Леофсиг топал вместе сосеми, но аплодировать не стал — для этого ему пришлось бы отпустить мягкие плечи Фельгильды. Та хлопала в ладоши и, сменив гнев на милость, прильнула к плечу кавалера.
Когда огни в зале погасли, оставив освещенной только эстраду, девушка зааплодировала еще сильней. Леофсиг гикнул восторженно и от избытка чувств чмокнул Фельгильду в губы. Глаза девушки засверкали. Леофсиг глупо ухмыльнулся. Голова у него кружилась, точно он выпил лишку. Вечер обещал быть прекрасным.
— Как здорово снова оказаться в Громхеорте! — крикнул Этельхельм в ликующую толпу. — Хотя по нынешние временам здорово оказаться хоть где-нибудь, честно вам скажу!
Леофсиг расхохотался. Пьянящее чувство свободы захватывало и его не раз на крутых поворотах судьбы. Этельхельм помахал залу рукой:
— Ну, раз уж мы все сегодня собрались здесь, можно и повеселиться!
— Да! — взревела толпа, заразив энтузиазмом и обоих влюбленных.
— Ну так поехали!
Этельхельм ударил в литавры, и оркестр завел бойкую мелодию. Фортвежские песни не строились на громовом гулком ритме, как музыка каунианских держав, но и не рассыпались в крошево звонких нот, лишенное гармонии, подобно альгарвейским танцам. На подобных мелодиях Леофсиг вырос и о других не мечтал.
Начал оркестр Этельхельма со старых, знакомых мелодий — обработок тех песен, что знакомы были еще отцу и деду Леофсига, и номеров, что принесли барабанщику и его товарищам известность. Некоторые слушатели пустились в пляс после первых же аккордов, но Леофсиг с Фельгильдой еще сидели, набираясь сил.
После очередного шквала аплодисментов оркестр завел другую мелодию.
— Это что-то новое! — разом воскликнули Леофсиг и Фельгильда, обернувшись друг к другу, и оба обратились в слух.
— И неважно, что сказать,
Если нечего терять,
И неважно, что решить,
Коль не можешь возразить ,
— пел Этельхельм зло и хрипло.
Фельгильда нахмурила бровки:
— О чем эта песня?
— Понятия не имею, — без колебаний соврал Леофсиг и оглянулся невольно.
Да, дерзости певцу хватало — зато здравого смысла могло быть побольше. Где-нибудь среди зрителей непременно затесался альгарвейский соглядатай. Открыто спеть о том, каково живется в оккупированной стране, казалось Леофсигу великолепной дуростью: подобно тому, как фортвежская кавалерия неслась в атаку на альгарвейских бегемотов.
Он поднялся на ноги:
— Пойдем потанцуем?
— Ну ладно! — Фельгильда проворно вскочила. — Обычно мне тебя приходится вытаскивать.
Она шагнула в его объятья.
Танцуя, молодой человек позабыл о тревогах: он почти всерьез ожидал, что альгарвейские жандармы ворвутся сейчас в зал и уволокут Этельхельма вместе со всем оркестром в темницу. Потом Леофсиг сообразил, что бредит. Если Этельхельма схватят сейчас, дело кончится бунтом. Если рыжики захотят расправиться с музыкантами, это случится после концерта. Пока Этельхельм продолжает играть, он в безопасности.
Впрочем, об Этельхельме он волновался недолго. Фельгильда прильнула к своему кавалеру так, что его кафтан и ее платье мало не растаяли. Когда ладонь Леофсига накрыла ее ягодицу, девушка не взвизгнула возмущенно, а с мягким вздохом прижалась еще крепче.
— Здесь… можно, — прошептала она так тихо, что Леофиг и не услышал бы, если б губы ее не касались его уха.
Она была права. Никто в танцевальном зале не обратил бы внимания на слишком тесно обнявшуюся пару, потому что вокруг эстрады кружились десятки, сотни таких пар. Громхеортская молодежь, вырвавшись из-под присмотра родителей, развлекалась пока могла и как только могла.
Самые смелые вытворяли на танцплощадке такое, на что Леофсиг с Фельгильдой и без свидетелей-то не решились бы. Глаза у молодого человека пару раз вылезали на лоб. Этельхельму с эстрады все было видно прекрасно.
— Вернетесь домой — будут у вас неприятности, — предупредил он танцующих в перерыве между номерами и хрипло расхохотался. — Вот и славно, клянусь силами горними! Раз все равно вас пропесочат, так пускай это будет не зря. Коли родители, так или иначе, будут на вас кричать — дайте им повод!
Он махнул рукой, и оркестр завел новую мелодию — столь сладострастную, что несколько излишне увлекшихся парочек, не в силах сдержаться, выбежали из зала. Этельхельм расхохотался еще пуще. Леофсиг попытался незаметно направить Фельгильду к двери, но безуспешно. Девушка, возможно, и разогрелась немного, но еще не зажглась.
В конце концов — слишком быстро, как показалось Леофсигу, хотя оркестр не раз выходил на «бис» — музыканты собрали инструменты, распрощались со зрителями и покинули эстраду. Накинув сброшенные плащи, Леофсиг с Фельгильдой присоединились к толпе любителей музыки, покидающей зал.
На улице поток растекся тонкими струйками. Многие парочки, вместо того чтобы разойтись по домам, сворачивали в темные переулки, чтобы там продолжить начатое на танцполу. С трепетом, но без особой надежды Леофсиг попытался свернуть в такой же переулок. Он ожидал, что Фельгильда живо наставит его на путь истинный, но девушка, рассмеявшись хрипло, последовала за ним.
Сердце Леофсига колотилось отчаянно. Свернув в никем еще не занятый проем, он накрыл и себя, и подругу плащом, хотя разобрать в темноте, чем там заняты влюбленные, не смог бы никакой зевака. Губы Фельгильды накрыли его рот, ладонь Леофсига скользнула под ее платье, нащупав нежную грудь. Девушка вздохнула томно и поцеловала кавалера еще крепче.
Свободной рукой Леофсиг погладил ее пах. Раньше он не пытался сделать ничего подобного — не думал, что подруга ему это позволит.
— Ох, Леофсиг… — прошептала Фельгильда, разводя бедра.
Пальцы ее стиснули его мужское достоинство — через кафтан, через исподнее. Молодой человек всхлипнул от удивления и восторга, едва не забыв заниматься подругой.
Фельгильда вздохнула, выгнув спину, пальцы ее больно сжали достоинство Леофсига, а миг спустя он сам, застонав, испустил семя. Исподнее склизко липло к коже, но молодой человек даже не замечал этого.
— Мне концерт понравился , — серьезным голосом заметила Фельгильда.
— Мне тоже, — просипел Леофсиг.
Потом они все же пошли по домам.
Если уж Ванаи не могла переехать в Громхеорт, Эалстан готов был отправиться к ней в Ойнгестун. Юноша уже начинал подумывать, что раньше следующего грибного сезона они не свидятся. Если он раньше с ума не сойдет.
Но если они встретятся, первое, что придет ему в голову, это отправиться с любимой в какое-нибудь очень уединенное место. В этом Эалстан был уверен. Вот только не знал, рассердится Ванаи или нет. Надеялся, что нет, но кто их, женщин, знает!
«Может, письма писать лучше?» — подумал он тем утром за завтраком.
В письмах Ванаи открывала ему душу — понемногу, частями, — и юноша старался отвечать тем же. Сейчас он мог честно сказать, что познал ее глубже, нежели в те минуты, когда они лежали рядом в лесной тени. Эалстана поражало, что девушка оставалась под одной крышей с дедом — в ее посланиях старик представал еще более склочным, чем показалось юноше при краткой встрече пару лет назад. Почему они с внучкой поссорились, Эалстан не понял — этот вопрос Ванаи как-то обошла стороной, — но был совершенно уверен, что и сам быстро разругался бы с несгибаемым старым книгочеем.
«А может, и не лучше», — продолжил он про себя. Письмо ведь не погладишь по волосам, не поцелуешь, не приласкаешь…
Увлекшись списком всего того, что с письмом делать никак несподручно, юноша окончательно позабыл, что перед ним стоит миска овсянки, которую он и прежде едва поклевывал.
— Пошевеливайся, Эалстан, оба ведь опоздаем! — фыркнул Сидрок. — Вот как, в кои-то веки я тебя подгоняю, а не наоборот!
— По-моему, это в первый раз, — заметила Эльфрида, бросив на сына полный заботы взгляд. — Ты не захворал?
— Нет-нет! — Эалстан тут же пришел в себя и доказал это, вмиг опустошив миску и дохлебав остатки вина.
Сидрок его все же обогнал, но едва на пару ложек. Эльфрида просияла.
— Ладно. — Эалстан поднялся из-за стола. — Пошли, я готов!
Выглянув на улицу, оба хором вскрикнули от удивления.
— У меня нос отвалится! — пожаловался Сидрок.
Он театрально закутался в плащ, чем нимало не защитил страдающий орган.
— Смотри! — Эалстан указал на окно. — Иней!
Морозы в Громхеорте случались редко. Юноша полюбовался изысканными узорами на стекле, потом, опомнившись, потер нос. Кожу уже начинало пощипывать.
Первые пару кварталов по дороге в школу Эалстан дрожал и жаловался на каждом шагу. Потом, примирившись со стужей, принялся вспоминать о Ванаи. Мысли о любимой грели не хуже плаща, а кроме того, задумавшись, он переставал обращать внимание на Сидрока. Эалстан давно искал способ это сделать, но двоюродного брата пренебрежение задевало больней всего.
— Силы горние, — воскликнул Сидрок, пихнув кузена локтем в ребра, — да ты меня не слушаешь!
— Мм? — промычал Эалстан. — Повтори, — попросил он, чувствуя себя глупо. — Что-то я отвлекся.
— На что? — рассмеялся Сидрок. — В последние пару недель ты только и бродишь по дому, как оглоушенный. Да что на тебя нашло, пламень преисподний?
«Я влюблен», — мысленно ответил Эалстан, но, поскольку влюбиться юношу угораздило в каунианку, Сидрок будет последним, кого он посвятит в свою тайну. Если Сидрок узнает, он сможет угрожать самому Эалстану, сможет угрожать Ванаи и Леофсигу тоже. Эалстан стиснул зубы и промолчал, стараясь внимательней прислушиваться к словам двоюродного брата — занятие, по его мнению, столь же неприятное, сколь бесполезное.
— Знаю, знаю! — зареготал Сидрок. — Как сказал «оглоушенный», так и сообразил. Ты, небось, вздыхаешь по той девке чучельной в тугих штанишках, что каждый раз тебе вместо грибов подворачивается. Ну да, точно! Силы горние, подыскал бы себе поближе к дому девчонку!
— А ты остудил бы голову, а? — предложил Эалстан, чем заставил двоюродного брата рассмеяться снова, но не выдал, насколько близко тот подобрался к истине.
«Почему я не подыщу себе девчонку поближе к дому? — подумал он. — Потому что я занимался любовью с Ванаи, и больше мне никого не надо».
Школа мрачно — как в буквальном смысле, так и в фигуральном — громоздилась впереди. Переступая серые камни порога, Эалстан старался не думать о нестерпимо долгих часах бестолковой, никому не нужной зубрежки. Альгарвейцы, похоже, окончательно пришли к мнению, что фортвежским их подданным следует знать как можно меньше. В результате на уроках перестали учить чему бы то ни было. Одна польза от такой школы — можно было спокойно помечтать о Ванаи.
На уроке фортвежской литературы Эалстан, понятное дело, домечтался: не услышал вопроса, был вызван к доске и показательно выдран под хихиканье Сидрока — тот больше привык сам получать розги, чем видеть, как достается его двоюродному брату.
— Ха! — заметил он, когда оба юноши возвращались домой. — Сам виноват — нечего было вздыхать по своей желтоволосой шлюшке.
— Ой, да заткнись ты! — огрызнулся Эалстан. — Я так увлекся, перебирая в уме твои глупости, что даже не заметил, что меня вызвали.
Так, обмениваясь друг с другом более-менее дружелюбными подначками, братья дошли до дома.
Но стоило Эалстану переступить порог, как Конберга с улыбкой вручила ему конверт:
— Очередное письмо от твоих друзей из Ойнгестуна.
Эалстан просил Леофсига никому не рассказывать о Ванаи. Брат, очевидно, сдержал данное слово — Конберга, во всяком случае, явно ничего не знала. Но сейчас юноша пожалел, что опрометчиво вытребовал у брата обещание.
— Спасибо, — со слабой улыбкой поблагодарил он сестру.
— Ойнгестун, — пробормотал Сидрок, пытаясь вспомнить, где же он слышал это название прежде. Никогда раньше Эалстан не надеялся так отчаянно, что его двоюродный брат прохлопает верный ответ. Но когда взгляд Сидрока внезапно обрел остроту, юноша понял, что надежды его вновь оказались тщетны. — Ойнгестун! Это где живет твоя, как бишь ее… Ванаи! — К ужасу Эалстана, он даже имя вспомнил. — И тебе оттуда пишут? Очередное письмо, сестренка твоя сказала? Ну, если ты у нас не любитель вшивых чучелок, я не знаю, как это называется!
Возможно, он просто хотел пошутить. Но это в голову Эалстану пришло значительно позже. Юноша бережно вернул нераспечатанное письмо Конберге и со всей силы врезал Сидроку в глаз.
Тот не ожидал удара — даже не успел вскинуть руку, защищаясь. Голова Сидрока запрокинулась; пошатнувшись, он привалился к стене прихожей. Но кузен Эалстана был сделан из крепкого материала. Выругавшись вполголоса, он бросился вперед, молотя кулаками, и успел крепко приложить Эалстана под ребра.
Однако первый удар не только придал Сидроку злости, но и отшиб соображение. Двигался он замедленно и неловко. Эалстан врезал ему снова — прямо в челюсть, с такой силой, что рассадил костяшки. Какое-то мгновение Сидрок стоял на ногах, а потом рухнул, с глухим стуком хлопнувшись об пол затылком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Когда огни в зале погасли, оставив освещенной только эстраду, девушка зааплодировала еще сильней. Леофсиг гикнул восторженно и от избытка чувств чмокнул Фельгильду в губы. Глаза девушки засверкали. Леофсиг глупо ухмыльнулся. Голова у него кружилась, точно он выпил лишку. Вечер обещал быть прекрасным.
— Как здорово снова оказаться в Громхеорте! — крикнул Этельхельм в ликующую толпу. — Хотя по нынешние временам здорово оказаться хоть где-нибудь, честно вам скажу!
Леофсиг расхохотался. Пьянящее чувство свободы захватывало и его не раз на крутых поворотах судьбы. Этельхельм помахал залу рукой:
— Ну, раз уж мы все сегодня собрались здесь, можно и повеселиться!
— Да! — взревела толпа, заразив энтузиазмом и обоих влюбленных.
— Ну так поехали!
Этельхельм ударил в литавры, и оркестр завел бойкую мелодию. Фортвежские песни не строились на громовом гулком ритме, как музыка каунианских держав, но и не рассыпались в крошево звонких нот, лишенное гармонии, подобно альгарвейским танцам. На подобных мелодиях Леофсиг вырос и о других не мечтал.
Начал оркестр Этельхельма со старых, знакомых мелодий — обработок тех песен, что знакомы были еще отцу и деду Леофсига, и номеров, что принесли барабанщику и его товарищам известность. Некоторые слушатели пустились в пляс после первых же аккордов, но Леофсиг с Фельгильдой еще сидели, набираясь сил.
После очередного шквала аплодисментов оркестр завел другую мелодию.
— Это что-то новое! — разом воскликнули Леофсиг и Фельгильда, обернувшись друг к другу, и оба обратились в слух.
— И неважно, что сказать,
Если нечего терять,
И неважно, что решить,
Коль не можешь возразить ,
— пел Этельхельм зло и хрипло.
Фельгильда нахмурила бровки:
— О чем эта песня?
— Понятия не имею, — без колебаний соврал Леофсиг и оглянулся невольно.
Да, дерзости певцу хватало — зато здравого смысла могло быть побольше. Где-нибудь среди зрителей непременно затесался альгарвейский соглядатай. Открыто спеть о том, каково живется в оккупированной стране, казалось Леофсигу великолепной дуростью: подобно тому, как фортвежская кавалерия неслась в атаку на альгарвейских бегемотов.
Он поднялся на ноги:
— Пойдем потанцуем?
— Ну ладно! — Фельгильда проворно вскочила. — Обычно мне тебя приходится вытаскивать.
Она шагнула в его объятья.
Танцуя, молодой человек позабыл о тревогах: он почти всерьез ожидал, что альгарвейские жандармы ворвутся сейчас в зал и уволокут Этельхельма вместе со всем оркестром в темницу. Потом Леофсиг сообразил, что бредит. Если Этельхельма схватят сейчас, дело кончится бунтом. Если рыжики захотят расправиться с музыкантами, это случится после концерта. Пока Этельхельм продолжает играть, он в безопасности.
Впрочем, об Этельхельме он волновался недолго. Фельгильда прильнула к своему кавалеру так, что его кафтан и ее платье мало не растаяли. Когда ладонь Леофсига накрыла ее ягодицу, девушка не взвизгнула возмущенно, а с мягким вздохом прижалась еще крепче.
— Здесь… можно, — прошептала она так тихо, что Леофиг и не услышал бы, если б губы ее не касались его уха.
Она была права. Никто в танцевальном зале не обратил бы внимания на слишком тесно обнявшуюся пару, потому что вокруг эстрады кружились десятки, сотни таких пар. Громхеортская молодежь, вырвавшись из-под присмотра родителей, развлекалась пока могла и как только могла.
Самые смелые вытворяли на танцплощадке такое, на что Леофсиг с Фельгильдой и без свидетелей-то не решились бы. Глаза у молодого человека пару раз вылезали на лоб. Этельхельму с эстрады все было видно прекрасно.
— Вернетесь домой — будут у вас неприятности, — предупредил он танцующих в перерыве между номерами и хрипло расхохотался. — Вот и славно, клянусь силами горними! Раз все равно вас пропесочат, так пускай это будет не зря. Коли родители, так или иначе, будут на вас кричать — дайте им повод!
Он махнул рукой, и оркестр завел новую мелодию — столь сладострастную, что несколько излишне увлекшихся парочек, не в силах сдержаться, выбежали из зала. Этельхельм расхохотался еще пуще. Леофсиг попытался незаметно направить Фельгильду к двери, но безуспешно. Девушка, возможно, и разогрелась немного, но еще не зажглась.
В конце концов — слишком быстро, как показалось Леофсигу, хотя оркестр не раз выходил на «бис» — музыканты собрали инструменты, распрощались со зрителями и покинули эстраду. Накинув сброшенные плащи, Леофсиг с Фельгильдой присоединились к толпе любителей музыки, покидающей зал.
На улице поток растекся тонкими струйками. Многие парочки, вместо того чтобы разойтись по домам, сворачивали в темные переулки, чтобы там продолжить начатое на танцполу. С трепетом, но без особой надежды Леофсиг попытался свернуть в такой же переулок. Он ожидал, что Фельгильда живо наставит его на путь истинный, но девушка, рассмеявшись хрипло, последовала за ним.
Сердце Леофсига колотилось отчаянно. Свернув в никем еще не занятый проем, он накрыл и себя, и подругу плащом, хотя разобрать в темноте, чем там заняты влюбленные, не смог бы никакой зевака. Губы Фельгильды накрыли его рот, ладонь Леофсига скользнула под ее платье, нащупав нежную грудь. Девушка вздохнула томно и поцеловала кавалера еще крепче.
Свободной рукой Леофсиг погладил ее пах. Раньше он не пытался сделать ничего подобного — не думал, что подруга ему это позволит.
— Ох, Леофсиг… — прошептала Фельгильда, разводя бедра.
Пальцы ее стиснули его мужское достоинство — через кафтан, через исподнее. Молодой человек всхлипнул от удивления и восторга, едва не забыв заниматься подругой.
Фельгильда вздохнула, выгнув спину, пальцы ее больно сжали достоинство Леофсига, а миг спустя он сам, застонав, испустил семя. Исподнее склизко липло к коже, но молодой человек даже не замечал этого.
— Мне концерт понравился , — серьезным голосом заметила Фельгильда.
— Мне тоже, — просипел Леофсиг.
Потом они все же пошли по домам.
Если уж Ванаи не могла переехать в Громхеорт, Эалстан готов был отправиться к ней в Ойнгестун. Юноша уже начинал подумывать, что раньше следующего грибного сезона они не свидятся. Если он раньше с ума не сойдет.
Но если они встретятся, первое, что придет ему в голову, это отправиться с любимой в какое-нибудь очень уединенное место. В этом Эалстан был уверен. Вот только не знал, рассердится Ванаи или нет. Надеялся, что нет, но кто их, женщин, знает!
«Может, письма писать лучше?» — подумал он тем утром за завтраком.
В письмах Ванаи открывала ему душу — понемногу, частями, — и юноша старался отвечать тем же. Сейчас он мог честно сказать, что познал ее глубже, нежели в те минуты, когда они лежали рядом в лесной тени. Эалстана поражало, что девушка оставалась под одной крышей с дедом — в ее посланиях старик представал еще более склочным, чем показалось юноше при краткой встрече пару лет назад. Почему они с внучкой поссорились, Эалстан не понял — этот вопрос Ванаи как-то обошла стороной, — но был совершенно уверен, что и сам быстро разругался бы с несгибаемым старым книгочеем.
«А может, и не лучше», — продолжил он про себя. Письмо ведь не погладишь по волосам, не поцелуешь, не приласкаешь…
Увлекшись списком всего того, что с письмом делать никак несподручно, юноша окончательно позабыл, что перед ним стоит миска овсянки, которую он и прежде едва поклевывал.
— Пошевеливайся, Эалстан, оба ведь опоздаем! — фыркнул Сидрок. — Вот как, в кои-то веки я тебя подгоняю, а не наоборот!
— По-моему, это в первый раз, — заметила Эльфрида, бросив на сына полный заботы взгляд. — Ты не захворал?
— Нет-нет! — Эалстан тут же пришел в себя и доказал это, вмиг опустошив миску и дохлебав остатки вина.
Сидрок его все же обогнал, но едва на пару ложек. Эльфрида просияла.
— Ладно. — Эалстан поднялся из-за стола. — Пошли, я готов!
Выглянув на улицу, оба хором вскрикнули от удивления.
— У меня нос отвалится! — пожаловался Сидрок.
Он театрально закутался в плащ, чем нимало не защитил страдающий орган.
— Смотри! — Эалстан указал на окно. — Иней!
Морозы в Громхеорте случались редко. Юноша полюбовался изысканными узорами на стекле, потом, опомнившись, потер нос. Кожу уже начинало пощипывать.
Первые пару кварталов по дороге в школу Эалстан дрожал и жаловался на каждом шагу. Потом, примирившись со стужей, принялся вспоминать о Ванаи. Мысли о любимой грели не хуже плаща, а кроме того, задумавшись, он переставал обращать внимание на Сидрока. Эалстан давно искал способ это сделать, но двоюродного брата пренебрежение задевало больней всего.
— Силы горние, — воскликнул Сидрок, пихнув кузена локтем в ребра, — да ты меня не слушаешь!
— Мм? — промычал Эалстан. — Повтори, — попросил он, чувствуя себя глупо. — Что-то я отвлекся.
— На что? — рассмеялся Сидрок. — В последние пару недель ты только и бродишь по дому, как оглоушенный. Да что на тебя нашло, пламень преисподний?
«Я влюблен», — мысленно ответил Эалстан, но, поскольку влюбиться юношу угораздило в каунианку, Сидрок будет последним, кого он посвятит в свою тайну. Если Сидрок узнает, он сможет угрожать самому Эалстану, сможет угрожать Ванаи и Леофсигу тоже. Эалстан стиснул зубы и промолчал, стараясь внимательней прислушиваться к словам двоюродного брата — занятие, по его мнению, столь же неприятное, сколь бесполезное.
— Знаю, знаю! — зареготал Сидрок. — Как сказал «оглоушенный», так и сообразил. Ты, небось, вздыхаешь по той девке чучельной в тугих штанишках, что каждый раз тебе вместо грибов подворачивается. Ну да, точно! Силы горние, подыскал бы себе поближе к дому девчонку!
— А ты остудил бы голову, а? — предложил Эалстан, чем заставил двоюродного брата рассмеяться снова, но не выдал, насколько близко тот подобрался к истине.
«Почему я не подыщу себе девчонку поближе к дому? — подумал он. — Потому что я занимался любовью с Ванаи, и больше мне никого не надо».
Школа мрачно — как в буквальном смысле, так и в фигуральном — громоздилась впереди. Переступая серые камни порога, Эалстан старался не думать о нестерпимо долгих часах бестолковой, никому не нужной зубрежки. Альгарвейцы, похоже, окончательно пришли к мнению, что фортвежским их подданным следует знать как можно меньше. В результате на уроках перестали учить чему бы то ни было. Одна польза от такой школы — можно было спокойно помечтать о Ванаи.
На уроке фортвежской литературы Эалстан, понятное дело, домечтался: не услышал вопроса, был вызван к доске и показательно выдран под хихиканье Сидрока — тот больше привык сам получать розги, чем видеть, как достается его двоюродному брату.
— Ха! — заметил он, когда оба юноши возвращались домой. — Сам виноват — нечего было вздыхать по своей желтоволосой шлюшке.
— Ой, да заткнись ты! — огрызнулся Эалстан. — Я так увлекся, перебирая в уме твои глупости, что даже не заметил, что меня вызвали.
Так, обмениваясь друг с другом более-менее дружелюбными подначками, братья дошли до дома.
Но стоило Эалстану переступить порог, как Конберга с улыбкой вручила ему конверт:
— Очередное письмо от твоих друзей из Ойнгестуна.
Эалстан просил Леофсига никому не рассказывать о Ванаи. Брат, очевидно, сдержал данное слово — Конберга, во всяком случае, явно ничего не знала. Но сейчас юноша пожалел, что опрометчиво вытребовал у брата обещание.
— Спасибо, — со слабой улыбкой поблагодарил он сестру.
— Ойнгестун, — пробормотал Сидрок, пытаясь вспомнить, где же он слышал это название прежде. Никогда раньше Эалстан не надеялся так отчаянно, что его двоюродный брат прохлопает верный ответ. Но когда взгляд Сидрока внезапно обрел остроту, юноша понял, что надежды его вновь оказались тщетны. — Ойнгестун! Это где живет твоя, как бишь ее… Ванаи! — К ужасу Эалстана, он даже имя вспомнил. — И тебе оттуда пишут? Очередное письмо, сестренка твоя сказала? Ну, если ты у нас не любитель вшивых чучелок, я не знаю, как это называется!
Возможно, он просто хотел пошутить. Но это в голову Эалстану пришло значительно позже. Юноша бережно вернул нераспечатанное письмо Конберге и со всей силы врезал Сидроку в глаз.
Тот не ожидал удара — даже не успел вскинуть руку, защищаясь. Голова Сидрока запрокинулась; пошатнувшись, он привалился к стене прихожей. Но кузен Эалстана был сделан из крепкого материала. Выругавшись вполголоса, он бросился вперед, молотя кулаками, и успел крепко приложить Эалстана под ребра.
Однако первый удар не только придал Сидроку злости, но и отшиб соображение. Двигался он замедленно и неловко. Эалстан врезал ему снова — прямо в челюсть, с такой силой, что рассадил костяшки. Какое-то мгновение Сидрок стоял на ногах, а потом рухнул, с глухим стуком хлопнувшись об пол затылком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106