– Я подготовлю его к возвращению домой.
После долгих споров, в которых я не принимал участия, мужчины вернулись к своей войне, а Элинор занялась нашими делами. Все следующие дни она говорила со мной только об обыденных вещах: удобно ли мне, голоден ли я, продолжать ли ей разрабатывать мою руку, как она делала это, пока я был в беспамятстве? Она считает, что руку можно спасти, только если не позволять конечности бездействовать. Теперь, когда я очнулся, сказала она, я мог бы сам стараться ею двигать.
Каким-то образом я нашел слова, чтобы сказать, как я ценю ее заботу обо мне.
– На самом деле я не спал, – произнес я, не сводя глаз с ее ботинок. – Я помню все, что ты делала для меня…
Она не позволила мне продолжать. Вместо этого она поправила одеяла и вышла позвать слуг с ужином.
– Потом у нас будет время, чтобы поговорить обо всем, – прервала она мою речь. Итак, она кормила меня, массировала руку, заботилась о моем теле, оставляя меня наедине со своими мыслями. Мне нужно было о многом подумать, но тем не менее я все время с нетерпением ждал ее возвращения. Я привык к ее прикосновениям.
Эван, то ли по просьбе Элинор, то ли по собственному желанию, устраивался на полу у моих ног со своими корабликами, изображая шум океана, крики птиц и разговоры матросов. Мне никогда не надоедало наблюдать за ним.
Почти весь день я проводил в кресле у окна, глядя на засыпанный снегом сад, на окружающую его каменную стену, не столько размышляя, сколько собирая рассеянные по сознанию мысли, позволяя всем событиям из прошлого пройти через меня. За пределами этой комнаты, в которой Эван и Элинор создали для меня оазис жизни, лежал пустой и молчаливый замок. Теперь я мог горевать по Керовану и по Вселенной, утратившей красоту, величие и силу, которые он воплощал. Как-то днем огромный кусок стены пошатнулся и рухнул на снег. Значит, и Двенадцать поняли, что их долгое затворничество подошло к концу. В тот день я рыдал. Я не мог выразить словами, что именно печалит меня, но и не мог противиться этой печали. Она была моей, так же как скорбь по Исанне, Фарролу и всем остальным.
К моменту возвращения Александра с Блезом я уже мог вставать, не падая тут же обратно, и даже делал несколько неуверенных дрожащих шагов, если кто-нибудь поддерживал меня.
– Вам не придется нести меня, – заявил я, силясь застегнуть плащ и мечтая, чтобы они отвернулись и не видели моих неловких движений. – Я уйду отсюда своими ногами.
– А если мы найдем тебя в виде кучки костей на дорожке, нам будет позволено отскрести тебя от нее? – поинтересовался принц, подставляя мне плечо. Как раз вовремя, правая нога подогнулась, отказываясь служить.
Блез подхватил одну из зеленых сумок Элинор и Эвана, который вырвался из рук своей приемной матери и вскарабкался на стол. Элинор взяла оставшуюся сумку и повела нас вниз, мимо двух лишенных жизни слуг, больше двух месяцев приносивших нам еду, питье и все остальное. Уходя, я оглянулся через плечо и увидел, как мужчина с женщиной тают во мгле.
Александр сразу двинулся к выходу, но я покачал головой:
– Он спас мне жизнь и все это время заботился о нас. Я не могу уйти просто так.
Принц остался за дверью, а я шагнул в комнату. Как и рассказывала Элинор, Каспариан сидел над игровым полем за столиком у камина. Он упирался локтями в стол, его голова склонилась над блестящими черными и белыми фигурками. Длинные, тронутые сединой волосы закрывали лицо.
– Не стану благодарить тебя за спасение моей жизни, – начал я, сосредоточившись на подборе слов, которые заставлял выходить с нормальной скоростью. – Я не обманываю себя, думая, что ты сделал это ради меня. – Он не обратил никакого внимания на мое присутствие. Другого я и не ждал. – Но я благодарю тебя за заботу о моем сыне и его матери. Ведь это ты сделал сам, потому что у тебя доброе сердце, а не из любви к Керовану. Я понимаю, что ты не хочешь слышать от меня даже этого. – Застывшая фигура не протестовала. – Но я хочу попросить тебя еще об одном одолжении. Однажды, когда я окончательно поправлюсь, обдумаю все, что произошло, мне хочется вернуться сюда и поговорить с тобой. Я поступил глупо, когда уничтожил все воспоминания о жизни Валдиса, моей жизни. Мне надо вспомнить. Я обещал своему отцу. Могу я прийти?
Выдержав долгую паузу, он заговорил, по-прежнему не глядя на меня.
– В тебе ничего не осталось, да? Ни крошки? Оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что он обращается именно ко мне, я ответил:
– Ничего.
– Ты сойдешь с ума от того, что ты сделал.
– Не исключено. Но я хотя бы не буду опасен. Ты позволяешь мне вернуться?
– Я буду здесь.
Отвернувшись от последнего из мадонеев, я поковылял к двери, за которой, освещенный зимним солнцем, ждал Александр.
– Как ты, Сейонн? – спросил он.
Блез, Эван и Элинор уже прошли половину пути до стены. Я кивнул на серые камни:
– Как только мы выйдем наружу, все сразу же станет прекрасно.
Они отвели меня в одно из тайных поселений Блеза, расположенное среди поросших лесом холмов Кувайи. Там жили человек пятьдесят, ни один из них не знал меня. Я жил в обшарпанном домике вместе с глухонемым по имени Кеза и скоро освоил язык жестов. Поскольку у меня действовала только одна рука, я был рад, что мой товарищ не слишком разговорчив. Чувствовал я себя так, словно на меня обрушилась башня замка, придавив к земле и тело и разум. Любая беседа на мало-мальски серьезную тему требовала от меня целого путешествия для поиска рассыпавшихся кусочков, которые потом приходилось ставить на места.
Как только Фиона узнала о моем возвращении, она тут же приехала в Кувайю. На голове у нее был золотой обруч королевы, который я видел последний раз на Исанне. Фиона сняла его, как только за ней захлопнулась дверь хижины и мы остались одни.
– Надень, –попросил я. – Тебе идет.
– Нелепая вещь, – сказала она, вертя украшение в руках. – Ты не находишь?
Я молча потряс головой, опасаясь, что голос выдаст мои чувства, которые можно было истолковать неверно. Фиона будет прекрасной королевой.
Сидя на моей кровати, она рассказала, как им удалось забрать из Кир-Вагонота Дрика, Хьюля и тело погибшего Олвидда, как она приняла предложение Александра судить Эдека и дерзийцев, поскольку уверена, что для эззарийцев настало время пересмотреть всю жизнь и историю войны с демонами.
– Наверное, ты заразил меня своей болезнью, – говорила она. – Я рискую всем, что у меня есть, потому что считаю, что так надо. Многие эззарийцы считают меня сумасшедшей.
Я поцеловал ее руку и сказал, что Эззарии невероятно повезло, что у нее есть Фиона. Проблемы еще не кончились, безумные гастеи по-прежнему выходили на охоту за душами. Но Дрик с Хьюлем придумали, как объединиться с Валлин и сдержать демонов, чтобы покончить с войной навсегда. Для Эззарии тоже настало время перемен.
Фиона пробыла у меня недолго. Я все еще быстро уставал и был по-прежнему не готов объяснить, что со мной произошло. Но когда она уже собралась уходить, я попросил ее посмотреть в меня перестроенным взглядом мага, чтобы я точно знал, кто я. Ей не хотелось этого делать, но она не стала отказываться. Фиона знала, что такое долг. Она посмотрела, потом порывисто обняла меня.
– С возвращением, друг мой! Твой демон все еще часть тебя, и так будет всегда, но твоя душа полностью принадлежит тебе. – Первый раз за два года я спал спокойно.
Элинор жила в соседнем домике, и Эван проводил время, бегая от нее ко мне и от меня к ней, прячась от нас, забираясь на деревья, смеясь. Когда я немного окреп, мы с Элинор начали проводить вместе все дни, занимаясь только ребенком. У нас были странные отношения. Я старался дать понять Элинор, что она не обязана и дальше терпеть мое присутствие. Если она по-прежнему боится оставлять со мной Эвана, пусть пришлет вместо себя любого, я не против. Элинор не слушала меня, заявляя, что предпочитает все делать сама. Каждый день, пока мы жили рядом, она продолжала массировать мне руку. Когда зима кончилась, покалывание из кончиков пальцев распространилось до плеча, я начал надеяться, что когда-нибудь снова смогу шевелить ею.
Честно говоря, созерцание Эвана и Элинор доставляло мне непередаваемое наслаждение. И мать и дитя были очень похожи. Под сдержанностью Элинор, ее разумностью, терпением и серьезностью скрывалась душа ребенка. Иногда левый уголок ее рта приподнимался, выражая ребяческую радость. Брови взлетали, глаза широко распахивались, когда она рассказывала мальчику сказки, полные чудес. Румянец горел на ее бронзовых щеках, когда они с Эваном, смеясь, носились по кувайским холмам.
Сначала я ограничивался простым наблюдением за их играми, отвечая лишь на несложные вопросы. Я все еще с трудом подбирал слова, часто замолкал посреди фразы, натыкаясь на зияющие дыры в памяти, не позволяющие мне выразить мысль. Элинор заметила это. Вскоре она предложила мне новое упражнение.
– Думаю, нам следует каждый день разговаривать по часу. Как ты сможешь научить Эвана всему, что он должен от тебя перенять, если ты выговариваешь по пять слов в час?
Мы встречались каждый день после обеда, когда Эван спал. Она массировала мне руку, и мы беседовали о самых обычных вещах. О еде и погоде. Об обитателях поселения. О войне. О поведении Эвана. Иногда вспоминали свои детские годы. Избегали любых опасных тем. К середине зимы я так продвинулся вперед, что Элинор предложила мне рассказывать Эвану истории о деревьях и лесе. Она считала, что мальчику необходимо ознакомится с теми вещами, которые особенно важны для эззарийцев. Но и тогда мы продолжали наши послеобеденные беседы. Мне было интересно, до чего мы сможем договориться, если оставим повседневные темы, но я опасался расстроить или оскорбить ее. Хотя представлять себе возможное развитие событий было приятно. Очень приятно.
Кроме упражнений, я ел, спал и гулял, когда немного окреп. Когда же я окреп окончательно, то начал бегать. Еще я помогал жителям чем только мог: рубил дрова, приносил воду, свежевал принесенную охотниками добычу. Вечерами, когда они собирались посидеть у костра, слушал их музыку и легенды о богах. Вместе с ними жадно ждал новостей об Аведди. Мы радовались тому, что он силен и храбр, что он выигрывает одно сражение за другим. У костра мы рассказывали, что Эдек и его сторонники в отчаянии, переломный момент в войне наступил вскоре после Парассы, а Император укрылся в Загаде. Победа была теперь только вопросом времени. Даже боги уверились в скорой победе, сказала мне одна пожилая женщина, потому что они больше не посылали в помощь Аведди Александру крылатого воина.
Всю зиму и весну Александр навещал меня, когда у него выдавались свободные часы. Блез приводил его, а сам уходил к Элинор или к кому-нибудь из своих друзей, живших в селении. Александр приваливался спиной к стене моего домика, пил вино, спрашивал совета, рассказывал о своих планах, о командирах и воинах. Иногда он засыпал. Как-то весенним днем он пришел, жалуясь на гниль, поселившуюся на его ступнях, и заговорил о том, что окажется бесполезен, когда война окончится и все успокоится. Земли Империи будут возвращены законным правителям, и в тот день, считал он, его правление подойдет к концу. Тогда, чтобы самому избежать мести, ему придется искать убежище у кого-нибудь из старых королей.
– Я подумываю поступить на службу к Юлаю. Д'Скайя говорила, что я пригодился бы ей в Триде, но джунгли вредны для моего здоровья. Ты только посмотри, что сырая весна сделала с моими ногами! В Манганаре есть пустыни, кроме того, после войны в него войдет изрядная часть Азахстана. К тому же манганарцы сражаются на конях, а тридяне в пешем строю. Я терпеть не могу пешие переходы.
– Твоя судьба еще не свершилась, – возразил я, улыбаясь и передавая ему растертые в порошок сухие листья, помогающие при его хвори. – Ты найдешь свой путь. Я верю в тебя. Больше чем когда-либо.
Принц прекрасно понял, что я хочу сказать, и, как это было каждый раз, когда он вспоминал о нашем поединке, Александр помрачнел и начал просить прощения. Я принялся успокаивать его. Он сохранил веру, именно этого я и ожидал от него. В конце концов, ему не пришлось убивать меня, но если бы все обернулось иначе, мир был бы признателен ему за оказанную услугу.
Каждый раз он спрашивал, как идет мое выздоровление. Я обычно отвечал, что мне лучше. Он внимательно смотрел на меня, проверяя, правда ли это, а потом делал какое-нибудь замечание: «Тебе нужно пить побольше назрила», или «Женщина в твоей постели была бы прекрасным упражнением для руки», или «В следующий мой приход мы пробежимся с тобой до того дуба и обратно, я разомну твои старые кости». Мы смеялись, и он уходил, обещая вернуться, когда позволят дела. Свет горел в нем, и даже ярче, чем обычно.
ГЛАВА 55
В день весеннего равноденствия Аведди из Азахстана, Перворожденный пустыни, ехал по Императорской дороге в Загад. Белый плащ развевался у него за спиной, в рыжих волосах прыгали деревянные бусинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
После долгих споров, в которых я не принимал участия, мужчины вернулись к своей войне, а Элинор занялась нашими делами. Все следующие дни она говорила со мной только об обыденных вещах: удобно ли мне, голоден ли я, продолжать ли ей разрабатывать мою руку, как она делала это, пока я был в беспамятстве? Она считает, что руку можно спасти, только если не позволять конечности бездействовать. Теперь, когда я очнулся, сказала она, я мог бы сам стараться ею двигать.
Каким-то образом я нашел слова, чтобы сказать, как я ценю ее заботу обо мне.
– На самом деле я не спал, – произнес я, не сводя глаз с ее ботинок. – Я помню все, что ты делала для меня…
Она не позволила мне продолжать. Вместо этого она поправила одеяла и вышла позвать слуг с ужином.
– Потом у нас будет время, чтобы поговорить обо всем, – прервала она мою речь. Итак, она кормила меня, массировала руку, заботилась о моем теле, оставляя меня наедине со своими мыслями. Мне нужно было о многом подумать, но тем не менее я все время с нетерпением ждал ее возвращения. Я привык к ее прикосновениям.
Эван, то ли по просьбе Элинор, то ли по собственному желанию, устраивался на полу у моих ног со своими корабликами, изображая шум океана, крики птиц и разговоры матросов. Мне никогда не надоедало наблюдать за ним.
Почти весь день я проводил в кресле у окна, глядя на засыпанный снегом сад, на окружающую его каменную стену, не столько размышляя, сколько собирая рассеянные по сознанию мысли, позволяя всем событиям из прошлого пройти через меня. За пределами этой комнаты, в которой Эван и Элинор создали для меня оазис жизни, лежал пустой и молчаливый замок. Теперь я мог горевать по Керовану и по Вселенной, утратившей красоту, величие и силу, которые он воплощал. Как-то днем огромный кусок стены пошатнулся и рухнул на снег. Значит, и Двенадцать поняли, что их долгое затворничество подошло к концу. В тот день я рыдал. Я не мог выразить словами, что именно печалит меня, но и не мог противиться этой печали. Она была моей, так же как скорбь по Исанне, Фарролу и всем остальным.
К моменту возвращения Александра с Блезом я уже мог вставать, не падая тут же обратно, и даже делал несколько неуверенных дрожащих шагов, если кто-нибудь поддерживал меня.
– Вам не придется нести меня, – заявил я, силясь застегнуть плащ и мечтая, чтобы они отвернулись и не видели моих неловких движений. – Я уйду отсюда своими ногами.
– А если мы найдем тебя в виде кучки костей на дорожке, нам будет позволено отскрести тебя от нее? – поинтересовался принц, подставляя мне плечо. Как раз вовремя, правая нога подогнулась, отказываясь служить.
Блез подхватил одну из зеленых сумок Элинор и Эвана, который вырвался из рук своей приемной матери и вскарабкался на стол. Элинор взяла оставшуюся сумку и повела нас вниз, мимо двух лишенных жизни слуг, больше двух месяцев приносивших нам еду, питье и все остальное. Уходя, я оглянулся через плечо и увидел, как мужчина с женщиной тают во мгле.
Александр сразу двинулся к выходу, но я покачал головой:
– Он спас мне жизнь и все это время заботился о нас. Я не могу уйти просто так.
Принц остался за дверью, а я шагнул в комнату. Как и рассказывала Элинор, Каспариан сидел над игровым полем за столиком у камина. Он упирался локтями в стол, его голова склонилась над блестящими черными и белыми фигурками. Длинные, тронутые сединой волосы закрывали лицо.
– Не стану благодарить тебя за спасение моей жизни, – начал я, сосредоточившись на подборе слов, которые заставлял выходить с нормальной скоростью. – Я не обманываю себя, думая, что ты сделал это ради меня. – Он не обратил никакого внимания на мое присутствие. Другого я и не ждал. – Но я благодарю тебя за заботу о моем сыне и его матери. Ведь это ты сделал сам, потому что у тебя доброе сердце, а не из любви к Керовану. Я понимаю, что ты не хочешь слышать от меня даже этого. – Застывшая фигура не протестовала. – Но я хочу попросить тебя еще об одном одолжении. Однажды, когда я окончательно поправлюсь, обдумаю все, что произошло, мне хочется вернуться сюда и поговорить с тобой. Я поступил глупо, когда уничтожил все воспоминания о жизни Валдиса, моей жизни. Мне надо вспомнить. Я обещал своему отцу. Могу я прийти?
Выдержав долгую паузу, он заговорил, по-прежнему не глядя на меня.
– В тебе ничего не осталось, да? Ни крошки? Оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что он обращается именно ко мне, я ответил:
– Ничего.
– Ты сойдешь с ума от того, что ты сделал.
– Не исключено. Но я хотя бы не буду опасен. Ты позволяешь мне вернуться?
– Я буду здесь.
Отвернувшись от последнего из мадонеев, я поковылял к двери, за которой, освещенный зимним солнцем, ждал Александр.
– Как ты, Сейонн? – спросил он.
Блез, Эван и Элинор уже прошли половину пути до стены. Я кивнул на серые камни:
– Как только мы выйдем наружу, все сразу же станет прекрасно.
Они отвели меня в одно из тайных поселений Блеза, расположенное среди поросших лесом холмов Кувайи. Там жили человек пятьдесят, ни один из них не знал меня. Я жил в обшарпанном домике вместе с глухонемым по имени Кеза и скоро освоил язык жестов. Поскольку у меня действовала только одна рука, я был рад, что мой товарищ не слишком разговорчив. Чувствовал я себя так, словно на меня обрушилась башня замка, придавив к земле и тело и разум. Любая беседа на мало-мальски серьезную тему требовала от меня целого путешествия для поиска рассыпавшихся кусочков, которые потом приходилось ставить на места.
Как только Фиона узнала о моем возвращении, она тут же приехала в Кувайю. На голове у нее был золотой обруч королевы, который я видел последний раз на Исанне. Фиона сняла его, как только за ней захлопнулась дверь хижины и мы остались одни.
– Надень, –попросил я. – Тебе идет.
– Нелепая вещь, – сказала она, вертя украшение в руках. – Ты не находишь?
Я молча потряс головой, опасаясь, что голос выдаст мои чувства, которые можно было истолковать неверно. Фиона будет прекрасной королевой.
Сидя на моей кровати, она рассказала, как им удалось забрать из Кир-Вагонота Дрика, Хьюля и тело погибшего Олвидда, как она приняла предложение Александра судить Эдека и дерзийцев, поскольку уверена, что для эззарийцев настало время пересмотреть всю жизнь и историю войны с демонами.
– Наверное, ты заразил меня своей болезнью, – говорила она. – Я рискую всем, что у меня есть, потому что считаю, что так надо. Многие эззарийцы считают меня сумасшедшей.
Я поцеловал ее руку и сказал, что Эззарии невероятно повезло, что у нее есть Фиона. Проблемы еще не кончились, безумные гастеи по-прежнему выходили на охоту за душами. Но Дрик с Хьюлем придумали, как объединиться с Валлин и сдержать демонов, чтобы покончить с войной навсегда. Для Эззарии тоже настало время перемен.
Фиона пробыла у меня недолго. Я все еще быстро уставал и был по-прежнему не готов объяснить, что со мной произошло. Но когда она уже собралась уходить, я попросил ее посмотреть в меня перестроенным взглядом мага, чтобы я точно знал, кто я. Ей не хотелось этого делать, но она не стала отказываться. Фиона знала, что такое долг. Она посмотрела, потом порывисто обняла меня.
– С возвращением, друг мой! Твой демон все еще часть тебя, и так будет всегда, но твоя душа полностью принадлежит тебе. – Первый раз за два года я спал спокойно.
Элинор жила в соседнем домике, и Эван проводил время, бегая от нее ко мне и от меня к ней, прячась от нас, забираясь на деревья, смеясь. Когда я немного окреп, мы с Элинор начали проводить вместе все дни, занимаясь только ребенком. У нас были странные отношения. Я старался дать понять Элинор, что она не обязана и дальше терпеть мое присутствие. Если она по-прежнему боится оставлять со мной Эвана, пусть пришлет вместо себя любого, я не против. Элинор не слушала меня, заявляя, что предпочитает все делать сама. Каждый день, пока мы жили рядом, она продолжала массировать мне руку. Когда зима кончилась, покалывание из кончиков пальцев распространилось до плеча, я начал надеяться, что когда-нибудь снова смогу шевелить ею.
Честно говоря, созерцание Эвана и Элинор доставляло мне непередаваемое наслаждение. И мать и дитя были очень похожи. Под сдержанностью Элинор, ее разумностью, терпением и серьезностью скрывалась душа ребенка. Иногда левый уголок ее рта приподнимался, выражая ребяческую радость. Брови взлетали, глаза широко распахивались, когда она рассказывала мальчику сказки, полные чудес. Румянец горел на ее бронзовых щеках, когда они с Эваном, смеясь, носились по кувайским холмам.
Сначала я ограничивался простым наблюдением за их играми, отвечая лишь на несложные вопросы. Я все еще с трудом подбирал слова, часто замолкал посреди фразы, натыкаясь на зияющие дыры в памяти, не позволяющие мне выразить мысль. Элинор заметила это. Вскоре она предложила мне новое упражнение.
– Думаю, нам следует каждый день разговаривать по часу. Как ты сможешь научить Эвана всему, что он должен от тебя перенять, если ты выговариваешь по пять слов в час?
Мы встречались каждый день после обеда, когда Эван спал. Она массировала мне руку, и мы беседовали о самых обычных вещах. О еде и погоде. Об обитателях поселения. О войне. О поведении Эвана. Иногда вспоминали свои детские годы. Избегали любых опасных тем. К середине зимы я так продвинулся вперед, что Элинор предложила мне рассказывать Эвану истории о деревьях и лесе. Она считала, что мальчику необходимо ознакомится с теми вещами, которые особенно важны для эззарийцев. Но и тогда мы продолжали наши послеобеденные беседы. Мне было интересно, до чего мы сможем договориться, если оставим повседневные темы, но я опасался расстроить или оскорбить ее. Хотя представлять себе возможное развитие событий было приятно. Очень приятно.
Кроме упражнений, я ел, спал и гулял, когда немного окреп. Когда же я окреп окончательно, то начал бегать. Еще я помогал жителям чем только мог: рубил дрова, приносил воду, свежевал принесенную охотниками добычу. Вечерами, когда они собирались посидеть у костра, слушал их музыку и легенды о богах. Вместе с ними жадно ждал новостей об Аведди. Мы радовались тому, что он силен и храбр, что он выигрывает одно сражение за другим. У костра мы рассказывали, что Эдек и его сторонники в отчаянии, переломный момент в войне наступил вскоре после Парассы, а Император укрылся в Загаде. Победа была теперь только вопросом времени. Даже боги уверились в скорой победе, сказала мне одна пожилая женщина, потому что они больше не посылали в помощь Аведди Александру крылатого воина.
Всю зиму и весну Александр навещал меня, когда у него выдавались свободные часы. Блез приводил его, а сам уходил к Элинор или к кому-нибудь из своих друзей, живших в селении. Александр приваливался спиной к стене моего домика, пил вино, спрашивал совета, рассказывал о своих планах, о командирах и воинах. Иногда он засыпал. Как-то весенним днем он пришел, жалуясь на гниль, поселившуюся на его ступнях, и заговорил о том, что окажется бесполезен, когда война окончится и все успокоится. Земли Империи будут возвращены законным правителям, и в тот день, считал он, его правление подойдет к концу. Тогда, чтобы самому избежать мести, ему придется искать убежище у кого-нибудь из старых королей.
– Я подумываю поступить на службу к Юлаю. Д'Скайя говорила, что я пригодился бы ей в Триде, но джунгли вредны для моего здоровья. Ты только посмотри, что сырая весна сделала с моими ногами! В Манганаре есть пустыни, кроме того, после войны в него войдет изрядная часть Азахстана. К тому же манганарцы сражаются на конях, а тридяне в пешем строю. Я терпеть не могу пешие переходы.
– Твоя судьба еще не свершилась, – возразил я, улыбаясь и передавая ему растертые в порошок сухие листья, помогающие при его хвори. – Ты найдешь свой путь. Я верю в тебя. Больше чем когда-либо.
Принц прекрасно понял, что я хочу сказать, и, как это было каждый раз, когда он вспоминал о нашем поединке, Александр помрачнел и начал просить прощения. Я принялся успокаивать его. Он сохранил веру, именно этого я и ожидал от него. В конце концов, ему не пришлось убивать меня, но если бы все обернулось иначе, мир был бы признателен ему за оказанную услугу.
Каждый раз он спрашивал, как идет мое выздоровление. Я обычно отвечал, что мне лучше. Он внимательно смотрел на меня, проверяя, правда ли это, а потом делал какое-нибудь замечание: «Тебе нужно пить побольше назрила», или «Женщина в твоей постели была бы прекрасным упражнением для руки», или «В следующий мой приход мы пробежимся с тобой до того дуба и обратно, я разомну твои старые кости». Мы смеялись, и он уходил, обещая вернуться, когда позволят дела. Свет горел в нем, и даже ярче, чем обычно.
ГЛАВА 55
В день весеннего равноденствия Аведди из Азахстана, Перворожденный пустыни, ехал по Императорской дороге в Загад. Белый плащ развевался у него за спиной, в рыжих волосах прыгали деревянные бусинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90