-- Возражения, которые были здесь высказаны против предложения
полковника Кэлхуна, на мой взгляд, могут относиться к любому плану прямых,
открытых боевых действий. Я обдумывал несколько таких планов и отказался от
них примерно из тех же соображений -- хотя бы из-за трудностей с
материальным обеспечением. Тем не менее возможно, что мне просто не пришел в
голову какой-нибудь вполне реальный вариант. Может ли кто-нибудь предложить
такой способ ведения прямых боевых действий, который не подвергал бы
опасности личный состав?
Никто не ответил.
-- Очень хорошо. Если такое предложение у кого-нибудь появится позже,
прошу об этом сообщить. А пока мне представляется, что мы вынуждены
действовать хитростью. Если сейчас мы еще не можем сразиться с противником в
открытую, -- значит, нужно его дурачить до тех пор, пока это не станет
возможно.
-- Понятно, -- согласился доктор Брукс. -- Как на корриде -- махать у
быка под носом красной тряпкой, чтобы он не заметил шпаги.
-- Вот именно. Если бы только это было так же просто! Нет ли у кого
какой-нибудь идеи -- как нам использовать то, что у нас есть, но чтобы они
при этом не могли сообразить, кто мы, где находимся и сколько нас? А пока вы
думаете, я покурю. -- Через некоторое время он добавил: -- Имейте в виду,
что у нас два преимущества. Во-первых, противник, очевидно, не догадывается
даже о нашем существовании. А во-вторых, наше оружие покажется им совершенно
необычным и даже загадочным. Это вы, Уилки, говорили, что эффект Ледбеттера
похож на колдовство?
-- Ну еще бы, командир! Могу смело сказать, что если не считать
приборов, что стоят у нас в лабораториях, не существует никакого способа
даже обнаружить те силы, с которыми мы работаем. Никто и не поймет, что
происходит. Это то же самое, что пытаться слушать радиоволны невооруженным
ухом.
-- Вот это я и имел в виду. Для них это будет загадка. Как для
индейцев, когда они впервые повстречались с огнестрельным оружием белого
человека: они умирали, не понимая отчего. Подумайте об этом. Теперь я буду
молчать, а вы говорите.
Первое предложение высказал Грэхем.
-- Майор!
-- Да?
-- А что если нам заняться похищением людей?
-- Это как?
-- Ну, вы сами говорили, что нужно их запугать, верно? Что если
устроить небольшую вылазку с излучателем Ледбеттера? Отправиться ночью на
машине-разведчике и выкрасть какую-нибудь важную персону, может быть, даже
самого Наследного Принца? Вышибить излучателем дух из всякого, кто попадется
нам навстречу, зайти и захватить его?
-- Что вы можете об этом сказать, джентльмены? -- спросил Ардмор, решив
пока не высказывать свое мнение.
-- По-моему, в этом что-то есть, -- заметил Брукс. -- Я предложил бы
настроить излучатели так, чтобы они не убивали, а только погружали в
бессознательное состояние на несколько часов. Мне кажется, психологическое
действие будет сильнее, если они потом очнутся и увидят, что их предводитель
исчез. Никаких воспоминаний о том, что происходило за это время, у них не
останется -- Уилки и Митсуи могут это подтвердить.
-- А зачем ограничиваться одним Наследным Принцем? -- спросил Уилки. --
Мы могли бы посылать в каждую вылазку четыре команды, по две на каждой
машине, и совершить за одну ночь двенадцать рейдов. Может быть, нам удастся
захватить столько начальства, что это их серьезно дезорганизует.
-- Похоже, это неплохая идея, -- согласился Ардмор. -- Не исключено,
что нам не удастся провести такую операцию больше одного раза. Если мы
сможем одним ударом заметно ослабить их командование, это подорвет их боевой
дух, а может быть, и даст толчок к всеобщему восстанию. Вы хотите что-то
сказать, Митсуи?
Он заметил, что Митсуи явно чем-то не нравился план, который они
обсуждали.
-- Боюсь, ничего из этого не выйдет, -- нехотя произнес тот.
-- Вы хотите сказать, что нам не удастся их таким способом выкрасть?
Вам, наверное, известно что-то такое, чего мы не знаем, про то, как у них
поставлена охрана?
-- Нет, нет. Если у вас есть оружие, которое действует сквозь стены и
поражает человека прежде, чем он сообразит, что происходит, то вы, наверное,
сможетеих похитить. Но только результат будет совсем не такой, как вам
кажется.
-- Почему?
-- Потому что вы ничего этим не добьетесь. Они и мысли не допустят, что
их командиры у вас в плену, а решат, что все они покончили с собой.
Последствия будут ужасными
Дело касалось психологии, и мнения присутствующих разошлись. Но никто
не мог поверить, что паназиаты осмелятся ответить репрессиями, если будут
располагать достоверными сведениями, что их божественные вожди не погибли, а
находятся в руках противника. Кроме того, такой план позволял немедленно
приступить к действиям, а этого всем очень хотелось. В конце концов, за
неимением лучшего, Ардмор согласился его принять, хотя и испытывал какие-то
смутные опасения.
Следующие несколько дней ушли на то, чтобы подготовить к выполнению
задачи воздушные машины-разведчики. Шир, трудившийся по восемнадцать, а то и
по двадцать часов в сутки, проделал титаническую работу; все остальные с
готовностью ему помогали. Даже Кэлхун сменил гнев на милость и согласился
принять участие в вылазке, хотя и отказался заниматься "грубым
неквалифицированным трудом". Томас совершил короткую рекогносцировку и
выяснил, где располагаются ближайшие двенадцать паназиатских штабов.
Воодушевленный возможностью начать наконец хоть как-то действовать,
Ардмор и не вспоминал о собственном решении создать "шестую колонну" --
подпольную или полуподпольную организацию, которая занималась бы
деморализацией противника изнутри. Нынешний план этого не предусматривал --
операция готовилась чисто военная. Ардмор чувствовал себя если не
Наполеоном, то по меньшей мере сандинистом, который наносит неожиданные
удары по регулярным частям и скрывается в ночи.
Но Митсуи оказался прав.
Они регулярно смотрели телевизионные передачи, чтобы знать, что
завоеватели считают нужным сообщать своим рабам. Почти все к восьми часам
вечера привычно собирались в зале и прослушивали новые распоряжения,
адресованные населению. Ардмор поощрял такие собрания, которые называл
"сеансами ненависти", -- он считал, что от этого поднимается боевой дух.
За два дня до намеченной вылазки все собрались в зале, как обычно.
Уродливое широкоскулое лицо очередного пропагандиста неожиданно сменилось
другим -- это был пожилой паназиат, которого ведущий представил как
"божественного хранителя мира и порядка". Он не стал тратить время попусту и
сразу перешел к делу. Американцы, состоявшие на службе правительства одой из
провинций, совершили страшный грех: они восстали против своих мудрых
правителей, захватили священную особу губернатора и удерживали его в
качестве пленного в собственном дворце. Солдаты Небесного Императора
сокрушили безумных святотатцев; при этом губернатор, как это ни печально,
отошел к праотцам. Объявлялся траур, который вступал в силу немедленно; в
знак его начала населению провинции предстояло, согласно разрешению свыше,
искупить грех своих соотечественников. Студия, откуда велась передача,
исчезла, и на экране появилось огромное множество людей -- мужчин, женщин и
детей, толпившихся за колючей проволокой. Камера показывала их крупным
планом, и обитателям Цитадели были хорошо видны слепое отчаяние на лицах,
заплаканные дети, женщины с младенцами на руках, беспомощные отцы семейств.
Однако это продолжалось недолго. Камера поднялась ввысь, прошлась
панорамой по бескрайнему морю живых существ и вновь показала крупным планом
один его уголок.
На людей направили луч, который вызывал эпилептический припадок. Через
мгновение в них не осталось ничего человеческого -- как будто десяткам тысяч
гигантских цыплят разом свернули шеи и бросили в загон, где они бились в
предсмертных судорогах. То одно, то другое тело взлетало в воздух,
подброшенное сильнейшими судорогами, от которых трещали кости и
переламывались хребты. Матери отшвыривали от себя детей или же сдавливали их
насмерть, как в тисках.
На экране снова появилось невозмутимое лицо чиновника-азиата. С
притворным сожалением в голосе он объявил, что само по себе покаяние в
грехах-- это еще не все; оно должно быть дополнено воспитательными мерами,
которые в данном случае будут распространены на одного человека из тысячи.
Ардмор быстро прикинул -- это означало сто пятьдесят тысяч человек. Не может
быть! Однако вскоре ему пришлось поверить. На экране снова появился крупный
план -- на этот раз тихая улица какого-то американского города. Камера
показала, как подразделение паназиатских солдат врывается в комнату, где
перед телевизором сидит семья, потрясенная только что увиденным: мать
прижимает к груди рыдающую маленькую девочку. Появление солдат вызывает у
них не испуг, а лишь тупое оцепенение. Отец безропотно предъявляет свою
регистрационную карточку, офицер, командующий подразделением, сверяет ее с
каким-то списком, и солдаты приступают к делу.
Видимо , им было приказано убивать как можно более жестоко.
Ардмор выключил приемник.
-- Вылазка отменяется, -- Объявил он. -- Всем ложиться спать. И перед
сном каждому принять снотворное. Это приказ.
Через минуту в зале уже никого не было. Выходя, никто не произнес ни
слова. Оставшись один, Ардмор снова включил приемник и досмотрел все до
конца. Потом он долго сидел в одиночестве, тщетно пытаясь привести в порядок
свои мысли. Тому, кто отдает приказ принять снотворное, приходится
обходиться без него.
Глава 4
Большую часть следующих двух дней Ардмор провел в одиночестве и даже
обедал в своей комнате, за все время он ни с кем не сказал и двух слов.
Теперь ему было ясно, в чем он ошибся, и хотя резня произошла не по его
вине, легче от этого не становилось -- он все равно чувствовал себя к ней
причастным.
Но проблема оставалась нерешенной. Он убедился, что был прав, когда
принял решение создать "шестую колонну". "Шестая колонна" -- вот что сейчас
нужно; организация, которая внешне не нарушала бы порядков, установленных
завоевателями, но со временем могла бы стать средством их свержения. На это,
может быть, уйдут годы, но открытое выступление было страшной ошибкой, и
повторять ее нельзя.
Он по-прежнему чувствовал, что в рассказе Томаса промелькнула мысль,
которая могла бы оказаться полезной. Он снова и снова прослушивал запись, но
хотя к этому времени уже выучил ее наизусть, никак не мог уловить того, что
искал.
" -- Они систематически вытравливают все, что составляет американскую
культуру, -- говорил Томас. -- Закрыты школы, не выходят газеты. Напечатать
что бы то ни было по-английски считается тяжким преступлением. Они объявили,
что вскоре всякую деловую переписку нужно будет вести на их языке, а до тех
пор все письма должны проходить цензуру. Запрещены любые собрания, кроме
религиозных.
-- Я думаю, этому они научились в Индии. -- В записи его собственный
голос звучал как-то непривычно. -- Так легче держать рабов в повиновении.
-- Наверное, вы правы, сэр. По-моему, это исторический факт:
процветающие империи всегда мирились с местными религиями, хотя искореняли
все остальное.
-- Похоже на то. Продолжайте.
-- Главное их орудие, мне кажется, -- система регистрации. Они ввели ее
с самого начала и ничему другому не уделяли столько внимания. В результате
Соединенные Штаты теперь превращены в один большой концлагерь, где почти
никто не может свободно перемещаться и общаться с другими без разрешения
надзирателей".
Слова, слова, слова! Ардмор столько раз их прослушивал, что уже почти
не улавливал смысла. Может быть, в рассказе Томаса ничего такого и не было,
и все это ему только померещилось?
В дверь постучали. Это был Томас.
-- Меня попросили вам кое-что сказать, сэр, -- начал он осторожно.
-- Что же?
-- Видите ли, все собрались в зале. Они хотят с вами поговорить.
Еще одно совещание, на этот раз не по его инициативе. Что ж, придется
идти.
-- Скажи, что я сейчас буду.
-- Слушаюсь, сэр.
После того как Томас вышел, он несколько секунд сидел неподвижно, потом
подошел к письменному столу и достал из ящика свой пистолет. Запахло бунтом
-- об этом можно было догадаться по тому, что кто-то решился созвать общее
совещание без его разрешения. Он проверил обойму, передернул затвор, надел
портупею, но, подумав, снял ее и положил пистолет обратно в ящик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28