Его глаза поблескивали.
– Я не молюсь, если вы это имеете в виду, – продолжил Марти.
– Даже перед вашим судом? Скороговоркой для Всемогущего?
В этих вопросах не было юмора или чего-то предумышленного. Марти снова ответил так честно, как мог.
– Я не помню точно... Думаю, что тогда я наверняка что-то говорил, да. – Он остановился. Облака над ними закрыли солнце. – Ничего хорошего это мне не принесло.
– А в тюрьме?
– Нет, никогда не молился. – Он был уверен. – Ни разу.
– Но ведь были же в Вондсворте богобоязненные люди?
Марти вспомнил Хесельтина, с кем он несколько недель делил камеру в самом начале своего срока. Тюремный старожил, Тин провел больше лет за решеткой, чем на свободе. Каждый вечер он бормотал в подушку варварскую версию «Отче Наш», прежде чем заснуть: «Отче Наш, сущий на Небесах, да светится имя...», не понимая ни слов, ни их значения, просто проговаривая молитву наизусть, как он делал это, возможно, каждый вечер в своей жизни до тех пор, пока речь не заходила о спасении – «не введи в Искушение и избавь от Лукавого, во веки веков. Аминь».
Это ли подразумевал Уайтхед? Было ли в молитве Хесельтина уважение к Создателю, благодарность за Создание или, хотя бы, предвкушение Судилища?
– Нет, – ответил Марти. – Не то, чтобы богобоязненные. Я имею в виду, какой смысл?..
Тут было нечто большее, чем просто возникшая мысль, и Уайтхед ждал с терпением стервятника. Но слова торчали на языке Марти, отказываясь быть произнесенными. Старик подтолкнул их.
– Почему нет смысла?
– Потому что все это – несчастные превратности судьбы, правда? То есть, все это случай.
Уайтхед кивнул едва заметно. Последовало долгое молчание, затем старик спросил:
– Ты знаешь, почему я выбрал тебя, Марти?
– Совсем нет.
– Той никогда не говорил ничего тебе?
– Он сказал, что я могу выполнить эту работу.
– Ну многие люди советовали мне не брать тебя. Они считали, что ты не подходишь по многим причинам, о которых мы не будем распространяться. Даже Той не был уверен. Ты нравился ему, но он не был уверен.
– Но вы все равно наняли меня?
– Действительно.
Марти стал находить эту игру в кошки-мышки небезопасной. Он сказал:
– И теперь вы собираетесь сказать мне почему, так?
– Ты игрок, – ответил Уайтхед.
Марти показалось, что он знал ответ задолго до того, как он был произнесен.
– Ты не попал бы в эти неприятности, если бы не должен был заплатить большие игорные долги. Я прав?
– Более или менее.
– Ты тратил каждое пенни, которое добывал. По крайней мере так утверждали твои друзья на суде. Растрачивал их.
– Не всегда. У меня были большие выигрыши. Действительно большие выигрыши.
Взгляд, который Уайтхед бросил на Марти, был острее скальпеля.
– После всего того, через что ты прошел – все эти стрессы, которые мучили тебя, – ты все еще говоришь о своих больших выигрышах.
– Я помню лучшие времена, как любой другой, – защищаясь, ответил Марти.
– Везло.
– Нет! Я был хорош, черт возьми!
– Везло, Марти. Ты сам только что так сказал. Ты сказал, что все это случайность. Как ты можешь быть хорош в том, что является несчастным стечением обстоятельств? Это же бессмысленно, разве нет?
Он был прав, по крайней мере на первый взгляд. Но все было не так уж просто, как он стремился представить, не так. Все это было случайностью, он не мог спорить с этим основным утверждением. Но печенкой Марти чувствовал что-то еще. Что это было, во что он верил, он не мог описать.
– Разве ты не это сказал? – настаивал Уайтхед. – Что это был несчастный случай.
– Но не всегда было так.
– Для некоторых из нас случайность на нашей стороне. Ты это имеешь в виду? Некоторые из нас держат палец... – указательный палец Уайтхеда описал спираль, – на колесе.
Вращающийся палец остановился. Мысленно Марти завершил картину: шарик скачет от лунки к лунке и находит нишу, номер. Победитель триумфально визжит.
– Не всегда, – сказал он. – Только иногда.
– Опиши это. Опиши, как ты это чувствуешь. Почему бы нет? Что в этом плохого?
– Иногда это так просто, ну знаете, как отнять сладости у ребенка. Когда идешь в клуб и фишки мелко вибрируют в руках, ты знаешь. Господи, ты точно знаешь, что не проиграешь.
Уайтхед улыбнулся.
– Но ты проигрывал, — напомнил он Марти с жесткой вежливостью. – Ты часто проигрывал. Ты проигрывал все, что у тебя было и даже больше.
– Я был глуп. Я играл даже тогда, когда фишки не дрожали, когда я знал, что у меня полоса невезения.
– Почему?
Марти метнул на него сердитый взгляд.
– Вы что хотите подписанной исповеди? – резко ответил он. – Я был жаден, вы это хотите сказать? Я любил играть даже когда у меня не было шансов на выигрыш. Я просто хотел играть.
– Ради игры?
– Да, если хотите. Ради игры.
Невозможно сложное выражение появилось на лице Уайтхеда: в нем было сожаление, и ощущение ужасной потери, – и, более того, непонимания. Уайтхед – мастер, Уайтхед – Повелитель мира вдруг показал – совсем немного – еще одно, более доступное лицо – лицо человека, дошедшего до точки отчаяния.
– Мне был нужен кто-то с твоей слабостью, – объяснил он и, внезапно, стал исповедующимся. – Потому что, рано или поздно, а я знал, что такой день, как сегодня, наступит, я должен буду попросить тебя рискнуть вместе со мной.
– В чем рискнуть?
– Все не так просто, как рулетка или карты, тогда я мог бы объяснить тебе все, не прося о простом доверии. Но это так сложно. И я устал.
– Билл говорил...
Уайтхед оборвал его.
– Той оставил поместье. Ты больше не будешь видеть его.
– Когда он уехал?
– В начале недели. Наши отношения в течение некоторого времени уже разваливались. – Он заметил огорчение Марти. – Не беспокойся. Твое положение здесь так же крепко, как всегда. Но ты должен доверять мне абсолютно.
– Сэр...
– Не надо заверений в преданности, они утомляют меня. Не потому, что я не верю в твою искренность. Но я округе людьми, которые говорят то, что я хочу слышать. Именно так они могут держать своих жен в мехах и сыновей на кокаине. – Его рука в перчатке царапала бородатую щеку, когда он говорил. – Так мало честных людей. Той был первым. Иванджелина, моя жена, была второй. Но это очень мало. Мне приходится доверять инстинкту, я должен плюнуть на все разговоры и следовать тому, что велит мне моя голова. А она доверяет тебе, Мартин.
Марти ничего не сказал; он просто слушал, как голос Уайтхеда становится все тише и тише, а глаза, напротив, стали уже такими яркими, что от них мог бы вспыхнуть трут.
– Если ты будешь со мной, если ты обеспечишь мою безопасность, не существует ничего, кем бы ты не мог стать или чего бы ты не смог иметь. Понимаешь? Ничего.
Не в первый раз старик предлагал ему этот соблазн, но обстоятельства значительно изменились с того времени, как Марти появился в Убежище. Теперь нужно было рисковать большим.
– Что самое худшее может произойти? – спросил он.
Напряженное лицо расслабилось, только горящие глаза свидетельствовали о жизни.
– Худшее? – переспросил Уайтхед. – Кто знает худшее? – Из пылающих глаз, казалось, вот-вот брызнут слезы – он сдерживал их. – Я видел такие вещи... И проходил мимо них. Никогда не думал... ни разу...
Послышался стук дождевых капель, их мягкие удары сопровождали запинающуюся речь Уайтхеда. Все его умение вести беседу внезапно покинуло его. Но что-то – огромное что-то – должно было быть сказано.
– Никогда не думал... что это когда-то произойдет со мной.
Он прикусил язык, отметая головой собственную абсурдность.
Ты поможешь мне? – вместо дальнейших объяснений спросил он.
– Конечно.
– Хорошо, – ответил он. – Увидим.
Без слов он внезапно отвернулся от Марти и направился обратно к дому. Прогулка, очевидно, была закончена. Некоторое время они шли как и раньше – Уайтхед шел впереди, Марти следовал за ним в двух ярдах позади. Только перед тем, как показался дом, Уайтхед заговорил снова. На этот раз он не нарушил ритма своих шагов, а просто бросил вопрос через плечо. Всего три слова:
– А Дьявол, Марти?
– Что, сэр?
– Дьявол. Молился ли ты когда-нибудь ему?
Это была шутка. Может быть, слегка тяжеловатая, но в духе старика, чтобы не делать свою исповедь столь мрачной.
– Ну так что?
– Раз или два, – ответил Марти, изображая улыбку.
Едва слова слетели с его губ, Уайтхед остановился, как вкопанный, предостерегающе подняв руку.
– Т-с.
В двадцати ярдах впереди, на их дороге, замерла лиса. Она еще не видела своих наблюдателей, но оставалось всего несколько мгновений, чтобы их запах достиг ее ноздрей.
– В какую сторону? – прошептал Уайтхед.
– Что?
– В какую сторону она побежит? Тысяча фунтов. Спорим.
– У меня нет... – начал Марти.
– Против недельного жалования.
Марти заулыбался. Что было недельное жалование? Он даже не имел возможности тратить его.
– Тысяча фунтов за то, что она побежит направо, – сказал Уайтхед.
Марти замешкался.
– Быстро, парень...
– Идет.
При этом слове животное почуяло их. Ее уши прижались, голова повернулась и она их увидела. Мгновение она была слишком удивлена, видя их, затем пустилась наутек. Несколько ярдов она бежала от них прямо по тропинке, отбрасывая задними лапами жухлые листья. Затем, неожиданно, она бросилась под защиту деревьев, налево. В победе не было сомнений.
– Отлично, – сказал Уайтхед, стягивая перчатку и протягивая руку Марти. Когда он пожал ее, она дрожала, как фишки в выигрышную ночь.
* * *
К тому времени, когда они вернулись, дождь припустил сильнее. Приветственный шепот поднялся в доме. Очевидно Перл, не в силах больше выносить варваров в своей кухне, поддалась порыву и хлопнула дверью. Видимо поэтому обиженное сборище стало вести себя намного дисциплинированнее. Их бормотание снизилось до шепота, некоторые из них сделали попытку добраться до Уайтхеда, когда он вошел, но были резко остановлены. "Ты все еще здесь, Монро?" – сказал он одному из приближенных; другому, который ошибочно пытался привлечь к себе внимание кипой бумаг, он спокойно посоветовал «подавиться ими». Они достигли студии с минимумом потерь. Уайтхед отпер стенной сейф.
– Полагаю, ты предпочитаешь наличными.
Марти изучал ковер. Хотя он честно выиграл пари, оплата его смущала.
– Наличными было бы лучше, – пробормотал он.
Уайтхед отсчитал пачку двадцатифунтовых банкнот и протянул их ему.
– Наслаждайся, – сказал он.
– Благодарю вас.
– Не благодари меня, – сказал Уайтхед. – Это был честный спор. Я проиграл.
Воцарилось тягостное молчание, пока Марти убирал деньги в карман.
– Наш разговор... – сказал старик, – строжайше конфиденциален, ты понимаешь?
– Конечно. Я ис...
Уайтхед поднял руку, останавливая его возражения.
– Строжайше конфиденциален. У моих врагов есть агенты.
Марти понимающе кивнул. Конечно, он понимал. Возможно, Уайтхед подозревал Лютера или Перл. Может, даже Тоя, который внезапно стал персоной нон грата.
– Эти люди ответственны за теперешнее падение моих ходов. Все это тщательно спланировано. – Он передернул плечами, глаза его сузились. «Боже, – подумал Марти, – не хотел бы я быть на стороне противников этого человека».
– Меня не беспокоят эти вещи. Если они хотят спланировать мой крах, пусть. Но я не хотел бы думать, что мои самые сокровенные чувства известны им. Понимаешь?
– Они ничего не узнают.
– Нет. – Он поджал губы, холодный знак удовлетворения. – Ты видишься с Кэрис, я слышал? Перл говорит, что вы проводите время вместе, это правда?
– Да.
Уайтхед вновь вернулся к отрешенному тону, который явно стал суше.
– Она кажется нормальной в большинстве случаев, но, по сути, это видимость. Боюсь, что с ней не так все хорошо, и это будет продолжаться несколько лет. Конечно, ее смотрели лучшие психиатры, которых можно купить за деньги, но, боюсь, это ни к чему не привело. Ее мать вела себя также в конце.
– Вы велите мне не видеться с ней?
Уайтхед, казалось, был искренне удивлен.
– Нет, совсем нет. Компания может оказаться полезной для нее. Но, пожалуйста, имей в виду, что она крайне беспокойная девушка. Не принимай ее речи слишком всерьез. Порой она сама не знает, что говорит. Ну что ж, пожалуй, все. Думаю, тебе лучше пойти и заплатить своей лисе.
Он мягко рассмеялся.
– Хитрой лисе.
* * *
Два с половиной месяца, которые Марти находился в Убежище, Уайтхед был айсбергом. Теперь он чувствовал необходимость в пересмотре этого мнения. Сегодня он мельком увидел другого человека – неискусственного, одинокого, говорящего о Боге и молитве. Не только о Боге. Был еще последний вопрос, брошенный так беспечно:
– А Дьявол? Ты когда-нибудь молился ему?
У Марти было чувство, что он держит в руках картонные кусочки игры, которые нужно сложить в одну картинку. Фрагменты дюжины сцен: Уайтхед, блистающий в своем окружении; Уайтхед, сидящий перед окном, уставившись в ночь; Уайтхед – всемогущий владелец своей империи; Уайтхед, спорящий, как последний пьяница, о том, куда побежит лиса.
Последний фрагмент был самым загадочным для Марти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Я не молюсь, если вы это имеете в виду, – продолжил Марти.
– Даже перед вашим судом? Скороговоркой для Всемогущего?
В этих вопросах не было юмора или чего-то предумышленного. Марти снова ответил так честно, как мог.
– Я не помню точно... Думаю, что тогда я наверняка что-то говорил, да. – Он остановился. Облака над ними закрыли солнце. – Ничего хорошего это мне не принесло.
– А в тюрьме?
– Нет, никогда не молился. – Он был уверен. – Ни разу.
– Но ведь были же в Вондсворте богобоязненные люди?
Марти вспомнил Хесельтина, с кем он несколько недель делил камеру в самом начале своего срока. Тюремный старожил, Тин провел больше лет за решеткой, чем на свободе. Каждый вечер он бормотал в подушку варварскую версию «Отче Наш», прежде чем заснуть: «Отче Наш, сущий на Небесах, да светится имя...», не понимая ни слов, ни их значения, просто проговаривая молитву наизусть, как он делал это, возможно, каждый вечер в своей жизни до тех пор, пока речь не заходила о спасении – «не введи в Искушение и избавь от Лукавого, во веки веков. Аминь».
Это ли подразумевал Уайтхед? Было ли в молитве Хесельтина уважение к Создателю, благодарность за Создание или, хотя бы, предвкушение Судилища?
– Нет, – ответил Марти. – Не то, чтобы богобоязненные. Я имею в виду, какой смысл?..
Тут было нечто большее, чем просто возникшая мысль, и Уайтхед ждал с терпением стервятника. Но слова торчали на языке Марти, отказываясь быть произнесенными. Старик подтолкнул их.
– Почему нет смысла?
– Потому что все это – несчастные превратности судьбы, правда? То есть, все это случай.
Уайтхед кивнул едва заметно. Последовало долгое молчание, затем старик спросил:
– Ты знаешь, почему я выбрал тебя, Марти?
– Совсем нет.
– Той никогда не говорил ничего тебе?
– Он сказал, что я могу выполнить эту работу.
– Ну многие люди советовали мне не брать тебя. Они считали, что ты не подходишь по многим причинам, о которых мы не будем распространяться. Даже Той не был уверен. Ты нравился ему, но он не был уверен.
– Но вы все равно наняли меня?
– Действительно.
Марти стал находить эту игру в кошки-мышки небезопасной. Он сказал:
– И теперь вы собираетесь сказать мне почему, так?
– Ты игрок, – ответил Уайтхед.
Марти показалось, что он знал ответ задолго до того, как он был произнесен.
– Ты не попал бы в эти неприятности, если бы не должен был заплатить большие игорные долги. Я прав?
– Более или менее.
– Ты тратил каждое пенни, которое добывал. По крайней мере так утверждали твои друзья на суде. Растрачивал их.
– Не всегда. У меня были большие выигрыши. Действительно большие выигрыши.
Взгляд, который Уайтхед бросил на Марти, был острее скальпеля.
– После всего того, через что ты прошел – все эти стрессы, которые мучили тебя, – ты все еще говоришь о своих больших выигрышах.
– Я помню лучшие времена, как любой другой, – защищаясь, ответил Марти.
– Везло.
– Нет! Я был хорош, черт возьми!
– Везло, Марти. Ты сам только что так сказал. Ты сказал, что все это случайность. Как ты можешь быть хорош в том, что является несчастным стечением обстоятельств? Это же бессмысленно, разве нет?
Он был прав, по крайней мере на первый взгляд. Но все было не так уж просто, как он стремился представить, не так. Все это было случайностью, он не мог спорить с этим основным утверждением. Но печенкой Марти чувствовал что-то еще. Что это было, во что он верил, он не мог описать.
– Разве ты не это сказал? – настаивал Уайтхед. – Что это был несчастный случай.
– Но не всегда было так.
– Для некоторых из нас случайность на нашей стороне. Ты это имеешь в виду? Некоторые из нас держат палец... – указательный палец Уайтхеда описал спираль, – на колесе.
Вращающийся палец остановился. Мысленно Марти завершил картину: шарик скачет от лунки к лунке и находит нишу, номер. Победитель триумфально визжит.
– Не всегда, – сказал он. – Только иногда.
– Опиши это. Опиши, как ты это чувствуешь. Почему бы нет? Что в этом плохого?
– Иногда это так просто, ну знаете, как отнять сладости у ребенка. Когда идешь в клуб и фишки мелко вибрируют в руках, ты знаешь. Господи, ты точно знаешь, что не проиграешь.
Уайтхед улыбнулся.
– Но ты проигрывал, — напомнил он Марти с жесткой вежливостью. – Ты часто проигрывал. Ты проигрывал все, что у тебя было и даже больше.
– Я был глуп. Я играл даже тогда, когда фишки не дрожали, когда я знал, что у меня полоса невезения.
– Почему?
Марти метнул на него сердитый взгляд.
– Вы что хотите подписанной исповеди? – резко ответил он. – Я был жаден, вы это хотите сказать? Я любил играть даже когда у меня не было шансов на выигрыш. Я просто хотел играть.
– Ради игры?
– Да, если хотите. Ради игры.
Невозможно сложное выражение появилось на лице Уайтхеда: в нем было сожаление, и ощущение ужасной потери, – и, более того, непонимания. Уайтхед – мастер, Уайтхед – Повелитель мира вдруг показал – совсем немного – еще одно, более доступное лицо – лицо человека, дошедшего до точки отчаяния.
– Мне был нужен кто-то с твоей слабостью, – объяснил он и, внезапно, стал исповедующимся. – Потому что, рано или поздно, а я знал, что такой день, как сегодня, наступит, я должен буду попросить тебя рискнуть вместе со мной.
– В чем рискнуть?
– Все не так просто, как рулетка или карты, тогда я мог бы объяснить тебе все, не прося о простом доверии. Но это так сложно. И я устал.
– Билл говорил...
Уайтхед оборвал его.
– Той оставил поместье. Ты больше не будешь видеть его.
– Когда он уехал?
– В начале недели. Наши отношения в течение некоторого времени уже разваливались. – Он заметил огорчение Марти. – Не беспокойся. Твое положение здесь так же крепко, как всегда. Но ты должен доверять мне абсолютно.
– Сэр...
– Не надо заверений в преданности, они утомляют меня. Не потому, что я не верю в твою искренность. Но я округе людьми, которые говорят то, что я хочу слышать. Именно так они могут держать своих жен в мехах и сыновей на кокаине. – Его рука в перчатке царапала бородатую щеку, когда он говорил. – Так мало честных людей. Той был первым. Иванджелина, моя жена, была второй. Но это очень мало. Мне приходится доверять инстинкту, я должен плюнуть на все разговоры и следовать тому, что велит мне моя голова. А она доверяет тебе, Мартин.
Марти ничего не сказал; он просто слушал, как голос Уайтхеда становится все тише и тише, а глаза, напротив, стали уже такими яркими, что от них мог бы вспыхнуть трут.
– Если ты будешь со мной, если ты обеспечишь мою безопасность, не существует ничего, кем бы ты не мог стать или чего бы ты не смог иметь. Понимаешь? Ничего.
Не в первый раз старик предлагал ему этот соблазн, но обстоятельства значительно изменились с того времени, как Марти появился в Убежище. Теперь нужно было рисковать большим.
– Что самое худшее может произойти? – спросил он.
Напряженное лицо расслабилось, только горящие глаза свидетельствовали о жизни.
– Худшее? – переспросил Уайтхед. – Кто знает худшее? – Из пылающих глаз, казалось, вот-вот брызнут слезы – он сдерживал их. – Я видел такие вещи... И проходил мимо них. Никогда не думал... ни разу...
Послышался стук дождевых капель, их мягкие удары сопровождали запинающуюся речь Уайтхеда. Все его умение вести беседу внезапно покинуло его. Но что-то – огромное что-то – должно было быть сказано.
– Никогда не думал... что это когда-то произойдет со мной.
Он прикусил язык, отметая головой собственную абсурдность.
Ты поможешь мне? – вместо дальнейших объяснений спросил он.
– Конечно.
– Хорошо, – ответил он. – Увидим.
Без слов он внезапно отвернулся от Марти и направился обратно к дому. Прогулка, очевидно, была закончена. Некоторое время они шли как и раньше – Уайтхед шел впереди, Марти следовал за ним в двух ярдах позади. Только перед тем, как показался дом, Уайтхед заговорил снова. На этот раз он не нарушил ритма своих шагов, а просто бросил вопрос через плечо. Всего три слова:
– А Дьявол, Марти?
– Что, сэр?
– Дьявол. Молился ли ты когда-нибудь ему?
Это была шутка. Может быть, слегка тяжеловатая, но в духе старика, чтобы не делать свою исповедь столь мрачной.
– Ну так что?
– Раз или два, – ответил Марти, изображая улыбку.
Едва слова слетели с его губ, Уайтхед остановился, как вкопанный, предостерегающе подняв руку.
– Т-с.
В двадцати ярдах впереди, на их дороге, замерла лиса. Она еще не видела своих наблюдателей, но оставалось всего несколько мгновений, чтобы их запах достиг ее ноздрей.
– В какую сторону? – прошептал Уайтхед.
– Что?
– В какую сторону она побежит? Тысяча фунтов. Спорим.
– У меня нет... – начал Марти.
– Против недельного жалования.
Марти заулыбался. Что было недельное жалование? Он даже не имел возможности тратить его.
– Тысяча фунтов за то, что она побежит направо, – сказал Уайтхед.
Марти замешкался.
– Быстро, парень...
– Идет.
При этом слове животное почуяло их. Ее уши прижались, голова повернулась и она их увидела. Мгновение она была слишком удивлена, видя их, затем пустилась наутек. Несколько ярдов она бежала от них прямо по тропинке, отбрасывая задними лапами жухлые листья. Затем, неожиданно, она бросилась под защиту деревьев, налево. В победе не было сомнений.
– Отлично, – сказал Уайтхед, стягивая перчатку и протягивая руку Марти. Когда он пожал ее, она дрожала, как фишки в выигрышную ночь.
* * *
К тому времени, когда они вернулись, дождь припустил сильнее. Приветственный шепот поднялся в доме. Очевидно Перл, не в силах больше выносить варваров в своей кухне, поддалась порыву и хлопнула дверью. Видимо поэтому обиженное сборище стало вести себя намного дисциплинированнее. Их бормотание снизилось до шепота, некоторые из них сделали попытку добраться до Уайтхеда, когда он вошел, но были резко остановлены. "Ты все еще здесь, Монро?" – сказал он одному из приближенных; другому, который ошибочно пытался привлечь к себе внимание кипой бумаг, он спокойно посоветовал «подавиться ими». Они достигли студии с минимумом потерь. Уайтхед отпер стенной сейф.
– Полагаю, ты предпочитаешь наличными.
Марти изучал ковер. Хотя он честно выиграл пари, оплата его смущала.
– Наличными было бы лучше, – пробормотал он.
Уайтхед отсчитал пачку двадцатифунтовых банкнот и протянул их ему.
– Наслаждайся, – сказал он.
– Благодарю вас.
– Не благодари меня, – сказал Уайтхед. – Это был честный спор. Я проиграл.
Воцарилось тягостное молчание, пока Марти убирал деньги в карман.
– Наш разговор... – сказал старик, – строжайше конфиденциален, ты понимаешь?
– Конечно. Я ис...
Уайтхед поднял руку, останавливая его возражения.
– Строжайше конфиденциален. У моих врагов есть агенты.
Марти понимающе кивнул. Конечно, он понимал. Возможно, Уайтхед подозревал Лютера или Перл. Может, даже Тоя, который внезапно стал персоной нон грата.
– Эти люди ответственны за теперешнее падение моих ходов. Все это тщательно спланировано. – Он передернул плечами, глаза его сузились. «Боже, – подумал Марти, – не хотел бы я быть на стороне противников этого человека».
– Меня не беспокоят эти вещи. Если они хотят спланировать мой крах, пусть. Но я не хотел бы думать, что мои самые сокровенные чувства известны им. Понимаешь?
– Они ничего не узнают.
– Нет. – Он поджал губы, холодный знак удовлетворения. – Ты видишься с Кэрис, я слышал? Перл говорит, что вы проводите время вместе, это правда?
– Да.
Уайтхед вновь вернулся к отрешенному тону, который явно стал суше.
– Она кажется нормальной в большинстве случаев, но, по сути, это видимость. Боюсь, что с ней не так все хорошо, и это будет продолжаться несколько лет. Конечно, ее смотрели лучшие психиатры, которых можно купить за деньги, но, боюсь, это ни к чему не привело. Ее мать вела себя также в конце.
– Вы велите мне не видеться с ней?
Уайтхед, казалось, был искренне удивлен.
– Нет, совсем нет. Компания может оказаться полезной для нее. Но, пожалуйста, имей в виду, что она крайне беспокойная девушка. Не принимай ее речи слишком всерьез. Порой она сама не знает, что говорит. Ну что ж, пожалуй, все. Думаю, тебе лучше пойти и заплатить своей лисе.
Он мягко рассмеялся.
– Хитрой лисе.
* * *
Два с половиной месяца, которые Марти находился в Убежище, Уайтхед был айсбергом. Теперь он чувствовал необходимость в пересмотре этого мнения. Сегодня он мельком увидел другого человека – неискусственного, одинокого, говорящего о Боге и молитве. Не только о Боге. Был еще последний вопрос, брошенный так беспечно:
– А Дьявол? Ты когда-нибудь молился ему?
У Марти было чувство, что он держит в руках картонные кусочки игры, которые нужно сложить в одну картинку. Фрагменты дюжины сцен: Уайтхед, блистающий в своем окружении; Уайтхед, сидящий перед окном, уставившись в ночь; Уайтхед – всемогущий владелец своей империи; Уайтхед, спорящий, как последний пьяница, о том, куда побежит лиса.
Последний фрагмент был самым загадочным для Марти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65