Афонсо, чуть успокоившись, — попытаются янинцы остановить нас, не допуская к Хешбону?
— Пытаться предсказать действия янинцев суть величайшая глупость, — объявил Фернао, — потому что те сами не знают, что будут делать в следующую минуту.
Обыкновенно лагоанцы так и думали о жителях Янины, но Фернао побывал в столице этой державы, Патрасе, и знал, как близко к действительности расхожее представление.
— Смогут они подкупить достаточное число обитателей льдов, чтобы доставить нам неприятности? — поинтересовался Афонсо.
Этот был вопрос более разумный, но и не столь простой. Фернао только пожал плечами, не сбавляя шага. Мысль эта тревожила его. Судя по тому, что он видел в Хешбоне, подданные короля Цавелласа не утруждали себя попытками завоевать расположение туземцев полярной земли. С другой стороны, золото может кого угодно завоевать. Сами же янинцы не могли пока похвастаться успехами в боях против лагоанской армии.
Два дня спустя, на закате, когда лагоанская армия разбивала лагерь, к командирской палатке подвели с полдюжины обитателей льдов верхом на скаковых верблюдах. Один из них даже знал янинский. Среди лагоанцев немногие владели этим наречием, и генерал-лейтенанту Жункейро пришлось вызвать Фернао в качестве переводчика. Чародей говорил по-янински не вполне свободно, но объясниться при необходимости сумел бы.
— Скажи своему вождю, — промолвил кочевник, который знал янинский, — я Элишамма, сын Аммигуда, сына Элори, сына Шедеура, сына Изхара, сына… — генеалогическое древо прирастало еще довольно долго, наконец Элишамма закончил: — … сына божьего.
Последнее слово по необходимости прозвучало на его родном наречии. Вместо безличных «сил» обитатели льдов поклонялись человекоподобным могущественным сущностям. Фернао сама идея казалась нелепой, не говоря о том, что варварской. Впрочем, он явился в штабную палатку не спорить о философии, а переводить. Пересказав Жункейро долгую речь обитателя льдов, чародей добавил по-лагоански:
— Назовите ему всех своих предков.
Он хотел еще сказать: «Даже если половину придется выдумать», но сдержался — вдруг хоть один из спутников Элишаммы владеет лагоанским?
Жункейро не подвел его, бойко оттарабанив с дюжину поколений предков, и если ему пришлось нафантазировать немного — Фернао не поймал бы его на вранье.
— Спросите, что им от нас нужно, — потребовал генерал-лейтенант.
Фернао перевел. Элишамма разразился речью в театральной манере, давно вышедшей из употребления везде, кроме полярного континента: даже альгарвейцы не уделяли столько времени похвальбе. И поторопить его, не нанеся вождю смертельного оскорбления, Фернао никак не мог.
В конце концов Элишамма иссяк, и Жункейро, воспользовавшись паузой, повторил нетерпеливо:
— Ну так от нас-то что им нужно?
— Шелудивое племя, — так обитатели льдов называли скопом все народы, неспособные похвастаться густой шерстью, — Янины заплатит нам золотом, чтобы мы воевали вас. Сколько золота заплатите вы, чтобы наши воины остались в ярангах?
— Прежде чем ответить, я посоветуюсь с моим шаманом, — отозвался лагоанский командующий, указав на Фернао. Тон он избрал верный, и Элишамма покорно склонил голову.
— Можете остаться здесь, — снизошел Жункейро, — мы с чародеем побеседуем на свежем воздухе.
Фернао пересказал его слова на янинском и поторопился следом за командиром.
— Силы горние! — пробурчал Жункейро. — Они хоть когда-нибудь моются?
— Судя по тому, что я видел — и нюхал — никогда, ваше превосходительство, — ответил Фернао. Жункейро закатил глаза. — Правду сказать, это студеный край. Окунуться в здешние воды, даже когда они не скованы льдом, — значит заигрывать с грудной лихорадкой.
— Пфе! — Жункейро отмахнулся от его слов так выразительно, что не оставалось сомнений: лагоанцы хоть и воевали с Альгарве, но оставались при этом народом альгарвейского корня. А еще у чародея не осталось сомнений, что у генерал-лейтенанта напрочь отбило обоняние.
Затем карие глаза командующего сощурились.
— Но к делу. Действительно янинцы пытались подкупить местные племена? И если да — сколько могли им предложить? Стоит ли нам перебить их цену? Сколько вообще вреда в силах нанести нам обитатели льдов?
— На первый вопрос отвечу: могли попытаться, — отозвался Фернао. — В сражениях с нами янинцам удача не сопутствовала, так отчего бы им не потратить немного золота, чтобы кто-то сделал работу за них?
— Иначе говоря, скорей всего пытались. — Жункейро рассеянно поцокал языком. — А нельзя прояснить этот вопрос при помощи чародейства?
Фернао вздохнул так тяжело, что морозное облако окутало обоих лагоанцев.
— В здешних краях, сударь, дерлавайские чары имеют свойство действовать наперекосяк. Опасным образом, прошу заметить.
Жункейро с досадой глянул на него:
— Тогда зачем мы тащим вас с собой?
— Затем, что энтузиазм полковника Пейшото оказался сильнее здравого смысла, — огрызнулся Фернао, — сударь.
Судя по выражению физиономии генерал-лейтенанта, это был бунт — или нечто похожее. С видимым усилием Жункейро сдержался.
— Хорошо, — проскрипел он, хотя ясно было, что ничего хорошего командующий в этом не видит. — Тогда, по вашим оценкам, ваше волшебство, как бы вы ни пришли к ним, — как можно ответить на остальные мои вопросы?
— Сколько бы ни заплатили янинцы Элишамме, он попытается завысить их цену, — ответил Фернао. — Надуть нас, иначе говоря. Короля Цавелласа он, без сомнения, тоже попытается надуть. Но я полагаю, что стоит перебить цену янинцев, если получится. И… прошу прощения, сударь, но последний вопрос я запамятовал.
— Если мы не заплатим, много ли вреда от них будет? — повторил Жункейро.
— На своих клятых верблюдах кочевники передвигаются быстрее нас, — ответил Фернао. — Я бы не пожелал, чтобы они совершали набеги на наши линии снабжения по суше, в то время как альгарвейцы уже перехватывают транспорты, идущие из Лагоаша к южным берегам.
Жункейро прошелся взад-вперед, пиная сугробы, потом замер так внезапно, что застал Фернао врасплох.
— Ладно, — прорычал он. — Пошли, поторгуемся с вонючим — в самом прямом смысле! — шлюхиным сыном.
Данная природой физиономия очень помогала Элишамме: прочесть выражение его лица было практически невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
С тех пор, как боевые чары начали поддерживать массовыми жертвоприношениями, министр иностранных дел Зувейзы искал способа отвертеться от мировой войны. Нынешняя попытка казалась ему многообещающей, учитывая, что о встрече запросил Ункерлант.
Но Ансовальд перечеркнул его надежды, заявив высокомерно:
— Конунг Свеммель готов вернуться к тем границам, что выторговали вы у него в Котбусе, но ни на шаг дальше.
— Я согласился на эти границы лишь оттого, что Ункерлант вторгся в наши пределы, — возмущенно воскликнул Хадджадж, — в то время, как моя держава выступала против него в одиночестве. Сейчас обстоятельства изменились, и конунгу Свеммелю лучше бы признать это.
— Он и признает, — ответил Ансовальд. — Предлагая вам даже такую малость, он признает — неофициально, понятное дело, — право Зувейзы на существование. Это больше, чем вы смогли добиться от него прежде. Берите и будьте благодарны.
Хуже всего было то, что определенная логика в его словах имелась. Определенная.
— Этому не бывать! — сурово промолвил Хадджадж. — Зувейза согласилась на эти границы, будучи разбитой в бою. Но сейчас мы не разбиты, как вы сами подметили. И если конунг Свеммель не признавал нашей независимости — отчего же вы столько лет прослужили послом в Бише?
— Конунг вел с вами дела. Вы, зувейзины, так или иначе никуда не денетесь, — признал Ансовальд с такой неохотой, словно у него выдергивали по зубу за каждое слова. — Но быть — одно дело, а быть суверенной державой — совсем другое.
— И ради того, чтобы выслушать эти условия, я примчался сюда из самой Биши? — спросил министр. Когда Ансовальд кивнул, Хадджадж почувствовал себя обманутым.
— Я не могу передать их моему повелителю, который остается царем Зувейзы, нравится это Свеммелю или нет. Мы надеялись поторговаться — учитывая, какую часть Ункерланта успело захватить Альгарве к нынешнему дню.
— Ныне меньше, чем прежде, — отрубил Ансовальд, гордо вскинув голову. — Завтра меньше, чем ныне. До прихода весны мы вышвырнем оккупантов с нашей земли — а тогда придет и ваш черед.
Хадджадж не очень на это рассчитывал.
— Чуть больше месяца назад враг подступал к окраинам Котбуса, — напомнил он.
— Сейчас им не видать столицы как своих ушей, — прорычал Ансовальд. — Через год наши отважные солдаты будут стоять на окраинах Трапани. Вам и вашему племенному вождю, возомнившему себя царем, стоило бы иметь это в виду и вести себя подобающе.
Невзирая на боль в коленях, Хадджадж с достоинством выпрямился.
— Я надеялся, — промолвил он, чуть поклонившись, — вести дело с человеком здравомыслящим. — Учитывая, что посол представлял на переговорах царственную персону конунга Свеммеля, надежды министра представлялись излишне оптимистичными. — Если вы и правду верите в то, что высказали только что, мне остается лишь заключить, что некий черный маг одурманил ваш рассудок.
— Армии короля Мезенцио найдут свой конец в заснеженных степях Ункерланта, — упрямо заявил Ансовальд.
— Посмотрим, — ответил министр. — Однако вы, на мой взгляд, заблуждаетесь глубочайшим образом, и я не вижу смысла в дальшейней дискуссии, когда взгляды наши расходятся столь явственно. — Он поклонился снова. — Вас, разумеется, беспрепятственно проводят через линию фронта. — От прощальной насмешки он удержаться не сумел. — Имейте в виду, однако, что мы не можем обещать вашей безопасности от альгарвейских войск по дороге в Котбус.
Ансовальд бросил на старика злой и, как показалось Хадджаджу, испуганный взгляд — должно быть, вспомнил, где проходили становые жилы, а где — передовая.
— В здешних краях, — ункерлантец попытался сделать хорошую мину при плохой игре, — снега выпадает меньше, чем в южных областях державы. Но мы и отсюда вышвырнем сучьих детей. Посмотрите.
— Всего вам доброго, сударь, — только и промолвил Хадджадж через порог.
Ему показалось, будто Ансовальд пытался что-то ответить через закрытую дверь, но возвращаться не стал: голос посла звучал исключительно обиженно.
Вздохнув, Хадджадж спустился по лестнице и вышел из караван-сарая. Он тоже чувствовал себя обиженным. Вывернуться из тенет Дерлавайской войны так легко, как надеялся старик, его стране не удастся. Он вздохнул снова: слишком часто так случалось в мире — легче ввязаться в неприятности, чем выпутаться из них.
Незаметно для себя он дошагал до вокзала. Джурдхан возник благодаря тому, что в здешних краях проходила становая жила. Ближайший караван до Биши уходил на север лишь через несколько часов. Спецпоезда министру не подали: тогда на его поездку могли обратить внимание альгарвейцы, а Хадджадж — и его господин — не желали привлекать внимание союзников к переговорам с ункерлантцами. Тогда рыжики из старших партнеров в союзе превратились бы в хозяев.
Хадджадж пожалел, что Зувейза не может обойтись вовсе без союзников, и вздохнул в третий раз. Увы, так в мире случалось тоже слишком часто.
Вместе со всем лагоанским экспедиционным корпусом Фернао шагал по заснеженной равнине на запад, к Хешбону — самой восточной из факторий, основанных янинцами на северном побережье Земли обитателей льдов. Чародею уже довелось однажды побывать в Хешбоне, после того как он выкрал фортвежского короля Пенду из-под носа у янинских тюремщиков. Одного раза ему бы вполне хватило, но мнения Фернао, как обычно, никто не спрашивал.
— В одном ты был прав, — заметил Афонсо, пробираясь сквозь сугроб.
Фернао покосился на коллегу.
— Я во многом был и остаюсь прав, — поправил он с машинальной самоуверенностью чародея. — А ты что конкретно имел в виду?
— Я, — ответил Афонсо, — не стану жрать верблюжатину, покуда у меня остается хоть малейший выбор, и любой здравомыслящий человек со мной согласится.
— Обитателям льдов нравится. — Фернао примолк задумчиво. — Хотя это только доказывает твою точку зрения.
— Ага. — Младший из двоих чародев вздохнул, и перед лицом его повисло облачко. — Киноварь! — Слово это прозвучало как проклятие. — Если бы не ртуть, никому в голову не пришло бы сюда соваться. Я сам жалею, что оказался здесь, правду говоря.
— Еще меха, — уточнил Фернао, как ответил бы любой лагоанец на вопрос о том, зачем его страна вообще держала фактории на южном континенте.
Афонсо в подробностях объяснил ему, что именно следует сделать с указанными мехами, — несколько бессвязно, зато с большим чувством. Фернао только посмеялся.
— Как полагаешь, — осведомился Афонсо, чуть успокоившись, — попытаются янинцы остановить нас, не допуская к Хешбону?
— Пытаться предсказать действия янинцев суть величайшая глупость, — объявил Фернао, — потому что те сами не знают, что будут делать в следующую минуту.
Обыкновенно лагоанцы так и думали о жителях Янины, но Фернао побывал в столице этой державы, Патрасе, и знал, как близко к действительности расхожее представление.
— Смогут они подкупить достаточное число обитателей льдов, чтобы доставить нам неприятности? — поинтересовался Афонсо.
Этот был вопрос более разумный, но и не столь простой. Фернао только пожал плечами, не сбавляя шага. Мысль эта тревожила его. Судя по тому, что он видел в Хешбоне, подданные короля Цавелласа не утруждали себя попытками завоевать расположение туземцев полярной земли. С другой стороны, золото может кого угодно завоевать. Сами же янинцы не могли пока похвастаться успехами в боях против лагоанской армии.
Два дня спустя, на закате, когда лагоанская армия разбивала лагерь, к командирской палатке подвели с полдюжины обитателей льдов верхом на скаковых верблюдах. Один из них даже знал янинский. Среди лагоанцев немногие владели этим наречием, и генерал-лейтенанту Жункейро пришлось вызвать Фернао в качестве переводчика. Чародей говорил по-янински не вполне свободно, но объясниться при необходимости сумел бы.
— Скажи своему вождю, — промолвил кочевник, который знал янинский, — я Элишамма, сын Аммигуда, сына Элори, сына Шедеура, сына Изхара, сына… — генеалогическое древо прирастало еще довольно долго, наконец Элишамма закончил: — … сына божьего.
Последнее слово по необходимости прозвучало на его родном наречии. Вместо безличных «сил» обитатели льдов поклонялись человекоподобным могущественным сущностям. Фернао сама идея казалась нелепой, не говоря о том, что варварской. Впрочем, он явился в штабную палатку не спорить о философии, а переводить. Пересказав Жункейро долгую речь обитателя льдов, чародей добавил по-лагоански:
— Назовите ему всех своих предков.
Он хотел еще сказать: «Даже если половину придется выдумать», но сдержался — вдруг хоть один из спутников Элишаммы владеет лагоанским?
Жункейро не подвел его, бойко оттарабанив с дюжину поколений предков, и если ему пришлось нафантазировать немного — Фернао не поймал бы его на вранье.
— Спросите, что им от нас нужно, — потребовал генерал-лейтенант.
Фернао перевел. Элишамма разразился речью в театральной манере, давно вышедшей из употребления везде, кроме полярного континента: даже альгарвейцы не уделяли столько времени похвальбе. И поторопить его, не нанеся вождю смертельного оскорбления, Фернао никак не мог.
В конце концов Элишамма иссяк, и Жункейро, воспользовавшись паузой, повторил нетерпеливо:
— Ну так от нас-то что им нужно?
— Шелудивое племя, — так обитатели льдов называли скопом все народы, неспособные похвастаться густой шерстью, — Янины заплатит нам золотом, чтобы мы воевали вас. Сколько золота заплатите вы, чтобы наши воины остались в ярангах?
— Прежде чем ответить, я посоветуюсь с моим шаманом, — отозвался лагоанский командующий, указав на Фернао. Тон он избрал верный, и Элишамма покорно склонил голову.
— Можете остаться здесь, — снизошел Жункейро, — мы с чародеем побеседуем на свежем воздухе.
Фернао пересказал его слова на янинском и поторопился следом за командиром.
— Силы горние! — пробурчал Жункейро. — Они хоть когда-нибудь моются?
— Судя по тому, что я видел — и нюхал — никогда, ваше превосходительство, — ответил Фернао. Жункейро закатил глаза. — Правду сказать, это студеный край. Окунуться в здешние воды, даже когда они не скованы льдом, — значит заигрывать с грудной лихорадкой.
— Пфе! — Жункейро отмахнулся от его слов так выразительно, что не оставалось сомнений: лагоанцы хоть и воевали с Альгарве, но оставались при этом народом альгарвейского корня. А еще у чародея не осталось сомнений, что у генерал-лейтенанта напрочь отбило обоняние.
Затем карие глаза командующего сощурились.
— Но к делу. Действительно янинцы пытались подкупить местные племена? И если да — сколько могли им предложить? Стоит ли нам перебить их цену? Сколько вообще вреда в силах нанести нам обитатели льдов?
— На первый вопрос отвечу: могли попытаться, — отозвался Фернао. — В сражениях с нами янинцам удача не сопутствовала, так отчего бы им не потратить немного золота, чтобы кто-то сделал работу за них?
— Иначе говоря, скорей всего пытались. — Жункейро рассеянно поцокал языком. — А нельзя прояснить этот вопрос при помощи чародейства?
Фернао вздохнул так тяжело, что морозное облако окутало обоих лагоанцев.
— В здешних краях, сударь, дерлавайские чары имеют свойство действовать наперекосяк. Опасным образом, прошу заметить.
Жункейро с досадой глянул на него:
— Тогда зачем мы тащим вас с собой?
— Затем, что энтузиазм полковника Пейшото оказался сильнее здравого смысла, — огрызнулся Фернао, — сударь.
Судя по выражению физиономии генерал-лейтенанта, это был бунт — или нечто похожее. С видимым усилием Жункейро сдержался.
— Хорошо, — проскрипел он, хотя ясно было, что ничего хорошего командующий в этом не видит. — Тогда, по вашим оценкам, ваше волшебство, как бы вы ни пришли к ним, — как можно ответить на остальные мои вопросы?
— Сколько бы ни заплатили янинцы Элишамме, он попытается завысить их цену, — ответил Фернао. — Надуть нас, иначе говоря. Короля Цавелласа он, без сомнения, тоже попытается надуть. Но я полагаю, что стоит перебить цену янинцев, если получится. И… прошу прощения, сударь, но последний вопрос я запамятовал.
— Если мы не заплатим, много ли вреда от них будет? — повторил Жункейро.
— На своих клятых верблюдах кочевники передвигаются быстрее нас, — ответил Фернао. — Я бы не пожелал, чтобы они совершали набеги на наши линии снабжения по суше, в то время как альгарвейцы уже перехватывают транспорты, идущие из Лагоаша к южным берегам.
Жункейро прошелся взад-вперед, пиная сугробы, потом замер так внезапно, что застал Фернао врасплох.
— Ладно, — прорычал он. — Пошли, поторгуемся с вонючим — в самом прямом смысле! — шлюхиным сыном.
Данная природой физиономия очень помогала Элишамме: прочесть выражение его лица было практически невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106