И эти пирамиды, в свою очередь, казались карликами в сравнении с окружавшей их пентаграммой из пяти строений гораздо больших, естественных гор, которым придали пирамидальную форму. И основания каждой из этих больших пирамид - в милю в поперечнике!
К востоку от Лика находилась "Крепость", которую полагали основанием, нижней третью еще одной гигантской пирамиды. "Корабль", строение еще более загадочное, представлял собой башню в милю высотой, некогда, тысячелетия назад, возносившуюся вверх двойной спиралью и венчавшую Крепость, а ныне - лежавшую на земле, наполовину засыпанную обломками. Никто не мог сказать наверняка, для чего предназначалась эта конструкция, лучшей казалась гипотеза о том, что она была огромным космическим кораблем крайне необычной конструкции, либо, по крайней мере, его внутренним каркасом. Пока что, после шестнадцати лет раскопок и рассуждений, не было обнаружено ничего, хотя бы отдаленно напоминающего двигатели, энергоустановки или жилые отсеки. И вся работа очень напоминала попытки определить очертания, цвет и назначение давным-давно лежащего под землей автомобиля, от которого осталось лишь насквозь проржавевшее шасси.
Конечно, вся археология примерно этим и занималась. А ксеноархеология, развивавшаяся на Марсе, имела перед традиционной хотя бы то преимущество, что марсианских руин никто не растаскивал, не использовал заново и не строил поверх них новых зданий. Хотя, в некотором смысле, преимущество это являлось и существенным недостатком уже найденных при раскопках предметов чужой культуры скопилось гораздо больше, чем возможно было переправить на Землю, а ученые пока что могли идентифицировать (или, лучше сказать, угадать) всего лишь один процент находок, каталогизированных к данному моменту.
И ведь настоящие раскопки еще даже не начинались! С 2024 года, когда в Сидонии побывал первый человек, группы численностью от четырех до двенадцати археологов смогли картографировать максимум два процента от всего комплекса.
"Это ведь, - размышлял Александер, - все равно, что отправить десять человек в Манхэттен с заданием посетить, нанести на карту, каталогизировать, сфотографировать и исследовать каждую улицу, каждый переулок, здание, автомобиль, судно, самолет и парк на острове. Только картографирование и обзор могут занять целое столетие, и лишь потом можно заводить разговор о настоящих крупномасштабных раскопках".
А проклятые военные, вместо того чтобы прислать побольше археологов, все шлют и шлют на Марс войска!
В настоящий момент на сидонийской базе находились всего двадцать пять ученых, не считая доктора Жубер с десятью подчиненными ей наблюдателями ООН. Еще восемнадцать человек - обслуживающий персонал, американцы или русские. И вдобавок - больше восьмидесяти солдат, "защищающих научные и гражданские интересы". Какая невероятная ложь, какой непозволительный расход времени и ресурсов! Двадцать пять ученых не могут даже начать настоящую работу. А люди из ООН, похоже, интересуются не столько исследованиями, сколько их политической окраской.
Черт побери! Еще тридцать археологов, геологов и планетологов были бы здесь безмерно полезнее, чем тридцать морских пехотинцев. Пока что, насколько Александер вообще мог судить, страшнейшей угрозой на Марсе была лишь возможность того, что морская пехота и Иностранный легион начнут стрелять друг в друга, а ученые окажутся меж двух огней.
Идиотизм - абсолютный, очевидный и предельно простой. Вот это - да еще военное мышление, оперирующее исключительно категориями "баланса сил", "противостояния угрозам" и "военного преимущества", - вызывало в Александере жгучую ненависть.
Впрочем, так было не всегда. Дэвид Александер родился в семье военного, летчика ВМФ. К пятнадцати годам он успел пожить в трех разных странах и в семи разных домах, и, поскольку другой жизни не знал, считал, что ему повезло. Потом, в 2016-м, отец погиб - во время ночного вылета отказали лазерные посадочные указатели на взлетно-посадочной палубе авианосца "Рейган". И в той же катастрофе погибла его детская мечта - стать, как папка, военным летчиком.
Нет, ненависть в Александере вызывали не собственно военные. Это было бы слишком простой реакцией на пережитую когда-то трагедию. Ему не нравилась сама идея организации, разлучающей семьи и пожирающей ресурсы, которые могли бы быть потрачены с гораздо большей пользой, на вещи, гораздо более необходимые. А к военным он, как правило, относился лишь с легким презрением пока они не начинали мешать его работе.
Вот как сейчас.
- Все, - сообщила Дружинова. - Помех больше нет.
- Наконец-то, - саркастически буркнул Александер. - Давайте снимать, пока больше ничего не стряслось.
- Лобберов сегодня уже не будет, - успокоил его Крэг Кеттеринг. - Можно не волноваться.
Каждый взлет или посадка шаттла в Сидонии сопровождались сейсмическим толчком, сбивавшим показания всех сейсмографов в радиусе нескольких километров. Сонарно-съемочный томограф мог улавливать человеческие шаги на расстоянии до пятидесяти метров, а после взлета лоббера в двух километрах от точки съемки почва вокруг могла дрожать несколько минут. Участившиеся в последнее время полеты между ущельем Кандор и Сидонией, особенно перебазирование войск ООН на север, чрезвычайно затрудняли выбор времени для необходимых археологам долгосрочных наблюдений.
- Девора, - спросил Александер, - есть "зеленый" для всех зарядов.
- Есть.
- Полевой группе доложить о готовности, - скомандовал Александер.
- Все готово, доктор, - отозвался Эд Поль.
- Чисто, - добавил Луис Вандемеер.
- Готов, - сказал Кеттеринг.
- Готова, - доложила Дружинова. - Консоль заряжена и готова к стрельбе.
Александер еще раз окинул взглядом участок. Все четверо археологов находились достаточно далеко от места взрыва - площадки двухсотметровой ширины у подножия Крепости, прямо в тени изъеденного временем Корабля.
- О'кей. Си-один, Си-один, я - Поле-один, у нас все готово.
- Поле-один, я - Сидония-один, - отозвался в наушниках голос доктора Джейсона Грейвса. - Связь в порядке, заряд двадцать девять, участок двенадцать. Можете приступать.
Александер в последний раз взглянул налево, направо и за спину, проверяя, свободна ли рабочая площадка.
- О'кей, - сказал он Дружиновой, - рви!
Русская-археолог коснулась зеленого огонька, моргавшего на полевом дисплее. С резким металлическим "клак!" почва в трех местах под Крепостью взвилась в воздух тремя миниатюрными красными гейзерами.
Улыбнувшись, Александер покачал головой. За две прошедшие недели он так и не привык к тому, что взрыв здесь совсем не похож на взрыв. На Земле три подорванных только что заряда произвели бы ужасный грохот. Но земная атмосфера в шесть тысяч раз плотнее марсианской, и здесь звук передается настолько плохо, что ухо улавливает лишь самые низкие тона. Три взрыва вместе прозвучали не громче, чем лязг крышек мусорных баков, однако археологов интересовало не распространение звука в атмосфере. Гораздо интереснее было то, как его волны распространяются в толщах холодного, слежавшегося марсианского реголита и вечной мерзлоты.
- Давай посмотрим, - сказал Александер Кеттерингу.
- Пока ничего нет, - отозвалась Дружинова, глядя на экран.
Александер взглянул на часовое табло шлемофона. Он чувствовал, что жутко устал. Может быть, удастся, с попущения Господа и рейсовых лобберов, сделать еще одну серию, и тогда можно считать что день - вернее, сол - прошел не зря. По марсианскому солнечному было уже 16:35, а солнце в Сидонии в это время года заходит около двадцати.
Крэг Кеттеринг поднял взгляд от панели томографа.
- Дэвид, - спросил он, - так что там у вас с этой су...
Александер рубанул воздух облаченной в перчатку рукой. Хотя Кеттеринг и говорил по прямому каналу "скафандр - скафандр", до микроволновой антенны "Сидонии-1" отсюда было всего около мили. Вполне возможно, что все их переговоры на базе прослушиваются - а то и записываются на предмет последующего анализа и обсуждений.
- ...сударыней Жубер? - поправился Кеттеринг.
- У нас - прекрасные профессиональные, рабочие отношения, - как можно более нейтрально отвечал Александер.
К чести Кеттеринга, тот не расхохотался вслух - а если и расхохотался, то успел вовремя отключить микрофон. Ни для кого не было секретом, что с момента прибытия на Марс Александер с Жубер не разговаривали, несмотря на весьма романтические отношения на борту "Полякова".
Вначале Александер полагал, что она расстроена тем внезапным появлением морских пехотинцев в "штормовом погребе", но по прибытии на Марс убедился, что дело тут в чем-то ином.
Конечно, когда Александер с морскими пехотинцами приземлились прямо в Сидонии, Жубер разозлилась. Сама она прибыла из ущелья Кандор первым же лоббером, вместе с солдатами Иностранного легиона, возвращавшимися из своего короткого рейда к экватору. И, едва прибыв, обрушилась на всех, точно ураган, цитируя инструкции, требуя ежедневных отчетов и даже высказавшись в том духе, что все американские и русские ученые подчинены ей, как главе экспедиции ООН. Тон ее мог превращаться из крайне любезного в повелительный с быстротой молнии.
Александер начал подозревать, что связь их во время долгого перелета возникла в силу одной из двух причин. Либо Жубер просто пыталась развеять скуку, либо, что гораздо хуже, хотела таким образом втереться к нему в доверие и что-нибудь вызнать. А когда вызнать ничего не удалось, отношения мигом исчезли, как не бывало. А он, Александер, выходит, так и не понял, чего она добивается.
Полученные им самим указания были ясны: с людьми из ООН обходиться вежливо, но не забывать, что они здесь лишь наблюдатели, а вся операция - полностью американская. Перед отлетом из Флориды на орбиту Александер имел беседу с самим Кеннетом Морроу, главой отдела безопасности министерства технологий. Первая марсианская обзорная экспедиция, хоть и являлась сугубо гражданской, на деле была полностью финансирована правительством и находилась под управлением Конгресса США и нового министерства технологий. Иными словами, ученые из ООН, прилетевшие на Марс на американско-русских кораблях, могли сколько угодно наблюдать и вести собственные работы (места на базах они фактически покупали у НАСА), но никоим образом не определяли политику исследований и не имели никаких прав распоряжаться. Александер, будучи старшим археологом американской группы, подчинялся только доктору Джейсону Грейвсу, как главе сидонийской миссии, и тем, кто управлял экспедицией на Земле.
Однако все это ничуть не помешало Мирей Жубер поднять всех на уши. Уже более недели, пока Александер проводил работы, она требовала ежедневных отчетов, доступа к заметкам группы, проводящей обзор, доступа на планерки и даже - права прослушивать радиопереговоры. Политика...
Политиков Александер не любил еще сильнее, чем военных, - особенно когда политика сталкивалась с археологией. Давно известно, что если мешать науку с политикой, не выйдет ничего, кроме неприятностей. Как археолога, Александера в первую очередь занимали факты. А вот политиков как раз факты чаще всего и не устраивали...
Он до сих пор не мог без содрогания вспоминать о своей работе в Египте.
Египтология, самая выверенная, правильная и упорядоченная из наук, на рубеже века пришла - не могла не прийти - в совершеннейший беспорядок. Более ста лет археологи и историки были твердо убеждены в точности египетской хронологии - и, в частности, в том, что комплекс в Гизе (три больших пирамиды, шесть малых, Сфинкс и прилежащие к ним насыпи, дороги, храмы и гробницы) надлежит относить к Четвертой династии. Например, Великая пирамида, самая большая из трех, бесспорно, считалась построенной фараоном Хуфу, правившим Египтом с 2590 по 2567 год до н.э., тогда как Сфинкс был вырезан из камня Хафре, его братом, преемником и строителем второй по высоте величайшей пирамиды.
Все эти представления рухнули в последние сорок лет - или около того. Великую пирамиду ассоциировали с Хуфу, основываясь на записках Геродота, уже уличенного до этого в других неточностях. А некоторые из маркировок на камнях пирамиды почти наверняка были сфабрикованы гораздо позже, в XIX веке, и не кем иным, как их первооткрывателем, искателем приключений, которому нужно было что-то предъявить тем, кто его финансировал. Сфинкс же, как выяснилось в девяностых годах XX века в результате геологических исследований, явился на свет задолго до Хафре: скульптура имела на себе явные следы дождевой эрозии, а осадков в количествах, необходимых для оставления подобных следов, в Гизе не выпадало с тех пор, когда до рождения Хафре оставалось еще восемь тысяч лет.
Египтология не была основной специализацией Дэвида Александера. Однако то, в чем он был мастером, сонарно-съемочная томография, имело к этой высокоспециализированной и крайне бюрократичной ветви археологии прямое отношение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51