– Мой добрый славный Валдис, не проси меня… – Но я не отступил, не обращал внимания на его мольбы, и наконец, когда смерть уже громыхала своей косой, он сдался.
– Каспариан, – позвал я. – Пожалуйста, окажи твоему учителю последнюю услугу. – Сначала мне показалось, что старый маг откажется. Но он опустился на колени в пыль рядом с нами, и когда я сказал, что от него требуется, Каспариан был просто потрясен. – Когда дело будет сделано, ты освободишь принца, – добавил я. – Он может забрать женщину и ребенка и уйти.
Каспариан кивнул, положил одну огромную ладонь на лоб Ниеля, другую – мне на голову, и начал творить заклятие, что было позволено в Тиррад-Норе только ему.
Когда все завершилось, мне показалось, что он склонился над умирающим мадонеем и негромко сказал:
– Мой добрый учитель Керован, покойся в мире и знай, что тебя будут помнить и чтить до самого конца моих дней. – Но я не был уверен, что действительно видел и слышал это, потому что я рыдал от такой боли, которой не знал до сих пор. Сила ушла, мозг выворачивался наизнанку, все тело силилось вспомнить, что это значит – быть человеком.
ГЛАВА 54

Я мечтал добраться до огня. Он был таким крошечным, золотистый проблеск с голубыми вкраплениями, горел так далеко от темного и пустынного места, в котором пребывал я, но мне казалось, что он может меня согреть. Иногда он разрастался, и я слышал потрескивание, какие-то шорохи, дразнившие слух, но отказывающиеся превратиться в слова. Терпение. Терпение. Если ты будешь слушать внимательно, ты услышишь… конечно, если это действительно слова, а не эхо умирающих снов. Пламя пугало. Откуда оно взялось? Наверное, тьма, холод и тишина были бы лучше. Иногда оно мигало, как кошачий глаз. И, хотя я опасался того, что заключалось в этом огне, я каждый раз отчаянно вскрикивал, когда пламя угасало, – мне казалось, что оно может уже не разгореться снова.
Мои крики не порождали звука. Голоса давно уже не было. Я целую вечность пробыл посреди хаоса. Была только непроглядная тьма. Беспричинный страх. Боль, лишенная источника. Но в какой-то миг я выбрался на этот пустынный берег, где и сидел, дрожа, надеясь, опасаясь, не помня и не чувствуя ничего, и наблюдал за огнем вдалеке. Терпение.
– Если бы мы только могли отвести его домой, где солнце, и жизнь, и еда настоящие, а не порожденные заклятиями. Мне не удается покормить его. Он тает на глазах.
– Опасно забирать его отсюда, Линни. Он может умереть от переезда… или даже хуже. Звезды ночи, только твои слова удерживают Аведди от убийства. Если бы мы знали, что на самом деле произошло, чем он был и чем он стал теперь. Этот Каспариан не может нам рассказать?
– Мне кажется, он в большом горе. Дни и ночи сидит над этой игрой, не спит. Но он продолжает заботиться о нас. Я уверена, что, если Каспариан захочет, слуги, пища и вообще все тут же исчезнут.
Яркий свет не давал мне открыть глаза. Хотя шорохи наконец обрели форму слов, осознавать их было настолько больно, что я не стал слушать. Я понимал лишь только то, что не желаю знать их значения. Я отвернулся и вновь канул в темноту.
– Мама, почему он не просыпается? Мой кораблик больше не хочет летать. Он бы заставил его летать.
– Я не знаю, дитя. Наверное, ему нужно еще поспать. Он очень болен.
– Он сказал, что научит меня, как заставить его летать, когда я подрасту. А ты научишь меня?
– Я хотела бы, но мне самой следует многому научиться. Иди сюда, посиди вместе со мной. Нет, все хорошо. Он никогда не обидит тебя. Он очень любит тебя, гораздо больше, чем ты в состоянии себе представить…
– …клянусь, ему лучше. Он стал ближе к нам. Вчера, когда Эван залез к нему на кровать, он пошевелил левой рукой.
– Линни, тебе необходимо вернуться. Ты кашляешь все сильнее, и я не вижу перемен в его состоянии. Я останусь. Или Горрид, он предлагал сменить тебя.
– Мы уже говорили об этом. Я не пойду без Эвана, а уводить от Сейонна сына не хочу.
Я снова увидел огонь, робкий, подрагивающий. Теперь я мог пойти туда, где он горел, оставить темноту за спиной. Терпение. Жар от него пока еще слишком сильный. Когда я собрался уйти обратно, что-то небольшое и теплое пробилось сквозь огонь и коснулось моей щеки, оставив на ней сырую каплю.
– Не плачь, – услышал я шепот. – Мама вылечит тебя. Спи.
Я ушел, но не так далеко, как собирался.
– Мой господин, необходимо убедить ее вернуться. Понятия не имею, откуда в ней столько упрямства.
– Может быть, это наследственное. В тебе его тоже достаточно. Так ты говоришь, Элинор лучше?
– Снадобья Каспариана очень ей помогли, но я не доверяю им… и ему. Он по-прежнему отказывается разговаривать с нами. А она не уйдет без Сейонна.
Я смог найти различие в голосах и заключить, что это два разных человека выражают разные мнения. Глубокое наблюдение, но это все, на что меня хватило.
– Атос, от него остались одни кости. – Вновь пришедший стоял совсем близко, от него пахло потом, лошадью и кожей. Меня поразило, что я представляю, как выглядит лошадь или кожа, и знаю, что с ними делают. Я почти сумел увидеть и самого говорящего. Каждое его слово рождало образ, словно в нем заключался целый мир. – Ты не замечаешь никаких перемен?
– Из меня плохой наблюдатель. Я вижу то, что надеюсь увидеть: движение глаз, что-то похожее на улыбку, особенно если рядом мальчик. А Линни видит и того больше. Именно поэтому я позвал тебя сюда. Только ты поймешь, можно ли нам забрать его отсюда. – Тот, кто сейчас говорил, часто бывал рядом со мной. Добрый. Вечно обеспокоенный. Полный любви.
Я ждал других голосов, тех двух, что все время были рядом. Они говорили со мной, иногда словами, иногда прикосновениями, уверенными и крепкими или легкими и манящими, заставляя меня двигаться, заставляя меня идти на огонь.
– Аведди! Как долго тебя не было.
Вот он. Так-то лучше. Только этот голос согревал меня. Значит, и тот второй тоже будет рядом. Тонкий голосок, рассказывавший мне сказки, доверявший мне секреты, в которых было даже меньше смысла, чем во всех остальных словах, обладатель которого бегал и шумел, пока женщина не приказывала ему успокоиться, иначе она прогонит его. Ее тон каждый раз сообщал и мне, и ему, что она ни за что, никогда не прогонит его. Маленькая ручка обхватила мои пальцы.
– Дядя Блез пришел, – сообщил он мне на ухо. – И он привел Сандера. Хочешь молока? Мама сказала, что ей нужно поговорить с дядей Блезом и Сандером. Это важно.
Молоко – это замечательно. Сыр был бы еще лучше. Но я был рад и просто голосу. Может быть, в этот раз я найду в словах смысл.
– Элинор! Я рад слышать, что тебе лучше. – Это был человек, пахнущий лошадью. – Каждый день все последние два месяца я рвался сюда, но Кафарна не пускала меня.
– Но теперь она твоя, да славятся все боги, Блез рассказал мне, что твой брат Кирил захватил Вайяполис. Я хочу узнать подробности, Сейонн, как мне кажется, тоже.
– Сейонн! Так он…
– Нет, он не говорит. Он еще даже не открывает глаза. – Я почувствовал, что она подошла ближе. Запах зимнего воздуха и костра. Прохладная рука на миг задержалась на моем лбу. Я ощутил на коже ее сладостное дыхание. – Но я наблюдаю за ним, когда мы разговариваем, он понимает. А если он понимает, то наверняка хочет знать, что произошло.
Тот, что пах кожей и лошадью, тоже подошел ближе. Крупный человек.
– И ты точно знаешь, что это Сейонн, а не кто-то еще?
– Мой господин, разве ты не ощутил его присутствия в тот день?
– Я надеялся до конца, конечно надеялся, но чувствовал только удары меча. Доказательством тому шрамы на моем теле. Он же собирался убить меня. Я бился не с другом.
– Да, все так. Перемена, которую я заметила, длилась один миг. Но в тот миг она была очевидна. Если бы ты сам не был едва жив, ты тоже заметил бы. – Я вслушивался в голос женщины, уверенный, что она знает ответы на все загадки и мое будущее каким-то образом зависит от нее. – Он позволил тебе победить себя, Аведди. Я уверена.
Ребенок дернул меня за волосы. Проклятье! Похоже, что меня расчесывают гребнем.
– Прости, – прошептал он, продолжая расчесывать. Никто не обращал на него никакого внимания.
– Он называл себя именем эззарианского бога, – продолжал всадник. – Но Блез видел его, я сам видел его, именно таким, каким Сейонн снился себе. Магом, ненавидящим людей, готовым уничтожить их, тем самым, кого так боялся Сейонн.
– Он и был тем магом. Это точно. Но оставался и Сейонном тоже, неважно, что он делал или говорил. Вспомни, что он сказал перед тем, как ты победил его. Вспомни слова, только точно.
– «Я такой же, как мой отец, а он такой, каким был его отец»… –Голос всадника начал затихать. Я решил вернуться в темноту, бежать отсюда, но ребенок снова взял меня за руку, и я не смог уйти.
Женщина нарушила молчание:
– Он пошатнулся при этих словах и схватился за голову. Я уже видела его таким, в тот вечер, когда он услышал, как я рассказываю Эвану историю про его отца. А что Сейонн сделал потом? Снова поднял меч, и, если судить по всем законам боя, по всему, что было в тот день, по твоему состоянию, по его силе, ты должен был умереть. Но ты жив. Как ты думаешь, какого отца он звал в тот миг?
– Мне необходимо подумать. Я поклялся ему… Ребенок вскочил и отбежал от моей постели.
– Мам, мам, мы голодные. Мы хотим молока и сыра. Они сменили тему разговора, перейдя сначала к еде и питью, а потом к военным событиям. Всадник, Аведди, готовился к серьезной битве, и я оказался вовлеченным в обсуждение его планов. Имена и названия мест сначала казались мне белыми пятнами на карте его рассказа. Но постепенно пустоты заполнялись образами: Кирил, Горрид, Бек, Парнифор… Загад. Александр.
– …но даже если я захвачу Эдека живым и стану судить его, как предлагает Блез, кого я назначу судьей? В ком достанет силы духа и беспристрастности, чтобы вынести справедливое решение? Я не хочу, чтобы новый мир начинался с мести, но все, кто участвовал в этой войне…
Новый мир. Необходим кто-то справедливый, чтобы обозначить границы между старым и новым мирами. Этот кто-то должен быть бесстрашным, упрямым, безупречно честным, справедливым и способным убедить других в верности своего решения. Я знал такого человека, вот только вспомнить бы имя…
Я слушал разговор, просто разговор друзей, переживающих тяжелые времена, шутки и смех были необходимы им не для того, чтобы скрыть печаль и беспокойство, а только чтобы привести чувства в равновесие и найти силы жить дальше. Женщина ложкой вливала мне в рот молоко, велев ребенку отойти и не мешать. Мой разум блуждал в поисках имени, рассматривая возможные варианты. Да, вот он, ответ, который ему необходим. Меня охватил огонь.
Выходи же. Мне представился мальчик, тянущий меня за руку. Больно не будет, я обещаю. Мама позаботится о тебе.
– Эван, о чем ты задумался? Доедай свой ужин. –Разговор возобновился. Послышался звон тарелок, кто-то засмеялся.
Маленькая ручка снова потянула меня. Идем, папа.
– Фиона.
В комнате повисла тишина. Я заставил себя открыть глаза, чтобы убедиться, что здесь есть люди, готовые меня слушать. Слова давались с таким трудом, что я не мог тратить их впустую. Они были здесь, все четверо сидели за столом, освещенным свечами. Я полулежал в кресле у камина, завернутый в красное одеяло.
– Что это было? – Трое взрослых заговорили разом.
– Ты что-то сказал, Блез…
– Линни…
– Аведди?
Ребенок маленьким ножом резал кусок сыра на узенькие полоски.
– Фиона. Судья, – Мой голос был не громче шепота, но он произвел потрясающий эффект. Все заговорили, закричали, зашумели.
Александр подбежал ко мне первым. Он перепрыгнул через стул и опустился на колени передо мной, вглядываясь в мое лицо.
– Сейонн? – позвал он. Глаза его были мокры.
– Мой отец… Гарет… – выговорил я, с трудом подбирая нужные слова, делая длинные паузы, чтобы передохнуть. – И если ты, мой господин, не перестанешь обливаться слезами, они решат, что у тебя есть сердце. – Никуда не годная шутка.
Постороннему наблюдателю могло показаться, что в этой сумрачной комнате взошло солнце.
Я был невероятно слаб. И ничего удивительного. Ниель изменял мое тело и разум почти четыре месяца, а обратно я вернулся за какой-то миг. Это возвращение было таким болезненным, что я два месяца пролежал в оцепенении, потеряв почти четверть своего обычного веса. Удар Александра по моему правому боку тоже не прошел даром. Правая рука почти не действовала, только легкое покалывание в кончиках пальцев говорило, что она еще жива. Мне приходилось прижимать ее к животу левой рукой, чтобы она не валялась на постели, словно дохлая рыба. Пройдет немало времени, прежде чем я поправлюсь. Что до моего разума, знания и память остались при мне, правда, отошли куда-то на задворки. От этого моя речь был медленной и неуверенной, а мысли легко путались.
К счастью, Элинор, кажется, понимала, что мне нужно. Она не позволила Блезу и Александру расспрашивать меня.
– Приезжайте через неделю, – сказала она им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90