-- Да, конечно, только надо бы, чтобы это случилось как можно быстрей.
Как по-вашему, что для нас страшнее всего?
-- Ну, если нас кто-нибудь выдаст, случайно или намеренно.
-- Нет, сэр, я с этим не могу согласиться. Вам так кажется, потому что
вы смотрите на все из Цитадели. А я здесь вижу совсем другую опасность, и
она меня постоянно беспокоит.
-- Какую, Джефф? Выкладывайте.
-- Самая страшная опасность, которая все время висит у нас над головой,
как дамоклов меч, -- это что власти сами начнут нас в чем-то подозревать.
Они могут догадаться, что мы не те, за кого себя выдаем, -- не просто еще
одна идиотская западная секта, годная только на то, чтобы держать рабов в
узде. Если им это хоть раз придет в голову, а мы будем еще не готовы, -- нам
конец.
-- Ну, не стоит нервничать, Джефф. В случае чего вы достаточно
вооружены, чтобы без труда пробиться сюда, на базу. Пока вы в одной из их
столиц, атомную бомбу они на вас не сбросят, а новый экран над Цитаделью,
если верить Кэлхуну, выдержит и атомный взрыв.
-- Сомневаюсь. Но лаже если и так, то какой нам от этого толк? Ну
укроемся мы там и будем сидеть. пока не умрем от старости. Как мы отвоюем
страну, если не сможем и носа высунуть наружу?
-- Хм-м-м( Никак, конечно. Но у нас будет время, чтобы придумать
что-нибудь еще.
-- Не обманывайте себя, майор. Если они поймут, в чем дело, -- мы
проиграли, и тогда американский народ лишится своего последнего шанса. По
крайней мере, в этом поколении. Нас все еще слишком мало, какое бы там новое
оружие ни придумали Кэлхун с Уилки.
-- Ну, допустим, что вы правы. Но ведь вы знали все это еще до того.
как отправились в город. Откуда такая паника? Может быть, это просто
переутомление?
-- Может быть. Но я говорю о той опасности, которую вижу. Если бы мы
действительно были религиозной сектой и не имели никакого оружия, они
оставили бы нас в покое, верно?
-- Правильно.
-- Значит, нам приходится как-то скрывать, что у нас есть много такого,
чего нам иметь не положено. Вот в этом и есть главная опасность, и мне здесь
она хорошо видна. Во-первых( -- Томас начал загибать пальцы, забыв о том,
что командир его не видит. -- Во-первых, этот защитный экран вокруг храма.
Без него мы обойтись не можем, нельзя допустить, чтобы в храм пришли с
обыском. Но то, что он существует, немногим лучше любого обыска. Если
какой-нибудь паназиатский начальник вздумает явиться нас проверить. несмотря
на нашу неприкосновенность, -- спектакль окончен. Я не смогу его убить, но
не смогу и допустить, чтобы он вошел в храм. До сих пор мне. слава Богу,
удавалось заговаривать им зубы и обходиться щедрыми взятками.
-- Джефф, но ведь они и так знают, что храм защищен экраном. Знают с
того самого первого дня, когда познакомились с нами.
-- Думаете, знают? Сомневаюсь. Я припоминаю свои разговор с Кулаком --
уверен, что тому офицеру, который пытался войти в главный храм, просто не
поверили. И готов спорить на что угодно -- его уже нет в живых, у них так
заведено. Солдат, которые при этом были, можно не считать. Теперь вторая
опасность -- персональные экраны, которыми защищаемся мы, "священники". Я
воспользовался своим только один раз и очень об этом жалею. К счастью, это
тоже был рядовой солдат, который не стал бы об этом докладывать: ему бы
никто не поверил, и он потерял бы лицо.
-- Но, Джефф, "священники" не могут ходить без экранов! Нельзя, чтобы
хоть один посох попал в руки противника. Я уж не говорю о том. что без
экрана эти обезьяны могут сделать "священнику" укол наркотика, прежде чем он
успеет покончить с собой.
-- Мне вы об этом можете не говорить, я понимаю, что без экранов нам
нельзя. Но и пользоваться ими мы не рискуем, приходится опять-таки
заговаривать зубы. Еще одна опасность -- нимбы. Это была ошибка, командир.
-- Почему?
-- Конечно, на суеверных они производят впечатение. Но паназиатские
начальники не суевернее нас с вами. Возьмите Кулака -- я был у него в нимбе.
На него это впечатления не произвело; мое счастье, что он не обратил на нимб
особого внимания -- должно быть, решил, что это просто фокус для привлечения
верующих. А если бы подумал и решил выяснить, как я это делаю?
-- Да, пожалуй, -- сказал Ардмор. -- Наверное, в следующем городе нужно
будет обойтись без нимбов.
-- Поздно. Нас здесь официально называют "святые люди с нимбами". Это
наша торговая марка.
-- Ну и что? Джефф, мне кажется, тебе прекрасно удалось все скрыть.
-- Есть еще одна опасность. Не такая непосредственная -- она вроде
бомбы замедленного действия.
-- Да?
-- Деньги. У нас слишком много денег. Это вызывает подозрения.
-- Но вам же нужны были деньги для работы.
-- Уж я-то это прекрасно знаю. Иначе мы не могли бы так далеко
продвинуться. Вы знаете, командир, их еще легче подкупить, чем американцев.
Для нас это нарушение правил, на которое смотрят все-таки неодобрительно, а
для них -- важный элемент культуры. И слава Богу, благодаря этому мы для них
вроде курицы, которая несет золотые яйца.
-- А почему вы считаете, что это бомба замедленного действия? В чем
вообще здесь опасность?
-- Вспомните, чем кончилась история с той курицей. В один прекрасный
день какой-нибудь умник вздумает поинтересоваться, откуда в курице берется
столько золота, н разберет ее на части. Пока что все, кто с нас что-то
имеет, смотрят на это сквозь пальцы и норовят хватать, пока дают. Готов
спорить, что до поры до времени никто не проболтается, сколько ему
досталось. До Кулака, скорее всего, еще не дошло, что у нас, судя по всему,
неограниченный запас американских золотых монет. Но когда-нибудь он об этом
узнает -- вот тут-то бомба и взорвется. Если не удастся подкупить и его --
под каким-нибудь благовидным предлогом, -- он затеет расследование, которое
кончится для нас плохо. И все равно рано или поздно мы наткнемся на такого
чиновника, у которого любопытство пересилит жадность. Когда этот день
настанет, у нас все должно быть готово!
-- Хм-м-м( Наверное, вы правы, Джефф. Что ж, постарайтесь сделать все,
что сможете, и поскорее навербуйте как можно больше "священников". Будь у
нас хоть сотня надежных агентов, которые работали бы с людьми так же
успешно, как вы, -- мы могли бы назначить "день Д" уже через месяц. Но пока
что это может занять не один год, и вы правильно говорите, -- события могут
разыграться раньше, чем мы будем к ним готовы.
-- Я вижу, вы понимаете, почему мне не так просто подыскивать
"священников". Тут нужна не только преданность, они должны уметь морочить
людям голову. Я этому научился, когда был хобо. А Алекс не умеет, он слишком
честный. Но я уже почти завербовал одного, его фамилия Джонсон.
-- Да? А что это за человек?
-- Раньше торговал недвижимостью и хорошо умеет уговаривать людей. Его
бизнес паназиаты, конечно, прикрыли, а в трудовой лагерь он не хочет. Сейчас
я его прощупываю.
-- Если решите, что подходит, присылайте его сюда. А может быть,
сначала я посмотрю на него сам.
-- Что-что?
-- Я слушал вас и думал, -- Джефф, я ведь плохо представляю себе
обстановку. Надо бы приехать к вам и увидеть все своими глазами. Раз уж мне
предстоит командовать парадом, я должен понимать, что к чему. А сидя в этой
норе, я отрываюсь от жизни.
-- Но я думал, что у нас с вами этот вопрос давно решен, сэр.
-- То есть?
-- Кого вы оставите исполнять обязанности командира -- Кэлхуна?
Ардмор несколько секунд помолчал, потом сказал:
-- Идите вы к черту, Джефф!
-- А все-таки?
-- Ну ладно, давайте об этом не будем.
-- Не обижайтесь, командир. Я хотел, чтобы вам все стало ясно, поэтому
и говорил так долго.
-- Вы правильно сделали. Я хочу, чтобы вы все это повторили, и как
можно подробнее. Я посажу Эстеллу и велю ей записать все, что вы скажете. А
потом мы из этой вашей лекции сделаем инструкцию для кандидатов в
"священники".
-- Хорошо, но давайте немного позже, у меня через десять минут служба.
-- Неужели Алекс не может даже провести службу?
-- Да нет, у него не так уж плохо получается. Его проповеди даже лучше
моих. Но это самое удобное время для вербовки, майор: я присматриваюсь к
людям, а потом беседую с каждым по отдельности.
-- Ладно, ладно, отключаюсь.
-- Пока!
На богослужения в храме теперь собиралось множество народу. Томас не
обольщался мыслью, что причина этого -- особая привлекательность учения о
Великом Боге Мотаа: уже во время службы вдоль стен накрывали столы, и на них
появлялась обильная еда, приобретенная на золото Шира. Тем не менее Алекс
справлялся неплохо. На его проповедях Джеффу иногда казалось, что старому
горцу в конце концов удалось примирить свою совесть со столь необычной
работой, и теперь он как будто проповедовал собственную веру -- так
убедительно у него получалось.
"Если он будет продолжать в том же духе, -- сказал себе Джефф, --
женщины того и гляди начнут падать в обморок. Надо бы сказать ему, чтобы не
так нажимал".
Однако обошлось без неожиданностей, и вот уже зазвучал заключительный
гимн. Прихожане пропели его с большим увлечением, после чего дружно
направились к столам. Подобрать подходящие мелодии для гимнов долго не
удавалось, пока Джеффа не осенила идея написать новые слова к самым обычным
патриотическим песням Америки. Теперь стоило прислушаться повнимательнее, и
можно было услышать, как те, кто посмелее, повторяют прежние, подлинные
слова.
Пока прихожане были заняты едой, Джефф расхаживал среди них, гладя по
головке детей, благословляя всех налево и направо и слушая, о чем они
говорят. Когда он проходил мимо одного из столов, какой-то человек встал и
остановил его. Это был Джонсон, бывший торговец недвижимостью.
-- Можно вас на два слова, святой отец?
-- Я слушаю, сын мой.
Джонсон дал понять, что хотел бы поговорить наедине. Они выбрались из
толпы и остановились у алтаря.
-- Святой отец, я сегодня не могу вернуться домой.
-- Почему, сын мой?
-- Я так и не смог перерегистрировать свою карточку. Сегодня мой
последний льготный день. Если я покажусь дома, мне не миновать лагеря.
Джефф строго посмотрел на него.
-- Ты ведь знаешь, что слуги Мотаа не подстрекают к неповиновению
светским властям.
-- Но вы же не дадите им меня арестовать!
-- Мы не отказываем в убежище. Может быть, дело не так плохо, как тебе
кажется, сын мой. Если сегодня ты переночуешь здесь, завтра кто-нибудь может
взять тебя на работу и перерегистрировать твою карточку.
-- Значит, я могу остаться?
-- Можешь.
Томас решил, что Джонсона уже можно оставить навсегда. Если подойдет,
поедет в Цитадель для окончательной проверки, а если нет, -- останется
служкой при храме: помощников с каждым днем требовалось все больше, особенно
на кухню. Когда прихожане разошлись, Джефф запер двери и проверил все
помещение -- не остался ли в храме кто-нибудь кроме постоянных помощников и
тех, кому разрешили остаться на ночь. Таких набралось человек шесть; к
некоторым из них Джефф присматривался, надеясь впоследствии их завербовать.
Когда осмотр был закончен, а храм убран, Джефф выпроводил всех на
второй этаж, в спальни, и запер за ними дверь. Он делал так каждый вечер.
Алтарю со всеми спрятанными в нем чудесными приспособлениями непрошенное
любопытство не грозило -- он был защищен отдельным экраном, который
включался из подвала, но на всякий случай Джефф хотел быть уверен. что никто
к нему не подойдет. Ежевечернее запирание дверей, конечно, сопровождалось
священнодействием, смысл которого сводился к тому, что нижний этаж -- место
святое и находиться там никому не дозволено.
Алекс и Джефф спустились в подвал, заперев за собой тяжелую, окованную
железом дверь. Там в большой комнате стояли силовая установка алтаря,
аппарат связи с базой и те самые две койки, которые Малыш Дженкинс раздобыл
в их первый день в Денвере. Алекс разделся, принял душ и улегся в постель.
Джефф тоже скинул мантию и тюрбан, оставив только бороду -- теперь она была
у него собственная, -- надел комбинезон. сунул в зубы сигару и вызвал базу.
Следующие три часа он диктовал под храп Алекса, а потом тоже лег спать.
Проснулся Джефф с каким-то тревожным чувством. Свет не горел, значит,
разбудила его не утренняя побудка. Несколько минут он лежал неподвижно,
потом протянул руку и взял с пола посох.
Кроме него и Алекса, мирно храпевшего на своей койке, в комнате кто-то
был. Джефф был в этом убежден, хотя не слышал ни одного подозрительного
звука. Он на ощупь отрегулировал посох, чтобы обе койки оказались внутри
защитного экрана, и включил свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28