И Мев почувствовала, как сжали ее руки матери, когда она поднялась — она разгладила ей волосы, взъерошенные отцом. «Отпусти меня», — хотелось крикнуть Мев, но вместо этого она повернулась и обняла свою мать, решив, что кто-то должен это сделать.
— Кер Велл никогда не падет, — промолвила Бранвин без тени сомнения в голосе. — Вся эта чепуха от якшания с дарами Ши — вот и все. И от подслушивания под дверями, когда их не пускают.
Никто не проронил ни звука. Отец сидел и смотрел на них всех тем взглядом, который появлялся у него, когда он был далеко, потом он поднялся из кресла.
— Донал, ступай отдохни. Мурна, проследи, чтоб ему принесли холодного эля — рискну сказать, он пойдет ему во благо. А можно немного и Мев с Келли, если они захотят.
— Совсем немного, — промолвила их мать, показывая сложенными пальцами — сколько, и нахмурившись, взглянула на Мурну. Потом она руками расчесала волосы Мев и, подняв к себе ее лицо, заглянула ей в глаза. — Ты уже выросла, чтобы кататься по округе, слышишь? Чтоб больше этого не повторялось.
Это уязвило бы Мев, даже если бы она сочла эти слова обычной пустой угрозой, но сейчас в них звучал окончательный приговор, гораздо более страшный, чем сами слова. «Никогда, никогда, никогда». Она сделала вид, что не расслышала — стоит что-нибудь ответить, и все будет запечатано, как магия произнесения истинных имен.
— Можно идти? — спросила она вместо этого.
— Ступай. И расчеши свои волосы, — мать была рассеяна. Она сказала о волосах, не думая. Мев направилась прочь с Мурной рядом с Келли, и Донал шел за ними следом, но перед тем как выйти, Мев оглянулась на отца и мать: мать стояла, обхватив себя руками, отец смотрел в никуда, но вокруг его рта лежала такая суровая складка, что можно было догадаться о его грядущих словах.
«Никогда не делай этого впредь», — вспомнила Мев, и руки ее похолодели. Все изменится теперь для нее: не будет солнца и зеленых полей, не будет играющих жеребят и смеха с Доналом за стенами Кер Велла. Она сжала свой подарок, пытаясь увидеть, что будет дальше, следуя за Мурной, но даже Флойн был не виден ей, одна мгла, серая мгла и туман, и лишь камни стен истинного Кер Велла напоминали, где она и какое нынче время.
«Келли, — подумала она, — о Келли».
— Я скоро уеду, — тихо сказал Киран, обращаясь к Бранвин.
— Киран.
— Тихо. Я знаю, — он поцеловал ее в лоб и сжал на мгновение в своих объятиях. — Прости меня.
— Что они видели?
— Разорение. Успокой их. Они будут нуждаться в этом.
Она ухватилась за него руками и прижала к себе.
— Киран, Киран, если бы вернулся Ризи… Он ведь вернется. Он слишком умен, чтобы ему смог кто-нибудь помешать.
— Всякое может случиться: если за дорогой следят, он мог отпустить свою лошадь и пойти пешком — а это займет гораздо больше времени.
— Если б что-нибудь случилось, если б они заметили… Киран, мы были бы уже уничтожены и сожжены, а мы все еще здесь. Владей мы Видением до прихода короля в Кер Велл, мы бы отчаялись и потеряли всякую надежду. То были темные дни. Но они не стали концом для нас.
— Так и скажи им. Им нужна надежда.
— Мне нужна надежда. Киран, не оставляй меня! Не смей никуда отправляться, пока не снимешь эту вещь и не возьмешь с собой меч, слышишь? Что думают люди, когда ты ходишь с пустыми руками и отсутствующим взглядом… прости меня, но послушай. Какое от него было добро? Никакого. Любовь, любовь моя, тебе надо было всех собрать у Лиэслина, о боги, пойти и научить своего брата, как надо обращаться с гостями.
— Неужто твой отец так поступил бы?
— Так поступила бы я, умей я обращаться с мечом.
Он проглотил неожиданный попрек, глядя на нее в недоумении, потом его руки бессильно упали и он повернулся к двери, терпеливо, ибо больше ничего не оставалось делать.
— Киран, — надрыв звучал в голосе Бранвин. Он остановился и с надеждой посмотрел на нее.
— Так поступил бы и я, — тихо промолвил он, — умей я обращаться с мечом.
— Сними камень. Неужто ты хочешь всех нас погубить вместе с детьми?
Он прикоснулся к камню и почувствовал, что тот холоден, как был холоден все эти дни. Ему было нечего сказать Бранвин, что не напугало бы ее больше, чем она уже боялась: лучше гнев, чем боль.
— Ответь мне.
— Нет, Бранвин.
— О боги!
Он снял свой плащ с гвоздя.
— Я недалеко.
— Возьми меня с собой.
Он покачал головой.
— Нет.
— В Элд. Значит, в Элд?
Он надел плащ, делая вид, что не слышит.
— Может стать холодно.
— О боги, Киран, не уходи.
Он с трудом раздвинул губы в улыбке.
— Вернусь к ужину, — промолвил он, словно собираясь прокатиться вдоль изгороди.
И он начал таять — не слегка, а целиком, сжав камень в руке, пока сырой серый туман не обступил его.
— Арафель! — вскричал он, — Арафель! — но в третий раз не осмелился позвать. Он долго прислушивался в надежде на малейший звук, сердцем отыскивая какой-нибудь след ее. — Я здесь, — закричал он в серую мглу, в зелень деревьев. — Ты сказала, чтоб я не звал тебя, что ты сама будешь знать, чем я занят. Ты сказала, чтоб я не приходил сюда, но опасности затопили мир еще больше, чем прежде. И ты мне нужна.
Тишина была ему ответом, глубокая тишина — ни ветер не пролетал, ни лист не шевелился.
— Что же мне делать? — вскричал он еще громче, пытаясь разорвать тишину. — Можешь ли ты помочь мне… хотя бы советом? Я знаю, что я ошибся, послав Донала туда. Боюсь, я сделал слишком много ошибок. Я могу отправиться к королю в Дун-на-Хейвин, но тогда в Кер Велле останется слишком мало сил для защиты, или мне придется брать с собой слишком малую свиту в путь. Что мне делать — оставаться здесь и ждать? Ты этого хотела? Что мне суждено?
И снова тишина. Он двинулся осторожно вперед, вспоминая дорогу и не сбиваясь с нее, несмотря на туман и черные призрачные деревья; но потом он задумался над тем, что делает, и сомнения начали наваливаться на него — стали сгущаться тени с обеих сторон, и что-то забормотало и зашуршало в них. Он потерял уверенность в силе Ши, поддерживающей его, усомнился в ее существовании, во всей мудрости, полученной от нее, даже в правильности пути, который он знал.
— Помоги мне! — вскричал он в густеющей мгле. — Помоги, если можешь! Ты мне нужна! Помоги!
И с западного края мира послышался цокот копыт, и что-то знакомое коснулось его сердца. Ветер обвеял его, разгоняя мглу, ветер с моря. Он услышал крики чаек и вздрогнул в тоске, пожиравшей и жизнь, и любовь, и смысл.
Грохот копыт все приближался, и камень припомнил белизну и скорость и ярость.
«Аодан!» — ворвалась в него мысль, как ответ на давно забытый вопрос, — имя, скрытое в буре и громе.
— Аодан! — вскричал он, — о Аодан!
Ветер подул сильнее с моря, и в камне блеснуло воспоминание.
— Человек… — прошептал голос, полный боли. — Человек, это ты? Что они сделали?
— Лиэслиа, помоги мне….
— Я не могу прийти. Мгла… Человек, мгла…
И ветер сник, словно кто-то закрыл распахнутую дверь. И дохнул новый ветер, тяжелый и душный, пахнущий сыростью и грязью, и дул он в другом направлении.
— Лиэслиа, я все еще здесь! Лиэслиа!
Но его окружала лишь мгла, и голос исчез, как волшебство, оставив его обделенным, недоумевающим — слышал ли он его наяву, или представил себе и соленый ветер, и грохот копыт.
И кусты зашевелились рядом, и кто-то рассмеялся, глядя на его отчаяние. Он где-то ошибся, Это место было ему незнакомо. Мгла переплела все своими ветвями — и то он отчетливо видел и деревья и лежащую под ними мглу, то терял все ориентиры и всякую уверенность. Он искал Аргиад, но найденная им речушка была грязной и мутной, и в стоячей воде плавали листья. Вонь поднималась от нее, затопляя душу.
И мужество оставило его, когда он увидел, что из-под мутной воды на него смотрят два бледных глаза, исчезавших лишь когда их заслоняли проплывавшие листья, как почерненное серебро. Глаза приблизились к поверхности, сияя, как двойное отражение луны.
Киран попятился и наткнулся на остов дерева, чьи ветви впились в него, как пальцы. Он обошел его, отступая шаг за шагом.
— Человек, — послышался голос.
Он остановился и взглянул во тьму, что была чернее неба.
— Госпожа Смерть, — промолвил он, и сердце его забилось, словно он долго бежал. Рука заныла от старой раны. — Где она, не знаешь ли ты? Или куда я попал?
— Она бежала, — резким и напряженным голосом промолвила Смерть. — Человек, я хочу проводить тебя.
— К ней? — догадался он. — К ней — ты это хочешь сказать?
— Она отправила меня, человек, узнать имя, но ей не осилить его, — мрак приблизился, закрыв собой тот слабый свет, что сочился меж ветвей, и воздух стал пронзительно холодным. — Если сможешь добраться до нее, доберись. У меня же другие дела.
— Она встретила что-то в Кер Донне. Ты должна это знать. Ты была там.
— Встретила, да. Воспользуйся своим камнем и позови ее.
— Я пытался. Камень приносит лишь море. Деревья стоят там, где их не было… а Аргиад… если то болото — Аргиад…
— Море, — прошептала Смерть. — Элд покинут. Человек, человек, если она сделает это, мы все погибли. Позови ее. Позови по имени. Ты имеешь эту власть. И уже доказал это однажды.
— Я не могу.
— Ты не хочешь, — мрак подполз ближе. И с твердой жестокостью в него вцепилась костлявая рука. — Человек, послушай меня. Дроу поднялись. Знакомо ли тебе это имя? Это — Ши без камней. Они потеряли их, выбросили прочь — Ши превращается в дроу, когда оставляет камень с его содержимым.
Холод поселился в его душе, и камень жег сердце, как кусок льда. Он вспомнил дерево, сияющее, как луна, как тысячи лун, светящееся самоцветами и плодами эльфийских рук.
— Нет, не всегда, — ответил он. И снова нахлынуло тепло, а с ним и уверенность, и он стряхнул руку Смерти, как паутину. Камень потеплел. — Я уверен в этом. Это то, что Ши по собственной воле делает со своим камнем — в этом вся разница. Я помню, госпожа Смерть.
В камне нарастала сила горькая, как слезы, как крик, рвущийся сквозь лес, и снова все отхлынуло, оставляя его холодным. Он обернулся в поисках исчезнувшего прикосновения, долетевшего до него, словно снова открыли дверь и впустили тепло, добро и все остальное, о чем давно позабыло это место. Но Смерть вновь опустила ему на плечо свою руку и застлала собою все.
— Безумный и слуга безумной! Используй власть, которую имеешь. Если есть оружие, доставай его. Тебе потребуется все, что есть. Нет, не отворачивайся от меня. Это все твоих рук дело, это ты освободил эту чуму. А купил ты за нее тысячу с лишним человеческих жизней и среди них свою. Кер Велл мог пасть, да, мог пасть в тот день; но представь — нет, ты выслушаешь меня, не поворачивайся ко мне спиной — представь, что ты не поднял весь Элд на помощь, и Кер Велл пал. Король уже шел к вам и рано или поздно добрался бы, если б вы достаточно обменяли своих жизней на воинов Ан Бега. Он бы напал на врага разрозненного, при дележе добычи, за сломанными воротами. Тогда бы король Лаоклан был бы королем по праву, он добился бы этого собственными руками и не правил бы в страхе перед тобой, полукровкой, женатым на его родне. Но нет, ты не захотел умирать там, ты спас свою жизнь и тысчонку других душ, разбудив все это зло — вот цена спасенных тобою жизней. Ты обрек мир на погибель, человек, и все, что могло в нем родиться, ради спасения собственной жизни!
Киран рванулся в сторону, но колючки вцепились в его плащ, одежду, руки, и Смерть так и осталась стоять перед ним.
— Ты разбудил силы, человек, и не хочешь использовать их, ты погубил мир, короля, мать и отца, скончавшихся от горя, и брата, боящегося тебя. Стоит протянуть руку, и ты стал бы господином Донна. Ты мог бы убедить своего отца и брата, сняв с себя овечью шкуру, но ты предпочел ждать от них гонцов. Ты мог бы поехать в Дун-на-Хейвин и предстать перед Лаокланом: кто мог помешать тебе, если у тебя тогда был камень и ты пользовался им? Твой король боялся тебя. Сплетники рядом с ним рассеялись бы как олени. Ты держал бы его в своих руках на благо и на зло — у тебя было время для жалости. Ты мог сделать его великим, таким, каким захотел бы, мог вписать его имя в века, завоевать ему королевство, больше, чем у всех предшествовавших королей. Но страх перед тобой уничтожил в нем даже то малое, что было, сделало его воском в чужих руках, но не твоих. Ты отмел его прочь, как и все остальное. Ты остался дома выращивать лошадей и капусту. Этот твой мирок, разве ты не сделал его славным? Но какой ценой?
— В королевстве царил мир благодаря мне.
— Ах ты так добродетелен? Лучше бы ты убил отца, брата, короля и гостя и после всего этого принес бы миру куда больше добра, чем своим миром. Лучше бы ты громоздил горы трупов, сжигал замки, мучил и грабил, чем твой мир.
— Так где же тогда была ты? Почему ты не протягивала ко мне свою руку? — во рту у него был вкус пепла и слез. Тернии не давали ему вырваться. — Было время, когда я не имел ничего. Я был такой незначительной персоной. Я поджидал тебя в лесу и в схватках с Ан Бегом, где-нибудь на лестнице… Где же ты была, что ж не могла сделать такую мелочь, если судьба мира зависела от этого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Кер Велл никогда не падет, — промолвила Бранвин без тени сомнения в голосе. — Вся эта чепуха от якшания с дарами Ши — вот и все. И от подслушивания под дверями, когда их не пускают.
Никто не проронил ни звука. Отец сидел и смотрел на них всех тем взглядом, который появлялся у него, когда он был далеко, потом он поднялся из кресла.
— Донал, ступай отдохни. Мурна, проследи, чтоб ему принесли холодного эля — рискну сказать, он пойдет ему во благо. А можно немного и Мев с Келли, если они захотят.
— Совсем немного, — промолвила их мать, показывая сложенными пальцами — сколько, и нахмурившись, взглянула на Мурну. Потом она руками расчесала волосы Мев и, подняв к себе ее лицо, заглянула ей в глаза. — Ты уже выросла, чтобы кататься по округе, слышишь? Чтоб больше этого не повторялось.
Это уязвило бы Мев, даже если бы она сочла эти слова обычной пустой угрозой, но сейчас в них звучал окончательный приговор, гораздо более страшный, чем сами слова. «Никогда, никогда, никогда». Она сделала вид, что не расслышала — стоит что-нибудь ответить, и все будет запечатано, как магия произнесения истинных имен.
— Можно идти? — спросила она вместо этого.
— Ступай. И расчеши свои волосы, — мать была рассеяна. Она сказала о волосах, не думая. Мев направилась прочь с Мурной рядом с Келли, и Донал шел за ними следом, но перед тем как выйти, Мев оглянулась на отца и мать: мать стояла, обхватив себя руками, отец смотрел в никуда, но вокруг его рта лежала такая суровая складка, что можно было догадаться о его грядущих словах.
«Никогда не делай этого впредь», — вспомнила Мев, и руки ее похолодели. Все изменится теперь для нее: не будет солнца и зеленых полей, не будет играющих жеребят и смеха с Доналом за стенами Кер Велла. Она сжала свой подарок, пытаясь увидеть, что будет дальше, следуя за Мурной, но даже Флойн был не виден ей, одна мгла, серая мгла и туман, и лишь камни стен истинного Кер Велла напоминали, где она и какое нынче время.
«Келли, — подумала она, — о Келли».
— Я скоро уеду, — тихо сказал Киран, обращаясь к Бранвин.
— Киран.
— Тихо. Я знаю, — он поцеловал ее в лоб и сжал на мгновение в своих объятиях. — Прости меня.
— Что они видели?
— Разорение. Успокой их. Они будут нуждаться в этом.
Она ухватилась за него руками и прижала к себе.
— Киран, Киран, если бы вернулся Ризи… Он ведь вернется. Он слишком умен, чтобы ему смог кто-нибудь помешать.
— Всякое может случиться: если за дорогой следят, он мог отпустить свою лошадь и пойти пешком — а это займет гораздо больше времени.
— Если б что-нибудь случилось, если б они заметили… Киран, мы были бы уже уничтожены и сожжены, а мы все еще здесь. Владей мы Видением до прихода короля в Кер Велл, мы бы отчаялись и потеряли всякую надежду. То были темные дни. Но они не стали концом для нас.
— Так и скажи им. Им нужна надежда.
— Мне нужна надежда. Киран, не оставляй меня! Не смей никуда отправляться, пока не снимешь эту вещь и не возьмешь с собой меч, слышишь? Что думают люди, когда ты ходишь с пустыми руками и отсутствующим взглядом… прости меня, но послушай. Какое от него было добро? Никакого. Любовь, любовь моя, тебе надо было всех собрать у Лиэслина, о боги, пойти и научить своего брата, как надо обращаться с гостями.
— Неужто твой отец так поступил бы?
— Так поступила бы я, умей я обращаться с мечом.
Он проглотил неожиданный попрек, глядя на нее в недоумении, потом его руки бессильно упали и он повернулся к двери, терпеливо, ибо больше ничего не оставалось делать.
— Киран, — надрыв звучал в голосе Бранвин. Он остановился и с надеждой посмотрел на нее.
— Так поступил бы и я, — тихо промолвил он, — умей я обращаться с мечом.
— Сними камень. Неужто ты хочешь всех нас погубить вместе с детьми?
Он прикоснулся к камню и почувствовал, что тот холоден, как был холоден все эти дни. Ему было нечего сказать Бранвин, что не напугало бы ее больше, чем она уже боялась: лучше гнев, чем боль.
— Ответь мне.
— Нет, Бранвин.
— О боги!
Он снял свой плащ с гвоздя.
— Я недалеко.
— Возьми меня с собой.
Он покачал головой.
— Нет.
— В Элд. Значит, в Элд?
Он надел плащ, делая вид, что не слышит.
— Может стать холодно.
— О боги, Киран, не уходи.
Он с трудом раздвинул губы в улыбке.
— Вернусь к ужину, — промолвил он, словно собираясь прокатиться вдоль изгороди.
И он начал таять — не слегка, а целиком, сжав камень в руке, пока сырой серый туман не обступил его.
— Арафель! — вскричал он, — Арафель! — но в третий раз не осмелился позвать. Он долго прислушивался в надежде на малейший звук, сердцем отыскивая какой-нибудь след ее. — Я здесь, — закричал он в серую мглу, в зелень деревьев. — Ты сказала, чтоб я не звал тебя, что ты сама будешь знать, чем я занят. Ты сказала, чтоб я не приходил сюда, но опасности затопили мир еще больше, чем прежде. И ты мне нужна.
Тишина была ему ответом, глубокая тишина — ни ветер не пролетал, ни лист не шевелился.
— Что же мне делать? — вскричал он еще громче, пытаясь разорвать тишину. — Можешь ли ты помочь мне… хотя бы советом? Я знаю, что я ошибся, послав Донала туда. Боюсь, я сделал слишком много ошибок. Я могу отправиться к королю в Дун-на-Хейвин, но тогда в Кер Велле останется слишком мало сил для защиты, или мне придется брать с собой слишком малую свиту в путь. Что мне делать — оставаться здесь и ждать? Ты этого хотела? Что мне суждено?
И снова тишина. Он двинулся осторожно вперед, вспоминая дорогу и не сбиваясь с нее, несмотря на туман и черные призрачные деревья; но потом он задумался над тем, что делает, и сомнения начали наваливаться на него — стали сгущаться тени с обеих сторон, и что-то забормотало и зашуршало в них. Он потерял уверенность в силе Ши, поддерживающей его, усомнился в ее существовании, во всей мудрости, полученной от нее, даже в правильности пути, который он знал.
— Помоги мне! — вскричал он в густеющей мгле. — Помоги, если можешь! Ты мне нужна! Помоги!
И с западного края мира послышался цокот копыт, и что-то знакомое коснулось его сердца. Ветер обвеял его, разгоняя мглу, ветер с моря. Он услышал крики чаек и вздрогнул в тоске, пожиравшей и жизнь, и любовь, и смысл.
Грохот копыт все приближался, и камень припомнил белизну и скорость и ярость.
«Аодан!» — ворвалась в него мысль, как ответ на давно забытый вопрос, — имя, скрытое в буре и громе.
— Аодан! — вскричал он, — о Аодан!
Ветер подул сильнее с моря, и в камне блеснуло воспоминание.
— Человек… — прошептал голос, полный боли. — Человек, это ты? Что они сделали?
— Лиэслиа, помоги мне….
— Я не могу прийти. Мгла… Человек, мгла…
И ветер сник, словно кто-то закрыл распахнутую дверь. И дохнул новый ветер, тяжелый и душный, пахнущий сыростью и грязью, и дул он в другом направлении.
— Лиэслиа, я все еще здесь! Лиэслиа!
Но его окружала лишь мгла, и голос исчез, как волшебство, оставив его обделенным, недоумевающим — слышал ли он его наяву, или представил себе и соленый ветер, и грохот копыт.
И кусты зашевелились рядом, и кто-то рассмеялся, глядя на его отчаяние. Он где-то ошибся, Это место было ему незнакомо. Мгла переплела все своими ветвями — и то он отчетливо видел и деревья и лежащую под ними мглу, то терял все ориентиры и всякую уверенность. Он искал Аргиад, но найденная им речушка была грязной и мутной, и в стоячей воде плавали листья. Вонь поднималась от нее, затопляя душу.
И мужество оставило его, когда он увидел, что из-под мутной воды на него смотрят два бледных глаза, исчезавших лишь когда их заслоняли проплывавшие листья, как почерненное серебро. Глаза приблизились к поверхности, сияя, как двойное отражение луны.
Киран попятился и наткнулся на остов дерева, чьи ветви впились в него, как пальцы. Он обошел его, отступая шаг за шагом.
— Человек, — послышался голос.
Он остановился и взглянул во тьму, что была чернее неба.
— Госпожа Смерть, — промолвил он, и сердце его забилось, словно он долго бежал. Рука заныла от старой раны. — Где она, не знаешь ли ты? Или куда я попал?
— Она бежала, — резким и напряженным голосом промолвила Смерть. — Человек, я хочу проводить тебя.
— К ней? — догадался он. — К ней — ты это хочешь сказать?
— Она отправила меня, человек, узнать имя, но ей не осилить его, — мрак приблизился, закрыв собой тот слабый свет, что сочился меж ветвей, и воздух стал пронзительно холодным. — Если сможешь добраться до нее, доберись. У меня же другие дела.
— Она встретила что-то в Кер Донне. Ты должна это знать. Ты была там.
— Встретила, да. Воспользуйся своим камнем и позови ее.
— Я пытался. Камень приносит лишь море. Деревья стоят там, где их не было… а Аргиад… если то болото — Аргиад…
— Море, — прошептала Смерть. — Элд покинут. Человек, человек, если она сделает это, мы все погибли. Позови ее. Позови по имени. Ты имеешь эту власть. И уже доказал это однажды.
— Я не могу.
— Ты не хочешь, — мрак подполз ближе. И с твердой жестокостью в него вцепилась костлявая рука. — Человек, послушай меня. Дроу поднялись. Знакомо ли тебе это имя? Это — Ши без камней. Они потеряли их, выбросили прочь — Ши превращается в дроу, когда оставляет камень с его содержимым.
Холод поселился в его душе, и камень жег сердце, как кусок льда. Он вспомнил дерево, сияющее, как луна, как тысячи лун, светящееся самоцветами и плодами эльфийских рук.
— Нет, не всегда, — ответил он. И снова нахлынуло тепло, а с ним и уверенность, и он стряхнул руку Смерти, как паутину. Камень потеплел. — Я уверен в этом. Это то, что Ши по собственной воле делает со своим камнем — в этом вся разница. Я помню, госпожа Смерть.
В камне нарастала сила горькая, как слезы, как крик, рвущийся сквозь лес, и снова все отхлынуло, оставляя его холодным. Он обернулся в поисках исчезнувшего прикосновения, долетевшего до него, словно снова открыли дверь и впустили тепло, добро и все остальное, о чем давно позабыло это место. Но Смерть вновь опустила ему на плечо свою руку и застлала собою все.
— Безумный и слуга безумной! Используй власть, которую имеешь. Если есть оружие, доставай его. Тебе потребуется все, что есть. Нет, не отворачивайся от меня. Это все твоих рук дело, это ты освободил эту чуму. А купил ты за нее тысячу с лишним человеческих жизней и среди них свою. Кер Велл мог пасть, да, мог пасть в тот день; но представь — нет, ты выслушаешь меня, не поворачивайся ко мне спиной — представь, что ты не поднял весь Элд на помощь, и Кер Велл пал. Король уже шел к вам и рано или поздно добрался бы, если б вы достаточно обменяли своих жизней на воинов Ан Бега. Он бы напал на врага разрозненного, при дележе добычи, за сломанными воротами. Тогда бы король Лаоклан был бы королем по праву, он добился бы этого собственными руками и не правил бы в страхе перед тобой, полукровкой, женатым на его родне. Но нет, ты не захотел умирать там, ты спас свою жизнь и тысчонку других душ, разбудив все это зло — вот цена спасенных тобою жизней. Ты обрек мир на погибель, человек, и все, что могло в нем родиться, ради спасения собственной жизни!
Киран рванулся в сторону, но колючки вцепились в его плащ, одежду, руки, и Смерть так и осталась стоять перед ним.
— Ты разбудил силы, человек, и не хочешь использовать их, ты погубил мир, короля, мать и отца, скончавшихся от горя, и брата, боящегося тебя. Стоит протянуть руку, и ты стал бы господином Донна. Ты мог бы убедить своего отца и брата, сняв с себя овечью шкуру, но ты предпочел ждать от них гонцов. Ты мог бы поехать в Дун-на-Хейвин и предстать перед Лаокланом: кто мог помешать тебе, если у тебя тогда был камень и ты пользовался им? Твой король боялся тебя. Сплетники рядом с ним рассеялись бы как олени. Ты держал бы его в своих руках на благо и на зло — у тебя было время для жалости. Ты мог сделать его великим, таким, каким захотел бы, мог вписать его имя в века, завоевать ему королевство, больше, чем у всех предшествовавших королей. Но страх перед тобой уничтожил в нем даже то малое, что было, сделало его воском в чужих руках, но не твоих. Ты отмел его прочь, как и все остальное. Ты остался дома выращивать лошадей и капусту. Этот твой мирок, разве ты не сделал его славным? Но какой ценой?
— В королевстве царил мир благодаря мне.
— Ах ты так добродетелен? Лучше бы ты убил отца, брата, короля и гостя и после всего этого принес бы миру куда больше добра, чем своим миром. Лучше бы ты громоздил горы трупов, сжигал замки, мучил и грабил, чем твой мир.
— Так где же тогда была ты? Почему ты не протягивала ко мне свою руку? — во рту у него был вкус пепла и слез. Тернии не давали ему вырваться. — Было время, когда я не имел ничего. Я был такой незначительной персоной. Я поджидал тебя в лесу и в схватках с Ан Бегом, где-нибудь на лестнице… Где же ты была, что ж не могла сделать такую мелочь, если судьба мира зависела от этого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66