«Север пал. Роан!»
— Донал… — его обхватили детские руки, сжимая ладони и обнимая за пояс. Он подхватил их на руки и понес, спотыкаясь от боли.
Поднялся холодный ветер, вздымавший вихри пыли и валивший их с ног. Он внес детей внутрь, где они были хоть как-то защищены, и закрыл дверь.
— Ветер дует на север, — промолвил Келли. — Тучи движутся к северу.
Так и было: все больше метелок отрывалось от грозовой стены, и словно клочья черной шерсти, подвластные невидимой руке, они неслись на север.
— Как пряжа, — сказала Мев. — Смотрите! Вон новые под ними уже движутся с севера.
Сверкнула молния. Из двора раздались крики ужаса и плач детей.
— Ступайте внутрь стен, — закричал Донал. Он взбежал на стену и обратился к мечущимся людям: — Всем укрыться! Ступайте в Старый зал! Прячьтесь в казармах! Двери там открыты!
Ветер вздымал вихри песка, скопившегося у ступеней. Откуда ни возьмись выбежал Леннон, как младенца, прижимая к груди свою арфу, и бросился вверх по лестнице. Сорвало навес над кухней, горы горшков перевернулись и, сталкиваясь, стали кататься по двору. Отбившаяся лошадь металась по двору и ржала, пугаясь гремящих горшков и бегущих детей.
— Донал! — раздался за его спиной голос Мурны. Он стоял, глядя за стены. Солнце исчезало. Их накрывала мгла. Завывал ветер. Если бы он напрягся, он увидел бы мрак и молнии, как в ту ночь возле Донна.
— Донал! —кто-то его схватил за руку. То был Леннон, старавшийся затащить его в укрытие. Хлопнула дверь, и Мурна задвинула засов. Мев и Келли обняли его, словно боялись, что он тоже растает, и он вслепую прижал их к себе, и двинулся вверх по лестнице, а тем временем гром сотрясал камни замка.
Бранвин сидела в зале у очага.
— Случилось, — промолвил Донал. Дети молчали, дрожа, ибо обладали слишком острым зрением. Донал не отпускал их руки. — Госпожа Бранвин, граница прорвана.
Ее это ничуть не удивило. Она просто подняла на него глаза, в которых не было слез. Она была как камень, лед, сама неподвижность.
— Значит Барк теперь вернется домой, — промолвила она. — Если ему удастся. И вместе с ним Ризи.
— Нет, — промолвил Леннон. — Скорее всего они уже в Лоуберне. Если Роан отступает, Барк остановится там, чтобы прикрыть его.
— Он не должен, — воскликнула Мев. Зубы у нее стучали. Донал обхватил ее за плечи. — Приближается. Что-то темное — «темное на вашем пути», — сказал он, он так сказал мне.
— Тихо, — оборвал ее Келли. — Мев, не надо.
Элд трещал. Серебряные деревья осыпались золотом в темноте, падавшим водопадом на холмы, и даже в первых лучах рассвета было видно, как меркнет их свет.
На мгновение повисла тишина, и снова подул ветер, срывая новые листья, и солнце словно замешкалось — стоит ли вообще всходить.
Ночной холод не убывал. Арафель неподвижно сидела посредине рощи, опустив голову на колени и обхватив руками свой меч. Свет лунного камня померк, затуманенный мглою, и она не могла заставить себя смотреть на него.
Тьма подползала между деревьев, черпая силу в ее отчаянии. И шепот теней доносился отовсюду.
Потом она подняла голову и сжала рукоять меча, и вспыхнул серебряный свет.
— Где твоя лошадь? — кто-то насмешливо спросил ее. — Знаешь ли ты это, Дина Ши? Она убежала, как и твой человек? Или кто-то похитил ее?
— Их было двое, — откликнулся другой, и глаза его вспыхнули как лампады в темноте — но она потеряла обоих.
Сердце Арафели похолодело. Она встала и подняла меч перед собой.
— Что значит убежали? Говори яснее, тварь.
Они снова отпрянули во тьму. Их было много — высокая стройная Ши с бледным лицом. И все они были при оружии и доспехах, и восходящее солнце просвечивало их насквозь.
— Сгиньте! — воскликнула Арафель. — Вернитесь в Дун Гол! Прочь из Элда!
Они исчезли. Осторожность их еще не покинула. Рана ее болела. Острие меча опустилось на землю, пронзая золотые листья, потерявшие свое серебро. Листья продолжали падать, кружась вокруг нее, бесшумно и одиноко; и тоска охватила ее — как они были прекрасны даже сейчас, как прекрасны и горды, и сколько в них было истинной сути Ши.
— Финела, — прошептала она, и громче: — Финела.
Начался дождь холодный, как смерть: он туманил пробивавшийся день, превращал листья в мокрый ковер, посылал дрожь в ее кости. Как и опадавшие листья, он возвещал перемены. Даже Митиль — младшее из деревьев зеленело лишь на макушке, лишившись уже сотни листьев, сброшенных порывами ветра.
— Финела.
Рядом послышалось дыхание. Эльфийская кобылица, мокрая от дождя, стояла рядом, вскинув светлую голову и раздувая ноздри.
— Вот и ты, — промолвила Арафель и содрогнулась от того, что сомнения было так легко заронить ей в сердце; как дождь, как смерть деревьев, незаметно она лишалась сил. И Финела стояла в недоумении, словно доверие исчезло между ними.
Арафель подошла к кобылице и протянула ей руку. Доверчивое и нежное дыхание было ей ответом. Ночь миновала, занимался эльфийский день, пусть хоть и серый и туманный. Время — смертное время — сколько его прошло?
«Киран — Киран — Киран!»
«Убежал», — шепотом откликнулись ей голоса. Она что-то ощущала, но ощущения эти изменились, сильно изменились. Она чувствовала чье-то присутствие, когда пыталась пробиться сквозь мглу, сквозь темницу черных деревьев.
— Аодан, — пробормотала она, но камень откликнулся лишь болью и холодом. — Что с Аоданом, Финела? — она погладила влажную шею и почувствовала нетерпеливую дрожь. Безумный, полный страха глаз смотрел на нее. «Пойдем, — говорил он. — Пойдем. Еще можно попытаться что-то сделать».
Она вложила меч в ножны, схватилась за гриву и взлетела на спину кобылицы. Финела двинулась вперед в рокоте грома, перемещаясь из одного мира в другой в мгновение ока. Она многое потеряла за эту длинную ночь. День обещал быть коротким и тусклым, и все же то был ее день, когда дроу должен исчезнуть.
«Киран», — подумала она и содрогнулась от того, чем откликнулся ей камень — пустынной, затерянной дымкой, куда не проникало никакое солнце.
— Аодан! — позвала она, и имена неразрывно слились в их общей судьбе.
Она спокойно въехала в смертный Элд. Но и тут не было никакого признака их присутствия.
— Госпожа Смерть! — позвала она. Но и той не было здесь.
Лишь воспоминания об Элде остались в этом мире. «На память, — сказала однажды она, — на память, что Элд истинен».
И снова: «Я дала им дар отыскивать».
Гром рокотал ночью. Мев изо всех сил старалась быть смелой и все равно дрожала, хоть и завернутая в одеяла, в тепле очага, среди тех, кого любила.
«Огонь», — думала она. И ей казалось, что ручной огонь очага лижет пол, сбегает по лестнице, отрезая им путь к спасению. Дар Ши щипал ей горло, а когда она закрывала глаза, вокруг была мгла. И брат ее бродил тоже в этом тумане, и оба они боялись чего-то безымянного.
Отец бы позвал их назад, но его не было с ними, и они не были знакомы с этим местом.
— Мев, — это был Донал. Его мозолистая рука нежно прикоснулась к ее пальцам. — Келли.
И они снова вернулись в зал, в серые каменные стены. Рядом были Мурна и Донал. Мать спала в своем кресле, и Леннон клевал носом под ровный шум дождя по крыше у них над головой. Все было как в ту ночь, в последнюю ночь — страшный дождь, когда их отец лежал в постели.
— Леннон, — сказала Мурна. — Сыграй, сыграй нам.
Арфист приподнял голову, несмотря на усталость, установил арфу, на которую облокачивался, и пустил свои пальцы бродить по струнам, извлекая из них светлую музыку, нежную и печальную под аккомпанемент дождя.
«Это песня Ши», — подумала Мев, и пока двигались пальцы арфиста, зал словно погрузился в волшебство.
Но стоило оборваться песне, и тишина показалась еще мрачнее и тяжелее, чем прежде.
Временами Мев казалось, что она слышит лошадей и свист стрел — эти звуки были знакомы ей лишь по учениям, но затем последовали хриплые крики. Она слышала лязг металла и вдыхала запах железа, отравлявшего воздух. Она опустила голову на руки, но звуки ее не оставляли.
Хоть и недолго, но она поспала настоящим сном. Донал обнимал ее и Келли — так она и отдохнула, прильнув к его груди, и Мурна сидела рядом по соседству.
Свет начал меркнуть. Ее день был теперь не длиннее смертного: ночи стали длиннее, а эта будет длиннее всех. Солнце вставало в смертном мире. Двигались войска. Берега Аргиада покрывала мгла.
Но Финела в неутомимых поисках лишь перепрыгивала из этого мира в иной.
И в водах Керберна она нашла его — тихое создание, зловеще прятавшееся в тени.
— Выходи, — промолвила Арафель в лучах смертного рассвета; оно кинулось в Элд, меняя форму, но Финела была быстрее. Оно снова, дрожа, вернулось в смертный мир и забилось меж скал, где пряталось до этого.
— Отчаяние твое имя, — промолвила Арафель. — Андохас, — и она выхватила со свистом меч из ножен, и воды содрогнулись. — Ты вторгся в мои владения, слышишь меня?
Тварь отпрянула дальше. Два бледных глаза поблескивали лунным светом под водой.
— Где он, фиатас?
Лунные глаза всплыли. И бледное лицо рассекло поверхность воды. Воздух задрожал от воя.
— Я предупреждаю, я лишь предупреждаю, Дина Ши.
— Злобная, гнусная тварь! Госпожа Смерть терпелива! Я нет, по крайней мере, не жди терпения от меня сегодня… Андохас. Отвечай мне!
— Он бежал, бежал, бежал. Другая жизнь закончилась, — и Бан Ши нырнула в эльфийскую ночь; но Финела не потеряла ее.
— Куда? — спросила Арафель.
— Темен мне, темен его путь. Смерть потеряла его, — и Бан Ши, став странной бледной рыбой, еще глубже нырнула в темные владения Смерти, оставив на поверхности Керберна лишь рябь. И в те пределы Финела не осмеливалась вступать непрошенно.
— Люди, — прошептал далекий голос, — люди предали тебя, Арафель, Аовель, чье имя Радость. Аовель. Аовель — радость и смерть… о, Арафель, Арафель, Арафель…
— Нет, — промолвила она так же тихо. — Нет. Ты не получил его. Сюда, Далъет, ко мне, приди ко мне, Далъет, мой брат.
И шепот ее полетел, скользя сквозь туманы и призрачные ветви того иного Элда. Она сжала лунно-зеленый камень и извлекла из него звуки арфы, эльфийские звуки ныне уже сломанного инструмента. Эти звуки обладали властью. Они зазвучали во всех трех ипостасях Элда. Они звучали вовеки, ибо арфа была сломана, и Арафель была бессильна изменить ее последнюю песнь. Мелодия окутывала и увлекала, обладая волшебством; и в ней было человеческое, ибо сложил ее человек.
Она достигла стен Кер Велла, где висела эта арфа, она достигла Дун-на-Хейвина, где ее слушали короли, она достигла долины, где ранним утром Донкад скакал на черном могучем коне. Глаза у коня были зелеными и то и дело меняли свой цвет. И Донкад казался иным своим воинам или, может, они еще никогда не видели, чтобы он так был вдохновлен своей целью: он был строен и необычен и сидел прямо, как юноша; никто не рисковал посмотреть ему в глаза, точно так же, как никто не смотрел в глаза лошади.
Двигались знамена. И наконечники бесчисленных копий тускло поблескивали в зеленовато-туманном утре — то были войска долины. Там были лучники и люди Боглаха со своими господами. Они собрались к смертному одру Лаоклана, чтобы поживиться чем можно было, чтобы ухватить власть, но сами пали ее жертвой: и теперь никто не сомневался, кто здесь опаснее всех.
«Славься! — вздымался крик к мутному небу, — славься Донкад король!» — и холмы звенели от этого клича, вздыхая, как море.
«Король», — прошептал чей-то голос, став собственным внутренним голосом Донкада. «О, мой нежный, я скажу тебе больше. Твои мечты — ничто рядом с моими. Король — лишь начало всего. Кер Велл был когда-то нашим, как и Кер Донн, но носили они иные имена. Я научу тебя, как называть их. Из всего человечества останешься лишь ты, моя душа, мой внутренний свет. Ты хотел отбросить Элд, я его повергну и восстановлю мир, каким он был прежде. И ты увидишь, душа, все чудеса — драгоценности, сияющие, как солнце и луна, красоту и радость, все редкости, которых не видел ни один человек. Мы очистим мир и будем владеть им».
Он теперь не боялся ни брата, ни войск, ни теней. А менее всего — Ши. Он оглядывался, и люди содрогались от его взгляда. И пустив лошадь галопом, он ринулся вперед.
Звуки арфы достигли слуха и еще одного существа, затерянного в холодном тумане. Аодан замедлил шаг, блуждая в лесах, в дымке темных ветвей. И этот звук проник к нему, как свет сквозь мглу, в которую превратился мир, как весна, пробившаяся сквозь зиму, как рука друга, протянутая сквозь цепи врагов.
И он понял, куда идти. Он заставил себя вспомнить. Мало что осталось от него. Он взглянул на свою руку, цеплявшуюся за гриву Аодана, и едва разглядел ее.
— Пойдем, — сказал он Аодану. — Нам туда.
И эльфийский конь побежал, сначала неуверенно, стряхивая молнии со своей гривы.
XV. Об огне и мече
Дождь кончился. Бранвин сидела в зале, вслушиваясь в тишину. Вокруг нее спали дети, Мурна, Леннон, Донал — все утихомирились под конец ночи. Она смотрела в пустоту и чувствовала, как в горле закипают слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Донал… — его обхватили детские руки, сжимая ладони и обнимая за пояс. Он подхватил их на руки и понес, спотыкаясь от боли.
Поднялся холодный ветер, вздымавший вихри пыли и валивший их с ног. Он внес детей внутрь, где они были хоть как-то защищены, и закрыл дверь.
— Ветер дует на север, — промолвил Келли. — Тучи движутся к северу.
Так и было: все больше метелок отрывалось от грозовой стены, и словно клочья черной шерсти, подвластные невидимой руке, они неслись на север.
— Как пряжа, — сказала Мев. — Смотрите! Вон новые под ними уже движутся с севера.
Сверкнула молния. Из двора раздались крики ужаса и плач детей.
— Ступайте внутрь стен, — закричал Донал. Он взбежал на стену и обратился к мечущимся людям: — Всем укрыться! Ступайте в Старый зал! Прячьтесь в казармах! Двери там открыты!
Ветер вздымал вихри песка, скопившегося у ступеней. Откуда ни возьмись выбежал Леннон, как младенца, прижимая к груди свою арфу, и бросился вверх по лестнице. Сорвало навес над кухней, горы горшков перевернулись и, сталкиваясь, стали кататься по двору. Отбившаяся лошадь металась по двору и ржала, пугаясь гремящих горшков и бегущих детей.
— Донал! — раздался за его спиной голос Мурны. Он стоял, глядя за стены. Солнце исчезало. Их накрывала мгла. Завывал ветер. Если бы он напрягся, он увидел бы мрак и молнии, как в ту ночь возле Донна.
— Донал! —кто-то его схватил за руку. То был Леннон, старавшийся затащить его в укрытие. Хлопнула дверь, и Мурна задвинула засов. Мев и Келли обняли его, словно боялись, что он тоже растает, и он вслепую прижал их к себе, и двинулся вверх по лестнице, а тем временем гром сотрясал камни замка.
Бранвин сидела в зале у очага.
— Случилось, — промолвил Донал. Дети молчали, дрожа, ибо обладали слишком острым зрением. Донал не отпускал их руки. — Госпожа Бранвин, граница прорвана.
Ее это ничуть не удивило. Она просто подняла на него глаза, в которых не было слез. Она была как камень, лед, сама неподвижность.
— Значит Барк теперь вернется домой, — промолвила она. — Если ему удастся. И вместе с ним Ризи.
— Нет, — промолвил Леннон. — Скорее всего они уже в Лоуберне. Если Роан отступает, Барк остановится там, чтобы прикрыть его.
— Он не должен, — воскликнула Мев. Зубы у нее стучали. Донал обхватил ее за плечи. — Приближается. Что-то темное — «темное на вашем пути», — сказал он, он так сказал мне.
— Тихо, — оборвал ее Келли. — Мев, не надо.
Элд трещал. Серебряные деревья осыпались золотом в темноте, падавшим водопадом на холмы, и даже в первых лучах рассвета было видно, как меркнет их свет.
На мгновение повисла тишина, и снова подул ветер, срывая новые листья, и солнце словно замешкалось — стоит ли вообще всходить.
Ночной холод не убывал. Арафель неподвижно сидела посредине рощи, опустив голову на колени и обхватив руками свой меч. Свет лунного камня померк, затуманенный мглою, и она не могла заставить себя смотреть на него.
Тьма подползала между деревьев, черпая силу в ее отчаянии. И шепот теней доносился отовсюду.
Потом она подняла голову и сжала рукоять меча, и вспыхнул серебряный свет.
— Где твоя лошадь? — кто-то насмешливо спросил ее. — Знаешь ли ты это, Дина Ши? Она убежала, как и твой человек? Или кто-то похитил ее?
— Их было двое, — откликнулся другой, и глаза его вспыхнули как лампады в темноте — но она потеряла обоих.
Сердце Арафели похолодело. Она встала и подняла меч перед собой.
— Что значит убежали? Говори яснее, тварь.
Они снова отпрянули во тьму. Их было много — высокая стройная Ши с бледным лицом. И все они были при оружии и доспехах, и восходящее солнце просвечивало их насквозь.
— Сгиньте! — воскликнула Арафель. — Вернитесь в Дун Гол! Прочь из Элда!
Они исчезли. Осторожность их еще не покинула. Рана ее болела. Острие меча опустилось на землю, пронзая золотые листья, потерявшие свое серебро. Листья продолжали падать, кружась вокруг нее, бесшумно и одиноко; и тоска охватила ее — как они были прекрасны даже сейчас, как прекрасны и горды, и сколько в них было истинной сути Ши.
— Финела, — прошептала она, и громче: — Финела.
Начался дождь холодный, как смерть: он туманил пробивавшийся день, превращал листья в мокрый ковер, посылал дрожь в ее кости. Как и опадавшие листья, он возвещал перемены. Даже Митиль — младшее из деревьев зеленело лишь на макушке, лишившись уже сотни листьев, сброшенных порывами ветра.
— Финела.
Рядом послышалось дыхание. Эльфийская кобылица, мокрая от дождя, стояла рядом, вскинув светлую голову и раздувая ноздри.
— Вот и ты, — промолвила Арафель и содрогнулась от того, что сомнения было так легко заронить ей в сердце; как дождь, как смерть деревьев, незаметно она лишалась сил. И Финела стояла в недоумении, словно доверие исчезло между ними.
Арафель подошла к кобылице и протянула ей руку. Доверчивое и нежное дыхание было ей ответом. Ночь миновала, занимался эльфийский день, пусть хоть и серый и туманный. Время — смертное время — сколько его прошло?
«Киран — Киран — Киран!»
«Убежал», — шепотом откликнулись ей голоса. Она что-то ощущала, но ощущения эти изменились, сильно изменились. Она чувствовала чье-то присутствие, когда пыталась пробиться сквозь мглу, сквозь темницу черных деревьев.
— Аодан, — пробормотала она, но камень откликнулся лишь болью и холодом. — Что с Аоданом, Финела? — она погладила влажную шею и почувствовала нетерпеливую дрожь. Безумный, полный страха глаз смотрел на нее. «Пойдем, — говорил он. — Пойдем. Еще можно попытаться что-то сделать».
Она вложила меч в ножны, схватилась за гриву и взлетела на спину кобылицы. Финела двинулась вперед в рокоте грома, перемещаясь из одного мира в другой в мгновение ока. Она многое потеряла за эту длинную ночь. День обещал быть коротким и тусклым, и все же то был ее день, когда дроу должен исчезнуть.
«Киран», — подумала она и содрогнулась от того, чем откликнулся ей камень — пустынной, затерянной дымкой, куда не проникало никакое солнце.
— Аодан! — позвала она, и имена неразрывно слились в их общей судьбе.
Она спокойно въехала в смертный Элд. Но и тут не было никакого признака их присутствия.
— Госпожа Смерть! — позвала она. Но и той не было здесь.
Лишь воспоминания об Элде остались в этом мире. «На память, — сказала однажды она, — на память, что Элд истинен».
И снова: «Я дала им дар отыскивать».
Гром рокотал ночью. Мев изо всех сил старалась быть смелой и все равно дрожала, хоть и завернутая в одеяла, в тепле очага, среди тех, кого любила.
«Огонь», — думала она. И ей казалось, что ручной огонь очага лижет пол, сбегает по лестнице, отрезая им путь к спасению. Дар Ши щипал ей горло, а когда она закрывала глаза, вокруг была мгла. И брат ее бродил тоже в этом тумане, и оба они боялись чего-то безымянного.
Отец бы позвал их назад, но его не было с ними, и они не были знакомы с этим местом.
— Мев, — это был Донал. Его мозолистая рука нежно прикоснулась к ее пальцам. — Келли.
И они снова вернулись в зал, в серые каменные стены. Рядом были Мурна и Донал. Мать спала в своем кресле, и Леннон клевал носом под ровный шум дождя по крыше у них над головой. Все было как в ту ночь, в последнюю ночь — страшный дождь, когда их отец лежал в постели.
— Леннон, — сказала Мурна. — Сыграй, сыграй нам.
Арфист приподнял голову, несмотря на усталость, установил арфу, на которую облокачивался, и пустил свои пальцы бродить по струнам, извлекая из них светлую музыку, нежную и печальную под аккомпанемент дождя.
«Это песня Ши», — подумала Мев, и пока двигались пальцы арфиста, зал словно погрузился в волшебство.
Но стоило оборваться песне, и тишина показалась еще мрачнее и тяжелее, чем прежде.
Временами Мев казалось, что она слышит лошадей и свист стрел — эти звуки были знакомы ей лишь по учениям, но затем последовали хриплые крики. Она слышала лязг металла и вдыхала запах железа, отравлявшего воздух. Она опустила голову на руки, но звуки ее не оставляли.
Хоть и недолго, но она поспала настоящим сном. Донал обнимал ее и Келли — так она и отдохнула, прильнув к его груди, и Мурна сидела рядом по соседству.
Свет начал меркнуть. Ее день был теперь не длиннее смертного: ночи стали длиннее, а эта будет длиннее всех. Солнце вставало в смертном мире. Двигались войска. Берега Аргиада покрывала мгла.
Но Финела в неутомимых поисках лишь перепрыгивала из этого мира в иной.
И в водах Керберна она нашла его — тихое создание, зловеще прятавшееся в тени.
— Выходи, — промолвила Арафель в лучах смертного рассвета; оно кинулось в Элд, меняя форму, но Финела была быстрее. Оно снова, дрожа, вернулось в смертный мир и забилось меж скал, где пряталось до этого.
— Отчаяние твое имя, — промолвила Арафель. — Андохас, — и она выхватила со свистом меч из ножен, и воды содрогнулись. — Ты вторгся в мои владения, слышишь меня?
Тварь отпрянула дальше. Два бледных глаза поблескивали лунным светом под водой.
— Где он, фиатас?
Лунные глаза всплыли. И бледное лицо рассекло поверхность воды. Воздух задрожал от воя.
— Я предупреждаю, я лишь предупреждаю, Дина Ши.
— Злобная, гнусная тварь! Госпожа Смерть терпелива! Я нет, по крайней мере, не жди терпения от меня сегодня… Андохас. Отвечай мне!
— Он бежал, бежал, бежал. Другая жизнь закончилась, — и Бан Ши нырнула в эльфийскую ночь; но Финела не потеряла ее.
— Куда? — спросила Арафель.
— Темен мне, темен его путь. Смерть потеряла его, — и Бан Ши, став странной бледной рыбой, еще глубже нырнула в темные владения Смерти, оставив на поверхности Керберна лишь рябь. И в те пределы Финела не осмеливалась вступать непрошенно.
— Люди, — прошептал далекий голос, — люди предали тебя, Арафель, Аовель, чье имя Радость. Аовель. Аовель — радость и смерть… о, Арафель, Арафель, Арафель…
— Нет, — промолвила она так же тихо. — Нет. Ты не получил его. Сюда, Далъет, ко мне, приди ко мне, Далъет, мой брат.
И шепот ее полетел, скользя сквозь туманы и призрачные ветви того иного Элда. Она сжала лунно-зеленый камень и извлекла из него звуки арфы, эльфийские звуки ныне уже сломанного инструмента. Эти звуки обладали властью. Они зазвучали во всех трех ипостасях Элда. Они звучали вовеки, ибо арфа была сломана, и Арафель была бессильна изменить ее последнюю песнь. Мелодия окутывала и увлекала, обладая волшебством; и в ней было человеческое, ибо сложил ее человек.
Она достигла стен Кер Велла, где висела эта арфа, она достигла Дун-на-Хейвина, где ее слушали короли, она достигла долины, где ранним утром Донкад скакал на черном могучем коне. Глаза у коня были зелеными и то и дело меняли свой цвет. И Донкад казался иным своим воинам или, может, они еще никогда не видели, чтобы он так был вдохновлен своей целью: он был строен и необычен и сидел прямо, как юноша; никто не рисковал посмотреть ему в глаза, точно так же, как никто не смотрел в глаза лошади.
Двигались знамена. И наконечники бесчисленных копий тускло поблескивали в зеленовато-туманном утре — то были войска долины. Там были лучники и люди Боглаха со своими господами. Они собрались к смертному одру Лаоклана, чтобы поживиться чем можно было, чтобы ухватить власть, но сами пали ее жертвой: и теперь никто не сомневался, кто здесь опаснее всех.
«Славься! — вздымался крик к мутному небу, — славься Донкад король!» — и холмы звенели от этого клича, вздыхая, как море.
«Король», — прошептал чей-то голос, став собственным внутренним голосом Донкада. «О, мой нежный, я скажу тебе больше. Твои мечты — ничто рядом с моими. Король — лишь начало всего. Кер Велл был когда-то нашим, как и Кер Донн, но носили они иные имена. Я научу тебя, как называть их. Из всего человечества останешься лишь ты, моя душа, мой внутренний свет. Ты хотел отбросить Элд, я его повергну и восстановлю мир, каким он был прежде. И ты увидишь, душа, все чудеса — драгоценности, сияющие, как солнце и луна, красоту и радость, все редкости, которых не видел ни один человек. Мы очистим мир и будем владеть им».
Он теперь не боялся ни брата, ни войск, ни теней. А менее всего — Ши. Он оглядывался, и люди содрогались от его взгляда. И пустив лошадь галопом, он ринулся вперед.
Звуки арфы достигли слуха и еще одного существа, затерянного в холодном тумане. Аодан замедлил шаг, блуждая в лесах, в дымке темных ветвей. И этот звук проник к нему, как свет сквозь мглу, в которую превратился мир, как весна, пробившаяся сквозь зиму, как рука друга, протянутая сквозь цепи врагов.
И он понял, куда идти. Он заставил себя вспомнить. Мало что осталось от него. Он взглянул на свою руку, цеплявшуюся за гриву Аодана, и едва разглядел ее.
— Пойдем, — сказал он Аодану. — Нам туда.
И эльфийский конь побежал, сначала неуверенно, стряхивая молнии со своей гривы.
XV. Об огне и мече
Дождь кончился. Бранвин сидела в зале, вслушиваясь в тишину. Вокруг нее спали дети, Мурна, Леннон, Донал — все утихомирились под конец ночи. Она смотрела в пустоту и чувствовала, как в горле закипают слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66