Я поспешил обратно к Александру. Сарья как раз снимала с огня отвар кошоны, а Манот и Фесса держали Александра за руки. Янтарные глаза принца были широко распахнуты, но он ничего не видел и не узнавал меня.
– Прочь, демон! Я не приму тебя! О Атос всемогущий! Он горит… – Его бред состоял из обрывков воспоминаний тех времен, когда Повелитель Демонов пытался захватить его душу.
– Подними ему голову и придержи, – скомандовала Сарья, держа в руках дымящуюся чашку. – Мы надеялись, что жар уничтожит сам себя, но он слишком силен. – Осторожно, чтобы не пролить горячую жидкость на обнаженную грудь принца, она поднесла отвратительно пахнущую микстуру к его губам. Он отворачивался, плевался, называл нас демонами и предателями и угрожал всеми мыслимыми казнями. Когда нам удалось влить в него чашку, Сарья принесла еще одну. И еще, и еще, пока горшок не опустел. Принц сдался и затих. Мы уложили его обратно, и он начал потеть. Сарья, удовлетворенно кивая, обтирала ему лицо и тело чистой тканью, а Манот тем временем сменила припарку на ноге.
Еще два дня он метался в лихорадке, еще два дня его заставляли потеть. Мы с Совари по очереди удерживали Александра, пока женщины вливали в него свои отвары. Потом мы сменяли Малвера, стоящего на часах, заботились о лошадях и ходили на охоту, чтобы пополнить запасы продовольствия. Спали по очереди. К началу третьего дня в Драфе наши силы были на исходе. Глаза открывались с трудом. Проведя все утро в безуспешных попытках найти что-нибудь съедобное, я швырнул на песок лук Малвера и упал на песок рядом с Совари, уснув раньше, чем мой пустой желудок возобновил свои жалобы. Малвер стоял на часах.
Солнце ослепило меня, когда я с треском открыл глаза. Именно с треском, потому что в моей голове что-то трещало.
Солнце висело прямо надо мной. Глупец. Как меня угораздило заснуть посреди пустыни? Этого не может быть. Я прекрасно помнил, что укладывался спать на шерстяной подстилке под деревьями, в двух шагах от Совари и принца.
– …оставить его здесь. Не думаю, что веревки его удержат, хотя хороший удар его успокоил. – В голосе говорящего звучала тревога. – Не знаю, можно ли его вообще убить. То, что он натворил, никак не согласуется с тем, что он до того сделал.
– Пусть женщины осмотрят твою руку. Я послушаю, что он говорит. – Оба собеседника заметно нервничали.
– Будь осторожен, капитан.
Только попытавшись отвернуться от палящего солнца, я сообразил, что слова про веревки и удары относились ко мне… Я лежал на боку, с руками связанными за спиной и притянутыми к связанным ногам. Тело было выгнуто дугой, отчего в правом боку тоже начало трещать, как и в голове. Но все эти неудобства были ничем по сравнению с теми чувствами, что поднялись во мне, когда я понял, почему оказался в таком положении.
– Все прошло, – выдохнул я. – Я не причиню вам вреда.
– Скажи это Малверу.
– Что случилось? Я правда не знаю. – Разумеется, я догадывался, но подробностей не помнил.
– Малвер говорит, что ты примчался, завывая от ярости, обещал перебить «этих проклятых людишек». В руке у тебя был нож, и, кажется, тебе было все равно, в кого его всадить. Он спрятался за колонной. Когда ты подошел ближе, он запустил тебе в голову кирпич. Когда он связывал тебя, ты едва не откромсал ему руку, и Малверу пришлось ударить тебя еще раз.
– Боги… – Как бы ни были беспокойны мои сны, раньше они всегда служили надежным укрытием от безумия. – Простите меня. Скажи Малверу… – Что он скажет ему?
Чтобы он не боялся? – …я прошу прощения. – Никуда не годится. –Пожалуйста, отойди, капитан. Я собираюсь освободиться но, обещаю никому не причинять вреда.
Поколебавшись, Совари отошел достаточно далеко, чтобы я мог не опасаться за свою шею. Но меч он держал наготове, и я понимал его.
Когда веревки упали, я застонал от наслаждения.
– А как остальные?.. Больше я никого не ударил? – Я медленно сел, прижимая руку к ноющему боку и стараясь выглядеть как можно более миролюбиво.
Совари покачал головой, не сводя глаз с веревок, которые я поджег одним словом. Его ответ обрадовал меня еще больше, чем освобождение от пут.
Я потер запястья и ноющую голову, стараясь не обращать внимания на бок.
– Временами я не могу себя контролировать, – сказал я почти равнодушно. – Эта болезнь не имеет никакого отношения ни к Малверу, ни к тебе. Следовало, конечно, предупредить вас…
Нужно держаться подальше от людей… Людишек, как я сказал. Что происходит? Я всегда думал об эззарийцах как о людях. Но мои неожиданные яростные припадки ни разу не были направлены против эззарийцев, ни разу не касались тех, в ком жил демон. Горден, трое нищих из Вайяполиса, друг Блеза Диан, намхира… все они люди.
– …я думал только о спасении принца, – говорил я Совари. –И я еще нужен вам. Но я уйду сразу, как только он сможет сесть на коня. Если вы с Малвером снова заметите признаки начинающегося припадка, делайте со мной все, что сочтете нужным.
– Мы будем следить.
Совари выглядел озадаченным. Полагаю, он больше не считает меня посланником Атоса, разве только если боги совсем не такие, какими он представлял их. Кончик его меча упирался в разбитый кирпич.
– Не церемоньтесь со мной, если это повторится, Совари. Ты уже видел, что я все делаю как следует.
– Да уж. Я видел. – Он протянул мне руку, помогая подняться с земли.
Я с благодарностью ухватился за него. Мы дошли до источника, рядом с которым росло одинокое гранатовое дерево. Там я мог попить и умыться, Совари ушел вперед поговорить с Малвером и остальными.
Проглотив несколько пригоршней теплой мутной воды и с трудом удержавшись, чтобы не осушить весь родник, я лег на подстилку из прошлогодних листьев и попытался не думать. Без толку. Нужно уходить, я не могу защитить Александра даже от самого себя. Я закрыл глаза и прижал мокрые ладони к лицу. Если бы я мог до краев наполнить этим тихим вечером в пустыне свою душу!
И словно в ответ на мой крик души послышались медленные шаги Гаспара. Он остановился рядом со мной. Мальчика с ним не было.
– Ты не боишься? – спросил я, когда он сел под дерево. Листья тихо зашуршали.
– Не так сильно, как ты. – Его голос звучал иначе, чем до сих пор. Резко и властно. – Я не держу в своих руках жизнь и смерть мира.
Я сел и уставился на него. Жаркий день мгновенно сменился ледяной звездной ночью, такой холодной, что я уже сожалел об уходе безжалостного светила.
– Кто ты, Гаспар?
– Я мог бы задать тебе тот же вопрос. – Он поднял на меня свои незрячие глаза. Хотя его голос звучал ровно, его заметно пугало то, что видел его мысленный взор. – Но ты уже знаешь, кто ты. Я назвал тебя.
– Тот, что из тьмы.
Он не стал соглашаться или опровергать свои слова.
– Непросто поселить страх в сердца тех, кого ты любишь. Это почти самое сложное. А сложнее всего обнять тьму из своих снов. Дать имя Безымянному и отделить себя от света.
– Это не я. – Мое сердце упало. Я не стал спрашивать, как он узнал и почему так уверен. Не стал думать, как глупо умолять мир изменить то, о чем я знал все это время. – Пожалуйста, это не я.
– Это твой путь, тот, что ты выбрал. Добро или зло, смерть или жизнь.
– Нет. Назови что-нибудь еще. – Словно его слова могут что-то изменить.
– Я не могу вернуть произнесенное, не могу солгать. Защитить душу от сиюминутного зла иногда означает обречь ее на жизнь в вечном зле.
Но если я не могу защитить тех, кого люблю, тех, кого я поклялся защищать, – к чему тогда все? Если я действительно рожден разрушить мир, не лучше ли начать с уничтожения себя? Больше всего на свете я ненавидел самоубийство, действие, отрицающее ценность жизни.
– Помоги мне понять. Я не знаю, что делать.
– Ты идешь по избранному тобой пути. Перед рассветом темнее всего.
Его таинственность ничем не помогла мне. Откуда бы он ни черпал свои знания, от богов, из пророчеств или преданий, события сами вели меня по тому пути, на который я однажды ступил. Я знал, куда он ведет. Через ряд колонн к сочащейся кровью крепости, к человеку с крыльями… к человеку с моим лицом… готовому разрушить мир.
– Мы поможем тебе обрести равновесие, воин. Прежде чем ты вступишь в последнюю битву, тебе необходимо завершить войну с самим собой.
Я больше не хотел слушать его. Закрыл голову руками и проверил возведенные мной барьеры, за которыми находился мой демон. Если я смогу остаться самим собой, удержать демона, оставить его за воротами, не пустить его в Кир-Наваррин, с миром ничего не произойдет. Это не я. Я не стану. Это не я.
Когда я очнулся, уже наступил вечер, рядом со мной никого не было. В воздухе вился призрачный аромат душистых курений. Наверное, я заснул или перегрелся на солнце. Гаспар был просто старым слепым человеком. Никакой гадатель на костях, никакой звездочет не сможет ответить на мой вопрос.
– Он зовет тебя, эззариец! – Совари махал мне из-под пальм нагер. Я поднял руку в знак того, что услышал его, и поспешил к принцу.
ГЛАВА 19

Александр сидел, опираясь спиной на седло, и морщился каждый раз, когда Сарья подносила к его губам деревянную ложку, наполненную густым коричневым варевом.
– Огонь демонов, женщина! Неужели у тебя нет ничего, кроме этого навоза? Если уж мне пришлось остаться в этом проклятом мире, более или менее сносная пища могла бы примирить меня с ним.
– Кассива насытит тебя, воин. Она лучше мяса, если человек ранен. Она врачует кости. – Женщина снова поднесла ложку к его рту, прежде чем он успел запротестовать. Несмотря на недовольство принца, у него едва бы достало сил оттолкнуть ее руку. Он только яростно сверкал глазами.
Я прислонился к развалинам одной из стен, образовывающих укромный угол, и стал ждать. Совари куда-то исчез, Малвера тоже нигде не было. Наверное, он не станет попадаться мне на глаза, пока не убедится, что я не собираюсь прикончить его при первой же возможности.
Когда плошка опустела, Сарья отошла в сторону и указала на большой глиняный сосуд, стоявший рядом с принцем.
– Теперь, когда ты очнулся, следует ли мне помогать тебе, или ты предпочтешь помощь своего друга, или просто напустишь лужу?
– Я неплохо справлялся с этим делом не один десяток лет. Для этого мне не нужна ни старая карга, ни трусливый эззариец.
– Похоже, что он ожил. – Сарья усмехнулась, продемонстрировав мне три коричневых зуба. – Когда у него была лихорадка, он ни разу не назвал меня старой каргой. Манот скоро придет сменить повязку.
Александр пробормотал, обращаясь к ее удаляющейся спине:
– Какой лекарь оставит своего пациента благоухать как навозная куча? В следующий раз они приложат к моей ноге козлиную печенку или гнилую капусту. – Он завозился с горшком и подолом своей грязной, запятнанной кровью рубахи и неудачным движением потревожил ногу, туго забинтованную от бедра до ступни. Его голова упала на подстилку, глаза закатились. – Атос кровавый, – прошептал он, его порозовевшее было лицо снова стало серым.
– Ты хотел меня видеть? – поинтересовался я, подхватывая ногу и осторожно перекатывая его на бок, чтобы он все-таки добрался до предложенного Сарьей горшка.
Даже в такой щекотливый момент, когда его челюсти сжимались от напряжения и боли, он сумел заговорить с достоинством дерзийского принца.
– Я хотел объявить тебе, что ты свободен. Выпусти свои крылья, улетай, или что ты там собирался.
– Очень опрометчивое заявление для того, кто в данный момент не может даже помочиться без посторонней помощи.
– У тебя больше нет обязательств. Ты всегда говорил, что не собираешься защищать мою Империю. Вот и уходи. Наверное, это поможет восстановить доверие ко мне моих дворян после того, как я покинул поле боя, как трусливый огородник. – Он морщился и чертыхался, пока я перекатывал его обратно на спину и подсовывал ему под голову седло, чтобы устроить поудобнее.
– Ты шел на гибель, а это само по себе не вызывает доверия.
В его глазах отразилась боль, не имеющая ничего общего с его раной.
– Ты связал меня по рукам и ногам, заставил видеть мир таким, каким его видишь ты. Я старался, и что из этого вышло? Ты знаешь, на что мне придется теперь согласиться, чтобы приобрести союзников?
Какая разница. Что пользы спорить об утерянных возможностях, если выбора ни у одного из нас все равно нет?
Я позволил ему кричать на меня, пока у него были силы. Он сообщил мне, как мало я понимаю в дерзийском военном искусстве, как глупо с моей стороны было решить, что если Хамраши окружили его войско и перебили половину людей, то он непременно проиграет битву. Потом он поведал мне, как именно он собирается наказывать предателей, оставивших Императора.
Только когда он замолчал и откинулся на седло, закрыв глаза, я заговорил снова.
– И что вы станете делать теперь, мой повелитель?
– Унижаться, надо думать. Ползать на брюхе перед Горушами и бубнить, что это не я убил своего отца. Умолять Фонтези принять в дар половину моих лошадей, земель и моего первенца, если таковой случится, чтобы они вернулись к выполнению своего долга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90