Обнаружив его, он постоял снаружи некоторое время, готовясь. Она была там – его спасение. Он хотел чтобы их соединение было настолько прекрасным, насколько он сможет это сделать.
Парадная дверь была открыта. Дети играли на пороге, оторванные от своих «классиков» и скакалок начавшимся дождем. Он прошел мимо них с осторожностью, заботясь о том, чтобы его подволакивающаяся нога не расплющила крошечную руку. Одна особенно очаровательная девочка заслужила от него улыбку, но она на нее не ответила. Он встал в холле, пытаясь вспомнить, где, как говорил Европеец, прячется Кэрис. На втором этаже, кажется?
* * *
Кэрис услышала, как кто-то движется по площадке снаружи комнаты, но эти шаги мимо потертого дерева и шелушащихся обоев звучали за проливами без мостов, далеко от ее Острова. Она была в совершенной безопасности там, где находилась.
Затем кто-то снаружи постучал в дверь: это был застенчивый, джентльменский стук. Сначала она не ответила, но когда стук повторился, сказала:
– Уходите.
После некоторого колебания, через несколько секунд, ручка двери слегка дернулась.
– Пожалуйста... – сказала она вежливо, насколько была способна, – уходите. Марти нет дома.
Ручка снова дернулась, на этот раз сильнее. Она услышала, как мягкие пальцы работают над деревом; или это было хлюпанье волн на берегу Острова? Она не могла понять это в достаточной степени, чтобы испугаться или даже только озаботиться. Марти принес хороший героин. Не самый лучший – такой она получала только от Папы, – но этот выметал прочь все клетки страха.
– Не надо входить, – сказала она предполагаемому посетителю. – Уходите и возвращайтесь попозже.
– Это я, – попытался сказать Пожиратель Лезвий. Даже сквозь легкую пелену солнца она узнала этот голос. Как мог Брир так шептать у ее двери? Ее мозг играет в плохие игры.
Она села на кровати; шум давления на дверь возрос. Внезапно, устав от собственной деликатности, Брир толкнул дверь. Один раз, второй. Замок поддался слишком легко, и он, споткнувшись, вошел внутрь. Это не было игрой ума, это был он во всей своей славе.
– Я нашел тебя, – сказал он, этот совершенный принц.
Осторожно прикрыл за собой дверь и предстал пред ней. Она поглядела на него с недоверием: его сломанная шея, которую поддерживала самодельная конструкция из деревяшек и бинтов, его потертая одежда... Он занялся одной из своих кожаных перчаток, пытаясь снять, но та не поддавалась.
– Я пришел, чтобы увидеть тебя, – сказал он ломающимся голосом.
– Да.
Он сдернул перчатку. Раздался мягкий, тошнотворный звук. С перчаткой содралось много кожи. Он протянул этот сочащийся лоскут ей.
– Ты должна помочь мне, – сказал он.
– Ты один? – спросила она у него.
– Да.
Это было по крайней мере что-то. Может быть. Европеец даже не знает о том, что этот здесь. Он пришел поухаживать, судя по этим патетическим попыткам на церемонность. Его флирт впервые возродился после того первого свидания в паровой. Она не закричала и ее не затошнило, и это подкрепило его неумирающую верность.
– Помоги мне, – проныл он.
– Я не могу помочь тебе. Я не знаю, как.
– Позволь мне коснуться тебя.
– Ты болен.
Рука уже протянулась. Он шагнул вперед. Он что думал – она какая-то икона, талисман, коснешься один раз и исцелишься от всех болезней?
– Милая, – сказал он.
Запах был невыносим, но ее мозг, забитый наркотиком, бездействовал. Она знала, что нужно удрать, но как? Через дверь или, может быть, через окно? Или просто попросить его уйти и прийти завтра?
– Пожалуйста, уходи.
– Только коснуться.
Рука была в нескольких дюймах от ее лица. Отвращение охватило ее, прервав летаргию, которую навеял Остров. Она отбросила его руку, испуганная даже этим кратким соприкосновением с его телом. Он выглядел обиженным.
– Ты пыталась причинить мне боль, – напомнил он ей, – так много раз. Я никогда не причинял тебе боли.
– Но ты хотел.
– Он. Не я. Я хочу, чтобы ты была вместе с моими друзьями, там, где никто тебя не обидит.
Его рука внезапно метнулась к ней и схватила ее за шею.
– Ты никогда не уйдешь от меня, – сказал он.
– Мне больно, Энтони.
Он прижал ее к себе и наклонил голову, насколько позволяла шея. В пятне кожи рядом с правым глазом она заметила изменение. Чем ближе он был, тем яснее она видела жирную белую личинку, которая расположилась на его лице, похожая на яйцо, и зрела там, ожидая крыльев. Он знает, что стал домом для личинок мух? Или, может быть, это предмет гордости – быть засиженным мухами? Он собирался поцеловать ее – никакого сомнения. «Если он положит язык мне в рот, – подумала она, – я откушу его. Я не позволю ему этого сделать. Боже милостивый, я лучше умру».
Он впился своими губами в ее.
– Ты непростительно ведешь себя, – сказал тонкий голос.
Дверь была открыта.
– Отпусти ее.
Пожиратель Лезвий убрал руки от Кэрис и отодвинулся от ее лица. Она выплюнула привкус его поцелуя и посмотрела вверх.
Мамулян стоял в дверях. За его спиной стояли два хорошо одетых молодых человека: один с золотыми волосами, оба с улыбками победителей.
– Непростительно, – снова сказал Европеец, и обратил свой рассеянный взгляд на Кэрис.
– Ты видишь, что случается, когда ты сбегаешь из-под моей опеки? – сказал он. – Какие кошмары начинаются?
Она ничего не ответила.
– Ты одна, Кэрис. Твой давешний защитник мертв.
– Марти? Умер?
– В своем доме: пошел туда за героином.
Догадавшись об ошибке, она оказалась чуть-чуть впереди него. Может быть, это даст Марти преимущество над ними, – то, что они думают, будто бы он мертв. Но это не было бы мудро – источать слезы. Она не трагическая актриса. Лучше притвориться неверящей, сомневающейся по крайней мере.
– Нет, – сказала она, – Я вам не верю.
– Собственными руками, – сказал белокурый Адонис из-за спины Европейца.
– Нет, – настаивала она.
– Да уж поверь, – сказал Европеец, – он не вернется. По крайней мере в этом можешь мне довериться.
– Довериться тебе? – пробормотала она. Это было почти смешно.
– Разве я не предотвратил твое изнасилование?
– Он – твое создание.
– Да, и будет наказан именно поэтому. Теперь, я надеюсь, что ты отплатишь мне за мою доброту, за мое своевременное появление, тем, что найдешь для меня своего отца. Я не потерплю никакого отлагательства, Кэрис. Мы возвращаемся на Калибан-стрит и ты найдешь его или, клянусь Богом, я выверну тебе кишки. Это мое обещание. Святой Томас отэскортирует тебя к машине.
Рыжеволосый, улыбнувшись, выступил из-за своего белокурого товарища и подал Кэрис руку.
– У меня очень мало времени, девочка, – сказал Мамулян и его изменившийся тон подтвердил это сообщение. – Так что, пожалуйста, дай спокойно разобраться с этим гнилым делом.
Том вывел Кэрис на лестницу. Когда она вышла. Европеец обратил свое внимание на Пожирателя Лезвий.
Брир его не боялся, он больше никого не боялся. Убогая комната, в которой они стояли друг против друга, была душной; он мог бы сказать, что здесь жарко, судя по поту на щеках и верхней губе у Мамуляна. Он сам был холоден; он был самым холодным человеком. Ничто не вызывало в нем страха. Мамулян, конечно, это разглядел.
– Закрой дверь, – сказал Европеец белокурому мальчику. – И подыщи что-нибудь, чем можно его связать.
Брир ухмыльнулся.
– Ты ослушался меня, – сказал Европеец. – Я оставил тебя завершить дело на Калибан-стрит.
– Я хотел ее видеть.
– Она не твоя, чтобы на нее смотреть. Я заключил с тобой сделку и, как и все остальные, ты нарушил ее условия.
– Маленькая игра, – сказал Брир.
– Нет маленьких игр, Энтони. Ты, бывший со мной все это время, неужели ты не понял? Каждое действие значимо. Особенно игра.
– Меня не трогает то, что ты говоришь. Все слова, только слова.
– Я тебя презираю, – сказал Европеец. Грязное лицо Брира, обращенное к нему, выразило то ли тревогу, то ли раскаяние. Хотя Европеец знал, что сейчас у него есть превосходство, что-то в лице Брира заставило его насторожиться. В свое время Мамуляну служили и более отвратительные типы. Бедный Константин, например, чьи посмертные аппетиты простирались куда дальше поцелуев. Почему тогда Брир его беспокоит?
Святой Чэд разобрал одежду: вот эти ремень и галстук подойдут Мамуляну.
– Привяжи его к кровати.
Чэд едва смог коснуться Брира, хотя тот не сопротивлялся. Тот согласился на эту игру в наказание с идиотической ухмылкой, все еще кривившей его лицо. Его кожа – под рукой Чэда – была нетвердой, как будто под этой тугой, лоснящейся поверхностью мышцы обратились в желе и гной. Святой работал, исполняя долг как можно старательней, в то время как пленник развлекался разглядыванием мух, кружащих по орбите у его головы.
Через три – пять минут руки и ноги Брира были надежно закреплены. Мамулян кивнул в знак удовлетворения.
– Отлично. Ты можешь идти к Тому в машину. Я спущусь через несколько секунд.
Чэд почтительно удалился, вытирая руки о носовой платок на ходу. Брир все еще созерцал мух.
– Сейчас я должен тебя покинуть, – сказал Европеец.
– Когда же ты вернешься? – спросил Пожиратель Лезвий.
– Никогда.
Брир улыбнулся.
– Значит, я свободен, – сказал он.
– Ты мертв, Энтони, – ответил Мамулян.
– Что? – улыбка Брира начала растворяться.
– Ты мертв с тех пор, как я нашел тебя висящим под потолком. Я думаю, ты, может быть, знал, что я приду, и убил себя, чтобы спастись. Но ты был мне нужен. Поэтому я дал тебе немного своей жизни, чтобы использовать для себя.
Улыбка Брира исчезла навсегда.
– Вот почему ты так нечувствителен к боли – ты ходячий труп. Твое тело изнашивается, от этого ты и страдал эти жаркие месяцы, а теперь все кончено. Совершенно предотвратить такое было невозможно, но я сделал разложение медленным.
Брир потряс головой. Это было чудо искупления?
– Теперь ты мне больше не нужен. Поэтому я отнимаю свой дар...
– Нет!
Он попытался сделать какой-нибудь умоляющий жест, но запястья были связаны тесно вместе и веревки врезались в мышцы, отчего те продавливались и покрывались бороздами, как мягкая глина.
– Скажи мне, как я могу возместить, – предложил Брир, – что-нибудь.
– Нет ничего.
– Все, что ты попросишь. Пожалуйста.
– Я попрошу тебя страдать, – ответил Европеец.
– Зачем?
– За предательство. За то, в конце концов, что ты такой же, как и остальные.
– Нет... просто маленькая игра...
– Тогда пусть и это будет игрой, если она развлечет тебя. Шесть месяцев изнашивания спрессовались во много часов.
Мамулян подошел к кровати, положил руку на рыдающий рот Брира и сделал рукой движение, как будто хватая что-то.
– Все кончено, Энтони, – сказал он.
Брир почувствовал шевеление в животе, словно некий затрепетавший предмет неожиданно дернулся и вышел. Он следил за уходом Европейца откинув голову. Что-то, но не слезы, собралось в уголках глаз.
– Прости меня, – умолял он своего спасителя. – Пожалуйста, прости меня.
Но Европеец ушел, спокойно прикрыв за собой дверь.
Какой-то шум донесся с подоконника. Брир оторвал взгляд от двери и поглядел туда. Два голубя повздорили из-за одного куска и теперь разлетелись. Маленькие белые перья падали на подоконник, как снег в разгаре зимы.
66
– Вы мистер Галифакс, не так ли?
Человек, озиравший ящики фруктов в безветренном, полном ос дворе позади магазина, обернулся к Марти.
– Да. Чем могу служить?
Мистер Галифакс был плохо загоревшим и неблагоразумным человеком. Его лицо кое-где шелушилось и выглядело болезненно. Он был раздражителен и неуютен для окружающих, и как подумал Марти, лишен самообладания. Тактичность должна стать девизом сегодняшнего дня, если он хочет завоевать доверие этого человека.
– Как дела, все в порядке? – спросил Марти.
Галифакс пожал плечами.
– Выправятся, – сказал он неохотно, оторванный от своего занятия. – Много регулярных клиентов в это время в отпуске.
Он уставился на Марти.
– Я вас знаю?
– Да. Я был здесь несколько раз, – солгал Марти. – Из-за клубники для мистера Уайтхеда. Вот почему я и пришел. Обычный заказ.
Галифакс ничем не выдал своего удивления; он поставил поднос персиков, который держал в руках, на землю.
– Извините. Я не обслуживаю мистера Уайтхеда.
– Клубника, – подсказал Марти.
– Я слышал, что вы сказали, – ответил Галифакс вспыльчиво, – но я не знаю никого с таким именем. Вы, должно быть, ошиблись.
– Вы меня помните?
– Нет, не помню. Теперь, если вы желаете что-то купить, вас обслужит Тереза, – он кивнул в сторону своего магазина. – Я хочу закончить здесь прежде, чем испекусь на этом солнце.
– Но я полагал взять клубники.
– Вы можете взять ее сколько угодно, – сказал Галифакс, простирая руки. – У нас ее навалом. Спросите Терезу.
Марти чувствовал, как растет разрыв между ними. Человек не собирался отступить ни на дюйм. Он попробовал последний намек.
– Вы не собрали комплект для мистера Уайтхеда? Обычно вы их пакуете для него.
Эта значительная деталь, казалось, убрала праздность с лица Галифакса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65