У дальнего холма виднелся приземистый дом под раскидистым и сильным деревом; а рядом стоял амбар, сараи и прочие постройки, за которыми расстилался сад.
Это было жилище людей и в то же время нет. Это была обитель беглецов, и Арафель поехала чуть тише, как дуновение ветерка по камышу, и Финела неслась лишь со слабым рокотанием грома, который все замирал и замирал, пока и вовсе не прекратился, ибо Арафель нашептывала ей свои слова.
Эльфийская кобылица остановилась и, ступив в чистую воду, склонила голову и попила, ибо эти воды чистого Аргиада она могла пить. Камыши шептались под ветром. Цапля с величавым спокойствием взирала на них со стороны, казалось, ничему не удивляясь. И вдалеке прокричала сова.
— Пойдем, — прошептала Арафель, Финела изящно и бесшумно тронулась дальше. И если кто проснулся в доме, решив, что приближается гроза, то снова улегся на подушку, подумав, что то ему пригрезилось. Финсла бесшумными шагами меряла расстояние — она скользила как лунный свет вдоль берегов и вдоль изгородей, слегка потряхивая головой, ибо странным ей казались и изгороди, и строения, и срубленный лес у самой кромки Элда.
Когда они подъехали к амбару, оттуда выглянули две лошади с дрожащими ноздрями и глазами темными, как ночь, — пегая кобыла и толстый пони, смертнорожденные. Они смотрели, не осмеливаясь выйти. На сеновале кто-то захлопал крыльями, и снова все замерло.
— Граги, — тихо позвала Арафель.
Внутри послышалось слабое движение.
— Граги.
И снова тишина.
— Ты хочешь рассердить меня, Граги?
Имя было произнесено в третий раз. Он должен был прийти. Между ног пони и лошади метнулась косматая тень, ходячий стожок сена — коричневый человечек с глазами темнее тьмы.
— Слышу, — промолвил он. — Я слышу.
— Так я и думала. Неужто волнения в округе ускользнули от твоего внимания? Тебе так спокойно спится ночью?
Он сел на корточки, обхватив себя руками и вжав голову в плечи, словно хотел, чтобы ее вовсе не стало видно. Он дрожал.
— Я все видел, Дина Ши. Я стерегу, о, я стерегу, чтобы охранять своих людей. Я пробегаю по холмам. И я там видел зло. Я припугнул его, и оно бежало.
— Так, — это обрадовало ее, ибо каким бы маленьким и уродливым он ни был, его темные глаза светились пониманием. Она легко спустилась на землю, и замерла, возвышаясь над ним, а потом, щадя его самолюбие, присела, как и он, так, чтобы ему было удобно смотреть ей в глаза. — Я должна попросить тебя о тайной вещи, Граги.
— Попросить, — повторил он, отшатнувшись. — Она говорит «попросить». Дина Ши обитает в глубоком мраке, в далеких местах. О, оставь в покое моих людей, эльф. Пусть они спокойно живут.
— Ты мне не веришь, маленький Ши?
Он вздрогнул еще сильнее.
— Я люблю их. Я буду сражаться, я буду.
— И вправду ты будешь, — ответила она, положив руки на колени и прямо глядя в его темные глаза. — Теплое местечко ты устроил здесь. Огородились изгородями, А знаешь, я была в гостях у людей.
Глаза Граги расширились от изумления, и он покачал головой.
— В их зале, — сказала Арафель.
Это уже превышало все. Граги замигал — сомнение все больше охватывало его.
— Эльфу нравятся мои изгороди.
— Я не говорила, что они мне нравятся, Граги! Я сказала, что прощаю их.
— Ах! Вот она, Дина Ши.
Она поднялась. И Граги снова отшатнулся и нахмурился.
— Ты смел, — заметила она. — И смелости в тебе не по росту. Я так и думала. А потому пришла к тебе. Послушаешь?
— Дина Ши говорит, что хочет, а Граги обязан выслушать.
— Было время… — начала она и невольно умолкла, потом попробовала продолжить. — Граги, я умоляю.
Волосы поползли вверх у Граги вместе с невидимыми бровями, открыв изумленные глаза. Граги выпрямился и сжал колени руками.
— Пожалуйста, эльф, только не против моих людей.
— За холмами есть двое детей — очень умные дети, на редкость умны и добры. К тому же вежливые. Они понравятся тебе. И их земля — она не так хороша, как твоя, но для людей очень ухожена. Я видела, как по вечерам они выставляют молоко и лепешки. Учтивый народ, даже если никто не принимает их даров. А дети — ты их узнаешь при первом же взгляде. Ты ни с кем их не перепутаешь.
— Но у меня есть своя земля, Дина Ши, свой хутор и свои люди, о которых я забочусь…
— От тебя потребуется очень мало внимания, лишь время от времени. Я не говорю, что ты должен выполнять их работу на полях; но тени подступили к ним совсем близко. Если время от времени ты будешь обращать на них свой взор или уделять им внимание… Это очень учтивый народ. Они будут признательны тебе за работу — так я думаю, маленький Ши. А у меня есть свои дела. Но я знаю, что тени не станут шутить с тобой.
Граги наклонился вперед.
— Кто они тебе?
— Они мне дороги. Люди такие, какие есть, дороги мне. Я прошу, Граги. Вина Ши просит и надеется. Я знаю, что это не пустяк.
— Ты раскачала холмы, — укоризненно промолвило существо. — Ты выпустила их на волю. А теперь ты приходишь просить о помощи.
— Да.
Граги снова вздрогнул, глаза его закатились, и он застонал.
— Граги видит. О, я вижу, я вижу, я вижу тьму.
— Она близко, Граги?
Все его члены содрогнулись в конвульсии. Он забормотал, и постепенно это бормотание облеклось в слова.
Черной-черной тьмой оно возлежит,
И горе тому, кто встретит его на пути;
Холодом жжет и живет в бессердечье своем,
И сердце ничье не сможет это вместить.
Арафель вздрогнула и положила руку на шею Финеле.
— Я разгадала твою загадку. Лучше бы я этого не делала.
На мгновение, казалось, Граги лишился рассудка. Затем он начал приходить в чувство и, обхватив себя руками, снова принялся раскачиваться взад и вперед.
— Холодно, — жалобно проскулил он.
— Да, холодно. И в этом есть доля и моей вины. Я отвечаю за это. И все же — уважишь ли ты мою просьбу, Граги?
Он поднялся, еле доставая ей до пояса, и посмотрел на нее снизу вверх, а когда она, ухватившись за гриву Финелы, взлетела ей на спину, ему и вовсе пришлось задрать голову.
— Граги сделает, что сможет, — ответил он. — Я постараюсь. Я очень сильный.
— Маленький братишка, я не сомневаюсь в этом.
Глаза его блеснули.
— Я братишка?
— Братишка, — повторила она.
Он рассмеялся и побежал вприпрыжку вслед за лошадью, когда та тронулась с места. Но кобылица все увеличивала шаг, и загрохотал гром, и Граги отстал, не обладая такой скоростью. Вспыхнула молния, и под ветром вздохнули деревья. Граги остался позади, где вскоре должна была разразиться гроза, где уже лепетал дождь и ворочался гром.
Арафель неслась земными путями, не осмеливаясь вступить в иной мир. Впереди, на севере, действительно сгущалась тьма, в которой не было видно ни звезд, ни облаков, лишь мрак и все усиливающийся холод.
Древними были эти холмы возле Донна, гораздо древнее людей. Там были узилища, но основания их поколебались, и то, что вырвалось на свободу, лишь временно вернулось туда в поисках приюта.
Более сильные духи просыпались медленнее, ибо их сковывали более крепкие узы, но кроме этого светлого места тьма повсюду сгущалась, предвещая зло. И Арафель не собиралась слепо бросаться на нее; сначала все надо было разузнать — как далеко она распространилась, и что объяла, и чем вооружена. Она могла бы скрыться ненадолго в Элде, но тьма могла прорваться и туда.
«Бессердечной» назвал ее Граги в своем полубезумном бормотании, но это было очень верным именем, как она ощущала, таким же верным, как любое другое.
V. Послание
Он спал, хоть и урывками, и Бранвин была рядом, но большую часть ночи он лежал без сна, сжимая камень, помня о нем постоянно, хоть и не пользуясь им.
Драконы шевелились в его видениях, и сверкали копья и эльфийские доспехи — древние войны.
Лицо, по-эльфийски прекрасное, мелькало рядом: «князь эльфов», — шептали тени, пугаясь его лучезарности. «Лиэслиа», — промолвил Киран, но это был только сон. С тех пор прошли многие годы — их было столько, сколько листьев в лесу и дождевых капель в грозу. Земля миновала пору своей юности с тех пор, как он впервые ступил на нее — брат безвозрастной Арафели.
Но когда взглянул, действительно взглянул сквозь камень на то, что окружало их, видение его было серым и странным, и ему показалось, что он заблудился среди деревьев, совсем не похожих на те, что он знал. Он вспомнил тьму, сгустившуюся среди холмов и заслонившую от него море, и все же тревога пронизывала его и мысль о силе, способной заглушить камень.
Сила Арафели? — гадал он. Но она была темной в отличие от ее созданий, и страх не походил на тот восторженный ужас, который он испытывал перед ней. Есть ли у нее темный лик? А может он был у Лиэслиа? И от чего может померкнуть камень? Арафель, что мне с ним делать?
«Для защиты, — сказала она. — Я не прошу, чтобы ты пользовался им. Только чтоб у тебя оставался выбор».
Неужто час его пришел? Или я всего лишь увидел, что таилось за нашим покоем и миром все эти годы?
«Не ходи в Элд», — сказала она, и он верил ей и не позволял себе думать о нем в эти серые неверные часы, когда разделявшая их пелена истончалась. «Я не иду к тебе». И снова: «Вправду ли я отсутствую здесь, когда ухожу туда? Или лишь грежу?» И мысль об испуге Бранвин, если она проснется и застанет его растаявшим, заставляла его сопротивляться не меньше, чем приказ Арафели.
А когда рассвело, он сделал вид, что проснулся, и улыбнулся своей жене, и поцеловал ее, а за прорезью окна пели птицы, и на них струился нежный влажный свет, ибо была весна, и они укрылись одеялами, но свежий воздух бодрил, и они уже не пользовались ставнями, которые закрывали на зиму.
— Им все нипочем, — сказал он о птицах. — Послушай, как они поют сегодня утром.
— Ты отдохнул? — спросила она, изучающе глядя ему в лицо.
— О да, — он не хотел ей лгать, и все же сделал это. Он улыбался на протяжении всего завтрака…
— Мы сегодня поедем? — спросил Келли.
— Замолчи, — резко оборвала его Бранвин. — Нет, не поедете. Оставь отца в покое.
И Келли тут же умолк, что было так на него непохоже; и Мев дернула брата за рукав и ничем не показала, что слышала его вопрос.
И отчаяние охватило его, но он взъерошил Келли волосы и сделал вид, что ничего не произошло.
— Посмотрим, — ответил он. — Ведь все в порядке, не так ли?
— О да, — поспешно ответила Мев, широко раскрыв глаза, уж слишком поспешно.
— Да, — согласился Келли.
Так они все выучились лгать. «Это не так» — рвалось у него с языка, но он сдержался, только чтобы не нарушить мир и желая лишь одного, чтобы дети чем-нибудь провинились или начали вертеться на своих местах, или спорить из-за масла, как это бывало в другие дни.
И все же он продолжал улыбаться, несмотря на свою усталость, усталость слишком большую, чтобы у него достало сил ссориться с дорогими его сердцу людьми. Его лишь встревожил его готовый вспыхнуть гнев, но он загнал его вглубь и продолжал есть свой завтрак, хоть чрево и не желало принимать пищу, и посматривал на нахмурившуюся Бранвин, которая беседовала с детьми о том о сем и отдавала им распоряжения, а они лишь послушно соглашались опять-таки с несвойственной им покорностью. «О, избавь меня от этого», — взмолился он, не думая ни об их, ни о своих грядущих днях. Он малодушно поддался мгновению, как раненый навылет отдается своей ране. Киран поставил свою чашу.
— У меня дела, — промолвил он и поднялся, и все тут же уставились на него, даже Мурна, присутствовавшая в этом семейном кругу за столом. Она смотрела детскими глазами такими огромными, что, казалось, бледное лицо ее исчезло, и вид ее показался странным ему. Неужто даже Мурна так хорошо все понимала про него? И Бранвин, и дети…
— У меня дела, — повторил он.
Молчание проводило его. Он с шумом спустился по лестнице и миновал оружейную, в которой, как пустые панцири жуков, висели доспехи, где пахло маслом и войной, и близость железа наполняла его члены зудящей истомой.
Он вышел на чистый воздух, на стену, на солнце и поднял к нему лицо, закрыв глаза, пока недомогание от соприкосновения с железом не покинуло его.
«Лиэслиа!» — позвал он, не осмеливаясь обратиться к Арафели. Но ответа все не было. Камень бесчувственно давил ему на сердце, и он ощущал лишь тепло солнца и свежесть ветра.
Он вздохнул и открыл глаза, и снова вздохнул, и начал спускаться по каменным ступеням во двор.
На улице ему стало легче. Он улыбался пажам и кузнецу, готовившемуся к своему ежедневному труду у кузни рядом с внутренней стеной среди переплетений и обрубков железа. Кузню он обошел, слегка отклонившись от своего ежедневного маршрута.
Юноши расступались с молчаливой почтительностью, когда он проходил мимо них. Это были крестьянские сыновья, явившиеся по его зову: Роан учил их обращению с оружием — с мечом, щитом и луком. Лук был против диких зверей; щит и меч — против разбойников, приходивших из Брадхита в лес на востоке… ибо там по-прежнему встречались разбойники. Так завещал хранить свою землю Кервален; так охранял ее Эвальд; так поступал и Киран, не держа в замке крупные силы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66