Боль пронзила ее до самой глубины души, когда грубые пальцы Эвальда сжали камень. Она ощущала его страх и его ненависть к камню. Ничего бы он никогда не отдал по доброй воле. Но этого камня он страшился и готов был расстаться с ним со свирепым весельем.
— Подойди, — сказал Эвальд и вытянул руку с раскачивающимся и вращающимся камнем, так что ненависть отступила от сердца Арафели.
И к нему прикоснулась другая рука, нежная и полная любви. Она ощутила неожиданный прилив сил и отчаяния и кинулась вперед бежать, спасать…
И тут же боль пронзила ее сердце с последним звоном арфы, с таким всполохом любви и горя, что она, ослепнув и помертвев, вскрикнула и чуть не упала
Но она не остановилась в своем беге; теперь она скользила словно тень, ибо тяжесть оставила ее. Под нездешним светом летела она через луга, собирая все позабытое, в мгновение ока то возникая здесь, то снова скрываясь в ином мире.
Лошади ржали в мрачном свете и лаяли псы; ибо теперь она не трудилась выглядеть так, как удобно людям. Лучезарная, как луна, она возникла среди них, и в руках ее был острый серебряный меч, чтобы скрестить его с железом.
Арфа и арфист лежали рядом разрубленные мечом. Она увидела, как человеческая мелюзга ринулась в стороны от нее, но ей было не до них; Эвальда она искала, подняв свое хрупкое серебряное лезвие. Эвальд изрыгнул проклятие, пришпорил лошадь и ринулся к ней, размахивая мечом, рассекая со свистом ветер. Лошадь взревела и попятилась назад, он снова выругался и опять ее пришпорил. Но первой нанесла удар Арафель, и он взревел от ярости при виде своей крови.
Она тут же отступила в лес. Он бросился следом. Преследование было в его натуре. Она могла бы убежать в иной мир и обмануть его, но она не стала этого делать. Она мелькала и петляла впереди огромной лошади, ломавшей ветви и кусты и мчавшейся за ней по пятам с пеной на удилах.
Жадные тени сгущались с обеих сторон, бормоча и радуясь погоне, которая уходила все дальше в черное сердце леса, ибо они жили по волчьим законам, и подобное влекло их к себе. Они все плотнее обступали Эвальда, но не смели его тронуть: она бы не позволила им. А над ними клонились и трещали деревья, и листья, обрываемые ветром, слетали вниз: небеса сотрясались от грома, и земля — от грохота копыт, и треск ветвей разгонял тени.
И вот в темноте, меж вспышек молний, она обернулась, откинула за спину свой темный плащ и засияла пронзительным светом: лошадь осела на задние ноги и упала, и Эвальд покатился по мокрой листве. Поверженное животное вскарабкалось на ноги и, минуя протянутые к ней руки хозяина и угрозы, ломая ветви, загрохотало вниз по сырой земле, разбрызгивая воду в каком-то потаенном ручье в темноте; и тогда тени злорадно засмеялись. Арафель во всем своем обличье стояла в его мире, сиятельная, как серебристая луна. Эвальд выругался и перевернул в руке свой огромный черный меч. Затем он взвыл от ярости и нанес удар.
Она рассмеялась и отступила в иной мир, когда меч обрушился туда, где она только что стояла. И снова она вернулась к Эвальду, и снова ринулась в чащу, принуждая его к преследованию, пока он не упал от изнеможения и не зарыдал во мраке урагана, уже забыв о своей ярости, ибо тени уже горланили вовсю, мечась среди кренящихся деревьев.
— Вставай, — насмешливо промолвила она и снова возникла перед ним. Ветер перекатывал над ними раскаты грома, а издали доносилось ржанье лошадей и лай собак.
При этих звуках веселое злорадство блеснуло в глазах Эвальда — он подумал о подмоге; и при свете молнии лицо его озарилось улыбкой, когда он поднял свой меч.
И она рассмеялась с эльфийской жестокостью при этих звуках; радостная уверенность Эвальда растаяла, когда копыта прогремели над ними, сотрясая небо и землю, ибо то шла охота иного рода и иного Элда.
И выругался Эвальд, и замахнулся мечом, и сделал выпад, и снова рубанул, чуть не коснувшись ее железом. И вновь занес свое оружие, наступая все упорнее. Она то возникала, то уходила в иной мир, уворачиваясь от клинка, и вдруг, нацелив свой серебряный меч прямо ему в сердце, ударила. Жало молнии раскололось пополам, Эвальд вскрикнул и, ужаленный серебром, испустил дух.
Она не издала ни смеха, ни рыданий; она слишком хорошо познала этого человека, чтобы чувствовать что-либо. Вместо этого она взглянула на небеса, на серые обрывки туч — предвестников грозы, которых гнали иные охотники, пришпоривая ветра, и истошный вой сопровождал запоздалый рассвет. И она подняла свой легкий меч, отдавая честь госпоже Смерти, что правит людьми, — многих старых товарищей отыщет волк в ее стране.
Лишь потом ее охватила печаль, и она тронулась иным путем к началу и концу своих странствий, где, покинутые всеми, лежали арфист и его арфа, ибо соратники оборотня бежали. Но воскресить нельзя было ни того, ни другую, ибо свет погас в его глазах, а деревянный каркас арфы был разбит в щепы.
Но пальцы его сжимали иное, что сияло в его ладони, как летняя луна.
Наполненный светом, камень был чист и нежен. Она взяла его в руки. Серебряная цепь снова охватила ее шею, и камень вернулся на свое место. Затем, склонившись, она поцеловала Фиана на прощанье и ушла в никуда.
Гроза меж тем разыгрывалась не на шутку.
VI. Выступление в путь
Ураган обрушился на хутор армадой туч и ветром, сгибавшим сучья дуба и срывавшим раннюю весеннюю листву.
А с ним вернулся и Кэвин, спотыкающийся и бездыханный, он бежал вдоль изгороди, преодолевая сметающий все на своем пути ветер.
Так он подошел к воротам, и юный Эдвульф, вышедший проверить овец, увидел его первым и закричал:
— Кэвин!
Но Кэвин пробежал мимо, держась за бок. Лицо его было в крови. Эдвульф увидел это и, перемахнув через загон, бросился за ним.
И Нэаль увидел его, сначала не признав, а лишь отметив, что в хутор пришел человек: он оставил свою работу в амбаре и бросился бегом к нему навстречу, как и другие со всех концов хутора — из дома, хлева и от закромов, все в спешке побросав.
Но когда он подбежал к Кэвину, сердце его перевернулось, ибо он разглядел лук и колчан, и его сухопарую фигуру, и свежий шрам на его небритом лице, и кровь, стекавшую из многих ссадин.
— Кэвин! — сказал Нэаль и подхватил того на руки. — Кэвин!
Кэвин рухнул на колени, и Нэаль опустился рядом, не выпуская его из своих рук и дожидаясь, пока тот отдышится. Худое бледное лицо, блестящее от пота и залитое кровью, вновь поднялось. В волосах и бороде запутались грязь и трава от многочисленных падений.
— Господин, — вымолвил Кэвин, — он мертв, Эвальда не стало.
Нэаль смотрел с непонимающим видом, а Кэвин сжимал его руки, пока подходили остальные.
— Мертв, — промолвил Нэаль, но дальше так ничего и не понял. — Но ты вернулся, Кэвин… ты отыскал путь.
— Ты слышишь меня, Кервален, он мертв, — Кэвин даже нашел в себе силы, чтобы встряхнуть Нэаля. — Кер Велл остался без хозяина — настал твой час, твой час, Кервален. Он ушел в лес и не вернулся; он схватился с волшебным миром и никогда уже он не вернется назад.
— Фиан… Он с тобой?
— Арфист мертв. Эвальд убил его.
— Сын Коэннаха.
— Послушай меня. Сейчас или никогда. Люди ждут тебя…
— Арфист мертв.
— Кервален, неужто ты оглох? — и слезы заструились но лицу Кэвина. — Я вернулся за тобой.
Нэаль стоял на коленях в пыли. И Барк, подойдя сзади, положил свои большие руки Кэвину на плечи. Уже собрался почти весь хутор, и люди продолжали подходить — одни стояли, другие опускались на колени, и последние приближались так бесшумно, что тишина сгущалась в ужасном, напряженном ожидании.
— Скажи мне — где и когда, — попросил Нэаль. — Расскажи мне все с самого начала.
— Время от времени… — Кэвин отдышался, опустив руки на колени, — мы встречались, сын Коэннаха и я. Фиан Финвар. Сначала на дороге, когда я ушел вслед за ним. Потом мы простились. И он лишь посылал мне весточки — как у него шли дела и где. Он провел зиму в Кер Велле, как и собирался, а я — я собрал старых друзей, мой господин, знакомых тебе людей. Я не терял времени даром — на дорогах и в холмах, и в излучинах реки: я был в Донне и в Бане, и в прочих подобных местах, я посылал людей в Кер Лел.
— …Сбирая их моим именем?
— А что иное смогло бы их поднять? Да, твоим именем. Но мы вели себя тихо, господин, и немногое совершили во имя твое, получая вести от арфиста из самого Кер Велла, когда ему удавалось пересылать их нам. А потом он покинул замок — бежал, и Эвальд шел по пятам за ним, потом пришло известие, что он мертв, убит, а Эвальда не стало позже — он погиб лишь сегодня утром. Наш человек проезжал мимо его лагеря и принес известие, что люди Эвальда считают его мертвым, опасаясь сообщить о дальнейшем… при такой грозе… — Кэвин перевел дыхание и снова схватил Нэаля за руки. — Сегодня днем они вернутся в Кер Велл обездоленными и лишенными вождя; Кер Велл снова твой. Теперь ты не можешь отрицать этого. Люди готовы идти за тобой — Фиграл и Кадок, Друв и Оган, и многие другие…
— Ты не имел права! — Нэаль стряхнул с себя руки Кэвина и встал, и расправил плечи, расчищая вокруг себя пространство, и замер под напряженными, изумленными взглядами собравшихся — Лонна и других, и обернулся, чтобы посмотреть на Барка, навстречу завывающему и хлещущему ветру, от которого слезились глаза. И наконец он перевел взгляд на Кэвина, который взирал на него снизу вверх, израненный и потрепанный, покрытый такими шрамами, от которых его уберег бы хутор, не знавший никогда войны, и сердце Нэаля содрогнулось, и покой покинул его безвозвратно. И то был не удар грома, хоть раскаты его и были слышны, то было внезапное прозрение, что жизнь и смерть шли в мире без него, что люди жаждали того же, что он сам когда-то любил. Он почувствовал себя обделенным, ибо в грозовых сумерках все показалось ему менее прекрасным, чем прежде. Вокруг хутора лежала мгла, которой он прежде не замечал. На лицах обитателей виднелись пятна и изъяны, которых раньше тоже он не видел. И слезы хлынули из его глаз, и ветер сдувал их со щек.
— Ну что ж, нам пора в путь, — промолвил он и помог Кэвину подняться. Не просто было посмотреть в глаза остающимся, но он должен был это сделать — взглянуть в спокойное лицо Барка, чья рыжая грива развевалась на ветру, и на Эльфреду, чьи золотые косы были неподвижны и при сильнейшем ветре, на Шелту и непоколебимого Лонна, на Скагу, чье узкое личико за прошедшие годы оформилось уже почти в мужское.
— Мне надо позаботиться кое о чем, — сказал им Нэаль. — Как волку и лисам, пришло свое время. И ланка ушла. Теперь в холмах они будут охотиться друг на друга.
— Тебе понадобится пища, — промолвила Эльфреда.
— Если вы позволите, — прошептал Нэаль и взглянул на Барка, — если вы позволите… Банен…
— Не сомневаюсь, что она понесет тебя, — ответил Барк. — А если она согласится, то пусть делает, что хочет.
— Мне нужен мой меч, — сказал тогда Нэаль и отвернулся, не в силах больше смотреть на Барка и Эльфреду. — Пойдем в дом, — он обнял Кэвина. — Там есть хлеб и эль.
И они пошли. Слева от Нэаля оказался Скага, а справа — Кэвин, и он положил свою левую руку на плечо Скаге, но юноша опустил голову и ничего не сказал ему, совсем ничего, а гром все грохотал над хутором, и ветер срывал охапками молодые листья с дуба.
Они вошли в дом — в тепло и деловую суету, где было питье и хлеб, и остальное, необходимое, чтобы насытить двоих и более людей. Нэаль подошел к камину и взял из угла свой меч, но он не стал вынимать его из ножен и осматривать клинок. И ножны, и перекрестие были покрыты пылью. Возможно, в него пробралась и ржавчина здесь у очага. Но он не смел обнажать меч в доме Барка и Эльфреды. Дермит принес ему остальные вещи, которые были при нем, и вместе со Скагой, Лонном и Дермитом он занялся ими, пока Кэвин, дрожа от усталости, крошил и клал в рот пищу. Плаща у Нэаля не осталось, поэтому он надел свою старую теплую куртку, повесил пыльный меч через плечо и вышел на пронизывающий ветер искать Банен в амбаре.
— Я пойду с тобой, — закричал ему вслед Скага, выходя за ним.
— Нет, — откликнулся Нэаль. — Оставайся в тепле. Помоги Эльфреде. Я не уйду, пока не повидаюсь с тобой. Оставайся в доме.
Раздался раскат грома. Нэаль повернулся и побежал, минуя ворота, вниз по холму к амбару и скорее внутрь, где можно было укрыться от ветра и где тепло пахло сеном и лошадьми.
— Банен, — прошептал он, подходя к ней в полумгле конюшни. Он принес уздечку, которая была на ней, когда она пришла к ним. Нэаль потрепал лошадь по шее, а в ответ она ткнулась ему в грудь, и стоявший рядом пони тихонечко заржал.
— Банен, — повторил он, — Банен.
— Жестокий, — пропел тоненький голосок.
Он обернулся, став спиной к кобыле. На пони сидел Граги и посматривал на него сквозь прутья соседнего стойла.
— Жестоко брать Банен. Жесток Кэвин, уводя своего господина. Ибо есть ли где мир и покой, человек? Никогда его не будет для Кэвина, никогда его не найдет Банен, нигде его не отыщет Кервален.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Подойди, — сказал Эвальд и вытянул руку с раскачивающимся и вращающимся камнем, так что ненависть отступила от сердца Арафели.
И к нему прикоснулась другая рука, нежная и полная любви. Она ощутила неожиданный прилив сил и отчаяния и кинулась вперед бежать, спасать…
И тут же боль пронзила ее сердце с последним звоном арфы, с таким всполохом любви и горя, что она, ослепнув и помертвев, вскрикнула и чуть не упала
Но она не остановилась в своем беге; теперь она скользила словно тень, ибо тяжесть оставила ее. Под нездешним светом летела она через луга, собирая все позабытое, в мгновение ока то возникая здесь, то снова скрываясь в ином мире.
Лошади ржали в мрачном свете и лаяли псы; ибо теперь она не трудилась выглядеть так, как удобно людям. Лучезарная, как луна, она возникла среди них, и в руках ее был острый серебряный меч, чтобы скрестить его с железом.
Арфа и арфист лежали рядом разрубленные мечом. Она увидела, как человеческая мелюзга ринулась в стороны от нее, но ей было не до них; Эвальда она искала, подняв свое хрупкое серебряное лезвие. Эвальд изрыгнул проклятие, пришпорил лошадь и ринулся к ней, размахивая мечом, рассекая со свистом ветер. Лошадь взревела и попятилась назад, он снова выругался и опять ее пришпорил. Но первой нанесла удар Арафель, и он взревел от ярости при виде своей крови.
Она тут же отступила в лес. Он бросился следом. Преследование было в его натуре. Она могла бы убежать в иной мир и обмануть его, но она не стала этого делать. Она мелькала и петляла впереди огромной лошади, ломавшей ветви и кусты и мчавшейся за ней по пятам с пеной на удилах.
Жадные тени сгущались с обеих сторон, бормоча и радуясь погоне, которая уходила все дальше в черное сердце леса, ибо они жили по волчьим законам, и подобное влекло их к себе. Они все плотнее обступали Эвальда, но не смели его тронуть: она бы не позволила им. А над ними клонились и трещали деревья, и листья, обрываемые ветром, слетали вниз: небеса сотрясались от грома, и земля — от грохота копыт, и треск ветвей разгонял тени.
И вот в темноте, меж вспышек молний, она обернулась, откинула за спину свой темный плащ и засияла пронзительным светом: лошадь осела на задние ноги и упала, и Эвальд покатился по мокрой листве. Поверженное животное вскарабкалось на ноги и, минуя протянутые к ней руки хозяина и угрозы, ломая ветви, загрохотало вниз по сырой земле, разбрызгивая воду в каком-то потаенном ручье в темноте; и тогда тени злорадно засмеялись. Арафель во всем своем обличье стояла в его мире, сиятельная, как серебристая луна. Эвальд выругался и перевернул в руке свой огромный черный меч. Затем он взвыл от ярости и нанес удар.
Она рассмеялась и отступила в иной мир, когда меч обрушился туда, где она только что стояла. И снова она вернулась к Эвальду, и снова ринулась в чащу, принуждая его к преследованию, пока он не упал от изнеможения и не зарыдал во мраке урагана, уже забыв о своей ярости, ибо тени уже горланили вовсю, мечась среди кренящихся деревьев.
— Вставай, — насмешливо промолвила она и снова возникла перед ним. Ветер перекатывал над ними раскаты грома, а издали доносилось ржанье лошадей и лай собак.
При этих звуках веселое злорадство блеснуло в глазах Эвальда — он подумал о подмоге; и при свете молнии лицо его озарилось улыбкой, когда он поднял свой меч.
И она рассмеялась с эльфийской жестокостью при этих звуках; радостная уверенность Эвальда растаяла, когда копыта прогремели над ними, сотрясая небо и землю, ибо то шла охота иного рода и иного Элда.
И выругался Эвальд, и замахнулся мечом, и сделал выпад, и снова рубанул, чуть не коснувшись ее железом. И вновь занес свое оружие, наступая все упорнее. Она то возникала, то уходила в иной мир, уворачиваясь от клинка, и вдруг, нацелив свой серебряный меч прямо ему в сердце, ударила. Жало молнии раскололось пополам, Эвальд вскрикнул и, ужаленный серебром, испустил дух.
Она не издала ни смеха, ни рыданий; она слишком хорошо познала этого человека, чтобы чувствовать что-либо. Вместо этого она взглянула на небеса, на серые обрывки туч — предвестников грозы, которых гнали иные охотники, пришпоривая ветра, и истошный вой сопровождал запоздалый рассвет. И она подняла свой легкий меч, отдавая честь госпоже Смерти, что правит людьми, — многих старых товарищей отыщет волк в ее стране.
Лишь потом ее охватила печаль, и она тронулась иным путем к началу и концу своих странствий, где, покинутые всеми, лежали арфист и его арфа, ибо соратники оборотня бежали. Но воскресить нельзя было ни того, ни другую, ибо свет погас в его глазах, а деревянный каркас арфы был разбит в щепы.
Но пальцы его сжимали иное, что сияло в его ладони, как летняя луна.
Наполненный светом, камень был чист и нежен. Она взяла его в руки. Серебряная цепь снова охватила ее шею, и камень вернулся на свое место. Затем, склонившись, она поцеловала Фиана на прощанье и ушла в никуда.
Гроза меж тем разыгрывалась не на шутку.
VI. Выступление в путь
Ураган обрушился на хутор армадой туч и ветром, сгибавшим сучья дуба и срывавшим раннюю весеннюю листву.
А с ним вернулся и Кэвин, спотыкающийся и бездыханный, он бежал вдоль изгороди, преодолевая сметающий все на своем пути ветер.
Так он подошел к воротам, и юный Эдвульф, вышедший проверить овец, увидел его первым и закричал:
— Кэвин!
Но Кэвин пробежал мимо, держась за бок. Лицо его было в крови. Эдвульф увидел это и, перемахнув через загон, бросился за ним.
И Нэаль увидел его, сначала не признав, а лишь отметив, что в хутор пришел человек: он оставил свою работу в амбаре и бросился бегом к нему навстречу, как и другие со всех концов хутора — из дома, хлева и от закромов, все в спешке побросав.
Но когда он подбежал к Кэвину, сердце его перевернулось, ибо он разглядел лук и колчан, и его сухопарую фигуру, и свежий шрам на его небритом лице, и кровь, стекавшую из многих ссадин.
— Кэвин! — сказал Нэаль и подхватил того на руки. — Кэвин!
Кэвин рухнул на колени, и Нэаль опустился рядом, не выпуская его из своих рук и дожидаясь, пока тот отдышится. Худое бледное лицо, блестящее от пота и залитое кровью, вновь поднялось. В волосах и бороде запутались грязь и трава от многочисленных падений.
— Господин, — вымолвил Кэвин, — он мертв, Эвальда не стало.
Нэаль смотрел с непонимающим видом, а Кэвин сжимал его руки, пока подходили остальные.
— Мертв, — промолвил Нэаль, но дальше так ничего и не понял. — Но ты вернулся, Кэвин… ты отыскал путь.
— Ты слышишь меня, Кервален, он мертв, — Кэвин даже нашел в себе силы, чтобы встряхнуть Нэаля. — Кер Велл остался без хозяина — настал твой час, твой час, Кервален. Он ушел в лес и не вернулся; он схватился с волшебным миром и никогда уже он не вернется назад.
— Фиан… Он с тобой?
— Арфист мертв. Эвальд убил его.
— Сын Коэннаха.
— Послушай меня. Сейчас или никогда. Люди ждут тебя…
— Арфист мертв.
— Кервален, неужто ты оглох? — и слезы заструились но лицу Кэвина. — Я вернулся за тобой.
Нэаль стоял на коленях в пыли. И Барк, подойдя сзади, положил свои большие руки Кэвину на плечи. Уже собрался почти весь хутор, и люди продолжали подходить — одни стояли, другие опускались на колени, и последние приближались так бесшумно, что тишина сгущалась в ужасном, напряженном ожидании.
— Скажи мне — где и когда, — попросил Нэаль. — Расскажи мне все с самого начала.
— Время от времени… — Кэвин отдышался, опустив руки на колени, — мы встречались, сын Коэннаха и я. Фиан Финвар. Сначала на дороге, когда я ушел вслед за ним. Потом мы простились. И он лишь посылал мне весточки — как у него шли дела и где. Он провел зиму в Кер Велле, как и собирался, а я — я собрал старых друзей, мой господин, знакомых тебе людей. Я не терял времени даром — на дорогах и в холмах, и в излучинах реки: я был в Донне и в Бане, и в прочих подобных местах, я посылал людей в Кер Лел.
— …Сбирая их моим именем?
— А что иное смогло бы их поднять? Да, твоим именем. Но мы вели себя тихо, господин, и немногое совершили во имя твое, получая вести от арфиста из самого Кер Велла, когда ему удавалось пересылать их нам. А потом он покинул замок — бежал, и Эвальд шел по пятам за ним, потом пришло известие, что он мертв, убит, а Эвальда не стало позже — он погиб лишь сегодня утром. Наш человек проезжал мимо его лагеря и принес известие, что люди Эвальда считают его мертвым, опасаясь сообщить о дальнейшем… при такой грозе… — Кэвин перевел дыхание и снова схватил Нэаля за руки. — Сегодня днем они вернутся в Кер Велл обездоленными и лишенными вождя; Кер Велл снова твой. Теперь ты не можешь отрицать этого. Люди готовы идти за тобой — Фиграл и Кадок, Друв и Оган, и многие другие…
— Ты не имел права! — Нэаль стряхнул с себя руки Кэвина и встал, и расправил плечи, расчищая вокруг себя пространство, и замер под напряженными, изумленными взглядами собравшихся — Лонна и других, и обернулся, чтобы посмотреть на Барка, навстречу завывающему и хлещущему ветру, от которого слезились глаза. И наконец он перевел взгляд на Кэвина, который взирал на него снизу вверх, израненный и потрепанный, покрытый такими шрамами, от которых его уберег бы хутор, не знавший никогда войны, и сердце Нэаля содрогнулось, и покой покинул его безвозвратно. И то был не удар грома, хоть раскаты его и были слышны, то было внезапное прозрение, что жизнь и смерть шли в мире без него, что люди жаждали того же, что он сам когда-то любил. Он почувствовал себя обделенным, ибо в грозовых сумерках все показалось ему менее прекрасным, чем прежде. Вокруг хутора лежала мгла, которой он прежде не замечал. На лицах обитателей виднелись пятна и изъяны, которых раньше тоже он не видел. И слезы хлынули из его глаз, и ветер сдувал их со щек.
— Ну что ж, нам пора в путь, — промолвил он и помог Кэвину подняться. Не просто было посмотреть в глаза остающимся, но он должен был это сделать — взглянуть в спокойное лицо Барка, чья рыжая грива развевалась на ветру, и на Эльфреду, чьи золотые косы были неподвижны и при сильнейшем ветре, на Шелту и непоколебимого Лонна, на Скагу, чье узкое личико за прошедшие годы оформилось уже почти в мужское.
— Мне надо позаботиться кое о чем, — сказал им Нэаль. — Как волку и лисам, пришло свое время. И ланка ушла. Теперь в холмах они будут охотиться друг на друга.
— Тебе понадобится пища, — промолвила Эльфреда.
— Если вы позволите, — прошептал Нэаль и взглянул на Барка, — если вы позволите… Банен…
— Не сомневаюсь, что она понесет тебя, — ответил Барк. — А если она согласится, то пусть делает, что хочет.
— Мне нужен мой меч, — сказал тогда Нэаль и отвернулся, не в силах больше смотреть на Барка и Эльфреду. — Пойдем в дом, — он обнял Кэвина. — Там есть хлеб и эль.
И они пошли. Слева от Нэаля оказался Скага, а справа — Кэвин, и он положил свою левую руку на плечо Скаге, но юноша опустил голову и ничего не сказал ему, совсем ничего, а гром все грохотал над хутором, и ветер срывал охапками молодые листья с дуба.
Они вошли в дом — в тепло и деловую суету, где было питье и хлеб, и остальное, необходимое, чтобы насытить двоих и более людей. Нэаль подошел к камину и взял из угла свой меч, но он не стал вынимать его из ножен и осматривать клинок. И ножны, и перекрестие были покрыты пылью. Возможно, в него пробралась и ржавчина здесь у очага. Но он не смел обнажать меч в доме Барка и Эльфреды. Дермит принес ему остальные вещи, которые были при нем, и вместе со Скагой, Лонном и Дермитом он занялся ими, пока Кэвин, дрожа от усталости, крошил и клал в рот пищу. Плаща у Нэаля не осталось, поэтому он надел свою старую теплую куртку, повесил пыльный меч через плечо и вышел на пронизывающий ветер искать Банен в амбаре.
— Я пойду с тобой, — закричал ему вслед Скага, выходя за ним.
— Нет, — откликнулся Нэаль. — Оставайся в тепле. Помоги Эльфреде. Я не уйду, пока не повидаюсь с тобой. Оставайся в доме.
Раздался раскат грома. Нэаль повернулся и побежал, минуя ворота, вниз по холму к амбару и скорее внутрь, где можно было укрыться от ветра и где тепло пахло сеном и лошадьми.
— Банен, — прошептал он, подходя к ней в полумгле конюшни. Он принес уздечку, которая была на ней, когда она пришла к ним. Нэаль потрепал лошадь по шее, а в ответ она ткнулась ему в грудь, и стоявший рядом пони тихонечко заржал.
— Банен, — повторил он, — Банен.
— Жестокий, — пропел тоненький голосок.
Он обернулся, став спиной к кобыле. На пони сидел Граги и посматривал на него сквозь прутья соседнего стойла.
— Жестоко брать Банен. Жесток Кэвин, уводя своего господина. Ибо есть ли где мир и покой, человек? Никогда его не будет для Кэвина, никогда его не найдет Банен, нигде его не отыщет Кервален.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66