Ты пришел сюда и рассказал мне о вашем решении, понимая, что забудешь и меня, свою мать.
Мои пальцы случайно коснулись камня у меня в кармане.
– Но я записал имя, да? На случай, если он когда-нибудь поправится…
– Его записал Викс. Он наложил на него заклятие, позволяющее прочесть его только тебе.
Викс не был рекконарре, он был моим наставником, защитником, учителем, молодым мадонеем, посвятившим себя мне, своему воспитаннику-получеловеку. Викс оставался рядом со мной все годы забвения, в страшные времена исполнения пророчества, когда я был уверен, что, если мы не примем мер предосторожности, какое-то крылатое существо освободит Безымянного бога, чтобы он разрушил мир, уже не помня, что этот бог мой отец. После чего мы, оставшиеся, рекконарре, строители, породили заклятие, разделившее наши души, и Викс жил со мной в Кир-Вагоноте, помня только, что когда-нибудь вернется в Кир-Наваррин и закончит свою жизнь, став частью стены.
Правда давила на меня тяжким грузом.
– Если мы не сумеем заново отстроить стену, что тогда?
– Его конец уже близок, дитя мое. Пусть нашим последним воспоминанием о нем станет его любовь к тебе. В твоей власти попытаться убить его, вызвав на бой, или зарезать во сне. Но сдержать его силу, которая оказалась гораздо больше, нежели мы предполагали, можно только с помощью стены. Каспариан помогает ему сейчас накапливать силу, забирая ее у этих несчастных теней, что появились в Кир-Наваррине, поэтому вероятность того, что он победит, велика. Однако единственный способ, которым он может сделать из тебя настоящего мадонея, это передать тебе свою силу, соединив ее с тем, что есть в тебе самом. Он не может воссоздать магию мадонеев, он может только передать ее, и в этот миг станет наиболее уязвимым.
Ниель не был моим настоящим отцом. У меня нет сыновнего долга перед ним. Но Денас… Валдис… стал частью меня, и, если я собираюсь жить дальше, мне придется быть очень осторожным.
– А что, если я не убью его? Что тогда?
Мы снова вернулись к башне. Госпожа раздвинула в стороны виноградные лозы и положила руки на камень, печально улыбаясь и говоря что-то не слышное для меня, наверное, она приветствовала невидимого стража. Потом повернулась ко мне.
– Наверное, ничего. Он может отдать тебе силу и умереть в крепости, довольный тем, что сделал все для искупления своей вины. Наверное, ты, с обретенной силой, окажешься в состоянии уйти из крепости и жить так, как тебе будет угодно. Но мой муж был одним из самых умных мадонеев и самым сильным из них, что многое значит. Наверное, он найдет способ отнять у тебя свой дар, если ты не оправдаешь его ожиданий, а после этого… Страшно подумать, что он может еще натворить. – Она сжала мои ладони в своих. – Сохрани память о наших намерениях, чтобы ты не позабыл о высшей цели в череде ожидающих тебя перемен. Ты должен завершить начатое. Принять дар и забрать его жизнь, пока он будет переживать свою радость.
Правда тяжелее других слов, говорил отец моей души.
– Если я совершу задуманное, – с трудом выговарил я, борясь с болью в сердце, – кто потом удержит меня?
– Ты найдешь способ. В тебе живут две прекрасные души, одну я знаю, как знаю собственное сердце, другую встретила недавно. То, чего не сможет сделать мой сын, сделаешь ты, незнакомец. Силы земли и неба привели тебя в это место, выковали тебя, придали тебе форму, вдохновили тебя. Я верю им. И я верю тебе, мой сын и мой друг.
Все было сказано. Пройдя через стену башни, я поднялся по винтовой лестнице и осторожно положил камень в деревянную шкатулку. Керован. Безымянный бог. Я посмотрел в окно на поросшие лесом холмы и шагнул в бездну.
– Ты же хотел отказаться! – Рука Ниеля застыла над доской. – В последние дни ты был так несчастен, что я предположил…
– Буду тебе признателен, если ты перестанешь думать за меня. Я не ребенок и способен сам принимать решения, тебе незачем скрывать от меня жестокую правду. Я понимаю последствия совершенных мной поступков, принимаю их и собираюсь идти до конца. Естественно, я горевал, убив неповинных людей, и это произошло оттого, что мой друг Александр не доверился мне полностью. Потом я обнаружил, что не могу пройти через эту стену, поскольку изменения уже произошли. Значит, ты тоже не веришь мне. Какой человек, или мадоней, не ощутит себя «несчастным», когда два самых дорогих ему существа не доверяют ему?
– Боюсь, я был слишком настойчив, заставляя тебя принять мой дар.
Я догадался, что эти слова следовало считать извинением.
– Так ты сделаешь, как я прошу?
Ниель осторожно поставил фигурку белого рыцаря на черно-серую доску. Потом поднялся и быстро подошел к окну, сложив руки за спиной.
– Как скажешь. Я отправлю тебя к новому спящему на тех же условиях, что и раньше. Но знай: это приключение, каковы бы ни были его цели, будет последним шагом в превращении, не считая полной передачи силы. Вернувшись, ты станешь мадонеем, телом и душой. Твои человеческие качества покинут тебя, но ты получишь кое-что взамен. Часть твоего прошлого… воспоминания… чувства… тоже уйдут.
– А мои шрамы? Каспариан говорит, что даже эти отметины со временем исчезнут. – Я налил себе стакан вина, удивляясь тому, что рука не дрожит. – Наверное, ты позволил им остаться, чтобы напоминать мне людском вероломстве. – Пусть он сам истолковывает горечь, звучащую в моем голосе. Я хотел получить ответ.
– Тебе не откажешь в проницательности. Но эти два шрама действительно непросто удалить. Их корни уходят слишком глубоко. Мы ведь только начали твое образование, тебе еще много предстоит узнать, но нам нет нужды спешить, эти… напоминания… пригодятся. – Лицо Ниеля светилось, словно на юге уже взошла луна. – Все твое человеческое прошлое покинет тебя, когда ты окончательно превратишься. Не исчезнет, а отойдет на задний план, как будто оно относится вовсе не к тебе, словно это история, рассказанная тебе в далеком детстве. Иначе изменения, произошедшие в твоем разуме, будут слишком пугающими, я не хочу, чтобы ты думал, будто у тебя отняли твою жизнь. Поэтому я позволил этим двум отметинам на твоем физическом теле остаться, ты уничтожишь их сам, когда захочешь, вместе с болезненными воспоминаниями.
Боги, он гордится своим до мелочей продуманным планом. Считает, что оказывает мне милость. Я перевел дух и сложил на груди руки, ощутив боль в боку, там, где была одна из «отметин». Мой собственный план родился всего несколько часов назад, когда я вернулся из гамарандового леса. Смертельная игра, с неожиданными ходами. Меня бесило то, что я зависел не только от себя, делая нужный ход.
– Отлично, – произнес я вслух. – Надо быстрее кончать с этим делом. Оставь мне напоминания. Я не хочу, чтобы меня опять вовлекли во всякие идиотские аферы, как это было в последний раз… боги, как они нелепы. Все было бы иначе, если бы Александр доверился моему спящему. Какая вопиющая глупость. Я думал, он все понимает.
– Ты орудие, которое они используют в собственных целях, – подхватил Ниель. – Какой настоящий друг заставит своего товарища испытывать угрызения совести?
Ночь опустилась на горы, северный ветер прогнал облака. Воздух был ясным и холодным, выглянувшие звезды казались твердыми, как алмазы. Пока Ниель ходил за Каспарианом, который должен был помочь нам отправиться в мир снов, я метался по комнате, думая о своем спящем и о том, что я ему скажу.
Прежде чем я успел додумать все до конца, вернулся Ниель, Каспариан шел за ним. Недовольство огромного мадонея затопило всю комнату, когда он уселся за стол с игровым полем. Рассказ Госпожи объяснял его ненависть и зависть. Горько видеть, как твой учитель расточает свои дары, вручая их тюремщику, тому, кто не родился мадонеем, сыну, который не любил своего отца так, как любил его воспитанник, разделивший с учителем заточение. Какой несправедливостью ему это кажется.
Мы все разместились вокруг стола, Каспариан зажег свечу. По ней карабкался паук. Ниель сидел с сосредоточенным лицом, готовый выпустить наружу заклятие. Прежде чем первые капли упали со свечи, заливая злополучное насекомое, я уже плыл над морем снов.
Она просто дремала. Ее сон был таким призрачным и закончился так быстро, что я едва не упустил его. Но с момента, когда Ниель коснулся меня, я был полон силы и нашел бы ее, даже если бы сон Элинор был не длиннее жизни снежинки в знойной пустыне.
– Сейонн! – она вжалась спиной в лимонное дерево, сонливость покинула ее. – Что ты здесь делаешь? – Элинор казалась усталой, но не испуганной, что лишний раз доказывало ее мужество. Проснуться после легкого послеобеденного сна и обнаружить возвышающегося над собой мужчину, одетого только в перевязь меча и желтое сияние, было серьезным испытанием. Тем более что в ходе моих последних подвигов я разрушил здание, похоронив под ним ее сводного брата. Печально, но я не собирался сообщать ей что-либо утешительное.
– Я пришел за своим сыном. Настало время забрать его.
Лучше бы я ударил ее. Она вскочила на ноги, лицо вспыхнуло.
– Ты дал мне слово!
– Все изменилось.
– Ты сказал, что Эван должен жить в безопасности и любви. Я поверила тебе.
– Так и будет! Где он?
– Посмотри на себя, Сейонн! Ты испугаешь его. Ты всех нас пугаешь.
– Ты тоже сомневаешься во мне, госпожа? Что мне сделать еще, чтобы убедить вас? – Мы стояли лицом к лицу на крутом подъеме, под нами раскинулся городок из палаток, где я был, когда навещал своего ребенка. Солнце заливало мир красно-золотым светом, был вечер. – Я не собираюсь спорить. Настало время Эвану узнать меня и свое истинное место в мире.
Она презрительно скривила губы.
– Чему ты научишь его? Мы даже не знаем, что ты теперь такое. Даже принц опасается, что ты превратился в невесть кого. Как я могу отдать своего ребенка тому, кто…
– Эван мой ребенок. Он должен быть со мной, а не метаться по пустыне с бандой несчастных оборванцев, ведущих войну. С вашей глупостью и самонадеянностью вы не продержитесь и года. – Я призвал ветер, расправил крылья и сделал шаг по направлению к высокой женщине. – Лучше поверь в серьезность моих намерений и не испытывай мое терпение. Вспомни Парассу.
Румянец Элинор исчез, но она не отступила и не шагнула назад.
– Никто из нас не забудет Парассу. Разве не в Парассе твоя слепая жажда крови убила моего брата Фаррола, человека, называвшего тебя другом, человека чести, который принес себя в жертву, чтобы спасти твоего принца? Где семь воинов лорда Кирила погибли, потому что ты не соизволил поговорить с Аведди? Почему же ты считаешь, что сможешь воспитать своего ребенка?
Правда. Все это правда. Ее обвинения больно хлестали меня. Но сейчас я обязан нарушить клятву, которую считал нерушимой, я должен подвергнуть своего ребенка опасности. Я знал своих друзей, ничто иное не заставит их поверить… – Скажи мне, где он, или я подожгу все палатки и найду его сам. – Мой голос громыхал между холмов, угрожая разрушить скалы и повалить деревья. – Я буду уничтожать людей одного за другим, если ты не ответишь мне.
– Огонь небес. – Наконец-то она начала верить.
Я расправил крылья и взлетел, кружась над ней словно стервятник, ревя так, что все в поселении слышали меня.
– Где мой сын?
– Ладно, я покажу тебе. – Элинор побежала вниз, спотыкаясь на ходу. Но и сейчас она не переставала думать. – Ты заберешь его в Кир-Наваррин?
– Это его дом.
– Тебе понадобится кто-то, чтобы заботиться о нем. Он совсем мал…
– У меня есть слуги, которые будут делать все, что нужно. – Я махнул крыльями, засыпая ее пылью.
– Слуги… – Элинор посмотрела на меня так, что ее взгляд едва не пронзил меня насквозь, и покачала головой. – Разве ты не понимаешь? Он боится чужих. Это обычно для детей его возраста. Ты не можешь…
– Привыкнет.
Элинор оступилась на камне и едва не упала. Задыхаясь, она остановилась, чтобы осмотреть ногу и поискать более безопасный спуск. Люди из лагеря собрались под холмом и во все глаза глядели на нас.
– Неважно, чем ты стал, ты не можешь быть настолько жесток, чтобы так резко лишить ребенка его привычного окружения.
– Не говори мне, что я могу, а чего не могу! Разве я все еще раб? Все поучают меня, говорят мне: «сделай это, сделай то, ты должен, тебе нельзя». Но теперь все станет по-другому. Я нашел свой настоящий дом, свое истинное обличье. Я унаследовал такую силу, которую вы не можете даже вообразить, я еще не войду в средний возраст, когда вы, людишки, превратитесь в пыль. Я спасу мальчика от опасностей этого мира. Будь проклята ваша наглая…
– А в твоем новом доме разве нет опасностей? – вспылила Элинор.
Страх пронзил меня от головы до пят. Опомнись. Возьми себя в руки. Я собирался высказать ей все, напугать ее, но неистовая сила распирала меня, угрожая все испортить, и я с трудом удерживался, чтобы не наброситься на нее, что было бы, мягко выражаясь, излишне.
Я грубо одернул себя, заставив сосредоточиться. Окончательное превращение в мадонея состоится только по возвращении к Ниелю, когда мой спящий снова заснет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Мои пальцы случайно коснулись камня у меня в кармане.
– Но я записал имя, да? На случай, если он когда-нибудь поправится…
– Его записал Викс. Он наложил на него заклятие, позволяющее прочесть его только тебе.
Викс не был рекконарре, он был моим наставником, защитником, учителем, молодым мадонеем, посвятившим себя мне, своему воспитаннику-получеловеку. Викс оставался рядом со мной все годы забвения, в страшные времена исполнения пророчества, когда я был уверен, что, если мы не примем мер предосторожности, какое-то крылатое существо освободит Безымянного бога, чтобы он разрушил мир, уже не помня, что этот бог мой отец. После чего мы, оставшиеся, рекконарре, строители, породили заклятие, разделившее наши души, и Викс жил со мной в Кир-Вагоноте, помня только, что когда-нибудь вернется в Кир-Наваррин и закончит свою жизнь, став частью стены.
Правда давила на меня тяжким грузом.
– Если мы не сумеем заново отстроить стену, что тогда?
– Его конец уже близок, дитя мое. Пусть нашим последним воспоминанием о нем станет его любовь к тебе. В твоей власти попытаться убить его, вызвав на бой, или зарезать во сне. Но сдержать его силу, которая оказалась гораздо больше, нежели мы предполагали, можно только с помощью стены. Каспариан помогает ему сейчас накапливать силу, забирая ее у этих несчастных теней, что появились в Кир-Наваррине, поэтому вероятность того, что он победит, велика. Однако единственный способ, которым он может сделать из тебя настоящего мадонея, это передать тебе свою силу, соединив ее с тем, что есть в тебе самом. Он не может воссоздать магию мадонеев, он может только передать ее, и в этот миг станет наиболее уязвимым.
Ниель не был моим настоящим отцом. У меня нет сыновнего долга перед ним. Но Денас… Валдис… стал частью меня, и, если я собираюсь жить дальше, мне придется быть очень осторожным.
– А что, если я не убью его? Что тогда?
Мы снова вернулись к башне. Госпожа раздвинула в стороны виноградные лозы и положила руки на камень, печально улыбаясь и говоря что-то не слышное для меня, наверное, она приветствовала невидимого стража. Потом повернулась ко мне.
– Наверное, ничего. Он может отдать тебе силу и умереть в крепости, довольный тем, что сделал все для искупления своей вины. Наверное, ты, с обретенной силой, окажешься в состоянии уйти из крепости и жить так, как тебе будет угодно. Но мой муж был одним из самых умных мадонеев и самым сильным из них, что многое значит. Наверное, он найдет способ отнять у тебя свой дар, если ты не оправдаешь его ожиданий, а после этого… Страшно подумать, что он может еще натворить. – Она сжала мои ладони в своих. – Сохрани память о наших намерениях, чтобы ты не позабыл о высшей цели в череде ожидающих тебя перемен. Ты должен завершить начатое. Принять дар и забрать его жизнь, пока он будет переживать свою радость.
Правда тяжелее других слов, говорил отец моей души.
– Если я совершу задуманное, – с трудом выговарил я, борясь с болью в сердце, – кто потом удержит меня?
– Ты найдешь способ. В тебе живут две прекрасные души, одну я знаю, как знаю собственное сердце, другую встретила недавно. То, чего не сможет сделать мой сын, сделаешь ты, незнакомец. Силы земли и неба привели тебя в это место, выковали тебя, придали тебе форму, вдохновили тебя. Я верю им. И я верю тебе, мой сын и мой друг.
Все было сказано. Пройдя через стену башни, я поднялся по винтовой лестнице и осторожно положил камень в деревянную шкатулку. Керован. Безымянный бог. Я посмотрел в окно на поросшие лесом холмы и шагнул в бездну.
– Ты же хотел отказаться! – Рука Ниеля застыла над доской. – В последние дни ты был так несчастен, что я предположил…
– Буду тебе признателен, если ты перестанешь думать за меня. Я не ребенок и способен сам принимать решения, тебе незачем скрывать от меня жестокую правду. Я понимаю последствия совершенных мной поступков, принимаю их и собираюсь идти до конца. Естественно, я горевал, убив неповинных людей, и это произошло оттого, что мой друг Александр не доверился мне полностью. Потом я обнаружил, что не могу пройти через эту стену, поскольку изменения уже произошли. Значит, ты тоже не веришь мне. Какой человек, или мадоней, не ощутит себя «несчастным», когда два самых дорогих ему существа не доверяют ему?
– Боюсь, я был слишком настойчив, заставляя тебя принять мой дар.
Я догадался, что эти слова следовало считать извинением.
– Так ты сделаешь, как я прошу?
Ниель осторожно поставил фигурку белого рыцаря на черно-серую доску. Потом поднялся и быстро подошел к окну, сложив руки за спиной.
– Как скажешь. Я отправлю тебя к новому спящему на тех же условиях, что и раньше. Но знай: это приключение, каковы бы ни были его цели, будет последним шагом в превращении, не считая полной передачи силы. Вернувшись, ты станешь мадонеем, телом и душой. Твои человеческие качества покинут тебя, но ты получишь кое-что взамен. Часть твоего прошлого… воспоминания… чувства… тоже уйдут.
– А мои шрамы? Каспариан говорит, что даже эти отметины со временем исчезнут. – Я налил себе стакан вина, удивляясь тому, что рука не дрожит. – Наверное, ты позволил им остаться, чтобы напоминать мне людском вероломстве. – Пусть он сам истолковывает горечь, звучащую в моем голосе. Я хотел получить ответ.
– Тебе не откажешь в проницательности. Но эти два шрама действительно непросто удалить. Их корни уходят слишком глубоко. Мы ведь только начали твое образование, тебе еще много предстоит узнать, но нам нет нужды спешить, эти… напоминания… пригодятся. – Лицо Ниеля светилось, словно на юге уже взошла луна. – Все твое человеческое прошлое покинет тебя, когда ты окончательно превратишься. Не исчезнет, а отойдет на задний план, как будто оно относится вовсе не к тебе, словно это история, рассказанная тебе в далеком детстве. Иначе изменения, произошедшие в твоем разуме, будут слишком пугающими, я не хочу, чтобы ты думал, будто у тебя отняли твою жизнь. Поэтому я позволил этим двум отметинам на твоем физическом теле остаться, ты уничтожишь их сам, когда захочешь, вместе с болезненными воспоминаниями.
Боги, он гордится своим до мелочей продуманным планом. Считает, что оказывает мне милость. Я перевел дух и сложил на груди руки, ощутив боль в боку, там, где была одна из «отметин». Мой собственный план родился всего несколько часов назад, когда я вернулся из гамарандового леса. Смертельная игра, с неожиданными ходами. Меня бесило то, что я зависел не только от себя, делая нужный ход.
– Отлично, – произнес я вслух. – Надо быстрее кончать с этим делом. Оставь мне напоминания. Я не хочу, чтобы меня опять вовлекли во всякие идиотские аферы, как это было в последний раз… боги, как они нелепы. Все было бы иначе, если бы Александр доверился моему спящему. Какая вопиющая глупость. Я думал, он все понимает.
– Ты орудие, которое они используют в собственных целях, – подхватил Ниель. – Какой настоящий друг заставит своего товарища испытывать угрызения совести?
Ночь опустилась на горы, северный ветер прогнал облака. Воздух был ясным и холодным, выглянувшие звезды казались твердыми, как алмазы. Пока Ниель ходил за Каспарианом, который должен был помочь нам отправиться в мир снов, я метался по комнате, думая о своем спящем и о том, что я ему скажу.
Прежде чем я успел додумать все до конца, вернулся Ниель, Каспариан шел за ним. Недовольство огромного мадонея затопило всю комнату, когда он уселся за стол с игровым полем. Рассказ Госпожи объяснял его ненависть и зависть. Горько видеть, как твой учитель расточает свои дары, вручая их тюремщику, тому, кто не родился мадонеем, сыну, который не любил своего отца так, как любил его воспитанник, разделивший с учителем заточение. Какой несправедливостью ему это кажется.
Мы все разместились вокруг стола, Каспариан зажег свечу. По ней карабкался паук. Ниель сидел с сосредоточенным лицом, готовый выпустить наружу заклятие. Прежде чем первые капли упали со свечи, заливая злополучное насекомое, я уже плыл над морем снов.
Она просто дремала. Ее сон был таким призрачным и закончился так быстро, что я едва не упустил его. Но с момента, когда Ниель коснулся меня, я был полон силы и нашел бы ее, даже если бы сон Элинор был не длиннее жизни снежинки в знойной пустыне.
– Сейонн! – она вжалась спиной в лимонное дерево, сонливость покинула ее. – Что ты здесь делаешь? – Элинор казалась усталой, но не испуганной, что лишний раз доказывало ее мужество. Проснуться после легкого послеобеденного сна и обнаружить возвышающегося над собой мужчину, одетого только в перевязь меча и желтое сияние, было серьезным испытанием. Тем более что в ходе моих последних подвигов я разрушил здание, похоронив под ним ее сводного брата. Печально, но я не собирался сообщать ей что-либо утешительное.
– Я пришел за своим сыном. Настало время забрать его.
Лучше бы я ударил ее. Она вскочила на ноги, лицо вспыхнуло.
– Ты дал мне слово!
– Все изменилось.
– Ты сказал, что Эван должен жить в безопасности и любви. Я поверила тебе.
– Так и будет! Где он?
– Посмотри на себя, Сейонн! Ты испугаешь его. Ты всех нас пугаешь.
– Ты тоже сомневаешься во мне, госпожа? Что мне сделать еще, чтобы убедить вас? – Мы стояли лицом к лицу на крутом подъеме, под нами раскинулся городок из палаток, где я был, когда навещал своего ребенка. Солнце заливало мир красно-золотым светом, был вечер. – Я не собираюсь спорить. Настало время Эвану узнать меня и свое истинное место в мире.
Она презрительно скривила губы.
– Чему ты научишь его? Мы даже не знаем, что ты теперь такое. Даже принц опасается, что ты превратился в невесть кого. Как я могу отдать своего ребенка тому, кто…
– Эван мой ребенок. Он должен быть со мной, а не метаться по пустыне с бандой несчастных оборванцев, ведущих войну. С вашей глупостью и самонадеянностью вы не продержитесь и года. – Я призвал ветер, расправил крылья и сделал шаг по направлению к высокой женщине. – Лучше поверь в серьезность моих намерений и не испытывай мое терпение. Вспомни Парассу.
Румянец Элинор исчез, но она не отступила и не шагнула назад.
– Никто из нас не забудет Парассу. Разве не в Парассе твоя слепая жажда крови убила моего брата Фаррола, человека, называвшего тебя другом, человека чести, который принес себя в жертву, чтобы спасти твоего принца? Где семь воинов лорда Кирила погибли, потому что ты не соизволил поговорить с Аведди? Почему же ты считаешь, что сможешь воспитать своего ребенка?
Правда. Все это правда. Ее обвинения больно хлестали меня. Но сейчас я обязан нарушить клятву, которую считал нерушимой, я должен подвергнуть своего ребенка опасности. Я знал своих друзей, ничто иное не заставит их поверить… – Скажи мне, где он, или я подожгу все палатки и найду его сам. – Мой голос громыхал между холмов, угрожая разрушить скалы и повалить деревья. – Я буду уничтожать людей одного за другим, если ты не ответишь мне.
– Огонь небес. – Наконец-то она начала верить.
Я расправил крылья и взлетел, кружась над ней словно стервятник, ревя так, что все в поселении слышали меня.
– Где мой сын?
– Ладно, я покажу тебе. – Элинор побежала вниз, спотыкаясь на ходу. Но и сейчас она не переставала думать. – Ты заберешь его в Кир-Наваррин?
– Это его дом.
– Тебе понадобится кто-то, чтобы заботиться о нем. Он совсем мал…
– У меня есть слуги, которые будут делать все, что нужно. – Я махнул крыльями, засыпая ее пылью.
– Слуги… – Элинор посмотрела на меня так, что ее взгляд едва не пронзил меня насквозь, и покачала головой. – Разве ты не понимаешь? Он боится чужих. Это обычно для детей его возраста. Ты не можешь…
– Привыкнет.
Элинор оступилась на камне и едва не упала. Задыхаясь, она остановилась, чтобы осмотреть ногу и поискать более безопасный спуск. Люди из лагеря собрались под холмом и во все глаза глядели на нас.
– Неважно, чем ты стал, ты не можешь быть настолько жесток, чтобы так резко лишить ребенка его привычного окружения.
– Не говори мне, что я могу, а чего не могу! Разве я все еще раб? Все поучают меня, говорят мне: «сделай это, сделай то, ты должен, тебе нельзя». Но теперь все станет по-другому. Я нашел свой настоящий дом, свое истинное обличье. Я унаследовал такую силу, которую вы не можете даже вообразить, я еще не войду в средний возраст, когда вы, людишки, превратитесь в пыль. Я спасу мальчика от опасностей этого мира. Будь проклята ваша наглая…
– А в твоем новом доме разве нет опасностей? – вспылила Элинор.
Страх пронзил меня от головы до пят. Опомнись. Возьми себя в руки. Я собирался высказать ей все, напугать ее, но неистовая сила распирала меня, угрожая все испортить, и я с трудом удерживался, чтобы не наброситься на нее, что было бы, мягко выражаясь, излишне.
Я грубо одернул себя, заставив сосредоточиться. Окончательное превращение в мадонея состоится только по возвращении к Ниелю, когда мой спящий снова заснет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90